Kitabı oku: «Отцы», sayfa 14
– Вот он какой, ни разу в руках не держал, – с уважением в голосе сказал Саша.
– Ну, попробуй, только нежней. Наше оружие ласку любит. Ты старайся автомат не только руками держать, а как бы всем телом с ним слиться.
Раздался неожиданный выстрел.
– Ой, бл..ть!– неожиданно вырвалось у Саши, когда автомат больно лягнул его ствольной коробкой в щеку.
– Что, приложило? Понимаю. Но ты парень молодой, за своим языком особенно следить надо.
– Извините, дядя Боря, само вырвалось.
– Бывает, я в свое время такими словами не только ругался, я на таком языке разговаривал. Пока мне один умный человек не объяснил, что мат – это язык бесов, когда ты его употребляешь, они к тебе со всех сторон слетаются. А с бесами бороться трудно. Это очень древние сущности, у них богатейший опыт искушения нас, людишек. И главное, они невероятно трудолюбивые, работают даже по праздникам. Ладно, давай я тебе покажу как калаш держать надо.
Боря взял АК-47, широко расставил ноги, чуть сгорбился и сухими одиночными расстрелял весь магазин.
– Давай, теперь ты, – сказал Боря и отдал автомат Саше.
Саша долго заряжал магазин, неумело вставляя патроны, которые то и дело норовили прищемить ему пальцы.
– Ты в своих виртуальных стрелялках как оружие перезаряжаешь?
– Одним кликом, – ответил Саша.
– А в реале видишь, как трудно. Меня молодежь в последнее время пугает своим отношением к жизни. Они думают, что в нашем мире всё легко достается, как с куста. А на самом деле, чтобы чего-нибудь добиться, нужно много сил приложить. Но, если ты бездельник, то сломаешься. А нам, русским мужикам, ломаться нельзя. Ну, давай, стреляй.
Саша попытался скопировать позу Бори, и дело у него пошло на лад: большая часть пуль легла в белый круг мишени.
– Отлично! Ещё поработаем, и меня обгонишь. А сейчас, брат, любишь кататься, люби и саночки возить. Как говорится, у нас порядок такой: пострелял, почисть ружье за собой.
***
Первая волна насыщения принесла всем, находящимся в беседке, благостное настроение.
– Давайте, это… знаете, что, Саше… – начал Олег, потирая шею и глядя на залитый солнцем противоположный берег реки.
– Что Саше? – переспросила его Оксана, поворачиваясь к Олегу с улыбкой, когда пауза затянулась.
– Саша?.. М-м-м, Саше, – растягивая слова, проговорил Олег, словно силился что-то вспомнить, – когда Саша и Бор придут,.. м-м-м, надо им шашлычка… оставить.
Сияющее над ними солнце отражалось в реке, и искрящаяся ее поверхность отбрасывала мириады лучиков, слепя глаза. Олег не отрываясь смотрел вдаль, пытаясь понять, откуда появились пульсирующие черные точки на реке, зелени и дальше, – на полотне ясного неба с нарисованными на нём волнами облаков.
– Ты чего, Олег? – чуть озабоченно нахмурив брови, но со все еще играющей на губах улыбкой, спросила Оксана.
– О-лег? – одними губами повторил он, словно силясь осознать свое имя.
Перед его мысленным взором два этих слога разъединились, как атомы, и полетели в разные стороны, отбрасывая от себя некогда принадлежавшие им значения.
Олег с удивлением посмотрел на Оксану, потом обвел взглядом всех сидящих за столом. Где-то на периферии зашевелилось смутное чувство волнения: он только что помнил, кто эти люди, но знание это почему-то захотело оторваться от их сущности. Досадно было и то, что головная боль продолжала разливаться свинцовой тяжестью из шеи внутрь черепа.
Оксана положила руку на запястье Олега.
– Ты себя плохо чувствуешь? – спросила она с беспокойством в глазах.
Олег ответил, с трудом собирая мозаику из плохо знакомых плиточек слов по тающим в сознании трафаретам:
– Все мор-наль-но.
Но нормально отчего-то не было, и смятение, родившееся в расширяющихся зрачках Олега, с беззвучной просьбой о помощи потянулось к этой женщине, о которой он знал теперь только то, что она очень близкий ему человек.
– Олег? – Оксана заглянула ему в глаза и крепче сжала запястье.
