Kitabı oku: «Седьмая печать (фрагмент 3): Авария», sayfa 2

Перед уходом домой Дольский заглянул в 506-ю палату, и, видимо в нём было нечто такое, что больные, встретившись с ним взглядом, предпочитали отводить глаза. Лишь один из них протянул ему небольшую исписанную бумажку:

– Это вам передал покойный, – сказал он.

«Уважаемый Александр Иванович, – прочитал Дольский. – Если Вы читаете эту записку, значит, меня уже нет в живых. Мне жаль, что мы так больше и не поговорили. Но прошу не казнить себя. Я не мог Вам сказать всей правды, но вашей вины в моей смерти нет. Я знаю, Вы сделали всё, чтобы я мог жить дальше. И потому в знак признательности и на память дарю Вам свою Книгу. Из всех, кого я знаю, Вы, безусловно, более других достойны оставить её у себя. И думаю, она тоже так считает. Теперь Вы её хранитель. Не забывайте: у неё своя, особая жизнь, и она вполне способна в корне изменить Вашу. Поэтому, это не только Дар, но и большая ответственность. Прощайте и ничему не удивляйтесь. Ваш Ангел». Дальше стояла подпись и число.

Сунув записку в книгу, Дольский принёс её в свой кабинет и положил, чтобы не забыть, в свою сумку.

Выйдя из больницы, Дольский попал под мелкий, моросящий дождь. Сильный порывистый ветер быстро нагнал серые тучи и, сразу стемнело. Работа в больнице закончилась, но идти домой не хотелось, и он решил посидеть где-нибудь один, чтобы, хотя б ненадолго, отвлечься от забот и расслабиться. Думая о событиях последних дней, он понял, что дело не только в умершем больном. Работа в последнее время настолько изматывала его, что уже не приносила с собой ни радости, ни удовлетворения. Какое-то новое, незнакомое, и уже потому неприятное, чувство, появившееся в нём в последние месяцы, тяготило его, делая нервным и раздражительным, мешая работать в привычном, напряжённом ритме. Его можно было бы сравнить с чувством опустошённости, приходящим к человеку, когда прежние представления о смысле жизни начинают утрачивать свою былую ценность и значимость. Но подобные ощущения были типичны, по его мнению, лишь для неудачников, а он себя к ним не причислял. «Разочарования на взлёте не возможны», – убеждал он сам себя, но в голове снова и снова всплывала дантовская фраза: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу». На работе, закрученный до предела, занимаясь больными, общаясь с людьми, оперируя, он забывал об этом, но вечером тоска и ощущение томительной неопределённости опять охватывали его. Временами это ощущение было настолько сильным, что обретало формы тревожного предчувствия. Но о чём оно говорило? От чего предостерегало? К чему готовило? Он не знал.

Дождь стал сильнее, и он почти сразу промок. Автомобили сновали по улице, высвечивая фарами скрученные струи дождя и обдавая брызгами прохожих. Подойдя к дороге, Дольский автоматически посмотрел по сторонам и уже шагнул на проезжую часть, как вдруг услышал за своей спиной сказанную хриплым голосом уже знакомую фразу: «Понимаешь, чтобы жить дальше, я должен верить…» Внезапно вздрогнув, он резко обернулся, чтобы посмотреть, кто сказал её, но только увидел спины двух быстро уходящих мужчин. Он не успел ни о чём подумать, лишь проводив их взглядом, как резкий визг тормозов и слепящий свет фар летевшего прямо на него автомобиля заставил его обернуться лицом к дороге. В последний момент Дольский отшатнулся, попытавшись отскочить в сторону, но не успел. Нога, попав в струю текущей вдоль обочины воды, предательски соскользнула, и он лишь сумел поднять свою руку на уровень лица. Страшный удар наехавшего на него автомобиля пришёлся на его руку, голову, плечо, и мир раскололся на части. Он ясно ощутил треск собственных костей и в то же мгновение бесчувственной куклой отлетел на несколько метров и, упав на дорогу, потерял сознание. Но тьма почему-то не накрыла его. Он оказался в странном полубессознательном состоянии, когда всё ясно видел и чувствовал, но не мог пошевелиться, лишь бессильно и заворожено наблюдая, как всё стало вокруг него меняться, расчищая путь накатившему на него неизвестному. Он даже не понял, с чего всё началось. Какие-то новые ощущения, звуки, сливавшиеся в странную мелодию, в которой ясно слышались тихо звучавшие колокола. И голоса. Будто кто-то невидимый обращался к нему и звал куда-то. И чем отчетливее были чьи-то отрывистые слова, тем явственнее был слабый свет где-то вдали перед ним. Постепенно голосов стало больше. Они звучали уже со всех сторон, как бы ниоткуда и словно на разных языках, но Дольский ясно понимал каждое слово: «Кто ты, идущий дорогой мёртвых среди живых? Кто ты, затерянный в Пустоте? Кто ты, потерявший смыслы себя на перепутье Миров? Нет имени тебе… Нет Имени в тебе, потому что нет и тебя в тебе… Найди себя, чтобы понять, кем был и кем будешь. Найди себя, и тогда увидишь Предземлю и поймёшь Первопричины всего. Найди смыслы и стань тем, кем должен…»