Поплачь, малыш,
Поплачь,
ты это заслужила.
Поплачь
обо всём, что помнишь,
обо всём, что уже забыла.
Поплачь
о тёплых деньках,
они уже не вернутся.
Поплачь
о спящих, которым
не суждено проснуться.
Поплачь
о летящей мимо
короткой, бессмысленной жизни.
Поплачь
обо всех чужих,
что когда-то были ближними…
Я пишу стихи на руках
В дальнем и тёмном углу.
Всё рассыпается в прах,
Летит в беспросветную мглу,
Как только я прикоснусь.
Я сижу на холодном полу,
Жмусь я к холодной стене,
Сам её строил себе,
И сам у себя же в плену.
1
Меня тошнило остатками здравого смысла.
2
В моём зеркале живёт
Вечно заспанный урод.
Мы все заведомо мертвы,
Мы все заведомо несчастны.
Мы все прогнивши и пусты,
Мы все грехам своим подвластны.
Мы все кого-то убиваем.
По лестнице из мёртвых тел
Мы вверх уверенно шагаем.
Нам бессердечность – не предел.
Мы все – макеты без лица
Подобные один другому.
Всегда глупец учил глупца,
Слепой стриг волосы слепому.
Мы все моральные уроды.
Живем, таких, как мы, растя.
Всё человечество – природы
Мертворождённое дитя.
Мы все стремимся потреблять,
Спеша, давясь и задыхаясь,
Завидуя, стремясь отнять
У слабых. И ни в чём не каясь.
Мы все страстям своим подвластны,
Мы все прогнивши и пусты.
Мы все заведомо несчастны,
Мы все заведомо мертвы.
Я просыпаюсь утром – все мысли о тебе,
Потом весь день пылаю в желания огне.
Тебя ни на секунду я не могу забыть,
Я так безумно, страстно хочу тебя… убить.
И вечерами в кресле я составляю план,
О том, как попадешься однажды в мой «капкан».
Дрова трещат в камине, улыбка на губах,
Я засыпаю сладко в своих больных мечтах.
Ах, если я поймаю тебя, мой милый друг,
Тогда тебя, поверь, уже не выпущу из рук.
Закрою дверь в подвале – теперь лишь я и ты -
И там начну со смехом воплощать свои мечты!
Когда же, наконец, ты издашь последний вздох,
Построю я машину, чтоб, как всевышний Бог,
Умел бы раз за разом тебя я воскрешать,
Хочу, как можно дольше, тебя я убивать.
Он положил распятье вниз лицом
И вновь проверил, заперта ли дверь.
Политик чувствовал себя юнцом,
На клетку ребер, словно дикий зверь,
Бросалось сердце, вырваться стремясь.
И руки нервная сводила дрожь.
Все мысли стали вязкими, как грязь.
Кололось опасенье, словно ёж.
Стихией чувств безумной поглощен,
Он рухнул в кресло, думая о ней.
Огонь свечей затрепетал, как он,
И содрогнулась полумгла теней.
К пылающим губам конверт прижал
И запах рук любимых уловил –
Он так манил, но вместе с тем пугал,
Как тайна, что конверт в себе хранил.
Он выдохнул, решившись наконец.
Бумагу осторожно вскрыл ножом.
«На что же ты надеешься, глупец?» -
Спросил себя, волненьем оглушен.
Любимый почерк. И одна строка,
Что холодна, как черной плахи сталь.
Казнить мечты – не дрогнула рука,
И вдребезги разбит надежд хрусталь…
Потрескивали свечи. Он молчал.
Глаза померкли, взгляд остекленел.
Развеялся туман безумья чар,
Румянец щёк засыпал белый мел.
Он, медленно вернув письмо в конверт,
Его огню безжалостно предал.
Вздохнув, «Ну что же, Анна, нет так нет…»
Стряхнул остывший пепел кардинал…
Сомкнули окна веки штор.
Открыло небо глаз луны.
Ты смотришь на меня в упор
Из чёрной ваты темноты.
Ты не живой и не мертвец,
Твой рот – чарующий оскал.
Твой взгляд – расплавленный свинец –
Пролился и меня сковал.
И нет ни шороха кругом.
Застыли стрелки на часах.
Нет верха, низа и сторон.
Слепая чернота в глазах.
Я неподвижна, как и ты.
А ты безмолвен, как и я.
Мы до краёв своих пусты.
Мы за пределом бытия.
Нет кожи, плоти, крови, вен,
И слабый голос мыслей стих.
Не ясно мне уже совсем -
Теперь кто «Я» из нас двоих…