Kitabı oku: «Седьмая печать (фрагмент 3): Авария», sayfa 3

Звон колоколов усилился, и внезапно он увидел себя, голого, слабого, беззащитного, на холодном ветру. Создавалось впечатление, словно он был без кожи, и каждая капля, каждое мимолётное дуновение ветра били в него очередями как пули. Пронизывающий ветер странного холодного огня летел сквозь него безответным криком невыносимой боли. «Мне трудно было веки приподнять, но я сумел, и всё пришло в движенье…», – прошептал кто-то невидимый, трагически растягивая слова, будто каждое из них давалось ему с огромным трудом. Но кто говорил? Откуда звучал голос? Или он просто услышал себя? Свой крик. Свой страх… Свою боль… «Всё смешалось. И воды – уже не воды, – шептали чьи-то голоса вокруг. – И воздух пылает огнём. Куда идёшь ты? Где твоя Земля? Где? Слышишь? Ты – Тот, Кто Не Возвращается». «Достаточно ли ты веришь, чтобы жить? Способен ли подняться и узреть?» «И ветер сорвёт последние одежды с твоей души. Кем станешь ты тогда?».

Слова падали в него, как капли в воду, взрываясь непонятными ему пока брызгами смысла и завораживая до головокружения. Но вдруг свет стал меркнуть, слабо высвечивая чьи-то убегающие тени, зловещие огни какого-то странного города с изрезанными зданиями в ночи и неясные светящиеся лица над ним. Дольский не успел рассмотреть их, как они погрузились в тень, а из темноты проступило лицо незнакомого человека, смотрящего в него своими пронзительными серо-зелёными глазами и держащего перед собой горящую свечу. Кто-то невидимый бился немым криком в свече: «Я горю, таю… распадаюсь…» Незнакомец что-то прошептал ему одними губами, и свеча погасла, погрузив всё снова во тьму. «Господи, ты разбудил меня. Зачем?», – спросил кто-то по-латыни. «Даже, если ты не хочешь знать, кто ты, для чего и зачем живёшь, всё равно придётся ответить. Хотя бы раз. Один раз. И тогда… Начни с Начала». Голоса вдруг разом смолкли, и где-то над ним в наступившей тишине кто-то отчётливо сказал: «Встань и иди. Встань и иди к Вратам, чтобы сорвать Печати…»

«Боже, за что? – прошептал кто-то в нём в ответ. – И стало всё кровью, захлестнувшей меня. И нет меня больше во мне. И буду я нести своё сердце навстречу Истине Твоей. Но дойду ли?»

Странные видения, быстро промелькнувшие перед ним, исчезли, а вернувшаяся боль дала понять, что он ещё жив. Она выворачивала его тело, сжимая тисками плечо, и отдавалась в груди, мешая двигаться и стуча молотом в висках. Где-то за пределами своего тела он слышал тревожные гудки проезжающих автомобилей и чувствовал, как свет их фар скользит мимо, но не мог даже открыть глаза. Мыча от нестерпимой боли, он лежал на проезжей части в нескольких метрах от сбившего его автомобиля. И фары его светили сквозь дождь прямо ему в мокрое, то ли от дождя, то ли от крови лицо. «Вот, козёл, даже улицу перейти не может», – сказал кто-то. Не открывая глаз, Дольский попробовал пошевелиться и, несмотря на слабость, попытался подняться, но смог лишь встать на четвереньки. «Мужчина, что с вами? Вы живы?» Он услышал шаги подбегавших к нему людей. Чьи-то руки подхватили его, помогая подняться, и подали упавшие вещи. С огромным трудом он открыл глаза. Несмотря на продолжавшийся дождь, народу вокруг набралось много, и он испытал лёгкий стыд от того, что стал виновником всеобщего внимания. Его качало и слегка тошнило. Ощупав свою голову и плечо, он с удивлением и радостью обнаружил, что ничего не сломано, хотя голова раскалывалась, а плечо онемело. В голове всё ещё шумело, и сквозь шум слышались чьи-то неясные голоса. Но что говорят они, он уже не понимал. Кровь текла из его разбитого лба по щеке и носу, и кто-то дал ему свой платок, чтобы утереться.