Kitabı oku: «Атлант поверженный», sayfa 2
– К сожалению, мы все состаримся, но тебе рано еще об этом думать. Вся жизнь впереди, – наконец ответил брат.
Он взял ее тонкую детскую ручку, повернув ладонью вверх, чтобы показать съехавший вниз циферблат. Затем поднес свой для сравнения. В причудливых круглых стекляшках размером с большую коллекционную монету располагалось несколько стрелок разной толщины, идущих от центра циферблатов по направлению к отмеченным цифрами краям. В тот момент они стояли на месте, но, когда носившие их люди двигались, указатели медленно описывали круги, соответственно своим числам, нарисованным по краям. Тонкая стрелка показывала одиночные километры, средняя – сотни, а самая толстая, символизирующая всю нашу жизнь, – сразу тысячи.
– Видишь, – сказал Платон, – твоя тысячная стрелка еще в самом начале, ты прожила только семьсот километров. А я уже целых две тысячи.
– Я вообще не понимаю, что это за устройство, – с обидой сказала Лиза.
– Ничего страшного, ты, главное, всегда носи его с собой, а с возрастом все поймешь. Кстати, смотри, дядя Коля подъехал. Хочешь мороженое?
– Да, шоколадное, – обрадовалась сестра, мгновенно сменив эмоцию на лице.
Парень высоко поднял руку, помахав торговцу, сидящему в четырехколесной конструкции с рулем, обшитой досками на пример уличного ларька. От солнца его закрывала широкополая соломенная шляпа, ведь, как известно, при движении все очень быстро нагревается под слепящими лучами. По этой же причине мороженое лежало у него в забавном и экзотическом устройстве – холодильнике, которые бывают только в кузовах фур и вагонах-рефрижераторах.
– Два шоколадных! – крикнул парень. – А оплату посмотрите в почтовом ящике, может, там хватит монет.
Дядя Коля со своей фирменной улыбкой достал пару шоколадных мороженых, упаковал их в резиновый шар, наполненный для мягкости воздушными пузырями, застегнул молнию на нем и толкнул в сторону сидящих у дома брата и сестры. Таким образом никому не пришлось делать лишних движений. Шаркающий по траве шар прикатился прямо в руки Платона. Довольный парень развернул посылку, дал одно мороженое обрадованной сестре, второе оставил себе и метнул упаковку для доставки товаров обратно продавцу, пока тот отсчитывал монеты из почтового ящика, служившего также средством для передачи денег. Маленький железный ящик с номером квартиры на деревянной ножке стоял у самой дороги, был закрыт на кодовый замок, а код знали только знакомые.
– Всё ровно. Приятного аппетита! – крикнул дядя Коля, захлопнув почтовую дверцу.
Он поднял докатившийся до него посыльный шар и медленно, пытаясь насладиться своей маленькой счастливой жизнью, отъехал по направлению к следующему дому, где его уже очень долго, с самого завтрака, не могли дождаться соседские дети и взрослые. А Лиза начала довольно облизывать холодный шоколад, скрывавший под собой сладкую сливочную начинку.
– В некоторых книжках пишут, – пробубнила она, с трудом выговаривая слова липким ртом, – про людей, стареющих не от пройденного расстояния, а от чего-то другого.
– В каких таких книжках? – удивился Платон, держа под палящим солнцем не тающее в состоянии покоя мороженое. – Они же все достались тебе от меня, а я ничего такого не помню.
– Ну, это… дети в школе показывали, – замялась девочка, едва понятно говоря с полным ртом. – В одной сказке написано, что люди стареют, выпивая воду. Их жизнь так и исчисляется, литрами. А в другой написано, что измеряется сказанными словами.
В иной ситуации ее слова могли показаться просто пересказом новой для нее информации, которую дети впитывают каждый градус, не успеешь и глазом моргнуть. Но в тот момент Лиза вопросительно смотрела на брата, ожидая ответа на глупости, которые в ее возрасте казались такими же реальными, как и сама жизнь. Парню вновь пришлось собираться с мыслями в страхе сойти за неумелого воспитателя.
