Kitabı oku: «Современное путешествие Лады в ад и рай», sayfa 4
Глава 6. Круг 6. «Убийцы поневоле»
И снова в скорбный путь. Полярная ночь окружала их. В полной темноте несчастная Фигура еле-еле мчалась на своих слабых крыльях. И вот снова ворота. Здесь начинается 6-ой круг ада. Фигура, как всегда объяснила все яростным бесам с горящими глазами и они, как всегда указали им место, куда идти. И Лада увидала ужасную картину: душа ожесточенно стреляла из какого-то старого допотопного ружья, беспрерывно. Чувствовалось, что ей уже все это страшно надоело. И она хочет бросить стрелять и стрелять. Но какие-то неведомые силы заставляли душу продолжать это дело. И тут Фигура сказал: «Здесь проходят муки убийцы, те, кто сами убивают по чужому заданию и по чужой воле. И мука их в том, что они обречены делать свое черное дело, стрелять и стрелять беспрерывно, не переставая. Целый день, из столетия в столетие, всю вечность. И помнить все это время о своих черных делах. И с этими воспоминаниями бегать в промежутках по кругу со своим мешком грехов смертных. Яростный бес очень неохотно разрешил прервать мучения на разговор. Им вообще не положено ни на секунду прерываться, а положено мучаться и испытывать эти страдания беспрерывно. Разговор на пару минут. Только быстро». Лада подошла поближе. К ней обернулась душа, одетая в какой-то камуфляж. На нее смотрело открытое деревенское лицо. Обычное, простое, а не опереточного злодея или героя боевиков. Он очень удивился прозьбе, но сказал, как бывший военный, знающий, что такое дисциплина и приказ: «Я очень коротко». И он начал свою покаянную исповедь. Моя история простая и типичная, как сын военного я прошел путь военного с самого начала: суворовское училище, пехотное училище. И начиная с лейтенанта, я служил в гарнизонах почти 30 лет. Объездил с женой и двумя дочками всю страну с запада на восток, с севера на юг. И только жена обоснуется, дочки привыкнут к школе, к классу, опять переезжать.
За 30 лет я не имею ни кола, ни двора. Всю жизнь получал крошечное жалование. Выручала только моя любовь к армейскому делу и патриотизм. Но жене и детям этого не объяснишь. Жена ведь видела, как благоустроенно и надежно живут ее гражданские подруги. За эти годы жена сменила с десяток работ и поимела массу специальностей. Не каждая гражданская жена это выдержит. Но жены военных это выдерживали. Честь и хвала им. И вот, когда я ушел в отставку, то в итоге не имел своей квартиры. Как снимал всю жизнь, так и на гражданке продолжал снимать. А ведь жить в крохотной двушке с двумя большими дочками и с женой – ой, как тесно. Как кадровый пехотный офицер – с большим стажем – я на гражданке никому не был нужен. Главное, я не имел гражданской специальности и навыков. Старые друзья устроили меня охранником. И то с трудом. Ведь сейчас люди за 50 лет по возрасту – никому не нужны на рынке труда. На мою зарплату можно было лишь существовать. А ведь мне надо было подобающе одевать двух дочек, оканчивающих школу. Им надо было поступать на учебу в институт. И тут я столкнулся с тем, что такое социальное неравенство. Дочки каких-то непонятных людишек, с легкостью платили большие деньги и шли на платное, дневное отделение учебных институтов. На бюджетные дневные места этих институтов был дикий конкурс. Я кадровый офицер, отдавший служению Родине всю свою жизнь, не мог заплатить даже трети суммы за поступление на платное отделение. А какой-нибудь лавочник, мог это сделать и с легкостью. Чем его дочки лучше моих. Пришлось моим дочкам идти на заочное отделение. Благо оно пока бесплатное, бюджетное. А затем искать себе работу. И красивая, студенческая жизнь, о которой они так мечтали, осталась для них только мечтой. Красивая, веселая студенческая жизнь на дневном отделении, которая бывает только один раз в жизни, в 17 лет.
Я с моего оклада и пенсии с достаточным напряжением платил за маленькую двушку. Нам было страшно тесно в ней, семья из 4-х человек, где две молодые девушки. Но я не мог купить квартиру, хотя в городе строились сотни прекрасных омов и труда тысячами, вселялись какие-то юркие людишки, невесть откуда оказавшиеся в Москве. Но у них были деньги и они могли купить квартиру. У меня же перспектив никаких не было. Абсолютно. И я понял, что по правилам совести и морали, к каким меня приучали в армии и воспитывали в моей старой стране – жить в этом новом зверином сегодняшнем мире было нельзя. Сейчас была только власть денег. И больше ничего. И я стал заниматься этим. Я был хороший, меткий стрелок, с 30-летним стажем. Но брал я дорого. Я гарантировал 100 % результат и контрольный выстрел в голову. Делал все очень быстро и высокопрофессионально. Я обслуживал большой бизнес. Для них это была нормальная норма выяснения отношений. Для них моя профессия киллер-убийца. Это была обычная профессия, как и многие другие. А за любое профессионально выполненное дело они привыкли хорошо платить. Так я, наконец, накопил на квартиру. Я помню счастливые глаза моей дорогой жены. Наконец-то исполнилась ее вековая мечта. Наконец-то накануне своей пенсии она въезжала в собственную трехкомнатную квартиру. Наконец-то за 30 лет совместной жизни у нас была отдельная, общая комната, а у нас с женой своя спальня и у дочерей тоже спальня одна на двоих. Все мы были безмерно счастливы. Но какой ценой. Я отдал свою изначальную, божью душу дьяволу. И черная сущность, подарок дьявола, вселилась в меня. И она руководила моими черными делами, которые теперь меня кормили. О, если бы это знала моя любимая жена. Боюсь, что она все же в глубине души догадывалась. Но боялась самой себя и своей совести. И поэтому ничего не спрашивала. Пока в новой квартире стояли старая, допотопная мебель. Жена облюбовала новую во все комнаты и кухню. Все тщательно обмерила и зарисовала. И тут меня вычислили люди из спецохраны того бизнес клана, против кого меня нанимали мои клиенты. И мне пришел конец. И жена теперь будет доживать свой век в новой квартире, но со старой мебелью. Я, кадровый офицер в отставке, погиб не на боевом посту, защищая Родину, а погиб, как собака, подстреленный в подворотне. И когда будете на земле, передайте моей жене и дочерям. Я их очень и очень люблю и очень тоскую о них каждый день. И не виноватый я. Жизнь заставила. Я жертва. Я убийца поневоле. И мучаться и страдать в аду надо тем, кто поставил меня в такие условия жизни. Пусть молятся за меня мои родные, это хоть немного облегчит мне прохождение мук и уменьшит мои страдания». И сказала добрая Лада: «Хорошо! Я все передам на земле. Я буду молиться за вас».
Глава 7. Круг 7. «Убийца пожилых, по своей духовной слепоте»
И снова в скорбный путь. И вот ворота. Здесь и начинался 7-ой круг ада. И снова Фигура вела переговоры с яростными бесами, с горящими глазами. И снова они указывали то место, куда надо идти. И вот то место. И Лада увидела страшную картину. Молодая, красивая, цветущая девушка, 18 лет, превращалась вдруг в то, что ждет ее в конце жизненного пути. В дряхлую старуху. И тут перед глазами в одну минуту вставила 2 картины, которые в реальной жизни разделяет длинный этап жизни в 50–60 лет. И резкий контраст этих двух картин был ужасен. Всякая цветущая, юная красота, неминуемо кончается увядающей, стареющей, страшноватой своей противоположностью.
Лицо 18-летней красавицы и лицо старой старухи. Тело прекрасное, упругое, легкое, кружащееся в вальсе. И тело, которое уже ходить не может, дряблое, ужасное. Вот ход жизни. Вот начало и конец жизни. И в этой картине, цветущая часть жизни проносилась мгновенно, как и бывает в реальности, а угасание тянулось долго. Старуха медленно угасала. Сидя в белом одеянии. Глаза ее искали родную душу! То ли детей, то ли родственников. Но вокруг было полное одиночество. Дрожащие руки искали кусок хлеба на столе, который стоял рядом, но ничего не было. Пустой стол. Ни крошки хлеба. И так медленно угасала старуха. И вот глаза ее закрылись. И последняя слеза выкатилась из ее глаз. Тело замерло. Чувствовалось, что безмерные душевные муки испытывает старуха в свои последние часы. И вся ее жизнь проносилась у нее перед глазами. Вот полный, хлебосольный дом. Родители, муж, семья, родственники, друзья. Бурная жизнь. И вот никого нет. Полное одиночество, угасание. И последний миг. И потом все сначала. У доброй Лады слезы появились на глазах. Ведь душевные муки еще страшнее физических. И потрясенная Фигура сказала: «Здесь отбывают муку те, кто делами своими создал пожилым людям: родителям, родственникам, знакомым и просто незнакомым такую жизнь, что они сами пожелали скорей уйти из этой жизни. И мука их состоит в том, что их цветущая молодость сменяется быстро ужасающей старостью. И душа испытывает каждую минуту, днем и ночью, эти безмерные, душевные страдания, которые испытывают пожилые люди там, в реальной жизни, при своем угасании в одиночестве. Ибо мера этих душевных страданий ужасна и безмерна. Именно они ускоряют смерть пожилых людей. От душевных страданий своего одиночества. От осознания и ощущения того, что ты уже ни кому не нужен на этом белом свете. От этого умирают пожилые.
И даже яростные бесы со своей плеткой и те с трепетом смотрят на эти муки и не подходят близко. Потрясенная Лада все же подошла к мучающейся душе и сказала: «Что привело тебя сюда, в ад». Долго душа не могла придти в себя от изумления, но когда ей все объяснили, она начала свою покаянную исповедь. «Я из областного городка, которых в одной ночи езды на поезде от Москвы, полно. Моя мама имела двоюродную сестру в Москве. И ездила к ней часто до перестройки за едой и одеждой. В наших городах тогда ничего не было. Недаром и прозвище народное тогда было: «колбасные электрички или поезда». У моей мамы там же, в областном городе, жили 3 сестры. И у всех семьи. И всех надо было кормить и одеть. И только там, в Москве, в очередях и толкучках, можно было достать. Мы, все дети, к этому времени уже выросли. Окончили всякие техникумы. Вышли замуж за наших местных оболтусов, завели детей и все благополучно работали. Благо заводов у нас было много. И все мы ездили к тетке в Москву за едой и продуктами. И тут наступила перестройка. В нашем областном городе, как и во всех других, рухнула вся промышленность и всякое дело. Все оказались без работы. И каждый стал выживать как может. И мы стали чаще ездить в Москву, к тетке, за тряпками и продавать их в нашем городе на рынке. Этим и жили. Московская тетя была моей двоюродной тетей. А уж кем она приводилась моей дочке, даже не знаю. Наверное, троюродной. Тетя была человек редкой душевной доброты. Жили они вдвоем с мужем душа в душу. По каким-то причинам детей у них не было, и всю свою доброту тетя отдавала родственникам и детям, которых она учила. Ибо она была учительницей русского языка в школе. И работала в одной школе очень много лет. И муж ее был преподавателем. Только в ВУЗе. Надо сказать, что со своей провинциальной практичностью и нечуткостью, мы изрядно злоупотребляли добротой нашей тетки. Шумно было в ее небольшой двухкомнатной квартире. Одна комната очень часто кем-то из родственников была занята. Ведь нас было 3 сестры и наши мужья. И все ездили за тряпками в Москву. А тетка с мужем все безропотно терпели. И ласково принимали нас. И ни одного слова, о том, что им тяжело нас принимать – мы никогда не слышали. Хотя из-за нас всегда в квартире было тесно и шумно. Я сейчас во время своих страданий поняла, что без тетки мы три семьи, не выжили бы. По истине святой человек была тетка. Доброты необыкновенной. Но мы тогда этого не понимали и принимали все это как должное. И отсюда, с места исполнения своих мук я вижу: что мы все страдали тогда страшным грехом – душевным равнодушием, душевной глухотой. Вскоре муж тетки