Kitabı oku: «Партия на троих», sayfa 9
Глава 10
Вязкая, как смола, темнота обволакивала его, давя на грудь и сознание. Тело отказывалось повиноваться, став совсем чужим, чувства исчезли без следа. Не было ни запахов, ни звуков, ни единого пятнышка света – ничего. Словно вселенная прекратила своё существование, умерла, словно погасли все звёзды, рассыпались в прах планеты, рассеялись туманности. И среди победившей энтропии каким-то образом очутился он – единственное живое существо в бесконечном пространстве. Впрочем, живое ли? Ведь не удавалось уловить даже биение собственного сердца или почувствовать, как мерно вздымается грудная клетка, наполняя легкие кислородом. Только слабое покалывание в кончиках пальцев подсказывало, что руки и ноги всё ещё на месте, что он до сих пор остаётся человеком, а не блуждающей искоркой сознания в мёртвом холодном мире. Это было единственное оставшееся чувство, и он отчаянно цеплялся за него, чтобы не сойти с ума от страха.
В мыслях царил полный разлад. В уме ярким калейдоскопом проносились картинки из прошлой жизни, но они были абсолютно бессвязны, а порой и вовсе абстрактны. Будто смотришь нарезку взятых наугад кадров из разных фильмов.
Вот он – ещё ребёнок – плывет с каким-то человеком (отцом?) на старой деревянной лодке по озеру. Смеркается, вокруг ни души, и только плещется в воде рыба. Солнце садится за поросшие лесом горы, уступая место Луне – такой непривычно большой и одинокой…
В следующее мгновение он видит себя бредущим среди раскинувшихся под светло-голубым небом плодовых деревьев. На краю сознания проскакивает ничего не значащее слово «Марс». С прогнувшихся веток свисают яблоки, груши, сливы и черешня. Воздух стремительно рассекают птицы, оглашая округу радостным щебетом. А рядом, держа его за руку, бодро шагает босиком по траве смеющаяся девочка лет четырнадцати…
Воспоминание из самого раннего детства: вокруг много улыбающихся людей, коробки с подарками, воздушные шарики. Все внимание – на него, стоящего перед тортом с зажженными тремя свечками. Пламя пугливо трепещет, но никак не потухнет, сколько ни дуй на него. Ещё раз, ещё одна попытка: надо только набрать побольше воздуха…
Чудовищные, фантасмагорические джунгли, покрывшие планету от полюса до полюса живым ковром в сотни метров толщиной. На уровне земли, куда не доходит свет крошечного солнца, царит кромешная тьма, в которой люди ориентируются лишь благодаря сложной аппаратуре, работающей во всех спектрах излучения. Облачённый в скафандр армейского образца, он стоит, сжимая дымящуюся винтовку, перед тушей мёртвого чудовища: гора мышц, густо усеянных шипами и костяными наростами…
Ни одно из этих видений не давало никакой полезной информации о себе, даже собственного имени вспомнить не удавалось. Лица, разглядываемые словно в первый раз, места, казавшиеся незнакомыми… Но он чувствовал, он знал, что сейчас жизненно необходимо ухватиться за любое воспоминание. А затем, держась за эту ниточку, распутать весь клубок, выйти из лабиринта, в который превратилась его память. Однако образы прошлых лет отказывались подчиняться воле человека, продолжая самопроизвольно всплывать из потаённых глубин мозга и исчезать прежде, чем успевало среагировать сознание.
Наконец у него получилось остановить свой внутренний взор на одном из бесчисленных видений, зафиксировать его, чтобы затем рассмотреть во всех деталях. Земля. Недавнее прошлое – об этом говорило ни с чем не сравнимое ощущение опыта за плечами. Три сверкающих на солнце, как хрусталь, небоскреба, возвышавшихся над остальными корпусами огромного тренировочного комплекса. Они были видны из любой точки тропического острова посреди Тихого океана, а потому намертво врезались в память каждому курсанту, имевшему удовольствие лицезреть их силуэт. Здания стали той соломинкой, за которую он уцепился в потоке сменяющих друг друга воспоминаний. Академия ксеноцивилизационных исследований – вот что это за место.
