Kitabı oku: «Счастье в мгновении. Часть 3», sayfa 4

– Он так называет и меня. А я ему еще говорю, какая я тебе сестренка – без часа как жена.

«Вот это нас всех занесло».

Белла, закрыв глаза, засыпает у меня на плече. Прикрыв ладонью ее ухо, как бы поглаживая ее, она слава Богу не углубляется в наш разговор.

«Она знает, что Питер – мой брат и брат Миланы, я ей говорил об этом».

– А-а, а то я уже начал приходить к странным мыслям, – двусмысленно произносит он.

Пора вводить кульминацию, иначе мы все потонем:

– Брендон, Белла устала, поезжайте домой. А завтра мы с вами…

– Никаких «завтра». Непременно! – Он стоически тверд. Его тон не предполагает дальнейших дискуссий. – И ты прав, разговорился я что-то. Приехал не за этим.

Частенько этот человек вызывает к себе презрение и отвращение. Он же ненавидит законы государства, но сам преклоняется перед каждым государственным служащим, если на то требуют дела в бизнесе.

– Я думаю, нам пора уже, – влезает растерянно Питер, почесывая затылок. – Перенесем наши посиделки.

Белла открывает глаза и что-то бурчит про себя.

– Да, Джексон, встретимся в другой раз, – покладисто поддакивает уже безрадостная Ритчелл, выпрямляя спину, – и успеем отметить повод…

Я снова все испортил. Обозрев коротким взглядом Милану, я замечаю, что она ждёт моих возражений, но… мне действительно нужно все обходительно прояснить Брендону, что я изменил мнение о том, чтобы стать главой его корпорации.

– Вот и здорово. Сразу видно, что умные головы у ребятишек – быстро схватывают, – с язвительным смешком вставляет Брендон, относясь к Питеру и Ритчелл, как к дошколятам. Сонная Белла, положив ногу на ногу, приняв позу отца, обнажает свои белые зубы, словно в злорадной улыбке. Она сияет, что ее отец вмиг подорвал общение с Миланой? Впервые вижу довольно-таки странное ее поведение. Что за хитрый взгляд? Само ее поведение с самого прихода сюда весьма непонятное мне.

Питер, Ритчелл и Милана торопливо поднимаются и выходят.

– Минутку подождите, я провожу их и вернусь, – слегка брюзгливо выражаюсь я, следуя к своим родным на улицу.

– Ждём, – слышится от Брендона.

Размашистыми шагами я приближаюсь к выходу, чувствуя себя паршиво. Испортил важный вечер. Подорвал поездку.

– Стойте, подождите, – кричу я и бегу к ним. – Виноват. Не ожидал, что так выйдет. Я не знал, что они нагрянут к нам. Простите, – тараторю я срывающимся голосом. – Питер, Ритчелл, спасибо… что… подыграли..

Питер разворачивается вполоборота. Он настолько потрясен, что утратил свое врожденное чувство юмора.

– Брат, сейчас самое время покончить со всем дерьмом, в которое ты влип, – гудит он. – Мне этот тип не понравился с первого слова, которое он вякнул. А насчет лжи… Видимо, она заразна, что мы с моей дорогой повисли у нее на крючке.

– Джексон, кроме как пожелать удачи, ничего не могу сказать, – с грустинкой добавляет Ритчелл, от ночной прохлады прижимаясь к Питеру.

– Да, – вздыхаю я, осознавая всю правду в их словах. – И…

– Не волнуйся по поводу нас, еще посидим у тебя, – уверяет подруга, улыбаясь.

– Оставите меня с Миланой наедине? – Смотрю на нее, стоящую с угрюмым видом и взирающую на озеро.

Согласившись, они идут к машине, и я выкрикиваю Питеру:

– Брат, ты же знаешь, о чем я тебя попрошу?!

Он твердо без настроения отвечает:

– Я не оставлю их обоих. – И чуть громче поднимает голос, отдаляясь шаг за шагом: – Милана, мы тебя ждем в машине.

Лунный луч касается ее опечаленного лица.

– Любимая, я знаю, я всё знаю, что ты чувствуешь сейчас… – с глубиной отчаяния бормочу я, глядя в ее погрустневшие глаза. Я кладу ее прохладные ручки в свои. – Я разберусь во всём.