– На то они и сказки, – начал он, все еще любуясь ледяным мороженым у себя в руке, которому не находилось места в желудке после хлопьев и молока. – Там описаны воображаемые миры, которые живут только в нашей фантазии. Прекрасные, вдохновляющие, завораживающие, но вымышленные. Когда-нибудь ты вырастешь, и тебе так же, как и всем взрослым, станет очевидно, что жизнь не может идти никак иначе, чем наша, зависимая от движения. Это реальность, которая не может быть иной. Любое существование за пределами наших законов физики невозможно.
– Что такое физика? – спросила девочка, уже доевшая мороженое, попутно обляпавшаяся им.
– Наука, которую проходят после третьего класса. Не бери в голову, там скучные формулы и расчеты, которые шифрами записывают всю нашу жизнь.
– Платон, – расстроенно протянула Лиза. – Я не хочу взрослеть. Эти сказки прекрасны.
Парень поднялся с бордюра и на свой страх и риск повел сестру за руку в дом. Они гуськом поднялись на свой второй этаж по узкой лестнице с выключенным для экономии электроэнергии освещением. Из-за соседских дверей доносился шум телевизоров, смешивающий закадровый смех развлекательных шоу, музыку клипов и стрельбу боевиков в винегрет звуков. Платон уже предвкушал мучительную учебу под невыносимый шум боксерского матча, но, войдя в квартиру, удивился не меньше младшей сестры. Дверь в зал была открыта, и они увидели сидящего перед голубым экраном отца, неподвижно смотрящего рекламу «Магазина на диване» почти без звука. Он не шевелился и не переключал каналы, будто завис на чем-то своем. Просто пялился в одну точку, перематывая в голове одному ему известные мысли. Через закрытую кухонную дверь Платон услышал едва уловимый, но такой знакомый ему с детства плач и, догадавшись о произошедшем скандале, быстро всучил сестре мороженое и затолкал девочку в их общую комнату, не дав той понять, что к чему. Маленькое, беззаботное, счастливое создание плюхнулось на свою кровать и, аппетитно причмокивая, сразу принялось за раскраску, а Платон заглянул к матери, сидевшей за кухонным столом.
– Будете ужинать? – вытирая остатки слёз, грустно спросила она.
– Нет, мам, я поел хлопья, а Лиза мороженное. Может, тебе чем помочь?
– Спасибо, ничего не надо. Лучше беги на занятие, не пропускай учебу, единственное, о чем прошу.
Только тогда Платон вспомнил о начинающемся домашнем занятии. Видимо, поэтому соседка ушла с лавочки домой – чтобы скорее к нему подготовиться. Он аккуратно прикрыл кухонную дверь и пошел к себе заниматься, пытаясь вспомнить предстоящую тему урока. Но мысли кружились вихрем, как листы бумаги, гонимые в разные стороны ветром. Он витал в облаках. Солнце все так же неслось в далеком космосе, сжигая себя дотла ради того, чтобы мизерная часть его света попала людям в окно и сэкономила чуточку денег. Оно так же палило стоящие на улице деревья, которым ничего не могло сделать, потому что они застыли в неподвижности на одном кольце своей жизни, пребывали в чистилище между смертью и бытием. Платон сидел за своим рабочим столом и, затаив дыхание – ведь в покое оно и не требовалось, – любовался зелеными ветками, а чуть правее, в десяти метрах от его глаз, стоял соседский дом с безмятежно сидящей у окна Лией. Ветер не трепал ее прекрасные желтые волосы, но в воображении парня он буйствовал, крушил все на своем пути. Обычно бьющее только раз в несколько метров сердце при взгляде на девушку начинало судорожно стучать и пугало влюбленного юношу, но он ничего не мог с собой поделать, не мог отвести взгляд. Внезапно Лия повернулась, и их глаза встретились. Девушка, для которой эта встреча на расстоянии была привычной и даже рутинной, приветливо кивнула, здороваясь, а потом движением бровей и глаз стала показывать на свой