Он снова оказался погребен под хаотичным набором образов, однако теперь перед внутренним взором, словно маяк, маячили шпили Академии. Сознание медленно тянулось к ним невидимыми руками, отчаянно сопротивляясь вихру беспамятства…
…Яркое солнце находилось в зените; где-то за пределами поля зрения шелестела листвой пальмовая роща, а ещё дальше слышался едва различимый шум плещущихся о берег волн моря, в котором курсанты часто, нарушая дисциплину, купались по ночам вместо положенного сна. Он стоял посреди обширного полигона, одетый в защитный скафандр. Шлем сложился лепестками за плечами, по лбу ручьями стекал пот. Мышцы гудели после недавнего напряжения. Сверху, заслоняя собой солнце, спускался агравита, из открытой кабины которого уже доносился голос инструктора: «Молодец, Макаров! Так держать!».
Вот оно! Макаров – это его фамилия! А имя… имя…
Олег.
Он – Олег Макаров.
Это стало ключом к дальнейшему приведению мыслей в порядок. Сначала воспоминания, более не пугавшие незнакомыми людьми и пейзажами, появлялись, подобно тонкому ручейку, но вскоре этот ручей превратился в бурлящий поток, готовый снести всё на своём пути. Казалось, голова сейчас взорвётся от обилия нахлынувших образов. За какие-то мгновения Макаров вспомнил всё, в том числе и происшествия последнего дня – падение в болото, облаву в лесу, стычку на дороге. Вспомнил он и что случилось после прибытия инопланетного корабля, как все надежды на мирный контакт рассыпались в труху.
Судно пришельцев остановилось на смехотворном расстоянии от базы землян: его можно было подробно рассмотреть невооруженным глазом. Корпус корабля претерпевал метаморфозы. Клубившийся вокруг него фиолетовый туман начал сгущаться, изменение форм обшивки происходило со всё возрастающей амплитудой. По мере этого в глубине фиолетового облака начали появляться электрические разряды – гигантские молнии пронизывали пространство вокруг корабля. Из марева показались странные скрученные жгуты, напоминавшие щупальца гигантского спрута.
Словно завороженные, люди в тревожном ожидании наблюдали за происходящим, ожидая развязки – как вдруг всех их пронзила острая боль. Макаров отчетливо запомнил первый её приступ. Показалось, что кто-то вскрыл ему черепную коробку и раскалёнными щипцами впился в мозг. Голову разрывало на части, глаза вылезли из орбит. Некоторые не выдерживали – коридоры базы землян наполнили душераздирающие крики корчившихся от боли людей. Из носа Олега закапала кровь, ноги подкосились, и он обессилено рухнул на пол. Тадеуш, связь с которым всё ещё поддерживалась, выкрикивал какие-то команды – но его перекрывал монотонный голос компьютера, констатировавшего нападение на людей.
Последним, что помнил Макаров, был донёсшийся сквозь полузабытье гул от разрядивших накопленную мощь гравитационных генераторов. Далее в памяти зиял провал размером с Марианскую впадину.
Олег попробовал пошевелиться. Тщетно. Кроме давящей со всех сторон тьмы, его физически сдерживали какие-то невидимые стены, окружив плотным кольцом. Внезапно раздался стук. Лишь некоторое время спустя стало ясно, что это сократилось его собственное сердце. Что ж, по крайней мере, он жив. Но как же медленно оно бьётся! Второй удар последовал через неправдоподобно долгий срок. Что это могло значить? Болезнь? Сон?
«Думай, Олег, думай».
