Kitabı oku: «Запретное Солнце», sayfa 2
«Солнечная»
– О, Арима! Давненько ты к нам не заглядывал!
– Добрый вечер, госпожа Франклин. Прошу прощения, учеба не позволяла.
– Да не за что тебе извиняться, проходи, все свежее, только сегодня поставка была.
Госпожа Франклин долгие годы оставалась лучшей и, скорее всего, единственной подругой моей матери. У нее была продуктовая лавка в торговом квартале. Владеть своим магазином считалось самым престижным занятием после работы в Центре Управления. Многие бы позавидовали ей, но я знал, каким трудом досталось ей это место. Мама рассказывала, как до моего рождения они с госпожой Франклин работали по 15 часов в отделе снабжения, а в свободное от работы время обивали пороги ЦУ в попытке получить разрешение на реализацию ввозимой в убежище продукции. Может быть, в том числе это стало причиной болезни моей матери… Так или иначе, получить столь желаемое разрешение смогла только госпожа Франклин, маме отказали из-за состояния здоровья. После того как мама заболела, госпожа Франклин приходила к нам почти каждый день, помогая с делами по дому и поддерживая меня, четырехлетнего мальчика, на первых шагах в этом огромном замечательном мире. Именно с госпожой Франклин я научился читать, писать и впервые пошел в школу, именно от нее впервые услышал сказки о Солнце… Обычно говорят, что у ребенка две матери – родная и классный руководитель. Мне же в каком-то смысле повезло, у меня их было три.
– Как дела у Амаи?
– Так же, состояние изо дня в день все хуже.
– Вот как… Передай ей, что я желаю скорейшего выздоровления и всегда жду в своем доме и своем магазинчике. Надеюсь, я с ней еще увижусь.
– Обязательно передам, спасибо большое за слова поддержки. Юта, тебе что-нибудь надо? Я заплачу.
– Да… но нет-нет, я сама заплачу.
– У меня здесь хорошая скидка, так что мне правда не сложно, бери что хочешь.
– Хорошо, но я тебе все равно потом обязательно все верну.
Не вернет. Да мне и не надо было. Юта сирота, и из денег у нее только социальное пособие и базовая стипендия. Я же имел стипендию отличника, социальные пособия на себя и маму и, плюс ко всему, получал регулярные премии как «подающий большие надежды». По сути, меня можно так называть. Если все пойдет по плану, я должен стать первым хейкийцем, получившим работу в ЦУ, что уже возлагает на меня определенные обязательства, которые я стремлюсь исполнять. Учиться на «отлично» – самое простое из них.
– Арима, как продвигается написание твоего доклада? Помощь нужна?
– Нет, что вы, госпожа Франклин, я справлюсь сам. Сейчас я почти дописал об ошибках старого мира, которые мы не должны повторить в будущем.
– И кто твой куратор? Миссис Ричардсон?
– Да, для нее как для классного руководителя курировать доклады «подающих надежды учеников» такая же обязанность, как для меня писать их.
– Ясненько. Ладно, ребятки, приходите как-нибудь в гости, чаю попьем, поболтаем, а то сейчас покупателей много, нельзя очередь задерживать. С вас три элира.
– Пожалуйста. Спасибо за все, госпожа Франклин!
– Вам спасибо! Удачи с учебой, и береги маму! А, и вот, возьмите, это вам за счет заведения.
Госпожа Франклин протянула нам две свежеиспеченные булочки с корицей.
* * *
– И что же ты будешь писать в докладе?
– Как будто тебе это интересно.
Юта сделала нарочито обидчивое лицо.
– Не принимай меня за дурочку только из-за того, что я учусь не на «отлично».
– Если бы я считал тебя дурочкой, я бы с тобой не встречался.
Зря я это сказал. Никогда не знаешь, что может задеть человека, особенно – девушку.
– Все с тобой понятно. Значит, ты можешь любить только умную. Ты вообще умеешь любить?