– Джексон, – от ее взгляда я точно расплачусь, – я переживаю за тебя. Так голова разламывается от боли… от страха… Скверное предчувствие овладевает мной. Я…

– Малышка, – останавливаю печальные думы большим пальцем, коснувшись губами её губ, – я всё улажу. Я поговорю с ними и всё, всё скажу о нас с тобой… – И ко всему к этому добавлю мягкий отказ о принадлежности к его компании. – Совсем скоро мы будем вместе и объявим об этом официально, но, а пока, нужно набраться терпения и подождать… И я непременно вышлю сообщением рекомендации своего доктора от головной боли! Не пей пока никаких лекарств. Опиши, где болит и есть ли тошнота? – обеспокоенно допрашиваю я, указывая на части ее лица, спрашивая, где болит.

– Джексон! Я немаленькая. Разволновалась, и она заболела. Все пройдет.

– Нет. Я вышлю, и ты им последуешь! Я попрошу Ритчелл, чтобы она сделала тебе массаж шеи и…

Она глубоко вздыхает, прерывая меня насыщенной грустью во вздохе, и с ноткой негодования произносит:

– Ты слышал его тон? Слышал, как он указывает тебе? А как указывал нам?! А как мне сказал?!

– Когда я рядом с тобой, мне ничего не страшно.

– Я переживаю, я так переживаю… – Щенячья нежность сильно трогает меня.

Я улыбаюсь каждый раз, когда чувствую ее заботу, согревающую мое сердце, которое отогревается от этих слов и рождает радость.

– Запомни, чтобы ни случилось. Toda mi alma en tus ojos⁸, – говорю и быстро целую ее в мягкую щечку.

Ее глаза тотчас засветились тем самым бриллиантовым блеском.

– Уроки испанского языка тебе идут на пользу, – уже с улыбкой сообщает моя любовь. С особенной улыбкой.

– Я прилежный ученик, – шуточно выдаю я, ободряя ее, но мысль о предстоящем сокрушительном разговоре нагнетает меня. – Учу в день по двадцать слов и выполняю задания.

– Любимый, обещаешь, что будешь осмотрительным и крайне осторожным в общении с ним?

– Обещаю, – нежным шепотом заявляю я. – У меня обратная просьба, даже не просьба, а приказ! – С дерзкой невозмутимостью утверждено инструктирую: – Обещаешь, что переночуешь в гостинице с Питером и Ритчелл, чтобы я не волновался? И примешь меры по устранению головной боли?!

Она знает, что меня невозможно разубедить:

– Обещаю.

– Завтра мы встретимся. Я буду в офисе с самого утра, зайдешь ко мне? Место ты знаешь. Я познакомлю тебя со своей командой. Затем мы вместе поедем на первый сбор группы детей.

Она, как птичка, кивает головкой и сжимает мою руку, не желая отпускать от себя.

– Te quiero⁹, – любовно говорит она.

– Yo también te quiero, mucho¹⁰. И раз уж мы Роза и Джек, – улыбаюсь я, – то я должен сказать кое-что. – Я придаю голосу нежное выражение с романтическим отблеском: – Если ты прыгнешь, то и я прыгну¹¹.

Заглянув друг другу в глаза, как только мы это можем делать, мы беззвучно прощаемся (зачем говорить, если разговаривают сердца?), и Милана неохотно ступает по тропе к машине. Сквозь эту ослепленную блеском оболочку светится ангел. Раз за разом она оборачивается и машет мне ручонкой.

Я провожаю ее долгим взглядом и, полный до краев, сталкивающимися друг с другом, мыслями, возвращаюсь в дом. На обратной стороне медали – страх.

Белла лепечет о чем-то с отцом, разгораясь от какого-то ликования. На коленях у Брендона лежат бумаги и блокноты.

– Дорогой, мы тебя заждались, – улыбается она во весь рот и затем зевает, широко раскрывая рот.

Прикрыв дверь, навесив на себя храбрость, с деланной отважностью прохожу к ним. Брендон неприлично чмокает, вкушая восточную сладость, которую я покупал для Миланы.

– Я тоже хотел с вами поговорить, – усаживаясь на диван, выкидываю я, слегка волнуясь.