Судя по всему, отбить атаку не удалось. Что ж, неудивительно. База не обладала настоящим вооружением за ненадобностью. Гравитационные генераторы были лишь инструментом, который в отчаянии попытались применить не по назначению – всё равно, что ударить кого-то по голове гаечным ключом. Конечно, такая атака могла увенчаться успехом – но только если застать жертву врасплох. Судя по всему, попытка провалилась. Логика подсказывала Макарову, что он находится в плену у создателей странного корабля. Возможно, он подключен к какой-то системе, поддерживающей в нём жизнь, но не дающей ни малейшей возможности сбежать.
Эта мысль ужаснула Олега. Кто знает, сколько времени он и его товарищи провели в беспомощном состоянии, и где они теперь? Вдруг таинственные пришельцы успели увезти всех в свой родной мир, чтобы использовать в качестве лабораторных крыс?
Не успел он подумать об этом, как внезапно вернулись все чувства – и одновременно с этим внутрь темницы ворвался свет. С непривычки он показался ослепительным, но через некоторое время, после того, как глаза адаптировались, яркость светящей прямо в лицо лампы была оценена более адекватно. Матовый плафон, подвешенный к серому бетонному своду, приглушал и без того чахлый светильник, отчего всё вокруг было погружено в унылый полумрак.
Четыре сильные руки подхватили Макарова и одним рывком перевели его обмякшее тело в вертикальное положение, поставив на слабо повинующиеся ноги. Олега чуть не стошнило. Сдержавшись, он попытался осмотреться по сторонам. Увидеть удалось немногое, поскольку землянин оказался обращённым лицом к глухой стальной двери в конце узкого железобетонного коридора со сводчатым потолком. Однако и этого хватило, чтобы сделать кое-какие важные выводы.
Во-первых – Макаров находился в Подземном Городе. Об этом красноречиво свидетельствовала надпись на двери, сделанная на ооласском языке. При других обстоятельствах он, пожалуй, порадовался бы этому факту: как-никак, стал первым из землян, сумевшим пробраться внутрь комплекса. Вот только плен и ещё одна надпись на двери, гласившая, что за ней скрывается комната для допросов, как-то не способствовали поднятию духа.
Слабым утешением стало осознание того, что, по крайней мере, он всё ещё оставался на Шат’рэ, Это несколько повышало шансы на получение помощи от присланного из Обитаемых миров спасательного отряда – а его обязательно отправят, можно не сомневаться. Протокол «Инкогнито» не останется без внимания.
Кроме того, Макаров обратил внимание, что его извлекли из странной конструкции, похожей одновременно на гроб и кокон. Стенки её слегка пульсировали, отсвечивая красным, словно были пронизаны кровеносными сосудами. Несмотря на отвратительное самочувствие, мозг почти автоматически делал логические выводы: похоже раса пришельцев, захватившая землян в плен, предпочитает биотехнологии. И, с недавних пор, активно внедряет их на Шат’рэ.
Дюжий охранник в форме легионера потянул за ручку массивной двери, легко и бесшумно отворившейся на обильно смазанных маслом петлях. Призрачный свет от лампы, висевшей в коридоре, практически не проникал внутрь, рассеиваясь во тьме на расстоянии полуметра от порога. А дальше не было и намёка на источник света – как и на стены. «Комната для допросов» с равной вероятностью могла оказаться как маленьким чуланом, так и огромной залой.
– Вперёд, – коротко сказал второй охранник, всё ещё державший Макарова сзади. Не дожидаясь, пока землянин сделает хоть шаг, он грубо втолкнул его в комнату. Лишь чудом Олег сумел сохранить равновесие и не распластаться на полу.
За спиной пленника раздался звук удара металла о металл, лишь слегка смягченный резиновой прокладкой, затем лязг стального засова – то захлопнулась входная дверь. Стало совершенно темно, вокруг воцарилась мёртвая тишина.
Где-то с минуту ничего не происходило. Макаров просто стоял на одном месте, тщетно вглядываясь и вслушиваясь в глубины мрака, ожидая дальнейшего развития событий. В том, что оно последует, Олег не сомневался. Наконец, кто-то беззвучно повернул выключатель, и метрах в пятидесяти от землянина возникло пятно яркого света, посреди которого одиноко стоял поблескивающий металлом стул. Это казалось странным, но свет, похоже, не имел источника.