маленький экран, расположенный на учебном столе, мол, не отвлекайся, у нас же занятие. После чего Платон стеснительно перевел взгляд на крохотный телевизор прямо перед собой, подключенный к университетской сети. Там профессор в белом халате, с седыми волосами и седой бородой, в огромных черных очках, рассказывал о пяти законах скорости и пространства, говоря по возможности медленно, но не делая пауз. Вся тема была в учебнике, который парень, спохватившись, раскрыл. У него даже были пометки карандашом на полях, чтобы внимательно слушать, не расшифрует ли непонятные тезисы преподаватель. Но тяга к знаниям почему-то уступала место странному и непривычному чувству, которое охватывало все тело, когда Платон смотрел в окно напротив. Его удивляло, как могло так совпасть, что образ идеальной девушки, его внутренний эталон, оказался его ближайшей соседкой. Самые прекрасные, по его мнению, лицо, волосы, одежда, причем любая, носимая Лией, самые лучшие книги – те, которые она держала в руках. Даже шутки и фразы она выбирала самые идеальные. Он оказался в первом ряду возле самой красивой и умной девушки. Неслыханное везение или подозрительное совпадение?
Соседка опять поймала его взгляд и смущенно заулыбалась. Затем снова показала глазами на телеэкран, боясь пропустить слова преподавателя. Оказалось, что Платон прозевал почти целую лекцию, сходя с ума и теряясь в догадках относительно своих ощущений. Единственное он знал точно – что хочет вечно находиться возле девушки, а в моменты, когда она далеко, жизнь кажется ему бессмысленно сгорающей спичкой, судьба которой никому не интересна. С трудом дослушав лекцию и едва не заработав косоглазие, он спокойно вздохнул, когда девушка в окне исчезла. Можно было сменить шарманку внутреннего напряжения, перестав смотреть на Лию. Теперь можно было спокойно, зарывшись в свой внутренний мир, думать о ней. Сложно сказать, сколько навязчивых образов, повторяющихся один за другим, как у параноика в голове, он смог обдумать, пока окончательно не устал. Желая чего-то до изнеможения, мы в какой-то момент выгораем и получаем короткий отрезок для нормальной, спокойной жизни, пока сердце снова не наполнит наши мысли кровью горячих чувств.
Платон отвлекся от мучительных мыслей, достав из-под стола печатную машинку и принявшись набирать очередную главу своего диплома. Подпирая локтями не желающую лежать открытой тетрадь, он пытался правильно формулировать мысли, параллельно обдумывая отцовские слова о сомнительности лишних, не востребованных в простой жизни знаний, когда работа на заводе в буквальном смысле лежит прямо под носом, а работа ученого – туманна, далека и негарантирована. На первый взгляд все было именно так, но ведь нашлись люди, наплевавшие на мнение окружающих, разорвавшие рамки условностей, открывшие что-то новое в мире, который потянули вслед за собой. Конечно, многие остались просто начинающими исследователями, ничего особого не добившись, но это не повод душить в себе интерес открывателя неизведанного. Очевидно, Платон с отцом были совсем разными, можно сказать, противоположными по натуре людьми. Им было тяжело друг с другом, но зрелый, безразличный почти ко всему мужчина не испытывал по этому поводу неудобств, в отличие от молодого, чувствительного парня. Так же, как и внезапные чувства, обрушившиеся на него, как лавина, проблемы в семье давили землянистой, противной массой, зажимая его с двух сторон. Парень и сам уже не понимал смысла своего мудреного диплома, начав тяготеть к прекрасному полу.
Тем не менее пальцы усердно стучали по печатной машинке, набивая текст, пока рука не дернулась от испуга из-за внезапно подбежавшей сестры. Он не заметил, как она, увлеченная своими раскрасками, встала с кровати.