получил инфаркт, и затем, после 2-го инфаркта скоропостижно скончался. Ибо он не берег здоровья и не ходил к врачам, в поликлинику. Почему-то считал, что ходи не ходи, толку никакого. И вот тетка осталась одна, в своей двухкомнатной квартире. А жизнь течет, меняется. Появились оптовые фирмы и у нас в областном городе. И тряпки для продажи мы уже покупали здесь, на месте. И в Москву по делам стали ездить уже совсем редко. А тут я развелась с мужем. Пил сильно, без меры. Это была беда многих наших женщин в провинциальных городах. Почему-то пьянство засасывает наших мужиков в свои сети и не отпускают. А с пьяным мужиком жить – это одни скандалы и ссоры. Не жизнь, а муки. Я разменяла квартиру и стала жить с дочкой уже в однокомнатной квартире, на окраине города. Долго не горевала. Я женщина боевая. Тут у меня новый хахаль появился, познакомились по торговым делам. Любовь не любовь – уж и не знаю как назвать это. И я одинокая, и он разведенный. Так и сошлись. И я переехала к нему в подмосковный городок, который на электричке в 20-ти минутах езды от Москвы. Такие городки опоясывают всю Москву кольцом. И тут в свободное время стала я по старой привычке заезжать к тетке. А до этого не была у ней несколько лет. Ну не было такой торговой необходимости – потому и не была. Не навещала тетку. Правда в день рождения и новый год – всегда звонила и поздравляла. Заехала к тетке с подарком, смотрю и думаю. Сильно ты сдала тетка за эти годы. Действительно тетке приближалось уже к 80 годам. Встретила она меня радостно. Никаких упреков не говорила. Как будто я только вчера у нее была и зашла сегодня снова. Хотя на деле не была у нее уже несколько лет. И абсолютно ничем материально не помогала, хотя могла бы. Сейчас, здесь, в аду, я понимаю: душевная слепота застилала мне глаза. Заехала и ужаснулась. Вроде бы все тоже в квартире, что и несколько лет назад, но вместе с тем не то. И я поняла: суровая бедность, вот что вошло за последние годы в этот дом. Все вокруг обветшало и рваное. Мебель разваливается и скрипит. Стулья разваливаются и скрипят. Старый телевизор уже давно не работает. Все ветхое и убогое. На кухне, в комнатах в люстрах горят по одной лампочке. Темно стало в квартире. Тетка ходит уже тяжело, с палочкой. На улицу не выходит. Из социального отдела ей немного помогают, приносят за ее деньги хлеб, картошку. Убрала она со стола битые чашки и выставила на стол свой парадный сервиз, который был у нее с незапамятных времен. И положила на старинные тарелочки немного творога, салатик из капусты и чай. Не удержалась я, открыла старый холодильник незапамятных времен, и заглянула во внутрь. Пусто! И тут у меня даже слезы на глазах появились. Как это так я к тетке пришла совсем без еды. Совсем забыла, как одинокие старушки живут. Обняла я тетку и бросилась в магазин, исправлять свою духовную глухоту. Прибежала обратно. И стол у нас стал такой, каким он был лет 10 назад. Сидим и смотрим друг на друга. У тетки слезы в глазах. Плачет. И тут я дуреха, тоже заревела. Как же это я за все последние годы ни разу не навестила тетку. Все некогда было. Воистину душевная глухота и слепота овладевают нами на земле. Это я здесь, в аду поняла. Аккуратно тетка брала кусочки колбасы и красной рыбы. Не торопясь. И жевала их беззубым ртом с таким смаком и удовольствием. Видно, очень давно не пробовала ничего этого. И чувствовалось, что тетка за эти одинокие годы изголодалась и отвыкла от всякой разнообразной пищи, не говоря уже о деликатесах. Ибо какое у бедной, одинокой старушки на жалкую пенсию разнообразие: каша, да чай. Всего понемногу попробовала тетка Регина. И такое наслаждение было написано на ее лице. Не передать. Она вспомнила вкус давно забытых блюд и лакомств. Как ты жила на жалкую пенсию? Как ты перенесла эти тяжкие времена, перестройку всей жизни общества? Этого и молодым трудно перенести» – спрашивала я тетку. Я думала, что услышу жалобы на страшную нехватку денег, и за квартиру и за электричество и за телефон платить надо, и есть надо. И все на жалкую пенсию. Но услыхала другое. Тетка говорила тихим голосом: «Самое страшное – это не безденежье, это как-то можно пережить. Самое страшное – это одиночество. Когда целыми днями, вечерами одна в квартире и не с кем сказать ни единого слова. Одна! Я пережила всех своих подруг. Хорошо, хоть соседка с 1-го этажа, моложе меня лет на 5, заходит иногда ко мне. Поговорим о том, о сем. Ито легче.