Странно, что её прикосновение показалось таким далеким, наверное, затекла рука. Олег пошевелил пальцами, а потом поднес свою руку к глазам, с любопытством рассматривая ее.
– Онемела… – сказал он, желая поделиться своим открытием.
Боль из головы потекла вниз и, обняв солнечное сплетение, распустила свои щупальца в легкие. Кирилл потер грудь, стараясь схватить это неприятное ощущение и выбросить куда-нибудь подальше.
– Ты чего, дружище? – рядом с ним возник Кирилл, взял его за плечи и, дружелюбно улыбаясь, посмотрел ему в лицо.
Олег улыбнулся в ответ, но, наверное, что-то пошло не так, потому что на лице Кирилла и Оксаны появилась сильная озабоченность.
Левая половина лица стала деревенеть, и Олег, не понимая, почему он не может контролировать изменения в своем теле, проговорил:
– Что со мной? У меня щека немеет, – не будучи, впрочем, уверенным, что он сказал именно это.
Прикосновение онемевшей руки к немеющей скуле было довольно странным, как будто через перчатку к маске. Окружающая действительность начала погружаться в полумрак, хотя Олег был уверен, что видит яркий диск солнца.
– Кирилл, заводи машину, – подчеркнуто ровные слова Оксаны прозвучали как отчаянный крик.
Когда у Олега стал неметь язык, где-то на задворках его сознания появилась мысль, что, кажется, он сейчас умрет. Ощущение покидавшей его тело жизни, однако, не вызывало никакого страха, но только досадное чувство, что многое осталось недоделанным. Глядя на забегавших вокруг него людей, он с удивительным спокойствием осознал, что обращался со всем этим миром… – он пытался подобрать правильные слова, – недостаточно хорошо, или правильно, или должным образом… Он сейчас понимает, как надо было, но, к сожалению, еще чуть-чуть, и все это кончится.
В воздухе неприятно запахло выхлопным газом, и раздражающее тарахтение дизеля тупыми иголками впилось в виски Олега.
– Ты можешь встать? – прозвучал где-то справа голос Оксаны.
Олег пошевелил тяжелым языком, размышляя, сможет ли этот орган образовать какие-нибудь вменяемые звуки.
– Да, – попробовал произнести он, перебрав в уме несколько подходящих, по его мнению, вариантов и остановившись на этом, самом простом.
– Ну, давай, тогда, пойдем вместе к машине.
«Получилось», – без эмоций оценил свой артикуляционный успех Олег и поднялся.
С обеих сторон его подхватили чьи-то руки, и, повернув с усилием голову сначала вправо, потом влево, Олег увидел Оксану и Альфию. Из машины бежал Кирилл и, подхватив друга со стороны Альфии, повел его к джипу.
– Давай, держись, сейчас в больницу поедем, – сказал он и, обращаясь к остальным, добавил уверенным ровным голосом: – Так, все в машину.
– А вещи? – спросила Оля, в растерянности стоящая около уставленного снедью стола.
Уже с водительского сидения Кирилл крикнул:
– Бросай всё здесь. Поехали! – и, посмотрев через плечо, как Оксана и Альфия пытаются поудобнее устроить Олега на заднем сиденье, резко тронулся с места, не дождавшись, пока Оля захлопнет дверь.
***
Почищенное оружие было заботливо расставлено Борей в сейфе.
– Пойдем теперь, Сань, твоих навестим, типа спички принесем, а заодно и пообедаем.
– Да. А то как-то неудобно, там папин друг с дочкой…
– Не боясь, дядя Боря все берет на себя. Ну, пошли, что ли.
Они пересекли двор, вышли через калитку и направились по уже знакомой Саше тропинке в сторону беседки.
– Дядь Борь, я все хочу спросить, у вас столько татуировок, они все что-то значат?
– Да, Саня, с татушками я в свое время перестарался. Ну, вообще, да, все что-то значат.
– Я когда во двор вошёл, заметил у вас на спине большую рыбину.
– Это я по молодости в Америке наколол. Рыбина называется "кои" – боевой карп. В Штатах все, что хочешь, наколят, а у меня времени тогда много было. Я там себе и вождя племени Сиу набил, были у них такие воины-псы, которые никогда не отступали, – Боря поднял рукав футболки и показал татуировку стоящего во весь рост индейца в полном боевом облачении. – И ветки сакуры, да много чего, по глупости всё.