Я в очередной раз удивился тому, как работает женская логика.
– Да.
– Врешь. Если бы ты чувствовал то же, что и я, тебе было бы все равно, умная я или тупая, блондинка или шатенка, высокая или низкая, ты бы просто любил, и все. Как люблю тебя я. Если ты завтра потеряешь обе ноги, мне будет все равно, я люблю тебя, а не твои ноги, но если я завтра стану «солнечной», будешь ли ты любить меня? Конечно же нет, ведь я тогда перестану быть частью общества, а значит, я для тебя буду лишь пустым местом, хуже тупых, хуже уродливых, хуже всех!
Она едва не плакала, такая резкая реакция меня удивила. Вернее, нет, я просто… Не знал, что ей ответить. Я был ошарашен, раньше я никогда не замечал таких резких перепадов в настроении и поведении Юты, на это должна быть какая-то причина… Опять это чувство… Что-то обязательно произойдет.
– Когда ты любишь человека, ты любишь все его качества и каждое из его качеств по отдельности. Если тебя в человеке что-то раздражает, то это не может называться «любовью». Больше всего в людях я не люблю глупость. Поэтому если бы ты была глупой, то я бы не смог тебя полюбить изначально, и это правда. Я не мог бы любить человека, который мне неприятен. Но ты не глупая. Ты красивая, милая, обаятельная, женственная, я люблю все эти качества. И они все есть в тебе. Так что я люблю все, что в тебе есть, а значит, я люблю всю тебя и люблю по-настоящему.
Я попытался дать максимально рациональный, выстроенный ответ на ее эмоциональную и алогичную тираду, хотя, честно говоря, я влюбился в нее, не думая и не анализируя персональные качества. Иногда ты думаешь одно, но говоришь совсем другое, не желая при этом обмануть или схитрить. Просто так получается… Играй я себя, перспективного, успешного, холодного молодого человека, я бы так и сказал, это подходит образу, но в реальности все обстоит немного по-иному… Я знал это, но в конфликтной ситуации, возникшей буквально из ниоткуда, сработал автоответчик.
Повисла очень неловкая пауза. Я не знал что говорить, она хотела что-то сказать, но какая-то неведомая сила останавливала ее.
Так, в тишине, мы дошли до ее дома, типовой постройки ПУ.
– Я – «солнечная», – выпалила она.
Ее глаза начали заполняться кристально чистыми слезами. Внутри меня что-то треснуло.
– С чего это ты взяла?
– Ты помнишь симптомы?
Отторжение препарата комплексной поддержки иммунитета, постепенное ухудшение общего физического состояния, бледность, кашель, выпадение волос, отказ центральной нервной системы, смерть. Я знал наизусть весь ход течения болезни, как знал его любой житель ПУХ-1. «Солнечная болезнь» была присуща только нашему, первому поколению. Старшие ею не болели. При первых симптомах необходимо было обратиться в Центральный Госпиталь, где больному назначали курс интенсивной терапии, после которого, по слухам, домой никто не возвращался. Говорят, что для прохождения лечения пациентов переводят в госпитали МАК, и во время транспортировки можно было вживую увидеть солнце. Поэтому болезнь и назвали «солнечной».
– Арима, я не могу пить ПКПИ, и у меня начался кашель с кровью.
– Я напишу в ЦУ, они пришлют врача.
– Ты меня вообще слушал сегодня?!!
Я второй раз за всю жизнь увидел человека в истерике. И оба раза это была Юта. Она плакала и била меня в грудь, все, что я мог, – только обнимать ее, пытаться прижать ее к себе как можно сильнее. Я не знал, что делать. Внутри меня что-то раскололось на части. Я не хотел терять ее, я не хотел, чтобы с ней произошло то же, что и с Анджелой, но, с другой стороны, вдруг слухи были правдой, и если я сообщу врачу, то больше никогда ее не увижу… Нет, о чем я вообще думаю? Жизнь Юты намного важнее. Если есть шанс ее спасти, то пусть это стоит наших отношений, пусть это стоит моего счастья, пусть это стоит моей жизни, я просто обязан попробовать.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
– Юта, я что-нибудь придумаю, все будет хорошо. – Вечная красивая ложь, в которую всегда хочется верить.
