Kitabı oku: «Случай на королевском маяке», sayfa 3
– Вот так мы и поступим, – задумчиво произнес Гаэтано, поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж.
Яната сидела, отвернувшись от входа, у окна на табурете. Платье, расписанное яркими нитями, ниспадало широкими полями материи на пол, будто очерчивая пространство. Гаэтано покрутился у входа какое-то время, присел на кровать и решительно встал.
– Вот что… – хотел было он начать так, чтобы достучаться до ума супруги, но прервал себя на слове. – А будь что будет… Лучше уж славный конец, чем жить чужими людьми друг другу… Янатушка! Сердце мое! Помнишь ли ты, какой красотой и любовью жили мы первое время с тобой? В наших взглядах оживала самая простая обстановка, в наших улыбках отражался целый мир. Я верю, что в глубине каждого из нас живо еще то чувство, что зовется любовью. Но заточенное, оно томится. И тюремщика должен сразить каждый из нас. Я сегодня отправляюсь вновь на маяк… как и всегда… Но сегодня ночь будет совершенно иная. Я не знаю, что меня ждет. И от твоей веры в меня, в нашу любовь будет зависеть не только мое, но и наше будущее. Ты услышишь, как густая ночь накроет наш дом и маяк, а черное пламя взовьется над струнами наших душ. В тот час подумай, вспомни обо мне, вспомни все самое лучшее, что было между нами, что может быть, что будет! И если еще любовь не полностью убита безразличием, ревностью, обидами, то пусти ту веру и надежду в мою сторону. Это будет тот спасительный луч, что единственный сможет спасти меня оттуда, куда я направлюсь… Надеюсь, что завтра мы увидимся…
Он помолчал. Яната все так же сидела спиной к нему. Только плечи ее нервно приподнимались и опускались. Гаэтано знал, что это верный признак того, что его милая супруга готова обрушиться на него с вновь накипевшей яростью. Он прочертил ногой линию, будто бы стараясь смахнуть что-то наседавшее. К горлу подступал знакомый комок.
– Все равно люблю тебя… Вспомни об этом в час ночной…
Моряк схватил с кровати плотную тканевую шляпу, скоро развернулся и не слышал разразившегося потока словесной бури, что летел ему вслед. По крайней мере, он уверял себя, что не слышит. Иначе его уверенность могла сильно поколебаться. А сейчас она была ему нужна как никогда. Захватив в большой наплечный рюкзак все нужное на маяке, он быстрыми шагами вышел из дома, стараясь идти твердо и решительно вперед, не позволяя себе обернуться.
Дорога к маяку лежала через все прибрежное селение. Жители радушно приветствовали заслуженного смотрителя. По большому счету, их благополучие весьма сильно зависело от его повседневного труда: не будь у них маяка – и столичные корабли плыли бы дальше, поближе к землям герцога Тоннэри. Они уважали тех крестьян, что жили под его властной пятой. Не было с ними того ожесточения, что было с крестьянами барона на севере королевства. Здесь было скорее доброе товарищеское соревнование, соперничество. Поэтому так важно было перехватывать все проходящие корабли, чтобы дальше развозить товары на своих кибитках. Пусть разница в наваре была для них небольшой. Важен был сам принцип, что именно они развозят дальше столичную продукцию. Да и капитанов судов это устраивало: доходы оставались те же, а рейсы в море уменьшались, и было больше времени для того, чтобы проводить его с женой и детишками. Все были в итоге в выигрыше.
Гаэтано крепче сжал заплечный мешок (все же в нем было много ценных запасов) и ступил на узкую земляную насыпь, что вела от резко очерченного обрывающегося берега. Всего в нескольких метрах бурлило и пенилось море. Впрочем, когда пойдет прилив, то вся эта насыпь уйдет под воду. Сегодня бывалый моряк ждал полнолуния, а значит, сила прилива будет необычайно большой по амплитуде. Завтра придется потрудиться. Ведь в его обязанности также входило приведение в порядок этой длинной и узкой полосы суши, что подобно стреле уносилась в темную синюю даль. Завтра нужно будет вновь проверить: укрепить фундамент тропы там, где она просядет, наносить камней, глины, известняка, вычистить от морских налетов, водорослей и прочей зелени, выложить щебнем, утрамбовать. Навести красоту, если вдруг глава деревни вознамерится к нему пожаловать. Вообще, конечно, посетители бывали у него не часто. Но Гаэтано любил, чтобы дорога к его маяку всегда была прибранной и без изъянов. Да и на самом маяке была такая же чистота и порядок. Если не больше.