– Платон, мне показалось, что солнце исчезает, – испуганно пробубнила она, положив руки на его колено. – Я закрашивала небо, перепутала карандаши, и солнце погасло, оно стало черным.
– Не волнуйся, это всего лишь кошмар, – ответил парень, – солнце никуда не уходит.
Но девочка не унималась, начав тереть кулачками глаза. Ее волосы совсем растрепались, а ссадины на локтях, в свою очередь, почти зажили.
– А если вдруг оно сядет за горизонт, – ныла она, – станет совсем темно и мы умрем от страха.
– Не сядет, Лиз, оно всегда будет кружиться на небе, ученые это рассчитали.
– Обещаешь?
– Конечно, – погладил старший брат ее по голове. – Тысячи детей наших детей будут им освещены. Тебе, кстати, не пора готовиться к школе?
Они посмотрели на солнечный механизм на стене, настроенный в соответствии со всеми фазами звезды. Для общего порядка у всех людей висели такие приборы, позволяющие следить за началом и концом рабочего дня, сообщающие о скором возвращении на учебу и так далее.
– Сможешь сама причесаться? – спросил Платон.
– Да, мама меня учила.
И они стали готовиться, младшая – к урокам через дорогу от дома, а старший – к занятиям в университете в здании по соседству от школы. Пока сестра собирала раскраски и школьные книги в рюкзак, парень задумался о том, что где-то, может, действительно живут совершенно другие люди с экзотической внешностью, необычными привычками и обычаями. Возможно даже с другими законами физики, хотя наука это на корню отрицает. Вот бы суметь побывать в дальних странах и увидеть все собственными глазами, не через отфильтрованную призму затасканных телешоу и снимаемого по одобренным стандартам кино. В словаре редких слов и сленговых выражений даже есть определение этим безумным мыслям – путешествие – преодоление огромных расстояний ради новых эмоций и впечатлений. Его можно найти на последней странице глоссариев, между сокращенными списками психических заболеваний и наркотических маний, рядом со словом «самоубийство». От этих мыслей Платону стало дурно и страшно. Ведь совсем недавно в соседнем доме, за окном, которое он теперь так полюбил, жила пара бездетных стариков, умерших естественной смертью, и ничто не предвещало беды, шторма, бури, разгоревшейся теперь в парне. Вдруг, как гром среди ясного неба, в опустевшую квартиру заселили выросших сирот из приюта, теперь самостоятельных девушек, одна из которых, из того самого окна, стала одногруппницей Платона. И понеслось. Спокойный и очень скромный парень теперь ежеградусно перебирал в голове всевозможные виды жертв, на которые готов пойти ради Лии. Даже не став наркоманом, он получил все то, чего раньше боялся. Теперь любые безумства казались естественными и даже необходимыми, чтобы справиться с этой жизнью. И вот наступил очередной момент, когда он увидится в универе с объектом своих воздыханий.
Похлопав по плечу уже погладившую одежду и причесавшуюся сестру, Платон собрал тетради в рюкзак на одно плечо и проводил Лизу к выходу. Миновав узкую лестницу, они вновь оказались под яркими солнечными лучами, такими мягкими, такими привычными и, главное, вечными, несущими уверенность в завтрашнем градусе. Вся молодежь квартала тоже высыпала из домов на улицу. Огромная масса людей почти одномоментно переходила дорогу, словно устремившись к призывным пунктам, как в фильме про войну с Шестым рейхом. Существует ли эта странная организация на самом деле, никто не знал, но она была на слуху с детства.