– А как вы в Америку попали? – спросил Саша.
– После Надиной смерти я понял, что качусь под откос. Решил с братвой завязать. А они мне предъяву, что я, мол, под ментов прогнулся и на них стучать буду. Умные люди посоветовали залечь на дно, а то завалят. Тогда я решил рвануть в Америку, купил левый паспорт и по-быстрому свалил. Там в спорт вдарился – каратэ, нинзюцу, бусидо. В Штатах тогда это на подъеме было, и мастера солидные из Японии. Стал самураев изучать, их философию.
– А индеец?
– Ну кто же индейцами не увлекался? Хотя, твое поколение, наверное, нет уже. Вообще, Саня, эти художества на мне – всё это из самого детства тянется. Вот тебе, когда ты маленьким был, что запрещали?
– Да много чего.
– Вот послушай, в Штатах я поехал в резервацию. Заводят меня в типи – это жилище индейское, а там семья: папа, мама и ребеночек маленький по полу ползает. Все разодеты в кожу, как в кино, перья, томагавк на поясе висит – в общем, для туристов. Лубок такой американский. Сами они, конечно, в обычном доме живут, а на работу на автобусе ездят. Я тогда по-английски уже выучился, беседуем с ними, смотрю, пацаненок их все ближе и ближе к костру подползает, а они будто не замечают. Я уж хотел малого оттащить, а они говорят: «Не торопись, бледнолицый брат, пусть дитя чуть обожжется, но зато потом уже будет знать, что такое огонь, и целиком не сгорит». Индейцы, вообще, – мудрый народ, многое от природы взяли. Так что в детстве не надо ребенку всё запрещать, пусть делает, пусть ошибается, пусть страдает, – ведь только через это он приобретет такую ценную вещь, как опыт. А сейчас как бывает, продержат дитя взаперти в квартире до 16 лет, а оно потом во все тяжкие и в омут. Вот меня батя в детстве в баню бы сводил и показал там какого-нибудь старого зэка с наколками. В молодости-то красиво, а потом на дряблой коже в кляксу превращается. Наверное, не делал бы я татуировок. Ну, уже не вернешь. Но я не жалею. Вообще, к некоторым вещам надо легче относиться, не терзать себя, а то груз прошлого тебя же и задавит.
– Да, интересная у вас жизнь. Я вот тоже себе хотел пирата наколоть.
– Обычно, Саня, пирата себе накалывают уголовники, которые разбоем занимаются, с оружием людей грабят. Если ты с такой картинкой, не дай бог, в тюрьму попадешь, то тебе лезвие дадут и заставят срезать.
Саша стушевался и, чтобы сменить тему, спросил:
– Сколько у вас всего татуировок?
– Чуть больше, чем надо.
– А сколько надо?
– Ноль.
Наконец, перед ними показалась беседка, скрываемая деревьями.
– Мне тут, Саня, один бывший мент хорошо сказал, что лев и без татуировки – лев, а баран с татуировкой льва так бараном и останется. Так что, сам решай, нужно тебе это или нет.
Подойдя ближе к беседке и никого рядом не обнаружив, Боря проговорил, озабоченно оглядывая прозрачный сосновый лесок:
– Во, а куда это они все попрятались?
Привычный для пикника беспорядок был нарушен некой дисгармонией. Опрокинутая бутылка лежала в алом пятне растекшегося вина. На лавку была брошена бандана Альфии, а поверх сетки мангала лежал шампур с обуглившимся мясом.
Саша сначала беспомощно оглядывался по сторонам, а потом подошел к краю обрыва и посмотрел вниз. Боря вынул из кармана шорт телефон и, набирая номер, бегло осмотрел по периметру беседку, затем подошел к примятой колесами машин траве.
– Серёга, а вы где?.. Я серьезно тебя спрашиваю… Я уже здесь. Нет тут никого… Сейчас Олегу позвоню. Конец связи.
Набрав номер, Боря осматривал лес на противоположном берегу. Где-то около стола заиграла веселая мелодия про шаланды и кефаль. Саша кинулся к лавке и поднял телефон.
– Это же папин, – бестолково глядя на светящийся экран, сказал он.
– Звони матери, – сказал Боря.
Саша быстро набрал маму.
