Kitabı oku: «Счастье в мгновении. Часть 3», sayfa 9

Yazı tipi:

Лицезря пленительную аллею, в самой глубине сада, мы погружаемся в неё телами, растворяемся в соитии уст, не совершая ни единого резкого движения, словно наша любовь образует чувственную, тонкую мелодию, созданную струнами арфы, на которой играет ангел-миротворец. Утопающие в жарких глубинах, в потоке сияющих, просвечивающихся сквозь зрачок, глаз, пронзая бьющиеся в один такт сердца, мы отплываем, как из хиранива, японского сада, наполненного могущественными силами, на белом парусном судне по прозрачной морской глади под звуки манящих сирен – намертво сплоченных душ… И слышим ангельские голоса, голоса небесных созданий, поющих совершенным, пронизывающим тело и душу, потусторонним, находящимся за реальным миром, песнопением.

Зажженные неотступным желанием, мы невольно обмякаем друг в друге, составляя чародейский дождь от лепестков белых роз, распахивая крылья белых лебедей, и переходим на границу открытого моря, куда разветвление для нас закрыто.

Обнаженные телом и душой, мы сплетаемся в страстных объятиях, как виноград укутывает палисадник, и под зарождающейся, расцветающей яркими красками матушкой зарей по бездонной глубине неба, мы погружаемся в умиротворенный сон.

Мне снится:

* * *

Под блистающую звездами ночь

На скамье, что озарена луною,

Мы впадаем в царство романтических грез,

И как светлячки, светимся с тобою.

В голосах льется музыка любви,

А сердца трепещут от волнения.

Вихрь лепестков роз проносится меж нами,

С лазури спуская вдохновение.

Под дымкой необычайного умиротворения

В чувственном баюкающем качании,

Мы глубоко проникаем очами друг в друга,

Рисуя нити бесконечности очертания.

Над нами – живое сверкание,

Бормотание безмолвной ночи, стрекотание сверчков,

Облекающий в звездную пыль мир,

Рождающий в сердце небесный огонек.

Отблески райских кущ покрывают наши души,

А нежное ветра дыхание чертит послание.

Ослепленные темным шелком неба,

Мы очарованы любовным свиданием.

Луна, сжигающая фимиам,

Нас наполняет благовонным сиянием,

Вмиг уста встречаются друг с другом,

Содрогаясь от нежного касания.

Затуманенная алым сновидением,

Я пропеваю звездой мечтания.

Но, разбуженная щебетанием соловья спозаранку,

Воссоздаю в памяти это теплое воспоминание…

Глава 12
Джексон

Сопит мое творение природы с полуоткрытыми губами, будто просит, чтобы я коснулся её искусно очерченных природой губ, манящих и чувственных. Ее щеки точно лепестки роз. В душе образуются лазурные небеса. Она расплавляет меня каждым прикосновением. И сколько бы я не смотрел на неё, не изливался в ней в сладострастных творениях любви, мне всегда будет мало. Как можно уснуть, когда рядом такое спящее создание с женскими прелестями, формирующее манящий аромат юности, заставляющее неустанно бросать на него взгляд, словно в нём спрятана какая-то магия. Я осторожно прижимаю её к своему телу, дабы не разбудить и целую в её золотистые с отливом волосы.

«Я ДАЮ ТЕБЕ СУТКИ НА ОБДУМЫВАНИЕ. НЕ ЯВИШЬСЯ ЗАВТРА В МОЙ ОФИС, СЧИТАЙ, ЧТО НЕ ПОЛУЧАЕШЬ НИ БИЗНЕСА, НИ МОЕЙ ДОЧЕРИ, НИ СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ С ТОЙ, ИЗ-ЗА КОТОРОЙ ТЫ ОТВЕРГ МОЮ ЛУЧИНКУ», – в сознании висят слова, сказанные Б. Гонсалесом с горечью.

Во мне проносится тысяча мыслей о любимой, и они же укрепляют мое решение о том, что даже осознавая, что смогу не вернуть обратно свое тело, предстоящему сражаться с угрожающим мне человеком… отпустив свое сердце и душу одной ей, я, независимо ни от чего, надену на неё свое сущностное полотно, предстану живым перед владыкой, желающим забрать у меня мой свет, мой лучик свободы.

Я не поеду в офис Брендона, я не сделаю так, как он велит, я признаюсь во всём Белле и уеду со своей родной туда, где никто не сможет нас найти. И, вполне, документы о том, что Белла больна могли подделать, но даже если это и не так, то я смогу дать ей обещание, что буду её навещать, и мы сможем остаться с ней друзьями.

Мать Миланы заступила за черту, за которую нельзя заступать. И если она сделает так, как грозит, то еще хуже навредит дочери.

Я не позволю никому навязать Милане мысль, что она одинока.

Когда-то моя любимая смогла сделать так, чтобы мы помирились с моим отцом и теперь настал мой черёд. Им нужно поговорить, им нужно простить друг друга… Я чувствую, что ей нужен отец.

Пока она спит, я аккуратно наклоняюсь через неё и двумя пальцами берусь за её телефон, лежащий возле её подушки, и также медленно возвращаюсь на прежнее место. Внеся в список своих контактных номеров телефон её отца, я невольно прочитываю его сообщения.

«Дочурка, моя любовь, с Днём Рождения! Хочу со всей душой пожелать тебе личного счастья, настоящей любви, если, конечно, ты её еще не встретила, успехов в твоей профессиональной деятельности модели. Я люблю тебя. Я был бы рад, если бы ты ответила мне, но… Я знаю, я предал твое доверие. Я не поверил в тебя. Я не заслуживаю шанса быть прощённым. Но помни, что ты – моя дочь, и я горжусь тобой. С Днём Рождения, крошка. Твой папа».

«…и я горжусь тобой…» Она всегда хотела услышать эти слова от отца. Нужно сделать всё возможное и невозможное, чтобы помирить их.

С боку замечаю, что Милана шевелится, мямля что-то во сне и переворачивается на другой бок. Прикрыв её одеяльцем, я не удерживаюсь и случайно пролистываю её последнюю переписку с Питером. Мой взор натыкается на фразу, написавшую братом: «И помни то, о чем мы говорили с тобой. Это наш с тобой секрет, сестренка».

Проклятие! Сердце заколотилось, как бешеное. Неужели он ей все рассказал про мою принадлежность к компании Брендона или речь о другом? Какие у него могут быть секреты с моей девушкой?! Если я узнаю, что Питер доложил ей о нашем с ним разговоре и заставил её страдать, я не знаю, что с ним сделаю! Несмотря на ранее утро, еще нет и восьми часов, пишу со своего устройства ему сообщение: «Утро доброе. Пересечемся вечером? Вы приехали с Ритчелл?»

Питер не умеет держать язык за зубами, зачем я вообще обращался к нему за советом?! Брат-баран, ей-богу.

Но ведь если бы Милана знала обо всем про меня, то тогда бы сказала мне, волновалась, и я бы наверняка заметил это в ней.

Обняв её, уткнувшись носом в её распущенные длинные волосы, я пытаюсь вздремнуть, хоть на час.

Проходит по ощущениям минут двадцать, мозг по-прежнему зациклен на том, что сейчас, находясь с ней рядом, я испытываю страх в какой-то день потерять её из-за своих же ошибок. Мысль гложет, душит, заставляет взлетать сердце. Но, как сказал Тайлер, сейчас нужно маскироваться, чтобы нас не видели вдвоем и не попытались выследить. Тайлер согласился быть в роли телохранителя и для Миланы, поэтому переживания на несколько уровней следует спустить, но я не знаю, на что способна её мать и родители Беллы. Сегодня состоится встреча моих адвокатов с Брендоном, которые будут обсуждать тот самый контракт. «Сам ни ногой к нему».

Город постепенно пробуждается. Медленные медово-золотистые лучи солнца, словно маленькие дети, резвясь, поднимаются ввысь и легонько соприкасаются горизонта. Мадрид вновь преобразовывается в сказочную страну, озаряя своими красками окружающую действительность. Грациозные сооружения возвышаются над горизонтом, экспонируя великие статуи. Постепенно открываются местные кофейни, заманивая запахами свежевыпеченных круассанов с шоколадом и нотками вымолотого кофе.

Чтобы подарить своему спящему ангелу настрой на день, я обязан попытаться что-нибудь для нее приготовить. В квартире, снимаемой до этого Тайлером, который вчера оказал мне помощь предоставить ее нам с Миланой, должны быть какие-то продукты.

Заварив две чашечки зеленого чая, (я ещё не владею искусством готовки ее любимого ванильного капучино) пожарив с двух раз (первая сгорела) яичницу с корочкой и тертым сыром сверху, – бог весть сколько я этого не делал в ограниченном времени из-за работы, я только и знал, что заказывал обеды и завтраки в кафе или насыщался тем, что готовила для меня Белла, – без которого Милана не может существовать (ещё с детства у нее любовь к этому молочному продукту), я укладываю с трудом сделанную яичницу на тарелку и ставлю её на деревянный поднос. Надо бы вырезать кусочек хлеба в виде сердца, может, это у меня получится? Пытаюсь сделать форму ножом, но вместо сердца получается рваный лепесток цветения.

Чувствую, как ко мне подкрадываются на цыпочках.

– Любимый, – сонным голосом произносит Милана, обнимая меня со спины, – доброе утро. Осваиваем навыки кулинарного искусства?!

Я замираю от нежности прикосновений, которыми она меня наделяет. Ее мягкие и теплые губы проводят по моей спине. Как долго я бредил мечтами, чтобы снова ощутить на себе моё любимое тело, к которому когда-то я докоснулся первым, и с того дня оно стало ценным, как сокровище, и горячо любимым.

– Доброе утро, любимая, – говорю я чуть слышно, одновременно застывая на месте от чувствительных касаний. Она увеличивает силу объятий. – Я хотел принести тебе завтрак в постель, но ты уже успела проснуться, – хрипло выдаю я, перебирая мысли, теснившиеся в голове о наших днях с Миланой, проведенных в Сиэтле.

Она шуточно восклицает:

– Мы это исправим! Сию минуту я окажусь там и притворюсь, что сплю.

Я разворачиваюсь к ней, оценивающе пробегая по ее телу, накрытому красной простыней. Она пленяет, включает особенный огонь. Я зависаю на ней.

– Джексон! – хохочет она, крепче держа ткань, мешающая созерцать ее кожные кремовые покровы, – может, хватит так смотреть! Ты всегда меня смущаешь!

– Я буду смотреть столько раз, чтобы ты перестала смущаться! – заигрываю я, обводя взглядом ее растрепанные волосы, делающие ее привлекательной и манящей. А эти большие зеленые глаза, не дающие мне покоя…

– Всё! Я бегу обратно, сделаем вид, что я не просыпалась, – уходит от щекотливой темы, волоча за собой красный шлейф, точно царского шикарного платья.

Усмехнувшись над своим маленьким созданием, уложив парочку салфеток на поднос, я возвращаюсь в спальню, исполненную ночным дыханием любви. Ей неведомо, какие чувства она пробуждает во мне. Губы неудержимо влекут к теплоте ее тела, как к ласковому солнышку. И эта ночь была одной из особенных, наполненных такой нежностью, на которую я и не смог предположить, что способен. Моя душа очерствела за годы, которые я был в разлуке с ней, но, встретив ее глаза, в тот великий день, день, который стал моим вторым рождением, я постепенно растворяю всю хмурость и гнев, вынашивающие мной.

Малышка ложится в том же положении, когда я уходил на кухню, и, закрыв глаза, она в полуулыбке ожидает меня.

– Кто же у нас такой сладкий тут лежит? – смеюсь по-доброму я. – И притворяется, что спит! – Я делаю еще один шаг к кровати, усаживаюсь и ставлю сооружение с едой на постель.

Она открывает глаза и с легким проблеском негодования вставляет:

– Ты говоришь так, словно я маленькая!

– Для меня ты всегда будешь маленькой! – касаюсь кончика ее любопытного носа.

Она закатывает глаза (ее типичная реакция, проявляемая тогда, когда что-то не нравится этому созданию):

– Если я родилась на десять секунд позже тебя, это еще не означает, что я маленькая!

Шутка выскальзывает из моего языка:

– Звезды не хотели тебя отпускать, считали, что ты еще не готова к земной жизни.

Она делает чуть нахмуренные брови:

– Быть может, это тебя они рано отпускали в жизненное плавание! Не подготовили нужным образом!

Я не могу сдержать смех:

– Не будем спорить.

Я убираю клош, плотно закрывавший тарелку, скрывавший взгляду мой шедевр:

– Вуаля! Яичница для мисс Фьючерс!

– Как официально, вы посмотрите! – хохочет она, привстав, опираясь на локоть. – Мистер Джексон, скажите мне, пожалуйста, а что это за запах гари? – принюхивается к яичнице, нацепив кусочек на вилку. – Уж не пожар ли случился, пока я путешествовала во снах?

– Обойдемся без язвительных замечаний, – указываю мягко я, пригубив чай. – Я старался, хоть и не получилось с первого раза. И я давненько её не готовил, так что не обессудьте, мадемуазель.

Она схватывает меня за запястье.

– Джексон, я не хотела обидеть… – жалобно произносит она. – Нет-нет, я… – опускает вниз глаза, гоняя ломтик по тарелке, – я мечтала о таких завтраках в постель. – Она глубоко вздыхает, и я ставлю чашку на пол. – Я так счастлива и не могу поверить, что мы вместе просыпаемся, завтракаем и…

Я приподнимаю ее лицо за подбородок:

– Малышка, почему глаза заблестели?

Ее губы дрожат, словно она вот-вот заплачет.

– Я боюсь, что могу остаться без всего этого. Без всего, что делает меня счастливой.

Я бы согласился с ней, но, сказав это, сделаюсь слабым, подвергну ее в печали, переживания.

И пристально упираюсь ей в глаза:

– Я не оставлю тебя ни при каких обстоятельствах, слышишь?

Моя любимая кивает, шепча, так как чувства не дают ей сказать то, что она желает в полный голос:

– Спасибо за этот вкусный завтрак… Я так тебя люблю.

– Это малое, что я мог сделать для тебя. И я тебя люблю, милая. – Провожу ладонью по ее гладкой щеке. – И пока не съешь всю тарелку, никуда не уйдешь! – шуточно приказываю я.

– Джексон, я же столько не съем, – умоляющим голосом говорит она.

– Там есть нечего! Даже для твоего маленького «пузика» эта порция мала!

– А как же ты?

Аппетита нет никакого.

Вспомнив свой сон, она принимается чувственно произносить строки, которые ей приснились, а я не перестаю восхищаться ее способности выбрасывать мысли наружу, облекая их в поднебесную форму.

Глава 13
Милана

Собравшись, стремлюсь на улицу, прямо в пик разгорающихся солнечных лучей в направлении к метро, устремляя взор в глубокую лазурь неба.

Минувшая ночь, с пополняющим запасом неистраченной нежности, протекающая в призрачном полумраке, еще так свежа в моей памяти, как трепет зарождающейся жизни. Она подобна летнему дождю, под который не прочь попасть и промокнуть до нитки, позволив быть зацелованным теплыми каплями радужных грез. В глубине сознания прокручиваются действия чар мужчины, завладевший моим сердцем. Я не могла и догадываться, что он – сторонник строгих правил, мыслящий разумом, воспрепятствуя голосу сердечной струны, – самый настоящий романтик, и как же он был очарованно нежен… Это самое романтическое сближение, показавшее то, насколько мы любим друг друга. Мне были так нужны эти прикосновения, прикосновения, дарящие забытье. Поцелуи сердец пробуждали, будто парафиновые, древние, с перламутровым покрытием лепестки светло-розовой магнолии.

– Милана?! Как неожиданно! – раздаётся мужской рычащий чей-то бас.

Приостановившись, я делаю плавный оборот головой и вскидываю глаза.

– Мейсон? Здравствуй, – приветливо отзываюсь я. Одетый в синей майке, он ещё больше демонстрирует взору свои накаченные мышцы, железные бицепсы. Горделивое выражение его лица смягчается. В дневном свете я замечаю его прелестный рот, алые маленькие тонкие губы, сдержанная улыбка, открытый взгляд.

– Что ты делаешь в этом районе в такую рань? – Устроившись рядом, он идёт со мной шаг за шагом.

«Ему не следует всего знать».

Напряжение, разлитое в воздухе, касается моего тела.

– Была у друга, – придумываю осторожно я, заправляя волосы за уши, разносимые по сторонам свежим ветром, – а сейчас тороплюсь в модельное. А ты?

– Скоро очередной боксёрский турнир, вот я и занимался здесь.

Кажущийся его грубый голос с ловкостью и быстротой движений наводит на мысль, что этот парень бойкий, проворный и наделен способностями быть всегда побежденным.

– Здорово! Марк рассказывал, что ты занимаешься спортом, – поглядывая под ноги, говорю я.

– Чемпион мира как-никак. – Отблески высокомерия нетрудно уследить. – Я долго шел к этому, начинал путь с самого детства. Пробовал себя в тяжелой атлетике, но от профессионального единоборства я получал большее количество энергии, сил, будто выплескивал наружу свои эмоции. Кулачные бои лучший способ, чтобы забыться. – В последней фразе таится смысл его внутренней сидящей боли. У кого ее не бывает? Есть то, что снедает каждого. Сжимает в тиски, не дает воли разуму, ставит в глубь сознания одну единственную мучащую мысль. А там… тихое уныние, не далеко ушедшее от тревожного расстройства. Но только то, что приносит нам забытье, удовольствие, будь то любая деятельность или увлечение, к которому мы безудержно стремимся, выражая таким образом подлинную сущность, способно вырвать нас из рук боли. Вот она изнанка жизни. С первого вида на человека, со взгляда на картинку в любой социальной сети все предстают счастливыми, беззаботными, являя явно нечеловеческую сущность, которым неизвестны никакие тернии. А силы на дальнейшее движение возможны, если пройти через испытания. Всё естественно, но… отвратительно, что меланхоличные времена некоторым воспринимаются, как нечто омерзительное, оттого и слагать о них не нужно. А не они ли в совокупности формируют настоящую жизнь?

Прослеживающаяся зарница пыли в его выражении говорит, что ему есть, что рассказать о себе, вытащить из глубины души, но лишь тогда, когда мы снизойдем на уровень хороших, доверяющих друг к другу, друзей.

На несколько минут он вовлекается в поток мыслей о спорте, (снова заглушает боль?) словно забывает, что рядом с ним иду я. Перейдя перекресток, опомнившись, добавляет:

– А мне отец говорил, что ты модель «Планеты стиля»?

– Да, – улыбаюсь я, заслушавшись его рассказом и своими быстро увлекающими меня думами о жизни.

– Может, – чешет затылок, обдумывая что-то, – после занятий сходим куда-нибудь, получше узнаем друг друга?

С чуть метнувшим сердцем, я продолжаю перебирать ногами и дышать. Не слишком ли быстро распускать по ветру такие предложения? Это приглашение на свидание или?..

«Нет, не хватало Милане ещё и таких проблем», – сознание вмиг взбодрилось.

– Мейсон, я… – пытаюсь включить смекалку, дабы мягко отказать.

– Я осведомлен, что ты несвободная модель, – загадочно улыбается он, ставя меня в неловкое положение, отчего легкий румянец ложится на щеки, – но я просто хотел пообщаться с тобой.

«Милана снабжена привычкой думать о самом наихудшем».

– Ааа… – Сердце издает глухой стук. – Я бы с радостью, люблю новые знакомства, но… мне нужно готовиться к защите проекта, над которым мы работаем с моим коллегой и твоим папой.

Окинув меня блуждающим взглядом, уверенно высказывает:

– Так я бы с удовольствием помог, что скажешь?

Смущение охватывает мое тело.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сомневаюсь я.

– Поверь, помощь никогда не бывает лишней, – по-доброму отзывается он, – так что?

– Ты не совсем понимаешь, какая помощь, – издаю короткий смешок. – Мы работаем над дефиле и нужно работать с детьми, которые.. .

Он перебивает:

– У меня есть сестренка, ей шесть. И я точно знаю, как сделать так, чтобы она была послушной, поэтому положись на меня.

Есть сестренка?

Но помощь-то понадобится. Моделей-детей двадцать. Пусть он будет в качестве надзирателя, оценивающего всю перспективу со стороны, находит ошибки, которые затем можно будет исправить.

– Уговорил. Я буду тебе признательна! Только тебе придется подождать меня, но я не думаю, что руководитель задержит меня надолго.

– Без проблем.

Я решаюсь узнать про него чуточку больше.

– А ты надолго к Марку, – исправляюсь, – к отцу прилетел?

– На несколько недель, до середины августа точно, а там посмотрю. – Он продолжает без моего вопроса: – Я правильно понимаю, что та женщина, которая закатила скандал, когда я приехал в Севилью, это твоя…

– Мама, – заканчиваю я. – Всё так.

– Они встречаются?

Марк просил не говорить, но какой смысл скрывать, если Мейсон уже обо всем догадался.

– Ты напугана, что я узнаю об этом, и поэтому молчишь?

– Нет… просто… – Смотрю на значок, указывающий на метро. – Нам сюда.

– Я нисколько не против этого, – через минуту говорит он. – Моя мама давно в другом браке, и я не зациклен над тем, чтобы воссоединить ее с моим родным отцом.

– Ты не думай, что моя мама монстр, но тогда она…

– Не знала, что у него есть сын? – Он будто забрался в мою голову и сам находит там ответы.

– Да и весьма разочаровалась в нём.

– Вспыльчивая она у тебя.

– И ранимая. – Это слово, будто вырвалось с языка.

– Ранимая?

– Да, после разлада с супругом.

– Давно?

Не хотелось бы касаться темы своей семьи, но и утаивать её секреты я тоже не собираюсь.

Мы заходим в вагон метро.

– Да… Уже четыре года, – признаюсь я, не зная, как остановить поток правдивых фраз, которые я говорю ему, почти незнакомцу.

– Как ты выразилась? – от изумления он издаёт крик. – Это же не так давно случилось?! Как ты это выносишь?

– Твоя реакция излишне бурная, Мейсон, – посмеиваюсь я, заметив десятки прикованных к нам взглядов.

– И как ты? Как ты после всего этого?

С ним я уж точно не буду это обсуждать.

– Знаешь, я уже привыкла…

– Ты мне можешь довериться, – выдает он. – Мы ведь станем сводными братом и сестрой.

Не подумав, говорю, услышав лишь одно слово, вызывающее бурю внутри «братом»:

– Это как?

– Ну… – вырывается из него неловкий смешок, – если мой папа и твоя мама… Эм..

– Ааа, ты про это. Но… – обдумываю это и оказывается он прав, но только не хотелось бы мне еще одного брата заполучить, – не думаю, что это будет так скоро. Она огорчилась на него и путь к прощению будет небыстрым.

– Поэтому нам нужно лучше узнать друг друга! Я не прочь заиметь сестру ровесницу! У меня есть надежды на то, что мы сможем сблизиться?

Я смущенно смеюсь, не смотря ему в глаза.

– Ты давно работаешь моделью?

– Моя модельная жизнь длится четыре года, – вырывается у меня, на что я хочу впихнуть свой мозг куда-нибудь в ведро, чтобы молчал.

– После того, как разошлись твои родители?

А он умен.

– Да, – киваю я.

Мы оказываемся на улице.

– А папа знает, что ты известная леди? – шуточно спрашивает он, не уяснив, что я не желаю говорить об отце.

Я пожимаю плечами.

– А зачем ему знать?! – задумавшись, невольно выдаю я.

– Ты же его дочь?! Вы совсем не общаетесь?