«Обладать» kitabından alıntılar, sayfa 32
Роланд отыскал морскую анемону, бледно-красно-лиловую; анемона сидела под изрябленным бесчисленными дырочками валуном, песок под валуном был грубый и сверкучий, с розовыми, золотыми, синими, чёрными переливами. Анемона имела вид простой и очень древний, и в то же время – какой-то новый, сияющий. Живою была её пышная корона нервных и умно устроенных щупалок, которыми она цедила и будоражила воду. Если точнее и образнее описать её цвет, она была как тёмный сердолик, или как тёмный, красноватый янтарь. Своим крепким стеблем, или основанием, или ножкой она ловко держалась за камень.
Беатриса, с трудом подбирая слова, принялась рассказывать подлинную историю своих отношений с дневником:
– Когда я только-только за него принялась, я думала про Эллен: «Какая милая бесцветность». Потом мне стало казаться, что за этим твёрдым… под этой дубовой обшивкой, вот как… там что-то бьётся, трепещет. Тогда я попыталась… меня тянуло представить себе, что же там трепещет и бьётся, и получилось – такая же закрытость и бесцветность. Я уж решила, что сама их придумала, что, может, она – хоть изредка – всё же записывала что-нибудь интересное… как бы лучше сказать… интригующее. Но не тут-то было. Может, это профессиональное заболевание такое у тех, кто работает со скучными дневниками, – воображать, будто автор нарочно озадачивает?
В кафетерий влетела труппа озорных упырят в белых саванах, с синюшно-зелёными мордашками; упырята загалдели: «Соку! Соку! Соку!» Рядом приплясывал бутуз в боевой раскраске и в таком тугом трико, что каждая складка на теле купидончика-дикаря проступала более чем отчётливо.
Университетский городок был уставлен башнями, облицованными белой плиткой с вкраплениями фиолетовой, оранжевой, а кое-где ядовито-зелёной. Когда разгуляется ветер, рассказала доктор Бейли, плитки так и сыпятся на головы прохожих. А ветер разгуливал по университетскому городку свободно. Ровная, как болотная низина, территория планировкой напоминала шахматную доску, и только фантазия архитектора, отвечавшего за устройство водоёмов, несколько скрасила это однообразие: по разбитой на квадраты площади университета вился целый лабиринт каналов и бассейнов. Сейчас там плавали вороха опавшей листвы, которую расталкивали жемчужные рыльца японских карпов.
Есть вещи, которые случаются, не оставляя заметного следа, о них не говорят и не пишут, - но было бы глубоко неверно утверждать, что последующие события идут своим путём безразлично, как если бы этих вещей не было вовсе.
Я влюблён в тебя. И эта моя любовь перекидывается на других существ, что схожи с тобой хотя бы отдалённо. То есть, в общем-то, на всех созданий, ибо все мы - я в это свято верю - частички некоего божественного организма. Этот организм дышит единым дыханьем; отмирая на одном месте, возрождается в другом; и пребудет вечно. Его таинственное совершенство сейчас воплотилось в тебе. Ты - сосредоточение жизни.
Какие же типы земной поверхности мы, женщины, более всего желаем восславить, не те ли, что в фаллоцентрических текстах, как правило, предстают в виде проницаемого отверстия, влекущего или, напротив, отвращающего, окруженного или окаймлённого чем-либо?
Я назвал Вас своею Музой, и это правдв - или может быть правда: Вы моя Муза, вестница из некой повелительной обители духа, где неумолочной песней звенит сама душа поэзии. Я был бы ещё правдивее, если бы назвал Вас своей Любовью...
Сидя в подземной полумгле, Аспидс часто размышлял о том, как личное в человеке растворяется в профессиональном.
Чудное выражение "входить в плоть и кровь", добавлял он, можно подумать, что знание поэзии циркулирует в сердечно-сосудистой системе.