– Присаживайтесь, – прокатился по помещению низкий голос, показавшийся оглушительным после тишины. В нем чувствовалась властная уверенность в собственных силах, настолько явная и довлеющая, что Макаров счел за лучшее не спорить с говорившим – во всяком случае, по столь незначительному поводу.
Олег двинулся по направлению к пятну света. Теперь, вместо тишины, комната заполнилась звонким эхом. Каждый шаг разносился в окружающем пространстве, многократно отражаясь от невидимых во тьме стен. Было жутко, и страх только усиливался от ощущения, что за ним из темноты пристально наблюдает множество глаз, принадлежавших неизвестным созданиям. Макаров бессознательно ускорился, чтобы как можно быстрей выбраться из наполненного страхом моря мрака, оказавшись на крошечном спасительном островке света.
Но казавшийся спасительным островок света преподнёс новый неприятный сюрприз: как только Олег сел на столь любезно предоставленный стул, всё его тело сковала какая-то сила, мягко, но настойчиво сдавившая со всех сторон. Одна только голова могла шевелиться, да и то – преодолевая ощутимое сопротивление силового поля, прочно опутавшего землянина, словно паутина муху. Оглядываясь по сторонам, Макаров с ужасом заметил, как со всех сторон из тьмы выходят серые фигуры людей, чьи лица тускло подсвечены зловещим, болотно-могильным светом из ниоткуда. Впрочем, это были даже не лица, а какие-то жуткие маски с кривыми, торчащими зубами, безносые, с узкими глазами-щелочками, в которых не было ничего, кроме пустоты. Мозг пронизывал животный страх, хотелось убежать – но он не мог, сколько ни пытался вырваться из незримых сетей силового поля. Мысли начали путаться, сердце заколотилось в груди как бешеное.
Зловещие фигуры подходили все ближе, плотнее смыкаясь вокруг землянина. Наконец они остановились – совсем рядом, так близко, что стало слышно их свистящее дыхание. Одна их фигур наклонилась к Олегу, к самому его лицу, и уставилась на него чёрными дырами своих пустых глазниц. Рот этого создания растянулся в широкой, не предвещающей ничего хорошего острозубой улыбке, и существо леденящим кровь гортанным голосом произнесло:
– Начнём?
В этот момент у Макарова из носа пошла кровь, по телу пробежала судорога, и он впал в беспамятство.
– Будьте вы прокляты! – Макаров в бессилии повалился на жесткую кушетку в своей камере. Это была небольшая комната, явно построенная шатрэнианцами ещё до того, как Подземный город присвоили пришельцы. Комфортом она не отличалась. Три на четыре метра, стены, отделанные белым кафелем, смердящее ведро в углу вместо туалета и жесткий лежак, подвешенный к стене. Здесь всегда горел свет утопленной в потолок лампы, которую никак нельзя было разбить – Олег уже пытался.
Поначалу свет сводил его с ума, мешая спать, и именно из-за него он потерял счет времени первый раз. Потом биоритмы взяли своё, и стало легче. Макаров пытался делать зарубки по дням, проведённым в камере. Один день – одна отметина, оставленная ногтем на деревянной балке кушетки. Отсчет времени начался с произвольно взятого момента. Продолжительность суток он измерял по скорости заполнения отходами помойного ведра, которое выносили регулярно, опасаясь, как бы зловоние фекалий не вышло за пределы камеры. К тому же, предполагал Олег, их тщательно изучали, стремясь лучше разобраться в человеческой физиологии. Для себя он решил, опираясь на длительный опыт функционирования собственного пищеварительного тракта, что ведра меняют в среднем дважды за сутки.