Я не помню, сколько мы так стояли. Основное освещение уже отключили.
– Арима, можешь мне кое-что пообещать?
– Конечно, но что?
– Ты не расскажешь никому обо мне.
– Юта, я не хочу терять тебя, тебя могут спасти…
– В каком мире ты живешь?! Все, что они сделают, – заберут меня от тебя и оставят умирать! Пожалуйста, дай мне хотя бы последние свои дни побыть с тобой, прошу!
– Юта, если есть хотя бы малейший шанс на то, что ты будешь жить, пусть даже не со мной, я обязан попробовать сделать хоть что-то.
– Я знала, что ты меня не любишь! Какой же ты жестокий…
Эти слова в этот момент что-то задели, что-то порвали, и из моих глаз, невидимо для нее, но ослепляя меня, закапали слезы.
* * *
– Юта, я обещаю, что сделаю все, чтобы спасти тебя, не прибегая при этом к помощи ЦУ, я никому не расскажу о твоей болезни.
– Спасибо…
Губы еще плачущей Юты прикоснулись к моим губам. Это был самый тяжелый и самый соленый поцелуй в моей жизни.
Я остался с ней, пока она не заснула. Цифры на куполе уже показывали второй час ночи, когда я медленно побрел в сторону дома. В голове одновременно было и много, и не было ничего. Все путалось, роилось, взрывалось, шумело, и в то же время я ощущал жуткий, неизвестный мне до этого холод. Я ничего не видел. Ничего не слышал. Я просто шел домой. Я должен ей соврать. Я должен сообщить врачу, но я не хочу, чтобы она меня ненавидела, не хочу… Почему, почему именно сейчас у меня нет выбора? Я должен… Приду домой и напишу врачу. Юта не умрет. Я не дам ей умереть.
Дверь открылась с трудом. Сил у меня не оставалось. Я хотел написать в ЦГХ, выключить пейджер и заснуть на день, два, может, на неделю…
Только сейчас я поднял взгляд и осмотрел квартиру. Свет в маминой комнате горел, однако дома никого не было. На столе лежала записка, явно написанная на скорую руку:
«Меня забирают в ЦГХ, состояние ухудшилось, извини, что не успела попрощаться, надеюсь, скоро вернусь, твоя мама».
Внизу еле заметно виднелась приписка:
«51234673»
Я не помню, что происходило у меня в голове. Я просто лег на пол, свернулся калачиком и закрыл глаза.
Мне было достаточно.
За сегодня произошло слишком много.
Мне нужен отдых.
Я не хотел играть в шифры.
Я хотел лечь.
Закрыть глаза.
И никогда не просыпаться.
* * *
Детство… Как давно это было? Если рассматривать относительно вселенной, то не прошло и доли секунды, но, к сожалению, человеческая жизнь не сопоставима с такими масштабами. Для кого-то время идет слишком медленно, для кого-то, как и для меня, слишком быстро, но всем его всегда не хватает. Еще вчера я, семилетний мальчик, стоял на площади и смотрел вверх, веря в свое безоблачное и счастливое будущее…
День окончания строительства Убежища номер 1. В этот день большинство жителей убежища собирались на главной площади, общались, веселились, праздновали, слушали выступления представителей Центра Управления, наблюдали за ежегодным голографическим шоу. Это был один из тех немногих дней, когда детям не надо было идти в школу, взрослым на работу, и все 24 часа можно было провести с семьей. Только она была не у всех… Быть может, поэтому тема семьи была табуированной в нашем обществе, и о ней почти никогда не говорили, ведь что для одних счастье, для других – еще одна щепотка соли на открытую рану.