И все мое поколение умирает. Я раньше очень любила читать. Теперь плохо вижу – и не читаю. Телевизор сломан. Слушаю только радиоточку. Вот моя единственная связь с миром. У моей соседки с 1-го этажа жуткий склероз. Начнет говорить по телефону: в конце уже забывает, что говорила в начале. Тоже живет одна. Дочка в другом конце Москвы, но все же приезжает раз в неделю. Убирает все. Продукты купит, принесет. Ей легче, чем мне. Но все равно все на жизнь мне жалуется. И я ее утешаю. Я, которой гораздо тяжелее и труднее. И без денег и одиночество. И еще одна соседка со 2-го этажа звонит. На лифте ко мне подняться ей тяжело. Сын ее – отставной полковник, пенсионер заходит редко и заботы никакой. Внуку, которому она после смерти мужа отдала и гараж и машину, звонит только по большим праздникам и совсем не навещает. Некогда. Получается, что она при живом сыне и внуке никому не нужна. И тут после этого рассказа тетки я расчувствовалась и обещала ее навещать почаще. И действительно, стала заезжать раз в месяц – убираться и привозить продукты. Совесть заговорила. Раза два со мной приезжала к тетке и моя дочка. Жила она в моей однокомнатной квартире, в областном городе. Окончила областной педагогический институт. Пошла в школу работать. Гроши получает. Одеться толком на эти деньги не может. Школьный коллектив – одни женщины среднего и пожилого возраста. Где там, работая в школе, мужа найдешь. И очень понравилось ей в Москве. Замечталось ей, что если она будет иметь московскую прописку и квартиру в Москве, то личная жизнь у нее волшебно изменится. И пойдет она работать на богатую фирму. И мужа-бизнесмена богатого там найдет. Ведь у нас только в Москве богатства. В провинции везде бедность. Ведь богатая Москва – это не Россия. Москва – это какое-то иноземное государство.
И дочка моя вбила себе в голову этот план. И меня завела в этом же направлении. И стали мы с дочкой обхаживать тетку. Дочка разжалобила тетку тем, что не будет у нее личного счастья там, в провинции. Тем, что не найдет она себе подходящего мужа в провинции. Просила тетку прописать ее в ее квартиру. А она уже ей будет лучше любой внучки. И тетка сразу же согласилась. Как будто этого ждала. Дочка достаточно быстро всю бюрократию прописки пропихнула и провернула. Ох, и тяжело вертится эта бюрократическая машина. И так много пришлось ее смазывать, сами чуть голые не остались. Но прописку в квартире тетки дочка получила. Узнав об этом, две старые соседки тетки всполошились. Какие только не рассказывали ей страшные истории о других знакомых старушках. И чем все это кончилось. Но это не запугало тетку. Была она радостная и с улыбкой встречала меня, когда я раз в неделю приезжала к ней. Мыла все и убирала. Дочка пока еще жила в своем городе. Работала в своей школе. А тут еще на горизонте вдруг появился местный кавалер. Вначале дочка раз в две недели приезжала к тетке, проявить заботу, потом раз в месяц, а потом ей надоело это, и совсем бросила. Все свалила на меня, забыв все свои обещания заботиться о тетке, получив прописку. У дочки свои дела: она увлеклась внезапным, местным кавалером и пыталась раскрутить свой роман. Но он протекал вялотекуще. Тут и московская прописка не помогала.
И у меня свои дела были: и хахаль мой и торговля на местном рынке. И мой энтузиазм иссяк. Стала я появляться у тетки раз в месяц. Убиралась. А уж звонить и совсем забывала. Ведь, то, что надо было нам, мы от тетки уже получили.