Вооружившись подобным хронометром, Макаров успел провести в камере не меньше недели, прежде чем в его голове стали возникать нехорошие подозрения по поводу того, что кто-то подтасовывает данные самодельного календаря. То ему казалось, что зарубок больше чем надо, то – что меньше. Точное количество дней, проведённых в заключении, Макаров никак не мог подсчитать и запомнить. Виной тому – периодическое помещение в анабиозную капсулу и проклятые пытки, учиняемые над мозгом в комнате для допросов. О природе того, что происходит за массивными бронированными дверями, в чёрный провал которых его регулярно швыряли одни и те же охранники, Олег не знал, хотя цель – воздействие на психику – была несомненна. Каждый раз, оказавшись во тьме по ту сторону двери, его сковывал ужас. Страх ничем не мотивированный, иррациональный, но столь сильный, что, казалось, его можно попробовать на вкус. Подавлялась всякая воля к сопротивлению, ноги сами послушно несли землянина к манящему кругу света – так, должно быть, чувствует себя жертва рыбы-удильщика, заворожено плывущая прямо в пасть хищнику. А потом, когда его окружали зловещие фигуры в масках, как цунами накатывала паника и желание спрятаться, заползти в какую-нибудь щель и тихо там умереть. Первые разы Олег вообще сразу же отключался, а потом находил себя лежащим на полу камеры с кровоточащим носом. Теперь же мучители, судя по всему, что-то отрегулировали, и перед тем, как впасть в беспамятство, ему приходилось отвечать на разные вопросы.
Интересовались, в основном, Землёй и всем, что с ней связано – это Олег помнил хорошо. Вот только его ответы в памяти никак не закреплялись. Макаров надеялся, что не сказал пришельцам ничего серьёзного и важного. В конце концов, на информацию, вроде координат обжитых людьми систем, кодов безопасности, технических характеристик кораблей и так далее, всем, работавшим на фронтире, ставился блок, препятствовавший выдаче под гипнозом или иным психическим воздействием. Кто мог предположить, что эта предосторожность, многими считаемая излишеством, уступкой непонятному чудачеству военных, может когда-нибудь пригодиться?
Сегодня Макаров получил новый удар. Он долго думал, как проверить, не манипулируют ли его тюремщики зарубками в то время, как его самого обрабатывают в тёмной комнате, пока, наконец, не вспомнил один древний метод. Делая очередную зарубку, он выдернул из головы волос и положил его таким образом, что всякий, кто попытался бы в его отсутствие добраться до спрятанных под матрацем отметин, неминуемо уронил бы его на пол. И вот теперь, вернувшись в камеру после очередного промывания мозгов, Олег обнаружил свою черную волосинку лежащей на кафеле.
Сомнений не оставалось: его действительно дурачили на протяжении длительного периода, и теперь он окончательно и бесповоротно потерял нить времени – единственное, за что можно было уцепиться, избежав тем самым медленного помешательства от пребывания в кафельных застенках.
– Будьте вы прокляты! – слабость и апатия, вызванная, в первую очередь, осознанием своего бессилия, быстро переросла в гнев. Макаров вскочил с кушетки, и, схватившись за неё руками, начал неистово дёргать из стороны в сторону. – Ненавижу! Ненавижу! Твари! Всех вас…
Кушетка скрипела, на которых она была подвешена к стене, звенели, однако сделанная на совесть конструкция выдержала напор. Ещё больше рассвирепев, Олег кинулся к двери в камеру и стал сперва колотить по ней кулаками, а затем с разбега таранить плечом, пытаясь выбить. Едва ли имелся даже призрачный шанс на успех, но того, что под весом человека дверь начала трястись, хватило для беспокойства охраны. Как следствие – из вентиляционных решеток в камеру пустили слезоточивый газ. Только после того, как землянин, судорожно кашляя, в соплях и слезах обессиленно повалился на пол, вентиляция заработала в обратном направлении. Спустя некоторое время он в который раз потерял сознание.