Я никогда не ходил на площадь. Мама болела и почти никогда не выходила из дома, а без нее идти в такое большое скопление людей мне было нельзя, да и не сильно хотелось. Мы отмечали дома. Я заранее покупал свежее рассыпчатое печенье и пакетированный зеленый чай в единственном продуктовом магазинчике, мы садились за праздничный стол и часы напролет разговаривали, по сути, ни о чем. Но от этих разговоров на сердце всегда становилось легко и… светло. Возможно, это был единственный день в году, когда мы действительно могли ощущать себя нормальной, полноценной семьей, как будто не было ни болезни мамы, ни моих каждодневных дополнительных занятий, ничего, что отдаляло или сковывало бы нас.
Этот, 7-й День окончания строительства, не должен был стать исключением.
Я застилал стол белой кружевной скатертью, когда в дверь позвонили.
– Арима, привет! Амая у себя?
Передо мной в черном праздничном платье, украшенном брошью в виде красного цветка мака, стояла госпожа Франклин.
– Мама в своей комнате, госпожа Франклин, вы пришли праздновать с нами?
Она улыбнулась, присела на колено и нежно погладила меня по моей лохматой черноволосой голове.
– Нет, я хотела поговорить с мамой, а ты пока собирайся.
– Куда?
– Скоро узнаешь.
Госпожа Франклин сняла обувь и быстро, как будто куда-то опаздывала, прошла в мамину комнату. Я еще какое-то время постоял в раздумье, что же мне делать дальше? Госпожа Франклин сказала собираться, но, с другой стороны, я еще не накрыл на стол и не заварил чай… Точно, чай! Заварю-ка я его и принесу маме с госпожой Франклин!
Не прошло и пяти минут, как я уже нес в соседнюю комнату две белые кружки, из которых, медленно извиваясь и принимая различные причудливые формы, поднимались струйки горячего пара.
– Мама, госпожа Франклин, я вам чаю принес!
– Разве миссис Франклин тебе не говорила собираться? И в кого ты такой непослушный растешь… – Мамин голос был необычно холодным. Все мое рвение сразу же куда-то исчезло, и мне ни с того ни с сего захотелось плакать…
– Амая, ну ты чего? Он же о тебе думает! А ты такие вещи говоришь, еще и в праздник…
– Рейчел, он должен был выполнить указания старшего, он их не выполнил. Когда он станет взрослым – мотивы никого интересовать не будут. Ты же сама это знаешь.
– Но вы же семья…
– И именно поэтому моя задача воспитать в нем идеального члена общества. Во всем слушаться старших – одно из самых простых правил, которое нужно соблюдать для достижения цели. Арима, надевай парадную форму, на сборы пять минут. Кружки поставь на тумбочки.
– И все же ты с ним слишком строга…
Последние слова я уже не слышал. Я вылетел из комнаты, тихонько поскуливая и пытаясь втянуть слезы обратно в глаза. Идти мне никуда не хотелось изначально, сейчас тем более, но, судя по всему, придется. Я быстро натянул на себя школьную форму, которая являлась повседневной, ученической и парадной одновременно и вернулся в комнату, ожидая дальнейших указаний.
– Арима, вы с миссис Франклин идете на площадь. Веди себя прилично, во всем слушайся Рейчел.
От этой новости я впал в ступор. С одной стороны, я очень давно хотел побывать на площади в праздник. Ребята из школы рассказывали, что голографическое шоу в прямом смысле этого слова переносило в другой мир, в другое время, в другую вселенную. Я не совсем понимал, что такое «голография», и от этого мне хотелось ее увидеть еще больше. Но, в то же время я не хотел оставлять маму одну, все-таки это один из немногих дней, когда мы можем по-настоящему побыть вместе.
Однако после недавней взбучки задавать лишние вопросы или чему-либо противиться я не решился.