– Включи громкую связь.
Саша ткнул пальцем в экран смартфона. После пяти протяжных гудков трубку, наконец, сняли.
– Мама, где вы все? Мама, что случилось?
– Ой, сынок, тут такое… В общем, папе стало плохо.
– Что с ним?
– Мы пока в больнице. Сейчас с ним уже всё в порядке. Хочешь, я дам ему трубку?
– Привет, сын, – раздалось через секунду из динамика.
– Как ты, папа?
– Просто переутомился. Работал много, – голос отца был очень уставшим, но сквозь сотовую связь слышалась его улыбка.
– Точно всё хорошо?
– Не переживай, врач сказал, скоро отпустит. Останься у Бори сегодня, завтра тебя заберём.
– Хорошо, пап. Ну, ты там, поосторожней.
– Ладно, пока, сынок.
Саша повесил трубку и вопросительно посмотрел на Бориса. Тот ободряюще улыбнулся:
– Не волнуйся, всё нормально будет. Я твоего папку давно знаю, организм у него сильный, оклемается. Да, Саня, твои-то вон какой бардак оставили, а у нас порядок такой: поели – убери за родней! – бодро проговорил Боря и принялся соскабливать сгоревшее мясо с шампуров.
Саша чувствовал, что где-то внутри, из груди холодным ядом по всему телу растекается страх. Мысли кружились вокруг маминой фразы "папа в больнице". Тело как бы заиндевело и выполняло команды мозга с едва уловимым запозданием. Если с папой что-то случится, кто возглавит бизнес, кто будет давать маме деньги на поддержание уюта в их доме, кто, в конце концов, защитит их семью? Он посмотрел на Борю, который со знанием дела сортировал мусор и убирал оставшиеся продукты в забытые корзины. Саша почувствовал, что нужно быть рядом с этим человеком, получить от него знания, которые помогут выжить. Он думал, что его отец, такой сильный и хваткий, будет таким всегда, но он забыл о том, что время нельзя остановить, оно течет и изменяет всё вокруг вопреки человеческим желаниям. И очень скоро ему, Александру Демидову, придется содержать старых родителей, продолжать и укреплять свой род. Саша потихоньку начал растапливать холодную ледышку неуверенности, вгрызавшуюся в его грудь. Он медленно, ломая себя, принялся помогать Боре.
Обуглившееся мясо никак не хотело покидать почерневшие штыки шампуров, оставляя рваные ошметки телятины, намертво впившиеся в сталь. Погружённый в свои мысли, Саша усердно скоблил шампура друг о друга, будто пытаясь содрать пригоревшее мясо вместе со слоем металла. Скользя взглядом по хаосу окружающих его предметов, он вдруг заметил узорчатую ореховую рукоять папиного топорика. Саша подошел и с усилием вытащил его из пня. Он держал его всего пару часов назад, в машине, но теперь тот же самый топор начал источать тепло отца. Парень повертел им в воздухе, словно взвешивая. Холодный блеск дамасской стали отразился в его глазах. Саша решительно сунул топор за пояс и с остервенением принялся за прежнюю работу.
– Ну, что брат, тут пообедать не удалось, пойдем посмотрим, что там Егоровна наготовила. – Боря взял в свои огромные ручищи пару корзин, давая понять Саше, что остальные пакеты придется тащить ему. Два мужика – один нашедший свой путь и другой, только ищущий, зашагали вниз по узкой лесной дорожке.
Егоровна как чувствовала, что от пикника толка не будет, и наготовила разных вкусностей. Стол был заставлен мочёными грибочками, солеными огурчиками и помидорами, отварной картошкой, приправленной пахучим подсолнечным маслом и посыпанной свежей зеленью. Старушка выложила на большую овальную тарелку свежевыловленных запечённых в сметане карасиков. Поставила на стол кувшин с квасом и плетёный поднос с еще теплым ржаным хлебом. Боря, по обыкновению, помолился, и они оба перекрестились на образа.
– Гляди, Саня, красота какая, – сказал хозяин, обводя рукой стоявшие на столе яства, – разве в городе ты бы такого попробовал? Хлеб Егоровна сама печет, зелень всю на подоконнике выращивает, карасей, вон, ей рыбаки принесли. Ну ладно ешь, а то уморил я тебя своими разговорами. Вгрызайся.
