«Обладать» kitabından alıntılar, sayfa 5

Кто ты?

Остов бессильный,

Ссохшийся, мрачный

В склянице пыльной

На полке чердачной. Кем была прежде?

Феб наущал меня,

Жёг меня жар его.

Это кричу не я:

Голос мой – дар его. Что ты видишь?

Зрела чудны дела:

Тверди творенье,

Цезаря видела

Я погребенье. На что уповаешь?

Чувство остынет.

Клятвам не верьте.

Как благостыни

Жажду я смерти.

Всё равно и ложь и истину мы впитываем с молоком матери, где они пребывают нерастворимо: таков уж удел человеческий.

Если поэт желает вообразить себе некое историческое происшествие, он должен вжиться в душевный мир своих героев.

Ты возишься со своим мертвецом. Который возился со своими мертвецами. Ну и возись на здоровье, но не всем же на него молиться

Собрайл, обладая поистине зловещим даром агиографии навыворот, не давал «субъекту повествования» вырасти ни на дюйм выше его, Собрайла.

Все учёные слегка одержимы. Одержимость – вещь опасная.

Он смотрел на неё и видел, что её обращение ничуть не переменилось и в ней не проглядывает повадок, присущих жёнам. Она не спрашивала, не передать ли что-нибудь со стола. Не обращалась к нему милым, доверительным тоном, не выказывала супружеской почтительности. Когда она думала, что за нею не наблюдают, она смотрела на него своим острым взглядом, в котором не было ни заботливости, ни нежности, ни даже того жадного любопытства, коего он сам в себе не мог унять. Она смотрела на него, как смотрела бы птица, прикованная на цепочке к насесту – какая-нибудь яркопёрая обитательница тропических лесов, или золотоглазая ястребица с северных утёсов, что носит путы со всем достоинством, на какое в неволе способна, терпит присутствие человека со всё ещё дикой надменностью и ерошит от времени до времени клювом перья, чтобы показать заботу о себе и недовольство своим положением. Так она отбрасывала от запястий манжеты, так церемонно сидела за столом. Ничего, он всё это изменит. Он вполне был уверен, что сумеет всё изменить. Он достаточно её знает. Он научит её понимать, что она не в собственности у него, не в неволе, она взмахнёт крыльями.

О, любовь ужасна, она губит все планы, она может всё разрушить…

Бывает чтение по обязанности, когда знакомый уже текст раскладывают на части, препарируют, - и тогда в ночной тишине призрачно раздаются странномерные шорохи, под которые роится серый научный счет глаголов и существительных, но зато не расслышать голосов, поющих о яблочном злате. Другое, слишком личное чтение происходит, когда читатель хочет найти у автора нечто созвучное своему настроению:исполненный любви, или отвращения, или страха, он рыскает по страницам в поисках любви, отвращения, страха. Бывает иногда - поверьте опыту! - и вовсе обезличенное чтение: душа видит только, как строки бегут всё дальше и дальше, душа слышит один лишь монотонный мотив...

She discussed with students, mostly female, swing-skirted and lip-sticked in the Fifties, mini-skirted and trailing Indian cotton in the Sixties, black-lipped under Pre-Raphaelite hairbushes in the Seventies, smelling of baby lotion, of Blue Grass, of cannabis, of musk, of unadulterated female sweat, the shape of the sonnet through the ages, the nature of the lyrics, the chancing image of women.