Ещё один бесконечный день. Макаров сидел, скрестив ноги, на кушетке, держа в руках миску похлёбки – на удивление вкусной, густой, напоминающей слегка разведённое бульоном лобио. То ли на кухне сменился повар, то ли у тюремщиков возникли иные соображения по поводу рациона пленников – но это было куда лучше непонятной баланды, подаваемой прежде.
Работая ложкой из какого-то странного материала, Макаров прокручивал в голове те немногие наблюдения, что ему удалось сделать. Он надеялся, что удастся свести все факты друг с другом – тем более что заняться всё равно нечем.
Его тюремная камера донельзя примитивна, её вполне могли создать аборигены. Охранники выглядели как типичные бойцы Шестого легиона и разговаривали между собой на ооласском языке. Ничего технологичного в их вооружении не было. Однако не возникало сомнения, что лунная база землян подверглась атаке космического корабля. Несомненно, что гроб-кокон создавался с применением высоких технологий и, возможно, был живым существом, продуктом генной инженерии. И что-то совсем необъяснимое творилось в комнате для допросов. Исходя из этого, Макаров сделал вывод, что пришельцы даже в Подземном городе соблюдают определённый уровень маскировки. Они боятся, что их смогут разоблачить местные.
Кто имеет доступ в сверхсекретный правительственный бункер, кроме персонала? Для кого нужен весь этот маскарад с сохранением шатрэнианских интерьеров и технологических устройств? Руководство Шестого Легиона и члены Директората. Что ж, по крайней мере, власть в стране находится в руках аборигенов, и пришельцы влияют на происходящее какими-то косвенными путями. Если эти соображения верны, и инопланетяне не успели укорениться на планете должным образом, значит, они здесь тоже сравнительно недавно. Немногим дольше, чем земляне – в противном случае, инопланетные корабли не ускользнули бы из поля зрения людей.
Макаров постучал ложкой по верхним зубам. Мысль о звездолётах поставила перед ним ещё один сложный вопрос – как инопланетяне организовывали своё снабжение. За годы исследований шатрэнианская экспедиция не обнаружила никаких свидетельств посещения планеты третьей цивилизацией. Однако факт был, как говорится, на лицо.
И откуда взялся звездолёт у земной Базы да ещё столь быстро? Он использовал для передвижения ту же технологию, что и земные корабли, значит, должен был стартовать откуда-то из системы Шат’рэ, как только его хозяева обнаружили, что капитан Арааша внезапно оказался вне единственного обитаемого мира. Иначе подобная оперативность необъяснима. Вполне возможно, что корабль был автоматическим, и болтался где-нибудь в поясе астероидов в законсервированном состоянии.
В любом случае, если пришельцы не способны допустить аборигенов в бункер, то почву у них из-под ног могут выбить даже шатрэнианцы. Если бы только их подтолкнуть в нужном направлении…
Олег раздраженно отставил тарелку в сторону. Пока он и другие земляне запеты, некому будет стать тем камнем, что вызовет лавину.
Лязгнул засов, и через отворившуюся дверь в камеру ввалились трое охранников. Это было необычно, ведь совсем недавно Олега привели из «пыточной». Почувствовав неладное, он попытался подняться на ноги, чтобы оказать сопротивление, но был грубо остановлен профилактическим пинком в бок. Двое из вошедших тюремщиков крепко схватили ошарашенного от неожиданного налёта Олега. Третий, старший по званию, извлек из своего подсумка, а затем ловко закрепил на шее пленника ошейник, прикосновение которого вызвало невольную дрожь омерзения: вокруг горла будто обернулась огромная улитка.
– Поднимите его, – приказал своим подчинённым тюремщик. Те повиновались, поставив Макарова на ноги, не выпуская его из своих рук. После этого главный продолжил: – Объясняю один раз. У тебя на шее то, что можно назвать болевым генератором. Он не наносит физических повреждений, а воздействует непосредственно на нервную систему. Впрочем, легче тебе от этого не будет – разницы ты не почувствуешь. Вот. Убедись.