– Начнем, пожалуй, мы, – безапелляционно твердит Брендон, немедля убрав мягкое выражение лица, которое висело на нем в момент общения с дочерью.

Я молча соглашаюсь. Белла снова прилегает головой ко мне на плечо.

– Джексон, почему вы до сих пор не обменялись кольцами?! – Я удивленно смотрю на него и направляю корпус вперед, отбросив Беллу.

– В чем дело? Что за недоумение в твоих глазах? – Взяв со стола кубик сыра и оливку, он кладет их в рот и, прожевывая, извещает: – Мы обговорили с дочерью все детали вашей помолвки и решили, что лучше всего ее организовать в Бостоне, в штате Массачусетс, поближе к главному моему бизнес-отделению, который скоро станет по праву твоим. Этот город создан для таких интеллектуалов, как ты. Моя супруга не против, но с условием, что вы будете недалеко жить от нас. Белла подыскивает пентхаус с высочайшим уровнем всех удобств. – Я сглатываю горечь, смотря ошарашенным взглядом на Царя. – Закрытая церемония в узком семейном кругу будет лучшим вариантом, исходя из сложившихся обстоятельств, но об этом позже… – Он помечает что-то в своем кожаном коричневом ежедневнике, считывая: – Все расходы я беру на себя, об этом даже можешь не заикаться.

Помолвка? В Бостоне? Я не ослышался?

– Я чего-то не понимаю… Что вы этим хотите этим сказать? – Мое внутреннее спокойствие рушится.

– Моя любовь, чего тут непонятного? Папа согласился нам помочь! – с великой радостью щебечет Белла, смахивая волосы назад.

– Помочь с чем? – с коротким недоуменным смешком выбрасываю я. Неровное дыхание приподнимает мою грудь.

– Со свадьбой, глупенький. Мы это обсуждали уже с тобой и тогда еще успели поругаться. – Меня охватывает волна ужаса. Если мне не сшибает память, мы не разговаривали с ней об этом ни разу.

– Что? – брякаю я. – Что за вздор? Такого же не был…

– Джексон, давай опустим все обиды друг на друга. Мы давно вместе и нам пора соединиться брачными узами. Наши друзья уже пустили слух в СМИ – через несколько недель мы обязаны сделать его реальным.

– О чем ты, подожди?! К-какими узами? – несвязно выдаю я, округлив глаза.

– Белла, ты можешь оставить нас наедине? Я хочу поговорить с твоим будущим мужем.

Он смеется надо мной? «Нашли мужа».

– Конечно, папочка, – словно невинное ни в чем дитя она пускается прочь с льющейся через край радостью.

Чувствую, как тяжело бьется сердце.

– Джексон, хочу прояснить некоторые вещи! А я имею право получить правдивые объяснения.

– Да, я вас слуша…

Он наставляет свои слова против моих:

– Где ты прохлаждался все эти дни?

– Работал над проектом, – отвечаю я, стараясь говорить более прочно. «Насилую свою совесть».

Брендон встает, наливает себе в стакан виски с колой и, осушив за считанные секунды рюмку, наполняет другую, и расхаживает у меня за спиной взад-вперед. Виски стояли в шкафу на кухне, он и там рыскал, пока меня не было?

– Насколько мне известно, твоя задача руководить и обучать несносных детей и их неопытного учителя, выставляющего себя как модель, организованности, умению работать в команде, но… – Минует полминуты. – Крайне непедагогично столь долгое время находиться наедине с ней, не считаешь? Далеко не в силу острой необходимости ты поехал с мОделью в Милан. Ты преподал ей несколько личных уроков? Тебе не кажется это несколько странным – иметь союз с таким индивидуумом? По теме-то ты хоть преподавал или отошел от программы конкурса? А не плотскими ли узами вы объединялись? А ты не думал, что о вас снова напишут в прессе?

Я напряженно-внимательно в голове переповторяю его слова, догадываясь, что ему стало обо всем известно, но тем не менее обороняюсь, прикидываясь пустоголовым:

– Не припомню такого обстоятельства. Не понимаю, что вы имеете ввиду.

Он обмазывает мою фальшь гортанным смешком.

– Сдается мне, что ты лжешь в открытую! Где ты и с кем ты был, отвечай! – Возникает ощущение наивысшей его власти надо мной. Какая может случиться беда, если я отступлю от его указаний и скажу, что думаю? Мало ли, кого он видел, и кто ему сказал, что я был с ней?! Буду стоять на своем.