Миновав дорогу, Платон помахал младшей сестре рукой и проследил, чтобы она вошла в здание школы. Потом он повернулся в другую сторону и, бегая глазами по отдельным фигурам парней и лицам девушек, искал Лию, чтобы проводить ее до учебной аудитории и перекинуться ничего на первый взгляд не значащими словами. Со стороны ее дома шли несколько сирот-сожительниц, но свою соседку он не нашел и поплелся в одиночестве в сторону учебного заведения. Солнце в этот момент не грело душу, хоть и не уходило никогда с горизонта, птицы не пели. Они даже не улетали на юг и тем более не возвращались. Внезапно кто-то хлопнул по его плечу, но, когда Платон повернулся, позади никого не было. Зато с другой стороны раздался дикий смех его неотесанных одногруппников.
– Кого ты там высматриваешь? Универ, что ли, потерял? Вот же он, – смеялся главный из тройки выглядевших весьма вызывающе молодых людей.
У него были блестящие черные волосы средней длины – прическа с нестриженными висками, спереди переходящая в небольшой вихор. Он был дерзок и высокомерен. Носил расстегнутую кожаную куртку поверх белой рубашки и джинсы, специально порванные на коленях, – изображал местного лидера. Но пока за ним следовала только пара пижонов, выглядящих аналогично своему вожаку, разве что один из них держал на плече магнитофон с нервно брюзжащей на всю улицу музыкой «Культа красной устрицы».
– Привет, Богдан, – спокойно сказал Платон, чтобы не выглядеть слишком уж неуверенным.
– Виделись уже, салага, – ответил задира. – Как ты вообще различаешь, когда настает новая пора здороваться? Тут же ничего не меняется. Солнце по-прежнему наверху, трава по-прежнему зеленая, а некоторые девушки по-прежнему одиноки.
Он снова издал громкий смех, подхваченный его друзьями, и, небрежно отпихнув рукой Платона, перешел ему дорогу и направился в универ. Едва не упавший парень стал делать вид, что поправляет одежду, попутно глядя, не стоял ли кто-нибудь рядом, забавляясь этой сценой. Но все были слишком увлечены своими делами, и парень, выждав немного, чтобы снова не столкнуться с Богданом внутри, зашел в маленькое здание вуза.
С виду оно выглядело еще более тесным, чем снаружи, размещенное в бывшей библиотеке после того, как стало очевидно, что благодаря автоматизации труда городу требуется больше образованных специалистов. Впрочем, хранившиеся здесь книги оказались как нельзя кстати, чтобы удовлетворять потребности в досуге растущего населения района. Внутренний холл здания граничил по сторонам с двумя учебными аудиториями, а с торца упирался в кабинеты преподавателей. Такой вот маленький филиал храма знаний на фабричный манер. Всюду сновали студенты, стоял гомон их голосов, но, к счастью, тревожную для парня музыку из магнитофона не было слышно, поэтому он без опаски зашел в привычную ему аудиторию и увидел сидевшую на своем привычном месте Лию. Ее волосы будто освещали помещение, лампочки на потолке которого были излишни. Непроизвольная улыбка, вызванная общением с друзьями, дарила чувство радости любому смотрящему на нее. Ну или как минимум Платону. Птички, как уже стало известно, не щебетали даже в окрыленной душе, но аудитория все равно наполнялась радостью. Парень с улыбкой на лице двинулся к девушке, пытаясь издалека поймать ее взгляд, но удалось это сделать только при близком контакте.
– Привет, – неловко пробормотал он, стараясь убрать расплывшуюся улыбку, делавшую его больше похожим на маньяка, нежели на Казанову.
– А, Платон, здравствуй, – непринужденно ответила Лия. – Давно не виделись, да?
Она явно намекнула на их недавнюю дуэль взглядов из окон. Стоило об этом подумать, прежде чем так глупо здороваться.
– Ну да, мы же виделись, можно сказать, недавно. Где вообще сказано, как часто люди должны здороваться? – попытался пошутить он, невольно используя слова Богдана, явно пользующегося большей популярностью среди девушек.
– Ага, все эти несуразицы с градусами, – поддержала разговор Лия.