Говоривший достал из кармана небольшой пульт, состоящий из двух секций, и, без всякого выражения на лице, нажал на одну из них. В Олега словно вонзилась тысяча раскаленных игл. Мозг был готов взорваться от боли, тело забилось в судорогах. Потом всё кончилось – и только тогда из горла, до того скованного мукой, исторгнулся крик боли.
– Будешь вести себя хорошо, ничего подобного не повториться. Если попытаешься выкинуть что-нибудь этакое, то получишь яркий и запоминающийся урок. И не пытайся снять ошейник или что-нибудь сделать с генератором – получишь разряд такой силы, что кровоизлияние в мозг гарантировано. Понял? – Олег поспешно закивал. Ему совсем не хотелось заново испытывать действие дьявольского устройства. – Отлично. Надевайте ему мешок на голову, и пойдём.
Через пару секунд глаза оказались закрыты грубой мешковиной, и Макарова, как слепца, повели под руки. Сначала он думал, что его тащат на внеплановый сеанс промывки мозгов, но через некоторое время понял, что на сей раз пункт назначения иной. Обычно, если его не доставали из анабиозной капсулы, а вели сразу из камеры в комнату для допросов, через сотню шагов по коридору следовал поворот направо, сейчас же никто никуда не сворачивал. Через некоторое время, судя по всему, конвоиры воспользовались лифтом, поднявшим их с пленником на пару уровней выше. Спустя ещё пару сотен шагов Олега заставили остановиться. Послышался характерный, едва различимый звук открывающейся двери.
– Заводите, – раздался высокий, незнакомый голос. Почувствовав толчок в плечо, Макаров тронулся с места. Запнувшись ногой о порожек, он упал бы, если бы не подхватившие его руки конвоира. Затем позади хлопнула дверь, и с головы стянули мешок.
Олег очутился в кабинете средних размеров, обставленном мебелью. Вдоль стен, за стеклянными дверьми шкафов-купе, громоздились ящики картотеки. Дальняя стена кабинета оказалась вся завешена агитплакатами времён войны Директории против Ниарского королевства, из которых выделялся один громадный, цветастый, прославляющий «славную победу при Шоморе». Макаров невольно хмыкнул такой наглой пропаганде: шоморская мясорубка обернулась контратакой королевских сил. На фоне плакатов стоял массивный стол, покрытый сукном. На приличном расстоянии от него, прямо перед Макаровым – стул. Тот самый, из комнаты для допросов. Взглянув на него, Олег невольно содрогнулся.
– Садитесь, – скорее учтиво, чем властно предложил хозяин кабинета. Это был высокий худой мужчина в светло-коричневом гражданском костюме, с резкими чертами лица и чёрными, зачесанными набок волосами – ни дать ни взять коренной обитатель Шат‘рэ. Он возвышался над своим столом, опираясь на него широко расставленными руками, и лившийся снизу холодный свет настольной лампы – единственного источника света в комнате – придавал незнакомцу зловещее выражение. Олег вспомнил лица-маски, постоянно окружавшие его в комнате для допроса. Сразу стало неуютно. Он сел. Все три конвоира теперь оказались за спиной, вне поля зрения, но их пристальный, сверлящий взгляд почти физически ощущался затылком.
– Давайте представимся, – начал незнакомец. – Я Нэцке, и меня назначили для проведения бесед с вами. Теперь ваш черед.
– Капитан Миилор, военно-воздушные силы Его Величества …
–Хватит этой лжи! – недовольно скривился следователь. – Нам известно достаточно, чтобы не верить подобным россказням. Назовите своё истинное имя.
– Я уже сказал: капитан Миилор… – начал было Олег, как вдруг почувствовал острый приступ боли – заработал генератор на шее. На миг в глазах почернело, а когда зрение появилось вновь, Макаров увидел, что один из конвоиров теперь стоит совсем рядом с ним, демонстративно поигрывая пультом.