– Я был в Италии один, – вру я более гладко и наливаю себе в стакан морс. – Мне стоило отдохнуть несколько дней одному и поработать в тишине.

Не скрывая скепсиса, он с комбинацией всевластности и надменности цедит:

– Ты рассчитываешь на то, что я тебе поверю? Ты наивнее, чем я думал, сэр Моррис. – Он вальяжно садится на место и запрокидывает голову наверх, поддерживая ее ладонью.

Я стараюсь отвечать предельно спокойно, изворачиваясь от допроса, как только могу:

– Брендон, я не должен отчитываться ни перед кем за каждый мой шаг!

– Должен, еще как должен! – настойчиво восклицает он и издает случайный свист языком. – У того, кто подписал со мной контракт, должна быть безупречная репутация в обществе. Ты не забыл?! Как я могу доверять тебе, когда то и дело получаю портящие мое мнение о тебе вести?!

– Естественно, но мое право на личную жизнь никто не отменял! – Я соединяю пальцы рук. – И если я хочу куда-то съездить, то я…

Еще не закончив предложение, он завершает его за меня:

– Обязан первым делом доложить об этом мне!

Я уже жалею, что связался с ним.

После затянувшегося молчания, набравшись смелости, я приближаюсь к той самой теме, и волочу языком:

– Понимаете, Брендон, я убежден, что всё, что говорила вам ваша дочь, – ложь. Мы не обговаривали с ней о помолвке, да и я не собирался… – мысли разносятся в разные стороны, что их невообразимо трудно соединить в предложение. – Поймите меня правильно, но этого не будет…

С мрачной усмешкой подает:

– Не будь мальчишкой, Джексон. Тебе уже не пятнадцать лет. И хватит скромничать! – Его тон таков, будто он говорит о чем-то примитивном, банальном.

– Нет-нет, вы ошибаетесь, глубоко ошибаетесь. – Я смотрю на свои соединенные руки с округлившимися от страха глазами и с испугом ощущаю трепет сердечного мускула. – Белла для меня…

– Будущая супруга, – убежденно вставляет он, который раз, не давая мне договорить.

Я вскакиваю, словно обожжённый чем-то горячим, вытягиваюсь в полный рост и в затуманенности рассудка стремлюсь ко второму окну, чтобы раскрыть его.

– Мистер Гонсалес, я с уважением отношусь к вашей семье, но я не буду мужем вашей дочери. Да это же чушь, кто выдумал это? Да, мы немало времени провели вместе, но наши отношения, не более чем отношения двух хороших друзей… – Я усмехаюсь, нервно ломая себе руки и прислоняюсь к камину.

– Поздно ты спохватился, юноша! – Гордый тон придает ему величие. Он нервно раздувает свои широкие ноздри и приглаживает свои волосы. – Ты подписал, созданный лично мною, редкостный контракт о том, что заменишь меня в компании после ухода, так?

Я киваю, признавая самому себе, что не защищен от любых стрел, которые выпускает из своего лука в меня Гонсалес.

– В пункте сорок втором этого контракта указаны твои обязательства. – И наполняет свою рюмку.

Минуту я словно руками держусь за пустоту, дабы не упасть, стою с непритворным и суровым хладнокровием, перебирая в памяти тот день. С каждой секундой обдумывания меня накрывает таинственная глыба, наваливая сильное душевное потрясение. Черт возьми. Я же не дочитал бумаги, которые подписывал. А что я подписал?! В ту минуту, когда я решился на сотрудничество с Гонсалесом, сказав «да», я в состоянии полной растерянности и погружения в себя не знал, что это повлечет за собой.

– О каком пункте вы ведете речь? – говорю, а сам дрожу едва заметной мелкой дрожью. Деланое спокойствие во мне угасает и появляется глубокая сосредоточенность.

Поставив с треском на стол выпитую до последней капли рюмку, покопавшись в бумагах, он протягивает мне папку на нужной странице перед этим смочив пальцем слюну, чтобы свободно листать слипшиеся страницы. Я считываю про себя строчку внизу документа, написанную вдвое мелким шрифтом, чем основной текст: «Становясь директором корпорации «Нефть-лидер» лицо одновременно обязуется заботиться о мисс Гонсалес, обеспечивать её всем тем, что будет ей необходимо. Через три недели после занятия главного поста директор обязан публично объявить о помолвке с Беллой Гонсалес. Нарушение данного условия повлечет за собой расторжение договора с серьезными санкциями».