Ее глаза были накрашены, щеки горели румянами, на губах спела помада. Формы тела аккуратно облегала белая блузка, а ноги прикрывала черная юбка клеш до колен. Диссонировали с образом только модные в эту пору кеды, явный хит уличной моды. Но не имевшей родительского воспитания девушке интеллигентный Платон делал скидку. К тому же это смотрелось довольно смело и очень игриво. И, к сожалению, выступало приманкой для многих хищников каменных джунглей.
– Я видел у тебя книгу, «Моби Рик», – продолжил разговор парень, пользуясь заминкой перед началом занятий. – Интересная? Знакомые очень хвалили.
– Ты знаешь, мне очень понравилась, – ответила Лия с резким воодушевлением и необычно загоревшимся взглядом. – Там про бедного охотника на китов. Это такие огромные животные в океане, они могут выпрыгнуть из воды и пустить фонтан брызг прямо из головы. Судя по тексту, зрелище неописуемой красоты. Так вот, охотник плавает на маленькой шхуне и вынужден искать известного белого кита по имени Моби. Мужчина этот очень добрый и не хочет убивать животное, но с пустыми руками он вернуться тоже не может, потому что обречет на голод себя и семью. Очень трогательно, не знаю, чем все закончится.
Рассказывая сюжет книги, она словно вдохновенно парила, была на седьмом небе от счастья, мысленно переживая все те события и по-девичьи, близко к сердцу их принимая.
– Смотрю, тебе нравятся рассказы о море?
– Очень. Всегда мечтала там побывать, – ответила Лия, медленно возвращаясь с небес на землю, угасая прямо на глазах. – Но мы очень далеко от океана, и нам своими глазами его, скорее всего, не увидеть. А уж тем более китов, выпрыгивающих из воды… Господи, как же они должны быть прекрасны.
Окруженная мужским вниманием и параллельно увлеченная своими девичьими делами с подружками, она казалась очень несчастной в душе, без возможности перед кем-то раскрыться, не рискуя прослыть при этом дурочкой. Мода и тренды, к несчастью, заставляют всех плясать под одну дудку, чтобы не отставать и не отличаться от сверстников.
– Я знаю один фильм про китов… – начал Платон.
– Кино – это не то! По телевизору, конечно, можно увидеть все на свете, даже «Космические войны», но достаточно ли этого для жизни? Тогда бы все человечество было счастливым, а это не так.
Их милую беседу прервало неминуемое. Богдан в ауре шумной музыки, играющей из магнитофона его друга, подошел к беседующим молодым людям и нагло вклинился между ними.
– Привет, детка, как ты? – спросил он у Лии.
– Да нормально, сижу вот, жду пару, – машинально ответила она.
– Чё, может, это, пойдем после лекции на тусовку? – Богдан проговаривал каждое слово, широко открывая рот, чтобы легче было переминать жвачку.
Его противная улыбка пыталась сойти за ослепительную.
– Тут рядом, в ста метрах от универа. У моих друзей. Гарантирую джакузи и море пива.
– Прикольно, – ответила девушка скорее шаблонно, нежели от чистого сердца. – Можно попробовать.
– Заберу тебя, далеко отсюда не уходи, – оскалился Богдан, растянув улыбку шире возможностей своего рта, и, медленно поворачивая голову в сторону Платона, осветил белоснежными, будто накрахмаленными зубами всю аудиторию.
Их взгляды встретились, но скромный парень молчал, пытаясь найти нужные слова, а задира победно смотрел на него в упор и омерзительно улыбался, чавкая жвачкой. Потом положил руку на плечо друга с магнитофоном и, не отрывая глаз от Платона, стал удаляться, пытаясь добить побежденного соперника своей триумфальной ухмылкой. Самоуверенный верзила, живущий только теми вещами, которые понимает, безумно гордящийся великим фактом своего существования. Его главной проблемой было убеждение, что у него нет никаких проблем. Богдан сел за свободную парту в темном углу аудитории, чтобы не попадаться знаниям на глаза. В конечном итоге жизнь все расставляет по местам. Но только в конечном.