Раньше, когда мы ездили к ней, навещали ее, тетка была веселая, чувствовалось, что ей хочется жить. Она готовилась к нашим приездам. Очевидно, это была единственная радость, которая у нее осталась. А когда бросили ездить к ней, навещать ее, смотрю с теткой, что-то творится непонятное. Я в последний раз, до этого не была целый месяц и не звонила целый месяц – все некогда было, заскочила к ней на минутку, чтобы убрать квартиру. И увидела, что передо мной сидит не тетка, а какое-то обмягшее, безжизненное существо. Она смотрела на меня и не видела меня. Слышала и ничего не слышала. И я поняла, что она жива, может кушать, как то двигаться с палочкой. Но из нее ушла энергия жизни. Желание жить. Увидев меня, тетка прошептала мне, опять не сказав ни слова упрека: «Племянница, моя дорогая, если не можешь навещать, то звони мне иногда. Быть никому не нужной – это так тяжело. И тут я вспомнила наши лживые обещания, мои и дочки, когда мы ее обхаживали, чтобы прописаться в квартиру. Телефон у меня был только мобильный, да и тот номер я забывала дать бедной старушке. И при встрече тетка ни слова упрека мне не сказала, только умоляюще просила. Святой был человек. Я дала ей кучу обещаний и побежала дальше. Дел было много. И опять исчезла на целый месяц. И тут вспомнила свои обещания и хотела приехать, проведать квартиру, а заодно и тетку. И тут мне позвонили и сказали, что тетка умерла. В тревоге за квартиру, я все бросив, примчалась к тетке. И увидела иссохший скелет. Это было жалкое подобие тетки. Я открыла холодильник. Там не тронутой стояла еда, которую я принесла месяц назад. Тетка уморила себя голодом. И я поняла, что тетка очень хотела умереть. Одиночество, чувство, что ты никому не нужна на этом свете – Вот главное, что ее погубило. И я поняла, что я своей духовной глухотой и слепотой, своей бессердечием и равнодушием погубила тетку, убила тетку. И в эту секунду у меня что-то екнуло в груди. На секунду мне стало плохо. Но потом все прошло. Я вдруг успокоилась. Такова жизнь, утешала я сама себя. И стала заниматься теми хлопотами, которые возникают в этой ситуации.
И тело мое, в тот момент не знало, что в ту секунду, когда у него екнуло в груди, душа его, изначальная, божья, отделилась от тела. И прямиком помчалась в ад, по грехам ее. И тут ангел падший философски заметил: «Богом так заведено, когда объем грехов становится больше человеческой нормы, то дьявол буквально выталкивает изначальную божью душу из человека, пропитанную грехом, как черным гуталином, досрочно и занимает ее место черной сущностью, подарком дьявола. Не даром про такого человека говорят «бездушный человек» или «в него дьявол вселился». А греховная душа возносится на небо. И попадает туда, где ей положено по ее грехам. Эта душа, по ее грехам, попала в ад.
После этих слов душа сказала с раскаянием: «Я никогда не верила ни в ад, ни в рай. Я не была верующей. Я не ходила в церковь. Некогда было. Дела, торговля, хахаль, дочка – вот что отнимало у меня все время. Но ужас! Все о чем говорят верующие – все это оказалось реальностью. И ад – это жестокая реальность. Я исполняю, здесь в аду, свою муку в урезанном виде. Пока 1 час утром и 1 час вечером. И со своим мешком грехов, уставшая от мук, еле бегаю по кругу – 1 час. А остальное время сижу в ледяной яме и жду смерти своего бренного тела. И тогда мои муки будут исполняться в полной мере. И душа скорбно добавила: «Я со своими слабыми силами еле выношу тот объем мук и тот объем страданий, что выпали мне кратковременно, в урезанном виде. А как я перенесу полный объем мук, после смерти своего тела? Просто не представляю. И я с ужасом, жду этого момента. И напоследок душа стала умолять: «Расскажите все моему телу и моей дочке. Я их умоляю! Облегчите мою участь. Я умоляю свое тело, вспомни о своей душе. Не греши больше. Активней делай добрые дела. Ходи в церковь. Молись обо мне, о спасении своей души и это поможет мне уменьшить объем и тяжесть тех мук, которые мне, грешной душе придется нести вечно. Я стала убийцей пожилых по своей духовной слепоте. Бездуховность – вот главный порок, которым мы все грешим. Земные люди! Будьте осторожны, бездушие и равнодушие к страданиям пожилых людей – вот, что приведет ваши души в ад.
И душа в глубоком раскаянии, вся в слезах, встав на колени, протянула к Ладе в прощальной мольбе руки. «Хорошо. Я все передам на земле, если меня только выслушают. Я буду молиться за вас» – сказала добрая Лада.