Текст этой строчки пламенеет перед глазами. Я получаю удар в солнечное сплетение и не осмеливаюсь даже вздохнуть полной грудью. Будто ни с того ни с сего обрушился мир. Я лишаюсь дара мысли, превратившись в соляной столб. Надо мной закрыли крышку гроба, забили гвоздями и положили в землю. Его голова оказалась полна таких замыслов?! Против воли он связал меня со своей дочерью, купил, как раба, чтобы я пожизненно был привязан к ней. Вот такая цена его контракта?! Он гнусное, подлое существо, животное, у которого нет чувств! Он разбил мою жизнь! Меня осыпали столько месяцев пылью, а я и не замечал этого. До этой минуты я словно спал. Проклюнувшись в самое сердце, страх возрождает проснувшийся мой характер, наперекор которому я не буду идти и запущу в Брендона до самого его сердца меч своего гнева. Яростно передернув плечами от нашептывающей мысли, что меня завели на затерянный путь, я вскидываю на него грозные глаза, жадно втягивая в легкие воздух. «И решение, которое ранее мне казалось безошибочным, стало пагубным», – производит ошарашенное сознание.

Я ломаю голову, как это могло произойти именно со мной.

Горький, едкий, ужасающий смех вырывается из уст Брендона, пронизывающий мое тело и душу.

– Усёк, юноша? – Он пускает мне в лицо замечание, испуская дикий вопль восторга, проявляющийся в виде странной улыбки на его лице.

Меня захватили врасплох. Я устремляю бешеный взгляд поверх его головы, кипя от безудержной злобы. Я думал, что со мной уже случились те несчастья, которые были опущены мне, но, кажется, всё только начинается.

Так вот, в чем уникальность этого контракта, на который не решалось большинство известных мне бизнесменов. И я, как скажет Питер, засел в самое дерьмо. Нет. Иисусе. Как я мог не обговорить этот договор с юристами? Как я мог допустить такую оплошность? Черт меня бы побрал. Я близок к тому, чтобы соскользнуть в пропасть. Как найти просвет?

– Брендон, да как вы смеете?! Вы мерзкий, жалкий ублюдок! – Я ругаюсь бескровными губами. Пот градом катится со лба. В душе бушует страшная буря. – Не усек и не собираюсь! Как вам в голову пришло так обойтись со мной? – В первый раз отказываю ему, вопросительно вскинув бровь, и невольно поднимаю руку для удара.

Со скрипом ножек резко отодвигаемого кресла он выхватывает мою ладонь, которая застывает на полувзмахе, и вплотную прижимает меня к камину, устремляя помутневший змеиный взгляд. Я не в силах выразить всевозрастающую ненависть к нему.

– Ты не посмеешь, сопляк, выпускать свои руки! Обратного пути нет! – язвительно указывает он ором, выбрасывая противный плевок слюны мне в лицо, растекающийся по носу.

Со сверлящей болью и со сверхчеловеческими усилиями вести себя спокойнее, чтобы обговорить об этом другим языком, я вытираю лицо и отодвигаюсь от него со словами:

– Я готов принять санкции за свою глубочайшую ошибку и расторгнуть договор. Мне очень жаль.

Он тыкает в меня пальцем:

– Ты не знаешь, о каких санкциях идет речь! – После секундного шипения добавляет: – Если бы моя дочь не любила бы такого безмозглого негодяя, я бы сделал из тебя половую тряпку и хорошенько протер бы ей пол! Ты подписал листы, ты оформлен, готовься к помолвке! – Убежденный, гордый голос придает могущество этому манипулятору.

Я взрываюсь, не в силах остановиться:

– ТАКОГО НЕ БУДЕТ! Я не буду вашим правопреемником и не буду жениться на Белле! Это же галиматья указывать в юридическом документе такие условия! Я вам что, сударь из десятого королевства, чтобы женить меня таким путем? Вы бессердечны!