Режим работы был весьма непростой: какая бы непогода не была, нужно, чтобы огонь на маяке горел так же ярко, как и всегда. Но никакие трудности не страшат того, кто занят любимым делом. Гаэтано вошел в низенький тесный домик, примыкавший к башне маяка, сбросил заплечный рюкзак, осмотрел знакомые пределы. Обстановка скромная. Можно сказать, аскетическая. Ничего лишнего: один шкаф для одежды, низенькая кровать, толстый дубовый стол с лавочкой, камин с остывшими углями, котелок и прочая посуда на большой тумбе рядом.
Как и всегда, Гаэтано отдал часа четыре сну, проснувшись задолго до того, как закатные лучи окрасили горизонт. Ближе к вечеру хватало дел и приготовлений. В потемках лазить было не так удобно, но и отдыхать, и высыпаться когда-то же требовалось. Вот и приходилось частично спать после возвращения домой ранним утром, а частично выкраивать время из дня.
Подкрепившись и взяв с собой припасы и необходимое для разведения огня, Гаэтано отворил плотную кованую дверь и направился в нутро маяка. Домик был так мастерски приделан, что не было необходимости отворять тяжелую дощатую дверь маяка, а сразу миновав холл, попадать в углубление, которое винтовой лестницей вело на захватывающие высоты башни.
Это было одной из тех многих радостей, которые знал бывалый моряк в своей работе. Как объяснить крестьянину, который твердо стоит на земле, что может быть хорошего в оторванности от ней? Как объяснить тому же купцу, который нежно любит сверкающие кругляшки монет, что доставляет ему такую неизъяснимую радость, когда он подымается на высоту, когда его взгляду открывается бескрайний простор моря с одной стороны и кажущийся таким маленьким прибрежный поселок, в котором, тем не менее, таится и бурлит скрытая жизнь? Нет! Гаэтано ни за что бы на свете не променял этот восторг, что он испытывает, на простую и обеспеченную жизнь зажиточного деревенского жителя. Здесь он был сам себе полностью предоставлен и сам себе хозяин. А там? Там его ждали десятки поклонов тем, кто находился выше, десятки забот и бесконечной круговерти, которой не было бы конца и края. Да и какая польза в том была? Ему, привыкшему к бескрайней синеве, претила жизнь жителя земли. Только здесь он чувствовал, что огонь, зажигаемый и поддерживаемый им каждую ночь, приносит пользу, сохраняет жизни тех, кто стремится из стихии пристать к берегу.
Нет! Что ни говорите, а даже житейские передряги отходят на второй план, когда прямо перед тобой раскрывается такая панорама! Гаэтано несколько долгих минут любовался раскинувшимися глубокими морскими бороздами. В них он видел ту жизнь, что наблюдал крестьянин на поле. В них он слышал мурлыкающий напев неведомой сущности, что потягивается и готовится ко сну под заливистыми закатными лучами, которые нежно гладили его и баюкали.
Однако Гаэтано очнулся. Уже потемнело. Зыбкие тени скользили по морю. Пора было зажигать спасительный огонь. Пора его мастерства и практичности. Гаэтано бросил последний взгляд на море, которое вдруг принялось бурлить, и всецело отдался работе в фонарной комнате.
Подготовил связки сухих веток, сложил дрова в виде поленьев из легко воспламеняющейся древесины. И хлопнул в ладоши, глядя на большой металлический сосуд, называемый мангалом или крессетом, который служил для поддержания огня. Это и была главная его забота.
Мангал, изготовленный из меди, имел множество отверстий для циркуляции воздуха и максимального ускорения процесса горения. Гаэтано тщательно уложил дрова в мангал, создавая пирамиду для равномерного горения. Между дровами оставил достаточно места, чтобы кислород свободно поступал и поддерживал пламя.
После того, как дрова были уложены, хранитель внес заготовленные заранее охапки льна и солома, которые служили стартером. Пропитал их горючим веществом. Вот и пригодилось масло, что так щедро и любезно выделил купец. Соблюдая осторожность, смотритель маяка поднес лучину и зажег выложенные охапки.
Как же приятно было видеть, как огонь разгорался. Поистине, это доставляло несказанное наслаждение. Будто твое собственное детище росло и преображалось у тебя на глазах. Возмужало за считанные минуты и стало живым существом. Гаэтано любил устроиться на удобном стульчике с высокой спинкой и следить за разгорающимся пламенем. Здесь думалось лучше, чем где бы то ни было. Каждую ночь шел беззвучный разговор, проникавший во все струны души, успокаивающий растревоженные за день раны. Уходили тревога и пустые беспокойства. Казалось, целый мир заключался в этих пляшущих языках.