* * *
Мы вышли на улицу, госпожа Франклин крепко, но при этом очень осторожно и нежно держала меня за руку. Куда ни посмотри, были развешены флаги с символикой МАК, а между домами были растянуты различного рода баннеры. Некоторые из них делали сами люди, другие вывешивались по поручению центра, но у всех у них был один посыл: «Народ Хейкии безмерно благодарен МАК и всем странам, принявшим участие в постройке убежищ на зараженных территориях».
Тогда я был еще маленьким и в полной мере не понимал, что это было за заражение и для чего нужно было строить убежища… Лишь спустя пару лет я осознал, какую гигантскую работу проделала МАК для спасения нашего народа.
– Арима, не сердись на нее.
– Вы о чем, госпожа Франклин? – Ее вопрос оторвал меня от прочтения всех попадавшихся на пути вывесок и разглядывания праздничных костюмов идущих рядом с нами людей.
– Я о твоей маме. Она правда заботится о тебе как может и очень любит тебя, просто сейчас она… Сильно переживает, что не сможет быть с тобой рядом.
– Да, нам в школе говорили, что такое возможно.
– Что возможно?
– Что скоро родители уйдут и нам надо будет жить самим.
– Да… хотя я не совсем про это… но да неважно. В общем, не обижайся на нее, хорошо?
– Конечно, я люблю свою маму, я на нее никогда не обижаюсь. А почему вы об этом заговорили? Разве мама делает что-то плохое?
Госпожа Франклин молчала, как будто пыталась найти правильные слова, но у нее раз за разом не получалось.
– Нет, она все делает правильно, просто иногда правильные вещи бывают неправильными, понимаешь?
Я широко открыл глаза и уставился на нее взглядом, полным недоумения.
– Например, сегодня, когда ты принес нам чай, несмотря на то, что ты меня ослушался, мне было очень приятно, так что это хороший поступок. Пока что ты можешь не понимать, но запомни, что правильные поступки не всегда хорошие, как и хорошие поступки не всегда правильные, и если ты хочешь вырасти хорошим человеком, то тебе рано или поздно придется научиться их различать.
Я не могу сказать, что стал понимать, о чем она говорит, но все же в голове эта информация отложилась.
– Только это не значит, что теперь можно не слушаться старших! А то потом твоя мама будет меня сильно ругать.
– Хорошо, госпожа Франклин, буду совершать хорошие поступки и слушаться старших!
Она расплылась в теплой, доброй улыбке.
* * *
Мы дошли до площади, где, казалось, собрались все жители ПУХ-1. На подходе к ней нам дали программку праздника, которую я сразу же принялся внимательно изучать:
«15:00–17:00 – музыкальный концерт
17:00–17:15 – приветственное слово представителей МАК
17:15–18:30 – голографическое шоу
18:30–19:00 – впервые за всю историю праздника с речью выступит Генеральный консул МАК, доктор медицинских наук, герой Великой Войны – Кагаяма Сато».
Часы на куполе показывали 16:57, а значит, мы пришли к самому концу концерта и скоро на сцену должны были подняться работники Центра Управления.
Но мне все это было не особо интересно. Я ждал только одного – голографического шоу, а потому каждая минута тянулась настолько долго, насколько это возможно представить.
Люди в белой парадной форме говорили много, но их речи доходили до меня только отрывками, я слышал что-то о победе, о мире, о преодоленных трудностях, слова были наполнены пафосом и официозом, мне становилось невыносимо скучно.
Я посмотрел на госпожу Франклин. Как оказалось, скучно было не только мне.
– Каждый год одно и то же, но ничего, скоро начнется. – Она легонько приобняла меня за плечо.
Основное освещение выключилось.
На стенах купола начали появляться изображения.