Он сгребает ворот моей рубашки и гремит:

– Паршивец! За что только моя дочь тебя полюбила! Как ты позволяешь так обращаться со мной?! Ты женишься на ней и будешь на руках её носить, заруби себе это на носу! – кровавая улыбка ложится на мои губы.

Я с резкостью отмахиваюсь от него, разгораясь в гневе, подавая в громком тоне, не выдерживая:

– Ищите другого придурка на эту должность! И я не буду для нее ни мужем, ни братом, ни другом! Я не люблю ее!

– А кого ты любишь?! – со скрежетом и глубоким презрением спрашивает «хозяин» моей жизни.

В молчании проходит тревожная минута.

Мы оба взираем в окно, во тьму.

– Я имел неосторожность, сынок, – делает напряженную паузу, смягчаясь в голосе, но со злобой в сердце, – подслушать, как ты пел для той девушки. Мы не сразу вошли в эту комнату. – Сердце усиливает бешеный бег. Я утыкаюсь взглядом в пол. Едкое, холодное презрение Брендона пронизывает мое тело и душу. – Помимо этого я знаю, с кем ты находился прошедшие два с половиной дня. – Через три секунды грубо заявляет, угрожая: – Если ты еще раз позволишь себе изменить моей дочери с этой распутницей моделью, то я позволю себе применить к тебе то, что нужно было с самого начала!

Не ожидая этого от себя, я толкаю Брендона в сторону с воплями:

– Если вы еще раз позволите пригрозить мне и сказать гадости про эту девушку, я подам на вас в полицию!

– Отпусти от меня свои дряблые руки, мерзопакостный подросток! – смеется он противным смехом, отчеканивая каждое слово. – ТЕБЕ НЕ ПОЗВОЛИТЕЛЬНО УПОТРЕБЛЯТЬ ТАКИЕ ВЫРАЖЕНИЯ! – смахивает ладонями с себя отпечатки от моих касаний. – Я никому не позволю диктовать мне! Сделаешь, как велено! Видите ли, влюбился он и заступается за «левую» девчонку, – насмешливо-дерзким тоном гремит он и выдавливает на губах кривую усмешку, подчеркивающую его коварный задуманный, тщательно вынашиваемый, план. – Я знаю этих развратниц. Белла мне рассказала, что из себя представляет эта куртизанка. Будет нужно, и с ней разберемся, чтобы не вмешивалась в твою жизнь и жизнь моей дочери! – Он делает грозный удар, попавший прямо в сердце, сделавшее кульбит. – Ты звучишь довольно-таки жалко, думая, что полиция все разрешит. В каждой стране у меня есть знакомые, и они скорее привлекут к ответственности тебя, чем позволят сказать в мою высочайшую честь одно лишь грубое слово. Любое твое слово или действие против меня пойдет не лучшим образом в твою сторону, прими к сведению!

– А вот это не сметь! – ору я изо всех сил задыхающимся голосом. – Только попробуйте приблизиться к ней на шаг!

Мы стоим друг напротив друга возле камина, в котором поблескивают огоньки пламени.

– Странная особа вскружила ему голову, вы посмотрите! Прекрати, ради Бога! Сынок, ты отказываешься от многого: от богатства, от самого высокого положения в обществе, от той жизни, о которой все только мечтают. Я хотел подарить тебе то, что недоступно для других. Ты будешь купаться в море изысканных вещей, позволять себе всё, что только возможно и быть окруженным любовью, которую тебе дарит моя дочь!

Я слушаю его и не могу поверить своим ушам. В одно мгновение я стал погибшим.

«Путь тяжких страданий только начинается».

– Мне ничего не нужно из этого! – произношу самым суровым тоном, засунув руки в карманы брюк.

– Джексон, будь разумнее, – хлопает меня по плечу, – на тебя нагрянула великая честь стать мировой известностью, а ты все можешь потерять из-за какой-то несносной девчонки, затмившей тебе голову. И не только потерять, но и лишиться своего призвания!

Кровь стучит в висках. Я трясущимися руками хватаюсь за подлокотник кресла.

Опьяненный юным сердцем с самого детства, я протестую:

– Я люблю её и не позволю, чтобы о ней так говорили! – Я хватаюсь за тонкий прутик в надежде, что он поймет меня.

Стрелки часов показывают половину первого.

