Kitabı oku: «Ключ», sayfa 4

Шепот срывался на крик. Не было слов. Зубы впились в костяшки пальцев.

– Стой, послушай..

– Отпусти меня!

Хлопнула дверь. Орион и его спутник остались на своем месте. Белые цветы покачивались от ветра.

Я вышла из дома рано утром, пока все ещё спали. Молодые ласточки проносились в двух шагах от меня. Я шла по узкой улочке, вдыхая весенний “птичий” ветер. Древние греки действительно называли его птичьим, потому что он совпадал с приходом весны. Я вспомнила московскую весну с ее талым снегом, тоже птицами – саврасовскими пейзажами и летящими серыми ошметками облаков, отражающихся в стекле. Тогда мы были вместе, мы шли по Белой площади. Он болтал без умолку про старообрядческую церковь, которую мы проходили, патриарха Никона и раскол. Когда он был влюблен, истории, как птицы, вылетали из его рта, красуясь пестрым оперением.

Внезапно перед нами приземлился голубь. Он страшно испугался, я тогда еще не знала, что у него орнитофобия. Это было так смешно: мужчина в твидовом пиджаке и кепи, красноречиво рассказывающий о старообрядцах, внезапно подпрыгивает и издаёт визжащее “ааай” при виде птицы. Я улыбнулась, взглянув на птенца ласточки, который пролетел мимо меня так близко, что казалось, задел острыми крылышками мою руку.

“Как он любил меня тогда.” А потом была свадьба, короткая поездка на море, работа, беременность, потом опять работа, пандемия, он написал роман. Снова беременность.

“В какой момент исчезла эта нить, которая связывала нас, позволяя каждому чувствовать для чего мы вместе”.

Я вспомнила про невымытый пол, вечерние ссоры из-за денег и дневное молчание. Мое осознание ничего не поменяло. А вокруг как ребенок, сладко просыпалась природа. Лиловые бутоны набухли, олицетворяя пробуждение и возбуждение. Солнце ласкало кожу, но не согревало. Я присела на заброшенном участке на траву. Голые безжалостные кактусы, колючие кусты алоэ и сдержанные каллы стали моей безмолвной компанией. На крыльце полуразрушенного дома из камня разлегся кот черепахового окраса со свалявшимся хвостом и подбитым глазом. Мне показалось, что из него тонкой струйкой вытекала жидкость. Слезотечение от эмоционального потрясения доступно только человеку, хотя ученые до конца не выяснили для чего именно нам нужно так выражать грусть. Мне не хотелось плакать, но я решила, что вызову у себя это ощущение, вспоминая советы из “бытовой психологии” о том, что слезы лечат. Я закрыла глаза и представила номер в афинском отеле, постель с мятыми простынями, своего мужа, его мутновато-серые глаза, по-детски и беспомощно смотрящие на собеседника, когда он снимал очки. Он рассказывал историю. Нет, он читал свое стихотворение. Да, он держал в руке маленькую записную книжку, в которой мелькали крючковатые буквы. Ее я видела со спины. Колечки кудрявых черных волос заполняли объектив моего воображения. Я слышала ее ровное дыхание. Завернувшись в одеяло, она сидела по-турецки, обнажив острые углы лопаток и худые плечи. Он читал ей свои стихи. Я почувствовала болезненный комок в области шеи, и дав ему возможность увеличиться в размерах так, чтобы ему не хватало места внутри, и нужно было вырваться наружу, я напрягла всю себя и услышала знакомый низкий голос: