Kitabı oku: «Тёмный секрет успеха», sayfa 3

– Алиса, я тебя вижу! – постучала костяшками пальцев по стеклу она. – Открывай дверь, красавица, я принесла гостинец!

Соседка чокнулась с окном бутылкой вина. Проигнорировать ее было бы слишком подозрительно. Мне пришлось открыть дверь. Несмотря на солидный возраст и лишний вес, она с легкостью перепрыгнула через порог и, стряхивая снег с белокурых кудряшек, протянула мне бутылку.

– На-ка! – вытащила из-за пазухи шоколадку. – И пальтишко повесь.

Сбросив пальто, соседка осталась в тонком сарафане, лямки которого врезались в шею, а резинка разделила грудь надвое по горизонтали. Причмокнула губами, чтобы подправить помаду и спросила:

– Батя где? К нему сегодня друг приходил, я в окно видела. Небось, пьяненький спит?

В ответ из комнаты донесся стон. Она всплеснула руками и побежала на звук.

– Гена! – ее всегда улыбчивое лицо приняло озабоченное выражение. – Что с тобой случилось?

– Живот, – прохрипел отец.

– Болит животик, – закудахтала над ним соседка. – Ничего, сейчас найдем лекарство, и боль отступит. Алиса, где у вас таблетки?

– Я уже искала. Ничего нет.

– Сбегаю домой, принесу что-нибудь от несварения.

– Это не поможет, папе плохо с сердцем, – проговорила я тихо, чтобы не услышал отец. – У него закололо в груди, и онемели кончики пальцев.

– Странно, а держится за живот. Вот мужики!

Папа снова застонал и прикрыл глаза. На неестественно бледном лице проступили капельки пота. Соседка попятилась к двери и прошептала мне на ухо:

– Может, вызвать скорую?

– Не надо, – я оперлась о стену, чтобы удержаться на трясущихся ногах. – Отец разозлится.

– Да, конечно, – закивала она, переоценивая папину храбрость. – Ты смотри, как его колбасит.

Он поднял голову и, широко раскрыв рот, высунул язык. Оттуда, как из гейзера, наружу полилась рвота.

– Тетя Галя, – с трудом сглотнула я, – может, зайдете завтра?

– Что ты, разве можно оставлять его в таком состоянии!

Отец снова застонал и, опустив голову, уставился мутными расширенными зрачками в стену.

– Нет, пусть злится, сколько хочет, а я вызову скорую. Боже ты мой! – взвизгнула она, увидев, как на папиных губах проступила пена.

С трудом попадая ногтями в отверстия, соседка дважды крутанула телефонный диск. Назвав сначала номер своего дома, она тут же исправилась и попросила скорую приехать как можно быстрее. У меня потемнело перед глазами, в ушах застучал метроном.

– Ну вот, – сказала она, положив трубку. – Остается только ждать. Что-то он больше не кричит.

В ответ раздался хрип. Тетя Галя подошла к дивану, присела на корточки возле отца. Я опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, принялась молиться о том, чтобы врачи скорой не застали папу в сознании.

– Правильно, Алисочка! Давай вместе. Отче наш… – затянула она.

В этот момент я ощутила весь ужас происходящего. Сидя друг напротив друга, мы вместе молились о противоположном: тетя Галя просила Бога о спасении, а я – о скорейшей смерти. Моя мольба оказалась действеннее: закатив глаза, папа высунул язык и захрипел. Его тело сотрясла судорога. К зловонию рвоты примешался запах кала. Не закрывая рта, он схватился обеими руками за горло и обмяк.

– Ой, мамочки! – вскрикнула соседка и отскочила от дивана. – Он не дышит! Ты смотри!

Одной рукой она зажала себе рот, а второй указала на безжизненное тело отца. Я закрыла глаза и опустила голову на спинку кресла. Нельзя думать о том, что сейчас произошло. Нужно держать мысли на расстоянии. Впереди еще много испытаний. Я должна все выдержать, ради папы. Иначе получится, что он зря… Нет, все-таки хорошо, что пришла тетя Галя. Мне не придется разговаривать с врачами. Кажется, я вообще больше не смогу говорить.

Все, что я помню о ночи, когда папа умер – это шум. Сирена скорой помощи, голоса, топот, скрип входной двери. Не знаю, открывала ли я глаза, отвечала ли на вопросы. Кто-то постоянно трогал меня за плечо, что-то шептал на ухо. Я то ли кивала, то ли просто покачивалась взад вперед. Утром наступила тишина. Когда я, наконец, открыла глаза, в комнате было светло. Я машинально поднялась и огляделась. Кресло сохранило отпечаток моего тела. Казалось, оно единственное стояло на своем месте. Мебель как будто гуляла ночью по комнате, а к утру остановилась там, где ее сморил сон. Крупинки грязи покалывали босые ступни. Легкое ощущение боли помогло мне снова почувствовать себя живой.

На диване лежал аккуратно расправленный плед. Почему-то я точно знала, что отца увезли в морг. Его тела больше не было в доме. От этой мысли мне стало спокойнее. Я оглядела комнату в поисках стола. Он оказался возле окна. На столе было пусто. Наверно, соседка рассказала, что у папы болел живот, и посуду забрали на экспертизу. Если так, все пропало. Я вышла из комнаты и, распахнув дверь на кухню, вздохнула с облегчением. Грязная посуда стояла в раковине. Недолго думая, я схватила первое попавшееся полотенце и завернула в него обе тарелки. Достав из ящика с инструментами молоток, размахнулась и ударила по свертку. Раздался звон бьющейся посуды. Я продолжала стучать по полотенцу до тех пор, пока звон не перешел в шуршание. Вилки бросила обратно в раковину и вылила на них полбутылки Фейри. В то время как они отмокали, принялась натирать губкой литровую чашку, из которой отец запивал ужин. Впервые заметила несмываемую темную окантовку и тут же представила, как яд с губ отца проникает в микроскопические трещины по краям. Чашка отправилась вслед за тарелками. Я снова взялась за молоток и орудовала им, пока не убедилась, что завернутый в полотенце мусор больше не похож на посуду.

Накинув дубленку на плечи и натянув сапоги, я добежала до соседнего двора. Вытряхнула в мусорный бак возле пятиэтажки содержимое полотенца и, свернув его грязной стороной внутрь, отнесла обратно в дом. Выбрасывать мусор в полотенце из набора кухонного текстиля с видами Великого Новгорода, который мама прислала мне в подарок на Новый год, было слишком опасно. Я засунула его в полку с грязным бельем в своей комнате. Вряд ли кто-то стал бы искать там улики. Последнее слово застряло у меня в голове. Под ложечкой засосало так, будто я, во что бы то ни стало, должна была что-то сделать, но забыла об этом. Я машинально похлопала себя по бокам, под правой ладонью что-то зашуршало. Вытащив из кармана лист бумаги, на котором наверняка еще оставался невидимый глазу порошок, я побежала в ванную. Выхватила из-под газовой колонки коробок спичек и подожгла край листка. Бумага горела настолько медленно, что я не побоялась бы сбрызнуть ее бензином, будь у меня под рукой горючее. Я держала ее над унитазом, пока огонь не обжег пальцы. Тогда выронила уголок листка и нажала на слив. Вода закружилась в унитазе, засасывая пепел. Бачок опустел, а крошечный бумажный треугольник все еще продолжал плавать на поверхности. Я загнала его ершиком на дно и, дождавшись, пока вода снова заполнит бачок, смыла. На этот раз от листка не осталось и следа. Мне и этого показалось мало. Я вылила в унитаз все чистящее из бутылки с длинным носом и принялась орудовать ершиком. Не знаю, сколько времени продолжалась бы уборка, если бы сзади не раздался голос:

– Алиса, ты что делаешь?

На пороге ванной стояла соседка, тетя Галя. Глядя на меня, она сложила на груди руки и покачала головой.

– Бедный ребенок. Вырвало тебя, да? Давай, подымайся, – подхватила меня под руки она. – Оставь ты унитаз, потом почистишь. Бросай ершик, айда собираться. Надо Генкину одежду в морг отвезти. У него выходной костюм-то был?

Я кивнула и, оглянувшись на унитаз, пошла в комнату отца.

– Тяжело тебе без папки придется, – подгоняя меня, приговаривала соседка. – Ну ничего, люди помогут. Зона денег на похороны даст, сослуживцы венок справят, я кого надо обзвоню. Поминки шикарные не закатывай. Придут все свои, посидим, как Генка любил. Сама знаешь, что я тебе объясняю. В морге когда-нибудь была?

Я покачала головой.

– Ничего, найдешь дорогу. Город маленький, не заблудишься. Ну все, я пошла.

– Куда?

– Как куда? На работу. Мертвым все равно, а живым кушать надо. Ты девка самостоятельная, справишься.

Тетя Галя оказалась права. Я справилась. Нашарила внутренний выключатель, отвечающий за эмоции, но вместо того чтобы просто опустить рубильник, выдернула подведенные к нему провода. Удержалась от звонка матери, сходила к начальнику зоны и, не потратив ни рубля из отцовских сбережений, организовала похороны. Соседка притащила ковер, чтобы «не краснеть перед людьми», а когда я призналась, что в доме нет ни одной целой тарелки, принесла еще и кухонный сервиз.

Под предлогом генеральной уборки, я перерыла весь дом в поисках документов. Коралловая папка так и не нашлась. Видно, отец все-таки успел вынести ее из дома. После его смерти мне бы никто не помешал написать заявление в паспортный стол, но до очного тура олимпиады было слишком мало времени. К тому же, этим я могла привлечь к себе лишнее внимание. Оставалось действовать по нашему с Лилькой плану и готовиться к летним экзаменам.

Хоть лучшая подруга и старалась помочь, от ее присутствия становилось только хуже. За что бы она ни бралась, все приходилось переделывать. Но ее настороженный взгляд волновал меня больше потраченных впустую денег и времени. Я не могла понять, что творится в Лилькиной голове: то ли она поражается моей организованности, то ли что-то подозревает. Я надеялась, что мне это только кажется, но окончательно уверилась в своих опасениях, когда Лилька поинтересовалась, не знаю ли я, зачем папа звонил им домой перед смертью. Естественно, я не знала.

Среди тех, кого позвала тетя Галя, и кто пришел без приглашения, оказался старый друг отца, коротконогий пузан в жилетке грязного цвета и с залысиной на затылке, Валерий Петрович Зуйков. Тот самый дядя Валера. Следователь, которого папа обещал натравить на Лилькиных родителей. Он все время кривился и был чем-то недоволен.

– Ну что за чашки такие, – в очередной раз пробурчал Зуйков, – я с игрушечной посуды пить не привык.

– Сейчас подолью вам чаю, – вскочила со стула и потянулась к чайнику я.

– Во Валерка, как барину тебе подливают, – усмехнулась тетя Галя. – Дочка твоя тоже так за папкой ходит?

– Дочка-бочка… – пробормотал Зуйков, чем вызвал у сидящих за столом приступ хохота.

– Как, призналась она, кто папаша?

– Признается, держи карман шире… Раньше, бывало, по жопе ремнем отхожу, все как на духу выложит. А теперь не положено, пузатая.

– Какое там пузо, – отмахнулась бабуля из дома в конце улицы, – Видела я твою Катьку на масленицу. Плоская совсем! Стоит, с мальцами гогочет. А они так и вьются вокруг красоты неземной, так и вьются! Может, и не беременная она?

– Красота, – скривился Зуйков, – безмозговая. Пятый месяц уже брюхатая. Нет бы раньше мамке признаться, в больницу б отвели, к врачу знакомому. Раз и готово! А теперь поздно уже. Пусть только попробует мне девку родить, выгоню из дома к чертовой бабке, тещичке моей ненаглядной!

– Тебе не угодишь, – снова залилась смехом тетя Галя.

– Не хватало еще, чтоб ее приблуда лет через пятнадцать в подоле принесла. Мужика пусть рожает, внука! – поднял он чашку и разом проглотил весь чай.

– Не умеем мы по заказу рожать, Валерка, – покачала головой тетя Галя.

Я снова потянулась к нему с чайником.

– Налей-ка мне, лучше, в отцовскую кружку, – оттолкнул мою руку Зуйков, обдав гнилостным запахом изо рта. – В ту, что я ему на Двадцать третье подарил, литровую.

– Она разбилась, – еле слышно проговорила я.

– Чего? – наморщил нос он. – Неси ее сюда, я склею. Будет как новая.

– Не могу, я ее выкинула.

– Как выкинула? Это ж память об отце! Во дает!

– Сейчас память, – нашлась я, – а неделю назад, когда папа ее уронил, была всего лишь разбитой кружкой.

Довольная своим ответом, я оглянулась на остальных гостей. Улыбка, заигравшая на моем лице, сникла, стоило мне встретиться взглядом с лучшей подругой.

– Алиса, помнишь, за день до смерти твоего папы я оставалось у вас ужинать? В тот раз дядя Гена пил из огромной кружки, с богатырем на всю высоту.

– Мой подарок! – хлопнул себя по груди Зуйков. – Силушки желал Генке богатырской, а оно вон как вышло…

– Лиль, ты перепутала. Это было давно.

– Я хорошо помню! Мы как раз записывали видеопоздравление к Восьмому марта.

– Правильно, только кружка тогда уже разбилась. Ты видела ее на прошлой неделе, когда мы снимали урок про ароматическое мыло.

Лилька промолчала, но взгляд не отвела.

– Да, сказали бы мне неделю назад, что Генка помрет, – покачала головой тетя Галя, – ни за что бы не поверила.

– Я и сейчас не верю! – стукнул кулаком по столу следователь.

– Валерка, ты с ума, что ли, сошел? – подпрыгнула на стуле бабуля-соседка. – Ты ж сам его в гробу нес и в лоб целовал.

– Кто я, по-вашему, дурак? Ясное дело, нет больше Генки. Не верю я, что здоровый мужик, мой ровесник, помер от сердечного приступа. Такое только с артистами бывает, и то не по-настоящему. Обпился, обкололся, застрелился. На все одна отговорка – сердце остановилось. Так и тут.

– Звязда наш Генка! – прыснула со смеху тетя Галя. – Брось, ни кололся он. Водочку попивал, и то, только по праздникам. Про застрелился и говорить нечего. Своими глазами видела, как он на диване корчился. Стонал, за живот держался.

– Чего б ему за живот держаться, если сердце прихватило? – отодвинув от себя тарелку, Зуйков вытащил из кармана жилетки блокнот на кольцах. – Ты про это врачу со скорой рассказала?

– Как-то не подумала, – нахмурилась она.

– Зря, – следователь достал из соседнего кармана автоматическую ручку и, шлепнув по колпачку коротким толстым пальцем, что-то начирикал в блокноте. – Вот никто проверять и не стал. Экспертизу бы провести…

– Ты чего, Генку выкопать хочешь? – подбоченилась бабуля.

– Не кудахчите, никто вашего Генку трогать не будет. Все, что надо, у него в морге уже взяли. Теперь бы в Москву отправить, на компьютере проверить.

– Вот и отправь, что б ни думалось.

– Отправь! Легко сказать. Эта экспертиза денег стоит, да еще каких. Кто ж мне на нее разрешение даст?

– Тогда и говорить не о чем, – заулыбалась она и предложила: – давайте лучше покойничка помянем, чтоб земелька ему пухом была.

Гости потянулись за рюмками. В доме стало настолько тихо, что поворот ключа в замке показался мне грохотом рушащейся крыши. Сердце, весь день колотившееся как сумасшедшее, вдруг замерло. Я затаила дыхание и прислушалась к шагам в прихожей. Единственное, что могло окончательно ухудшить мое положение, все-таки случилось. Тетя Галя, заметив, как я съезжаю со стула, принялась хлопать меня по щекам. Лилька подбежала со стаканом. Соседка предложила набрать воды в рот и окатить меня, но я взглядом выпросила у Лильки стакан. Меня колотило, руки дрожали так сильно, что вода выплескивалась на пол, не попадая в рот. В очередной раз, поднося стакан к губам, я заметила пристальный взгляд следователя Зуйкова. Не хватало еще, чтобы он связал мой приступ с разговором про экспертизу. Его болтовня меня нисколько не тронула. Выявить яд в нашем городе невозможно, а экспертиза в Москве стоит так дорого, что о ней он может даже не мечтать. Только реальная угроза застрять в этом кошмаре могла довести меня до полуобморочного состояния. Я окончательно погрузилась в темноту, когда с дорожной сумкой на плече и мужиком под руку на пороге комнаты появилась мама.

– Алиса, держись, – склонилась надо мной она, когда я открыла глаза. – Мы должны быть сильными.

Сильной? Ты? Я еле удержалась, чтобы не рассмеяться ей в лицо, но вместо этого кивнула и покосилась на вошедшего с ней мужчину.

– Это Саша, твой отчим.

– Можно просто Санчо, – протянул руку он.

В нос ударил запах недешевого, но настолько концентрированного одеколона, что меня передернуло. Я в очередной раз собралась с силами и подала ему руку. Он повернул ее ладонью вниз и поцеловал, бросив на меня взгляд из-под накрашенных черной тушью ресниц. Этого я уже не вынесла и, отдернув руку, вжалась в спинку кресла.

– До чего же ты хороша, – проигнорировал мою реакцию Санчо. – Вся в мать! Валюшка, твоя копия.

– Оставь ребенка в покое, – потянула его к другому концу стола мама. – Поминки – не лучший момент для знакомства.

Гости начали пересаживаться, освобождая за столом место для матери и ее любовника. Тетя Галя пошла на кухню за чистой посудой. Рядом со мной осталась только Лилька.

– Помоги мне встать, – я взяла подругу за локоть. – Надо умыться.

В ванной я попросила Лильку выйти и уже собиралась закрыть дверь, как на пороге появился следователь Зуйков. Он перешагнул порог одной ногой и замер. Задрав голову, наморщил нос и уставился на меня.

– Скажи-ка, чем ты папку накормила?

– Что?!

– Какую еду ты готовила в день его смерти на завтрак, обед и ужин?

– На завтрак омлет, на ужин макароны по-флотски. Обед я не готовила. Мы с одноклассницами отмечали Восьмое марта в кафе.

– А батя что ел?

– Не знаю, – пожала я плечами и, не удержавшись, спросила: – а почему вас это интересует?

– Дело надо заводить, девонька. Убили твоего папашу.

– С чего вы взяли? У отца давно побаливало сердце, неудивительно…

– С каких это пор?

– С тех, как ушла мама, – соврала я.

На самом деле уход матери больше затронул желудок отца, чем его сердце. Первые полгода, пока я училась готовить, нам во всех смыслах приходилось не сладко.

– Так что ж он, и к врачу ходил?

– Нет, – отмахнулась я, – вы же его знаете. Старался не замечать, а как кольнет посильнее – выпивал таблетки и все проходило.

– Покажи.

– Что показать?

– Таблетки эти, – подтолкнул меня в спину Зуйков. – Показывай!

Я наклонилась к ящику под раковиной и мысленно обратилась к вселенной с просьбой: хоть бы мамины старые пилюли оказались на месте. Так и было. У отца руки не дошли выкинуть просроченные лекарства, впрочем, как и все остальные напоминания о мамином существовании. Он по ней не скучал, просто не собирался избавляться от хороших вещей из-за развода.

– Вот, – протянула я руку, чтобы вытащить пачку перевязанных резинкой бумажных упаковок.

– Не трогай, я сам! – похлопал себя по ребрам Зуйков. Перерыв с десяток карманов жилетки, он выудил целлофановый пакет и натянул его на руку. – Хм… Поглядим. Так они же просрочены!

– Знаю, – как можно беззаботнее пожала плечами я. – И папа знал, но ему было все равно. Он говорил, что портятся только натуральные продукты, а химия есть химия. Глотал эту гадость горстями и даже не думал покупать новые лекарства.

Зуйков натянул пакет на пачку с таблетками и вышел из ванной. Закрыв за ним дверь, я наконец-то смогла выдохнуть. Присела на крышку унитаза и обхватила голову руками. Что теперь будет? Папа в жизни не прикасался к таблеткам. Если нужно было что-то найти в ящике с лекарствами, он всегда звал меня. Что сделает Зуйков, когда не найдет на упаковках папиных отпечатков? Или он и не собирается их искать? Тогда зачем ему таблетки? И для чего матери понадобилось приезжать на похороны, да еще с вещами и любовником в придачу? Столько вопросов без единого ответа! Голова отказывалась думать, опускаясь все ниже и ниже, как будто вместо мозга в черепной коробке образовалось свинцовое ядро. Тело само собой сложилось пополам. Я уткнулась носом в колени и просидела так до тех пор, пока из-за стены не донеслись голоса.

Гости собрались в прихожей. Мне пришлось подняться, чтобы их проводить. Выйдя из ванной, я ухватилась за стену: пожимая руки и обнимаясь на прощание, как хозяйка дома, гостей провожала мама. Я наблюдала и ждала, когда же кто-нибудь из друзей отца поставит ее на место. Ничего подобного. Так же, как и при его жизни, после смерти они делали вид, будто ничего особенного она не натворила.

Покачиваясь из стороны в сторону, я поплелась на кухню. Сфокусировалась на раковине, по кран заставленной грязной посудой, когда кто-то положил руку мне на плечо. Вздрогнув, я оглянулась и увидела Санчо, прятавшегося за углом.

– Лиса Алиса, – улыбнулся он, – а не подскажешь ли, где в вашем сказочном лесу можно отдохнуть душой и телом?

– На поле дураков, – вырвалось у меня.

– А поконкретнее? – продолжал улыбаться мамин любовник.

– По дороге направо, за пятиэтажным зданием, – махнула я в сторону ближайшей пивнушки.

– Мерси!

Санчо поклонился и, натянув на голову черную лакированную кепку, боком выскользнул из кухни. Обтянутые бархатными штанами по-женски округлые ягодицы, выпирающий живот, крашеные в черный цвет волосы и, кажется, вытатуированная подводка вокруг глаз – ну и вкус у мамочки! Хотя, какая мне разница. Главное не затевать конфликт, раз он настроен дружелюбно. Может, с его помощью удастся вернуть ее туда, откуда она явилась.

– Ты уже начала мыть? Погоди, – раздался сзади голос матери, – я принесу остальную посуду.

– А я-то, наивная, подумала, что ты хочешь постоять у раковины.

– Алиса, – остановилась она на пороге, – давай забудем обиды.

– Ты для этого приехала? Тогда забыли, можешь возвращаться домой.

– Я хочу, чтобы мы по-настоящему простили друг друга.

За что она собирается меня прощать?! Я не успела задать вопрос до того, как мать лишила меня дара речи заявлением:

– Тем более мне не нужно ни куда возвращаться, это и мой дом тоже. Я, между прочим, здесь прописана.

Так вот в чем дело, ей нужен дом. Ничего, я все равно не знала, что делать с полуразвалившейся хибарой. Продать ее в таком состоянии не получится, а заниматься ремонтом некогда – впереди ЕГЭ и вступительные испытания в МГУ. Пусть забирает.

– Знаешь, о чем я подумала? – щебетала мама, принося из комнаты по одной тарелке за раз. – Как здорово было бы привести дом в порядок и зажить здесь втроем, одной семьей.

– Лучше не придумаешь. Только ремонт стоит денег. Твой Санчо хорошо зарабатывает?

– Соседи говорили, папа отложил на ремонт пособие в двадцать окладов.

– Вообще-то, он оставил эти деньги мне.

– Конечно тебе. Думаю, нам необязательно дожидаться твоего совершеннолетия. Я как твой законный представитель могла бы получить свидетельство о праве наследства и снять деньги со счета сейчас.

Законный представитель, свидетельство о праве наследства… Мама явно подготовилась к возвращению, скорее всего даже проконсультировалась у юриста.

– В июне мне будет восемнадцать, тогда и снимем, – заверила я мать и, чтобы ее успокоить, добавила: – Зачем возиться с лишними бумажками и переплачивать адвокатам, когда ждать осталось всего три месяца?

– Твоя правда, лучше подождем. Летом и ремонт делать приятнее.

– А как на счет моей учебы?

– Учеба? Ах, вот ты о чем беспокоишься, – улыбнулась мама. – Алиса, ты же настоящий вундеркинд, поступишь на бюджет!

А в Москву пойду пешком, как Ломоносов, хотела сказать я, но передумала, когда мама добавила:

– И вообще, до сентября еще времени много. Вот окончишь школу, с подружками начнешь гулять, с парнями знакомиться, влюбишься… Почувствуешь, что такое быть желанной! Какая там учеба?

Я непроизвольно подняла глаза к потолку.

– Ну а если карьеру решишь строить, любовный опыт все равно лишним не будет. Начальники, по большей части, мужчины. Когда есть, что предложить им взамен, гораздо легче получить поддержку.

Довольная собой, мать поставила последнюю тарелку рядом с раковиной и упорхнула в папину спальню. Я же осталась наедине с грудой посуды и ворохом мыслей. Даже если сейчас мне удастся ее перехитрить, ничто не помешает матери заявить права на сбережения бывшего мужа через три месяца. С помощью хорошего адвоката это вполне реально провернуть. У матери куча знакомых мужчин самых разных профессий, по завоеванию поддержки у нее большой опыт. У меня же нет ни связей, ни денег. Хорошо хоть удалось выиграть три месяца. Мама права, за это время многое может измениться.

В первую очередь поменяться предстояло мне самой. Я давно поняла, что врожденные способности и академические знания не гарантируют успех в жизни. Чтобы стать лучшей, нужно не только трудиться, но и использовать чит-коды. Впервые на эту мысль меня натолкнула книга Малкольма Гладуэлла «Гении и аутсайдеры». Там говорилось, что талант складывается из способностей, благоприятных возможностей и случайно полученных преимуществ. Автор изучил истории успеха людей самых разных профессий, от музыкантов до программистов, и нашел закономерность. Для достижения мастерства мирового уровня требуется десять тысяч часов практики. Чтобы практиковаться такое количество времени и обойти конкурентов, нужны благоприятные обстоятельства, а для их создания – случайные преимущества. Дожидаться, пока повезет, я не собиралась, поэтому продумала стратегию.

Мама дала мне дельный совет. Главным и, пожалуй, единственным моим козырем была женская привлекательность. Я решила ее усилить и научиться управлять своей сексуальностью. Насмотревшись вместе с Лилькой уроков макияжа на ютубе, скупила половину кисточек в канцелярском отделе универмага. Настоящие американские и японские инструменты были не по карману даже Лильке, которая тоже подсела на англоязычных блогерш с их видео в духе «собирайся со мной». В искусстве мейкапа мы поняли главное: все, что хочешь уменьшить – затемни, увеличить – осветли. Так, вместо розового карандаша, я обводила верхнюю губу белым. Крылья носа слегка припудривала коричневыми тенями. От подобных манипуляций черты лица становились особенно точеными, почти идеальными. Моей внешности профессиональный макияж только придавал лоска. Лильку же он полностью преображал: вытягивал ее по-детски округлое личико, выделял скулы, утончал расширяющийся на кончике нос. Но, в конце концов, подруга объявила скульптурирование мошенничеством и ограничилась привычными для нее голубыми тенями и розовыми румянами на яблочках щек.

Мама с радостью оплачивала незначительные расходы на красоту, вздыхая о том, что ее дочь становится женщиной, и подсчитывала, сколько денег у меня останется на ремонт, когда я верну ей долг. С ее подачи я впервые в жизни посетила парикмахера. До этого кончики волос мне подстригала соседка, а еще раньше – сама мать. Всегда длинные, теперь мои волосы еле-еле доставали до плеч, русый цвет разбавило модное в этом году брондирование. Прическа получилась пышной, волосы казались особенно густыми и сияющими. По дороге из парикмахерской в библиотеку я наслаждалась непривычной легкостью. Ощущение физической воздушности отражалось в ясности на душе. Впервые после Восьмого марта я чувствовала себя красивой, любовалась отражением в окнах домов и витринах магазинов. Впечатление от нового образа не смогли испортить даже причитания Лильки, встретившей меня возле зала научной литературы:

– Я всю жизнь мечтала отрастить такие же длинные волосы, как у тебя, но они никогда не опускались ниже лопаток. Зачем ты постриглась?!

– Чтобы исполнить твою мечту, – я открыла дверь и пропустила подругу вперед. – Теперь твои волосы даже длиннее моих.

Она покачала головой и принялась вытаскивать из сумки книги. Я ждала этого момента, опасаясь, что она захочет взять еще какой-нибудь справочник до конца учебного года. Слава Богу, этого не произошло. Репетиторы готовили Лильку только по самым современным учебникам, достать которые в городской библиотеке невозможно. Теперь я стояла чуть позади и молилась, чтобы новая прическа помешала библиотекарше узнать во мне Лилию, заходившую в начале марта. На самом деле я понимала: каждый день в библиотеку приходит так много школьников, что запомнить их лица невозможно. Надо мной висела другая, куда более реальная угроза: сейчас подруга возьмет формуляр и прочтет на нижней строчке название справочника по ядам. Вряд ли у нее возникнут сомнения, кто и для чего мог взять эту книгу. От одной мысли об этом мое тело напряглось, как передутый воздушный шарик, готовясь с минуты на минуту лопнуть. Поэтому, когда библиотекарша приняла учебники и собственноручно их вычеркнула, не подав Лильке формуляр, мне показалось, будто воздух из шарика начали медленно выпускать. Я стала невесомой, способной оторваться от пола и вылететь в открытое окно.

В парке, от прикосновения весеннего солнца, страх разоблачения окончательно растаял. Щурясь, как кошка, я полностью расслабилась и отдалась во власть первому теплу. Пахнущий свободой и предвкушением счастья ветер путался в необремененных лишней тяжестью волосах. Где-то высоко, в облаках, проплывали мысли о будущем. В моем плане самосовершенствования еще оставались пробелы. Как научиться управлять своей сексуальностью без секса? В любом деле важен опыт, но где его взять семнадцатилетней отличнице, все время отдающей учебе? Думать, как и чем заполнить этот пробел, сейчас не хотелось. Часто, стоит расслабиться, и решения находятся сами. Так случилось и на этот раз.

– О, какие!

Хрипловатый, по-мальчишески срывающийся на фальцет голос вторгся в нашу с Лилькой молчаливую негу. Привыкшая игнорировать подобные окрики, подруга передернула плечами и прошла мимо. Я же остановилась и оглянулась.

– Какие?

Сзади, из кабинки чертова колеса, выглядывали два парня лет девятнадцати. Широкоплечий блондин спрятал руки в карманы, от чего стал похож на нахохлившегося воробья. Худощавый брюнет поднял воротник кожаной куртки.

– Красивые, – после секундной заминки ответил брюнет. – Пошли ко мне, пивка выпьем, покувыркаемся.

– Пошли, – кивнула я.

Блондин разинул рот и толкнул брюнета локтем в бок.

– Алиса, – потянула меня за рукав Лилька, – не связывайся с ними.

Вместо того чтобы послушаться подругу, я подошла к кабинке:

– Ну, чего сидишь? Я согласна, веди.

– Че, прям так, сразу?

– А как еще?

– Ну, может, хоть пива купим? – пришел ему на помощь блондин.

– Купите, и в аптеку зайти не забудьте. Мы вас у входа в универсам подождем.

Парни, цепляясь за металлические бортики, вылезли из кабины. Я взяла Лильку под руку и потянула к магазину.

– Что мы здесь делаем?! – округлила глаза подруга, когда за парнями закрылась дверь.

– Стережем, чтобы не удрали. Из магазина один выход.

– Шутишь?! – удивление на ее лице сменилось ужасом.

– Конечно, шучу! – пожалела я подругу. – Побежали, а то автобус пропустим.

Лилька с визгом рванула к остановке. Маршрутка обогнала нас на пешеходном переходе. Я помахала водителю, чтобы задержать пазик.

– Зачем? – оглянулась Лилька. – У тебя же удостоверение!

– Езжай ты. Мне еще надо в салон красоты.

– Ты же только что из парикмахерской.

– Записалась на эпиляцию. Хочу разделаться со всеми волосами за один день, пока мама добрая.

– Это, наверно, больно, – замешкалась у двери в автобус она. – Хочешь, я схожу с тобой за компанию?

– Не надо, в кабинет все равно вдвоем не пустят, а тебе еще доклад по биологии писать.

– Я могу тебя в коридоре подождать…

– Едем, или как?! – крикнул водитель.

– Не стоит, а то еще за тебя переживать придется. Лучше подготовь и мою часть доклада, а я тебе вечером позвоню – расскажу, как прошло. Езжай!