Егоровна сидела чуть поодаль у печи и умильно глядела на уплетающих за обе щеки мужиков.
– Ну что, наелся? – с удовольствием сказал Боря, разливая остатки кваса себе и гостю.
– Вкусная у вас еда, – принимая кружку, сделал комплимент Саша.
– А только так и надо, не пластик же из супермаркета глодать, в самом деле. Ну ладно, – добавил Боря с хитрой улыбкой, – про наш порядок ты знаешь.
– В гостях порядок такой: поел – убери за собой. Так?
– Хватаешь на лету, студент, – похвалил его Боря.
Когда мужчины вышли во двор, всё еще залитый лучами заходящего солнца в повеявшей вечерней прохладе, Боря с довольным видом похлопал себя по животу и сказал:
– Ну что, Саня, по субботам у меня порядок такой… в общем, в баню идем, что-то рифма сегодня не клеится.
Они прошли по мощёной дорожке мимо полосы препятствий в самый конец участка. Там, прямо на маленьком ручейке, стоял небольшой сруб.
– Вон, дрова видишь? Вот тебе колун, наруби побольше, а я пойду, венички принесу.
Саша был рад, что рубить дрова он начнет один и к Бориному приходу уже кое-как освоит новое для него дело. Задержав дыхание, Саша занес над головой колун с тяжеленной призмой лезвия и с громким выдохом обрушил его на полено.
Боря зашел за баню и лицом к лицу столкнулся с Егоровной.
– Ну что, Борис Иванович, не очень я переборщила с антуражем?
– В самый раз, где он еще такой исконности испытает? – улыбнулся Боря, но тут же нахмурился. – Только тут такое дело… Олег, отец его, в больницу попал, приехать за ним не сможет пока.
– Батюшки, Олежка! – всплеснула руками Егоровна. – Что ж стрялось-то?
– Да вроде все нормально, отпустило. Поговорили с ним по телефону. Но старый план модифицируется, парень здесь на ночь останется, устрою ему крэш-курс вправления молодых мозгов. Но надо, наверное, ослабить напор древнерусской сермяжности.
– Да нежто я не понимаю, Борис Иванович? Все будет "ол-инклюзив".
– Ну, я и не сомневался, Егоровна. Спасибо.
– А париться-то сегодня с чем будете? С прополисом или… мята еще есть…
– С полынью надо, Егоровна. С полынью. Пойдем, возьмём. Где ты ее там хранишь?
И, насвистывая "Тореадора" из "Кармен", он пошел по тропинке к дому вслед за старушкой.
Когда Боря вернулся с двумя берёзовыми вениками и несколькими ветками сухой полыни, слева от Саши уже образовалась приличная груда поленьев.
– Ого, да ты расстарался. Молодец, вот этого нам как раз хватит.
Саша с гордостью посмотрел на результат своего труда:
– Да я еще могу.
– Ну, понятно, что можешь, но лес беречь надо. Заноси внутрь, сейчас печку топить будем.
Внутри деревянного сруба царил приятный полумрак. Саша с сухим стуком сбросил охапку поленьев недалеко от Бори, присевшего на корточки возле открытой дверцы печки. Сначала в топку полетел комок бумаги, затем туда была брошена заранее заготовленная охапка лучинок. Когда они, слегка потрескивая, занялись, в ход пошли поленья. Печь натужно загудела и потихоньку начала отдавать тепло через свои кирпичные бока.
– Через часок прогреет парилку, но надо иногда дровишки подкидывать. Так что здесь посидим.
– Дядь Борь, расскажите, пожалуйста, что вы там ещё в Америке делали.
– Да… Там я покуралесил. Увлекся всем восточным, тогда много легенд о японских и китайских мастерах ходило, то что они скалы разбивают, по воде бегают и даже летают. Америка же «плавильный котел», туда со всего мира персонажи съезжаются. На одной улице можно и шаолиньских монахов найти, и в самурайский кружок записаться. Решил я, как минимум, ниндзей-философом стать. Книг множество прочел, изучил буддизм, даосизм, конфуцианство. Думаю, вот где сила, вот где совершенство, что там в России, люди лаптями щи хлебают, а тут древнейшие восточные цивилизации. Медитировал, молитвы всякие тибетские разучивал. В общем, погрузился с головой, восемь лет этому отдал. Дальше – больше, начали нравиться мне всякие оккультные практики. Возомнил я себя, Саня, сверхчеловеком, "манечка величия" так разыгралась, что начало мне казаться, что я и погодой управлять могу, и мысли читать умею.