Вернее, поначалу это были лишь струйки дыма или нечто на них очень похожее. Они были разных цветов и со всех сторон окружали толпу людей, собравшихся сегодня на главной площади. Однако постепенно струйки становились все больше и больше. Они клубились, играли разными цветами, от салатового до пурпурного, переплетались и расплетались снова, будто танцевали в неудержимом, неостановимом танце, пока, наконец, не заполнили собой все пространство выше наших голов.
Огромный разноцветный шар поднимался к верху купола убежища. Все начинало обретать форму. Вскоре можно было различить синие моря, зеленые леса, желтые пустыни, коричневые горы. Это была наша планета. Наша планета 50 лет назад.
«Земля. Третья по счету планета Солнечной системы. Согласно научным данным, единственная, населенная разумными существами…»
Голос из динамиков, расположенных вокруг площади, озвучивал всем известные факты. Я это все знал, но на площади было много детей младше меня, для которых эти знания, эта Земля над нами казались чем-то невероятным, почти что сакральным. Я смотрел на маленького мальчика, сидящего на плечах своего отца. Его глаза буквально светились каким-то непонятным, но в то же время отчетливо ощущаемым всем сердцем восторгом и счастьем… Никогда не видел такого взгляда у взрослых, как, впрочем, никогда не вспомню такой взгляд и у себя.
Дальше нам показали Солнце. Огромный, оранжево-красный, бурлящий и кипящий шар. Оно было совсем не похоже на то Солнце, из сказок. Доброе, ласковое, теплое, светлое… От этого Солнца исходила опасность. Казалось, оно готово вот-вот взорваться, оставив от нашего убежища только тлеющие оплавленные куски металла.
– Арима, когда-нибудь ты его увидишь… Оно прекрасно. – Госпожа Франклин рассеянно, нет… скорее, мечтательно смотрела на огромную раскаленную горящую звезду над нами.
Неужели это и было тем, о чем мечтал почти каждый ребенок в ПУХ? Я впервые почувствовал себя не на своем месте. Странное чувство… Но спустя несколько минут мы вернулись на Землю. Все мое недоумение и растерянность улетучились с первыми лучами рассвета…
Вряд ли я увижу в своей жизни что-то красивее… Разве что когда-нибудь я смогу увидеть рассвет вживую. Буквально за несколько секунд я стал частью чего-то большого, чего-то, что тянулось к голограмме у купола, чего-то, что хотело увидеть мир таким, каким он есть.
Вспышка. Огромные черно-оранжевые клубы не то огня, не то дыма устремились вверх. Громкий оглушительный звук пронесся по всему Убежищу. Я читал о таком в учебниках по истории. Так началась война. Война, из-за которой я никогда не увижу рассвет.
Голос диктора перечислял даты, основные события, но мне это все было неинтересно. Очертания одних руин сменялись другими, показывали и последствия извержений вулканов, активизировавшихся вследствие ядерных ударов, и разрушительные, не имеющие аналогов по силе землетрясения, и убийственные, вызывающие холодный ужас цунами. Природа сходила с ума на наших глазах. И виноват был в этом только человек.
Наконец все закончилось. Опустевшая земля. Черные, оплавленные камни. Вокруг никого. Вокруг ничего. Снег… или… пепел?.. Похолодало… Вот она какая, зима…
– Мы не должны забывать, почему мы здесь. Но так же важно помнить, для чего мы здесь.
Освещение вновь включили. Шоу подошло к концу. На сцене стоял человек в парадной форме МАК. Я плохо видел его лицо, все-таки он стоял достаточно далеко, но я четко и ясно его слышал.