Преподаватель, человек с вытянутым подбородком и неестественно поднятыми бровями, уже сидел за своим столом, раскладывая на нем бумаги, извлеченные из потертого кожаного портфеля. Медленным движением он достал также ручку, положил ее перед собой, затем полез за карандашом и столь же аккуратно, вызывая мурашки у всех наблюдающих, пристроил его к ручке. Потом вынул из портфеля чехол с очками, достал их и принялся протирать специально заготовленной тканью из микрофибры. Надел окуляры, а чехол убрал к ручке и карандашу. Провел пальцем по языку и принялся перелистывать свои лекционные записи как делал в прошлые девяносто девять занятий. В сотый раз это зрелище уже имело налет аристократической выдержки, как бутылка дорогого вина, и мурашки вызывало соответствующие – все до единой обязательно с моноклями и в микроцилиндрах. Платон не мог оторвать взгляда от человека, копошащегося у себя на столе или пишущего текст на бумаге, он ловил извращенный кайф. Вскоре студенты заняли все места, специально рассчитанные по числу учащихся, оставляя пустое пространство в конце аудитории. Наверху крутились вентиляторы, назойливо звеня и гоняя туда-сюда спертый воздух. Они рисовали на всех поверхностях мелькающие тени от расположенных выше них лампочек, создавая атмосферу пенсионной дискотеки для тех, кому за девять тысяч километров. Ближе к кафедре аудитория становилась максимально яркой, словно учащиеся были мотыльками, которых можно притянуть светом к знаниям. Впрочем, так легче увидеть преподавателей и их записи на доске.
Поняв, что пора начинать, профессор встал за кафедру и принялся пересказывать содержимое курса физики и намекать на вопросы, ожидавшие на финальном экзамене. Учитывая, что профессий было великое множество, а групп в университете лишь две, студенты посещали одинаковые занятия, самостоятельно изучая отличавшиеся темы дома, уткнувшись в книги или подключившись к телеканалу лекций. У Платона была специальность геофизика, а у Лии, насколько он понял, тривиальная экономика и бухучет. Парень сидел по диагонали чуть справа и сзади от девушки. Под ярким светом из окон слева он мог в самых мелких подробностях разглядеть прекрасную, манящую к себе фигуру. Видел каждый отбившийся от своих товарищей волосок у ее шеи чуть ниже затылка, пигментные пятна на открытых предплечьях и даже шрам на запястье, скрываемый белым браслетом с циферблатом. В тот сладкий момент радости и наслаждения все было хорошо, но лекции закончатся, и Лия пойдет на какую-то безумную вечеринку с джакузи и алкоголем, куда Платона даже не позвали. Впрочем, учитывая, что тусовка проходила так далеко от их дома, в целых ста метрах, обычному парню, каких в таком радиусе были десятки, не стоило рассчитывать на приглашение. Сидя за Лией на лекции и любуясь правой стороной идеального румяного лица, он прикинул, что они с Богданом буквально поделили девушку – один для общения на досуге, другой на период учебы. Деление даже для львиного прайда несправедливое, так что Платон уже выстраивал планы, как бы окончательно подкатить к Лие и уже с чувством выполненного долга наблюдать за ее муками выбора. Так он себе это представлял.
