«Трудно быть богом» kitabından alıntılar, sayfa 43

— Дон Рэба очень напугал вас, отец Гур.

— Напугал… Вам приходилось когда-нибудь жечь собственных детей? Что вы знаете о страхе, благородный дон!..

Умные нам ненадобны. Надобны верные.

- Что ж, - сказал он, - извольте. Я сказал бы всемогущему:

"Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть!

Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".

- И это все? - спросил Румата.

- Вам кажется, что этого мало?

Румата покачал головой.

- Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему

останутся нищими".

- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.

- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.

Будах перестал улыбаться.

- Накажи жестоких, - твердо сказал он, - чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.

- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место

займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.

- Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.

- И это не пойдет людям на пользу, - вздохнул Румата, - ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют

вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.

Не давай им всего сразу! - горячо сказал Будах. - Давай понемногу, постепенно!

- Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.

Будах неловко засмеялся.

- Да, я вижу, это не так просто, - сказал он. - Я как-то не думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, - он подался вперед, - есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше

всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!

- Я мог бы сделать и это, - сказал он. - Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не

будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?

- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.

- Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу этого сделать.

В нашем деле не может быть друзей наполовину. Друг наполовину — это всегда наполовину враг.

— Послушай, Киун, — сказал Румата. — Я пошутил. Не бойся меня.

— Славный мир, — проговорил Киун. — Веселый мир. Все шутят. И все шутят одинаково.

...больше всего я боюсь тьмы, потому что во тьме все становятся одинаково серыми.

– Никто́ меня́ не оби́дел. Увези́ меня́ отсю́да. – Обяза́тельно. Я не зна́ю когда́, но мы обяза́тельно у́едем, ма́ленькая. – Там хорошо́? – Там ́очень хорошо́. Там никто́ никогда́ не пла́чет. – Так не быва́ет.

Было слышно, как он, гремя топором, катится по ступеням, поминая разом бога, черта и всякую благородную сволочь.

Стодвухлетний старец заявил, что  остаток жизни намеревается посвятить добрым делам, и теперь, наверное, долго не протянет.

— Я при дворе, не какой-нибудь барон вшивый. Придворный должен быть чист и благоухать.

— Только у его величества и забот, что вас нюхать, — возразил мальчик.