Слишком расслабившись от спиртного, Брендон разражается смехом, наливая себе еще одну чарку спиртного. «Никогда он не позволял себе столько пить при его-то больном сердце, которое пережило три инфаркта».

– Любовь – это для слабаков, дружок. Не будь подкаблучником! Учись у меня. За свою жизнь я понял, что любовь губит нас и не дает движения вверх. Если бы я позволил себе открыть сердце, то не добился бы высочайших успехов. – Ему неизвестно, что такое любовь, раз он позволяет себе говорить такое.

Я беззвучно смотрю безучастным взглядом. Кто бы знал, что происходит сейчас в моей душе. И какая дьявольская сила развела руки и сплела очередные адские интриги?

– В ближайшее время я приобрету билеты, и мы всеми поедем в Бостон. Подготовим тебя как жениха и как будущего директора самой прибыльной в мире фирмы. Собирайся! И не вздумай упорствовать!

– У меня защита проекта, – злостно напоминаю я через черный дым чувств.

– Защитишь и поедем. И… забудем про наш разговор. Больше не встречайся с этой девушкой по другим причинам, кроме работы, и скажи ей, что скоро женишься, чтобы не приставала к тебе. – Этими словами я принимаю второй кровавый удар в грудь. – Если будут какие-то проблемы, то передай мне, я лично ей укажу. Белле ни слова об этом. Ей незачем лишний раз переживать. Я буду хранить молчание о том, что ты позволил себе изменить моей дочери! Но и ты сдержи свое слово, под которым поставил подпись! – Сказав, выливает в себя содержимое стопки и заедает кусочком лимона. – На сегодня, пож-ж-жалуй, хват-т-тит… Разговор окончен-н-н, – пьяным голосом и, начав икать, заключает Гонсалес. – Завтра, в семь вечера, заедешь к нам, подпишешь бумаги и привезешь договор, который я просил тебя составить.

– Снова будете шантажировать меня своим лживым языком? Снова подложите свинью? Укажите срок создания внуков для вас? – Я сгораю от гнева и от мыслей, наполняющих мою голову.

– Остепенись, юный мой! – издевательски хохочет Брендон, еле стоя на ногах. – А это неплохая идея. – Он шагает, но его мозг не дает ему сдвинуться к двери. – Тебя ожидает только счастливая жизнь, – по-доброму выдает он, что хочется вырвать от его лживой доброты.

На кой мне жизнь, если в ней не будет любимой.

– Нам пора. Моей дочери, как и мне, по-по-пора уже отдыхать. Свидимся з-завтра. И т-такси… выз-з-з-зови нам…

В течении пяти минут приезжает Тайлер, я бужу Беллу, которая уже успела заснуть в моей комнате, и провожаю их, усаживая в машину. Перед тем, как захлопывается дверь машины, я показываю личному водителю на телефон, чтобы тот позвонил мне, как будет один.

Машина скрывается из глаз.

Я глубоко выдыхаю. Остался я один, выбитый из колеи любовными приключениями и вследствие этого отданный на растерзание мучительным мыслям. Это событие, разыгравшееся у меня на глазах, наводит на меня жуть. Обрушивается тайный, сокрушающий удар.

Куда идти? Куда свернуть? Как перевернуть время и окунуться в прошлое, чтобы исправить все ошибки? Мое стабильное прошлое перевернулось в повергнутое в хаос настоящее. Я что, обречен служить ему? Нет! Но как отступить теперь? И хочется осыпать его проклятиями, да мало проку. Ответственность лежит только на мне. Я сам себе вынес смертный приговор, не подлежащий обжалованию. Какие бы предположения о дальнейших действиях не приходят мне на ум – все подвергают меня пытке. Кто-то желает донести до меня, что я еще не познал всю глубину несчастья.

Созвонившись с Тайлером, описав все то, что произошло, он ровным голосом сообщает, что ранним утром свяжется с адвокатами, чтобы обдумать ситуацию со всех сторон и разорвать этот проклятый контракт, который меня угораздило подписать. «Я уверен, адвокаты найдут законы, чтобы не допустить этого брака…» – старается он уверить меня. Спокойствие Тайлера равняется моему спокойствию.