А профессор за кафедрой, закончив нудную лекцию про атомные структуры, вдруг объявил об особом госте, начальнике отдела технического контроля с лампового завода, расположенного в центре их насыщенного скучным однообразием квартала. Тучный усатый мужчина в очках, с ежиком на голове, круглым выбритым подбородком, расположенным где-то на границе головы с шеей, возник буквально из ниоткуда и встал за трибуну, готовясь выступить с лекцией. Видимо, так он решил себя поразвлечь, развеяться по пути с работы домой, заодно поведать что-нибудь интересное голодным до знаний и просто давно не евшим студентам. Он представился и начал со вступительного слова о работе его отдела и дружной жизни внутри завода, о которой все слушатели, будучи отпрысками работающих там родителей, и так знали. Зато встрепенулись, когда речь зашла о молодых специалистах, стажерах и новых вакансиях – при всем прочем завод оставался и единственным возможным местом работы большинства выпускников. Видя воодушевление в их глазах, толстяк за кафедрой вдохновлялся своими рассказами и эмоционально жестикулировал. Его знания действительно были велики, соразмерны проделываемым в пространстве жестам. Очень кратко, но предельно доходчиво он поведал о технологии изготовления ламп, следом переключившись на вольфрамовые нити, вакуумные колбы и цоколи. Он увлеченно рассказывал, с выражением глаз человека, готового согласиться на что угодно, лишь бы не готовить ужин вместе с женой, чье приевшееся лицо уже невозможно терпеть и невыносимей которого может быть только ее стряпня. Эта гипотеза идеально накладывалась на поведение начальника отдела с завода и создавала эффект синхронности в радостных глазах Платона, какой бывает от идеального наложения звука на картинку в старых кинолентах. Но все прекрасное когда-то заканчивается, и толстый мужчина понял, что темы для разговоров иссякли. В попытке оттянуть свое неизбежное, по мнению парня, возвращение домой гость спросил, есть ли у зала вопросы.
– А вы разбираетесь в космических явлениях? – Платон спросил это с места в тот момент, когда все студенты уже радостно привстали со своих мест, и тут же нахватался их гневных взглядов.
Ему просто вспомнился недавний страх младшей сестры из-за конца света – гаснущее или заходящее за горизонт солнце.
– Есть немного. А что вас интересует, юноша? – с воодушевлением спросил заводчанин.
– Солнце ведь кружится в космосе. Для нас это всего лишь круги в небе, но в реальности оно проносится на миллионы километров с огромной скоростью. Так вот, согласно законам термодинамики, оно ведь либо сгорит, либо остановится?
В отличие от преподавателей, следующих специальным правилам, диктуемым из министерства образования, упитанный мужчина на трибуне мог сказать студенту все, что думает. Без политических и конъюнктурных ограничений. Мог принести глоток свежих знаний в пустыню академичности.
– На самом деле в ваших словах есть доля истины, – ответил он Платону, уже ненавидимому остальными студентами, желавшими разойтись по домам. – Описываемые солнцем круги с каждым разом становятся все меньше, будто оно теряет инерцию. Как бы вам точнее объяснить…
Заводчанин задумался, подняв смешные короткие руки и почесав затылок, а потом увидел сидящую за второй партой девушку в вызывающе короткой юбке и длинных, выше колен, гетрах. В руке девушка держала игрушку-прыгуна на веревке и от скуки бросала его об пол. Официальный регламент поведения в университете, распространявшийся на занятия и лекции профессоров, с начала выступления гостя ее больше не останавливал, так что все было нормально.
– Разрешите позаимствовать вашу игрушку? – риторически спросил мужчина, аккуратно беря из ее рук шарик. – Смотрите, я сейчас покажу, как это выглядит.
Он вытянул вперед руку со свисающей веревкой, а другой закрутил по дуге привязанный к концу веревки шар, который стал описывать круги на уровне его груди. Первый, второй, третий, и с каждым разом амплитуда вращения воображаемого солнца сокращалась, пока оно вовсе не остановилось в самой нижней точке.
– Только в данном случае действовала гравитация, так быстро закончившая эксперимент, но круги нашей звезды уменьшаются похожим образом. Так медленно, что приборы фиксируют это только раз в круг. А человеческий глаз увидит разницу только через десяток оборотов. Но мы настолько привыкаем к тому, что постоянно находится перед нами, что не поймем разницы.
– А как это явление называется, чем вызвано и к чему в итоге приведет? – не унимался парень.
– Боюсь, наша наука, уровень знаний и технологий не дают на это ответа.
– А уровень науки до Великого разлома позволял ответить на эти вопросы?