– Вы экстрасенсом стали?
– Вроде того, только начали меня какие-то помыслы темные мучить. Увижу человека – негра например какого-нибудь, а кто-то мне говорит: «Плохой это человек, наведи на него болезнь». По ночам будто находит на меня нечто, и мы летаем. Очень реалистично, как будто и не сон вовсе. А внутри все, знаешь, наизнанку выкручивает, очень плохо; помедитирую, – проходит вроде бы. Разговорился я как-то об этом с одним дружком своим, тоже русский, как и я, каратист заядлый, только он в философию не лез, говорил, нам, православным, это не к чему, тупик это. Он мне и посоветовал: «Ты в церковь сходи, там батюшка Севастиан, он тебе поможет». А у меня, Саня, край – душу аж выворачивает. Побежал я церковь. Захожу, будни были, народу никого, у бабулечки спросил как батюшку найти. Она говорит, посиди милок, сейчас. Ждал я, ждал, уходить уж собрался, думаю, чего я тут делаю. И тут выходит ко мне старичок небольшого росточка, заспанный, бородка жиденькая. Думаю, ну чем мне такой человечек жалкий помочь может. А он на меня как взглянет: «Ты, говорит, зачем их сюда притащил?» Я оглядываюсь, «Кого?» – спрашиваю. «Кого? Бесов! Вон, запрягли тебя и вожжами хлещут, чтоб ты бежал прочь». Потом спрашивает: «Мясо ел последние три дня?», я говорю: «Нет». – «Сегодня с утра ел чего?» А я после медитации утром до обеда ничего не ел, метода была у меня такая. Он говорит: «А ну, на колени, окаянный!» Сунул в руки мне молитвослов: «Читай, говорит, от сих и до сих». Долго я читал, где-то час. Он меня за плечо поднимает, к Евангелию и кресту ведет, говорит: «Кайся!» Я говорю: «В чем?» А он мне: «Во всем, что душу твою гнетет». Всё я ему рассказал тогда, говорю и слезами захлебываюсь. Причастил он меня, и стало внутри, Саша, спокойно и светло. Он посмотрел строго так и говорит: «Домой тебе надо, сгинешь здесь». Вот так, брат, я стал православным.
– А как же каратэ и ниндзи?
– Бою учиться нужно, а в философию нельзя. Вон посмотри, наши ребята русские на мировых чемпионатах по каратэ и дзюдо у японцев выигрывают. Так, без медитаций всяких, перекрестился и в лоб ногой.
– Прямо все чемпионы – православные?
– Пока нет, – с уверенной улыбкой сказал Боря так, что и нельзя было понять, шутка это или суровая уверенность.
Любуясь на веселые языки пламени, Боря закрыл дверцу печи поленом и сказал:
– Ладно, пойдём, полынь развесим в парилочке.
Полутемная, обшитая деревом парная уже успела нагреться. На Сашу она не произвела особого впечатления, – обыкновенная комната. Из опыта общения с Борисом, он готов был увидеть всё, что угодно, но не эту совершенно незамысловатую парилку, каких можно найти дюжины в каждом русском поселении.
– Нравится?
– Ну, так…
– Красота – в простоте, Саня. Главное – функциональность. Сейчас всё на своей шкуре почувствуешь. На-ка, вот тебе, – Боря дал ему половину пучка полыни, – повесь, вон, в углу на проволочку.
Когда вся полынь была развешена, Боря зачерпнул воды из шайки, стоящей на нижней полке.
– Сейчас мы ее горячей водичкой обдадим, и она свою силу отдавать начнёт, – он резко метнул веер брызг на свисающие с потолка ветки полыни.
Крупные капли нагревшейся в воздухе воды растеклись по тёплому дереву смачными шлепками, хлестко ударив по сухой траве.
– Дыши глубже, студент! Чуешь, как пахнет?
Волны терпкого, с горечью запаха оттолкнулись от стены и ударились в Сашу.
– Да.