Если обо всем узнает моя малышка, то… Меня кидает в дрожь. Я обязан сдержать молчание и сам разгребать тучи, повисшие на мне. А случись что-то с ней из-за меня – никогда не прекращу себя терзать.

Чтобы охладить пыл я удаляюсь в полночную свежесть и спускаюсь на порог, до сих пор ощущая, как на горле бешено пульсирует жилка. Уголки губ невольно опускаются, как и плечи. Я опьянел от губительных суждений «всемогущего».

Ночь. Все дышит холодом. Природа уходит в сон, исполненный покоя. Объятые чёрным устрашающим покрывалом кусты, из которых словно сочатся тайные переговорные голоса, нагоняют неизъяснимый страх и придают безмолвное жуткое оживление. Уснувшая растительность придает торжественности ночи, будто один спектакль – дневной слагается перед вторым – ночным. Ветер, издающий последний глубокий вздох, стихает и прощальным нежнейшим жестом окутывает тело, с теплотой касаясь губ.

Моя жизнь стала такой беспорядочной. Хотелось бы оказаться в спасительной глубине, отгородиться от реального мира и вдыхать тишину в блаженном успокоении. В сердце звучит грустная мелодия. Передо мной разверзается пропасть, ниспосланная ответом небес на все оплошности, которые я совершал.

Сорвав стебелек с близ цветущего растения и как в детстве зацепив его между зубами, я окунаюсь в мрачное раздумье, мысли повергают меня в болезненную тревогу. Я молю небо о спокойствии, но, кажется, оно послушно только бесконечности.

Глубина человеческой души – таинственное, величественное зрелище, скрывающее истинные похождения человека. Под видимой миру оболочкой её можно изменить, перекрасить, трансформировать. За два года я не так хорошо узнал эту девушку и ее родителей и вижу, что в них таится неизвестность мотивов. И как бы проникнуть в невидимую глазом их сущность? Вдруг там заложена целая цепь умыслов против меня? Как жаль, что такого рода бесконечность, погребенную во тьму, нельзя предугадать. Что управляет ими в момент совершения таких поступков?

Я столько лет пытался увернуться от темноты, но она все равно меня находит. Вселенная изобилует меня резким изменением жизненных картин.

Темная небесная высь с мерцающими бесчисленными звездами озаряет меня, подавленного отчаянием, магическим светом. Приподняв голову к небу, в созерцании пепельного света звезд, прибитых к небесам алмазными гвоздями, которыми восхищается моя любимая, я утрачиваю связь с мрачной действительностью и пределы мира становятся неразличимыми. Я как будто сливаюсь с полуночным миром. Неописуемый блеск озаряет все в округе, запечатлевая поцелуй любви. Звезды будят логовище мыслей. С ними мы не одиноки. Миллиарды светлячков взирают на нас, взбудораживая горнило грез. Об этом слагал еще дедушка Миланы, великий человек – Льюис М. И в эту секунду я прозрел для таких выражений. Теперь мне ясны проникновенные мысли, сообщаемые им мне.

Кто задался целью так поступить со мной и Миланой?

Я чувствую сильного противника, и уже скоро буду сражаться со злом, находясь на поле битвы страстей. Вопреки всякой осторожности, обещанной любимой, я не буду сдаваться, покорно склонять колени, как солдат под натиском врага, перед роковыми условиями дьявольского контракта, написанного темными гидрами, иначе заживо отдам себя на погребение в развалину.

Затаиваю в душе лишь два стремления: огородить любимую от этих жутких несчастий и быть с нею рядом. «Ее сердце принадлежит моему, а вместе они справятся со всеми жизненными невзгодами». Бережно проводя кончиками пальцев по подвеске, лежащей в нагрудном кармане рубашки, размышляя и размышляя, я чувствую сильнейшую усталость и через немного ухожу в дом, но заранее составляю мнение, что мучительные раздумья будут продолжаться всю ночь… Этот вечер оставил после себя отметину в груди, схожую с тем, как если бы кто-то вырыл яму и ушел, а тот, кого закапают в ней, еще не дожил до этого часа.

«Люблю я и делаю любимую моею, мною самим, раскрывая ее и себя. Нашел я ее и узнал. Но во мне и она меня искала, нашла и сделала своим и собою. И не бывает, не может быть истинной любви без ответа, она всегда – любовь двоих» ¹².