Давая Олегу время как следует обдумать произошедшее, Нэцке сел в своё кресло, достал из нагрудного кармана брикет гар-гара и закинул его в рот. Не сводя глаз с допрашиваемого землянина, он принялся методично работать челюстями, и одновременно выстукивать пальцами на подлокотнике сложный ритм какой-то незнакомой мелодии.
– Так мы с вами далеко не уйдём, – наконец грустно произнёс он. Прекратив стучать по подлокотнику кресла, он начал ковырять его указательным пальцем. – Поймите меня правильно: я терпеть не могу насилия, но иногда оно просто неизбежно. Один из моих любимых литераторов как-то сказал, что решительный натиск и физическое воздействие сделали для истории больше, чем пассивное выжидание и пустословные разговоры – ну или что-то вроде того.
– А вот один из моих любимых литераторов сказал, что никакие земные блага не стоят слезы ребёнка – ну или что-то вроде того, – передразнивая интонацию пришельца, ответил Олег.
Конвоир вновь собрался нажать кнопку, однако Нэцке движением руки остановил его.
– Это лишнее. Человек просто честно и откровенно высказал своё мнение, а мы караем лишь за ложь, но не за философские взгляды, пускай и ошибочные. Вы, уважаемый заключенный, подняли интересную проблему. Неужели вам действительно кажется, что благо целого мира уравновешивается благом отдельного человека, пусть даже и невинного? Весьма шаткая концепция, должен сказать. Что бы вы сделали: убили одного человека, чтобы спасти сотню, или дали всем погибнуть, лишь бы не поступиться своими принципами?
– Вы пытаетесь поделить мир на черное и белое, забывая, что он состоит из множества полутонов и иных красок. В описанной ситуации я бы всеми силами старался отыскать путь для спасения всех.
– Вы чудовищно наивны. Галактика – это место, требующее подчас больших жертв и трудных решений. Если пытаться спасти всех, то, в конце концов, погибнет каждый – в том числе и горе-спасатель. Множество всегда превыше единицы. Благо будущих поколений превалирует над лишениями нынешних. Зло единовременное, пусть даже и большое, есть ничто по сравнению с перспективой длительных страданий.
– Но как знать, не допущена ли ошибка? Кто определяет эти перспективы? Кто может наверняка предсказать будущее? В любом прогнозе, даже самом точном, остаётся место неопределенности.
– Конечно остаётся, – согласился Нэцке. – Но «неопределённость» определяется вероятностными отклонениями, извиняюсь за каламбур. Случайные величины могут быть учтены, а если абстрагироваться от них, то будущее просчитывается математически. Чем ближе горизонт расчетов и чем большими статистическими величинами мы оперируем, тем точнее прогноз. Обычная машинная работа… Вы ведь располагаете машинами, не так ли?
– Да.
– Рискну предположить также, что они делают разнообразные расчеты для космических перелётов. Разве это не своеобразное предсказание будущего? Того, в каком месте и через сколько времени окажется корабль, если сейчас сделать такие-то и такие-то действия?
– Да, наверно… Но одно дело физика, а другое – социология.
– Вы не правы. И то, и другое поддаётся математическому анализу. И та, и другая сфера имеет свои законы, экстраполяция которых и способна предоставить искомый прогноз на будущее… Так о чём это я? Ах, да… Допустим, что один гипотетический человек, альтернативой жизни которого является благо сотни других, через какое-то время станет причиной их гибели. Я говорю не о возможности, а о факте. Он ТОЧНО их убьёт. Я даже ещё больше упрощу задачу: вам не придётся пачкать об него руки. Лишь остаться в нужный момент в стороне. Так скажите мне: если нет иных альтернатив, если на чаше весов одна жизнь против сотни, как бы вы поступили? А?
Макаров молчал. Нэцке самодовольно усмехнулся:
– Ну, вот видите. А вы: не стоит слезы… Обычный расчет. Математика. Механика. Машины. Так?