– То-то. Полынь не только в России используют. Взять тех же индейцев. Давай, пока выйдем, – они ушли из парной в прохладу предбанника, и Боря продолжил: – Так вот, индейцы в ритуальных целях тоже нечто типа бань делали. Вот представь: низкий каркас из жердей, обтянутый шкурами бизона. Внутрь клали горячие камни, их поливали водой, а сверху на камни – полынь. Сидели там до седьмого пота и молились. Выходили очистившимися людьми.
Боря бросил в чайник пригоршню травы и залил кипятком.
– Ну, Саня, давай, разоблачайся, сначала в парилочку, потом посидим, почаевничаем.
– Дядь Борь, я в бане давно не был. Меня не сильно веником, ладно?
– Не переживай, в бане всё по самочувствию, одевай вот это на голову, – на Сашу была тут же водружена толстая войлочная шапка в виде будёновки.
Боря открыл дверь в парное отделение и скомандовал:
– А ну, залетай, а то жар выходит!
Парилка была заполнена густым мокрым паром. Дух, шедший от полыни, приятно щекотал нос.
– Сначала на нижнюю полку садимся, пусть сердечко привыкнет, – сказал Боря и расстелил две войлочные подстилки.
Жар своими влажными щупальцами начал охватывать всё тело. Пот, проторяя себе всё новые и новые дорожки, обильно стекал с разгоряченных парильщиков. Саше нестерпимо захотелось выскочить в предбанник, да что там, – сразу на улицу, – и занырнуть в ручей.
– Дядь Борь, я на выход.
– Давай, только на улицу не выбегай. А я еще погреюсь.
Саша вылетел за дверь, сел на грубый табурет и откинулся на стену. Жар волнами пульсировал в его голове, уходя куда-то в ноги. «Хорошо!» – пронеслось в Сашином сознании.
Через пять минут ввалился Боря, крякая и отфыркиваясь.
– Отдохни, отдохни. Я, Сань, честно, не понимаю, как некоторые без бани живут! Это же такой кайф, по силе ни в какое сравнение с наркотой или бухлом. Чего еще людям надо, не понимаю.
– А можно чаю? А то в горле пересохло, – попросил Саша.
– Давай, это хорошо. Из тебя с потом вся дрянь вылезла, сейчас еще травки полезные через себя прогонишь, и завтра целый день бодрячком. Не ходить, – летать будешь.
Боря щедро разлил чай.
– Саня, у нас порядок такой: между первой и второй – промежуток небольшой. Айда париться, а то замерзнем.
Во второй раз они взобрались на верхнюю полку. Чуть посидели, и неугомонный Боря тоном, не терпящим возражений, провозгласил:
– Ложись, студент, сейчас я тебя веничком побалую.
Не дожидаясь согласия, он уложил парня на верхнюю полку и начал мягко, с нарастающим усилием, хлестать веником. Саша орал, брыкался, но терпел, и когда ему показалось, что всё, пришел его последний час, Боря рванул его за плечо и, поместив в вертикальное положение, вытолкнул за дверь.
– А теперь, студент, – ледяная ванна, кричи, вопи, но прыгай! – с этими словами Боря распахнул низкую дверь в самом углу предбанника. Там было некое подобие неглубокого колодца, обитого дубовыми досками. Вода туда, вероятно, попадала из ручья, от нее шел студеный пар. Не дав Саше опомниться, Боря столкнул его в воду. Бедный парень ушел вниз с головой, тут же вынырнул и заорал:
– Зашибись!
Потом он нырнул еще раз, как бы желая удвоить удовольствие. Но вдруг Сашино тело обмякло, ушло под воду с головой и перестало слушаться, уплывая в приятное путешествие в покалывающей студеной воде. Чьи-то сильные руки схватили его и вытянули наружу.
– Саня, очнись! Ты как?
– Всё нормально, дядь Борь.
– Ты поаккуратней, такие перепады с непривычки, может и сердечко зашалить. Пошли, тебе полежать надо.
Боря уложил Сашу на лавку и накрыл одеялом.
– Ну как, оклемался? Ой, от родителей мне твоих достанется! Скажут, садюга старый, парня нам чуть не угробил.
– Всё нормально. Я просто почувствовал, что я очутился в океане, мне стало так хорошо, что не хотелось выплывать наружу.
– Бывает. Поэтому в баню одному нельзя. Только с друзьями.
Саша закрыл глаза, и тело его, будто бы вращаясь вокруг своей оси, парило в воздухе, погружая сознание в легкое забытье.
– О чём размышляешь, студент?
– Дядь Борь, а вот я всё думаю, почему, обязательно надо все грехи священнику рассказывать? Ведь наверное, можно и самому с Богом, напрямую…
– Можно-то оно можно, только тут как в спорте, – без тренера нельзя, а то с правильной дорожки собъешься. Грех – это как море. С виду теплое такое, голубенькое, а потом как огромная волна раз, – и накроет, и утянет тебя на самое дно, не выбраться. Многие люди думают, я тут у самого берега ножки помочу; один раз, другой, – вроде нормально всё, ничего не происходит, а потом бах! – цунами, и смыло человека, пропал. К греху вообще подходить нельзя. Вот посмотри, я такой здоровый и сильный, но, по сравнению с морем, я как песчинка, смоет меня волной, и обратно выплыть не смогу, только если Господь мне руку подаст. Без Божьей помощи мы ничего не можем делать. А священники, – они люди божьи на этой земле, посредники. Вне церкви, брат, невозможно от греха избавиться, искушений много.
Боря перекрестился и продолжил:
– Мы, люди, думаем – мы что-то умеем, можем. Но мы ничего на самом деле не можем. Вот, человек думает, пойду завтра на рыбалку. Червей накопал, друзей собрал, удочки приготовил, кажется ему, что всё под контролем, а у него тромб оторвался, и все, – конец. Ни рыбалки, ни друзей. Ничего. Пустота. Всё, хватит на сегодня, спать пойдем. Напоследок только, вот что: наговорил я тебе тут много всего. Ты парень умный, людей слушай, но всё через себя пропускай. Даже что от меня услышал. Сердце тебе подскажет. Знаешь, у буддистов выражение такое: «Встретил Будду, – убей Будду».
– Нет, – ответил Саша.
– Ну, значит мне повезло, сегодня жив останусь. Пошли спать.
***
Рано утром в комнату Саши постучали:
– Вставай, студент, дядька твой приехал, – сказала Егоровна.
Он начал спешно одеваться и вылетел во двор. Там стоял Серёга и беседовал с Борей. Лица их были несколько озабочены. Когда показался Саша, они натянуто улыбнулись.
– Ну, как ты, Саня? Пообтесал тут Боря тебя маленько? Через полосу препятствий бегал? – спросил Серёга.
– Не бегал, но видел, – ответил Саша.
– Ладно, поехали, я тебя домой отвезу. Мне ещё друга на вокзале встретить надо.
В дверях показалась Егоровна:
– Куда вы парня везете? Он еще некормленый, – и тут же скрылась.
– Ничего, дома поест, – сказал Серёга и, попрощавшись, сел в машину.
– Дядь Борь, спасибо вам за всё.
– Тебе спасибо, что зашёл, – сказал Боря и по-отечески похлопал его по плечу. – Зайди в дом, с Егоровной попрощайся.
Саша зашел в избу.
– На, вот, держи, поешь в дороге. Приезжай к нам через неделю, картошку поможешь посадить, – Егоровна перекрестила Сашу и вручили ему пирожки в запотевшем целлофановом пакете.
Когда машина уже пылила по просёлочной дороге, Саша нарушил тяготившую его тишину:
– Дядь Серёж…
– Что?
– Я это, хотел спросить…
– Ну?
– Мой папа… Он какой был?
Серёга посмотрел на парня исподлобья:
– Что значит «был»?
– Нет… Я в смысле, какой он вообще… Я вчера много думал… По-моему, я его совсем не знаю. Я почувствовал, что если с папой что-то случится, то я не готов… Не могу отпустить его от себя.
– Саша, с ним все будет хорошо. Переутомление.
– Да я понимаю. Мне необходимо с ним поговорить, но я не знаю как подступиться. Мы с ним последнее время тупо не общаемся.
– Ну, Сашка, тут все ясно. Не надо ждать подходящего момента для беседы. Всё должно быть прямо и просто, без затей. Называй вещи своими именами, подойди и рубани: «Батя, мы тупо не общаемся». Представь, что тебе три года, и ты говоришь папе то, что думаешь. Я вообще своего отца не видел, мамка меня воспитывала. У меня с ней такие же проблемы были, но я себя переборол. Вот мне сорок уже, а я с ней как первоклассник разговариваю.