– Народ Хейкии совместно с силами МАК смог найти спасение в системе подземных убежищ. Вы все живы, здоровы, сыты, одеты, но жизнь человека не сводится к удовлетворению базовых потребностей. По крайней мере, не должна сводиться. Я не призываю вас выйти на поверхность, мы должны смотреть правде в глаза. Мы не можем этого сделать. Пока что не можем. Мы, люди, смогли разрушить до основания все, чем так дорожили. Но только мы, люди, можем вернуть все то, чего мы лишены из-за человеческой глупости и тщеславия. Только совместным трудом мы можем вернуть нам нашу Землю. Только уважая и поддерживая друг друга, мы можем оставаться людьми. Только так мы имеем шанс на новую, лучшую жизнь. Я не хочу поздравлять вас с «Днем окончания строительства Подземного Убежища Хейкии номер 1». То, что мы вынуждены жить в убежищах под землей, – никакой не праздник. Это шаг назад. Но без этого шага невозможно было бы идти вперед. Я хочу обратиться ко всему народу Хейкии. Хватит сожалеть о прошлом. Мы должны помнить, но не должны жить прошлым. Только от нас зависит светлое будущее человечества, только от нас зависит наше светлое будущее, только от нас зависит светлое будущее наших детей. Так отдадим же все свои силы, сделаем все возможное, чтобы хоть немного приблизить будущее к настоящему! Наша жизнь в наших руках!
По всей площади взорвались громкие, звонкие, продолжительные аплодисменты. Я забыл, как зовут этого человека, но мне тогда показалось, что, несмотря на всю ту уверенность, которую он излучал со сцены, что-то в его словах было не так. Я не мог до конца объяснить или хотя бы понять, что именно… Они были какими-то… пустыми?.. Однако все вокруг меня смотрели на него глазами, переполненными уверенностью, в их взглядах появилась искра, они почувствовали надежду. И это еще больше вводило меня в недоумение.
– Пойдем? – госпожа Франклин ласково посмотрела на меня, в ее глазах застыли слезы, только я не мог понять, слезы ли это радости или печали. Она улыбнулась мне.
– Да, – тихо ответил я.
У самого выхода с площади я еще раз обернулся. Люди разговаривали, смеялись, обнимались… И только один человек выделялся из счастливой толпы. Во всей его фигуре читалась неприкрытая агрессия или же… отчаяние? Человек повернулся.
– Мама?!
– Да, сейчас мы к ней пойдем, – ласково ответила госпожа Франклин.
Человек слился с толпой, а я так и не мог поверить, не мог понять то, что видел. Скорее всего, мне просто показалось.
* * *
– Госпожа Франклин, а можно задать вам вопрос?
– Конечно, задавай.
– А почему мы не можем поставить штуки для голографического шоу дома? Мы бы тогда смогли смотреть на рассвет каждый день, мама была бы счастлива…
– Как бы тебе объяснить… Понимаешь, сегодня ты первый раз был на шоу. Что ты чувствовал?
– Много чего…
– Вот. А если бы ты видел это шоу каждый день, то что бы ты тогда чувствовал?
Я неожиданно для себя понял, о чем она говорила. Делать одно и то же каждый день – это действительно скучно, но все же я не хотел оставлять эту идею.
– А если мы будем смотреть на рассвет не каждый день? Тогда нам никогда не будет скучно.
Госпожа Франклин улыбнулась.
– Если бы люди действительно могли контролировать свои желания, то ты мог бы смотреть на рассвет каждый день вживую, а не на голограмме, но, к сожалению, это невозможно. – Смысл этих слов дойдет до меня нескоро.
– И все-таки я не понимаю…
– Тебе пока что рано понимать. Расскажу тебе о еще одной причине, более понятной, почему ты не можешь поставить у себя голографическую установку дома. Понимаешь, убежище строилось быстро и бюджетно, поэтому наша домашняя электросеть просто не потянет такую нагрузку. По этой же причине мы пока что не можем использовать технологии старого мира, но это даже к лучшему.
– Почему?
– Подрастешь – узнаешь. – Она весело, дразня, подмигнула мне.
* * *
– Арима, останься, пожалуйста, после урока.
Я не знал, зачем я сегодня пошел в школу. Юта не писала, от мамы не было вестей. Я должен был пойти к ней, к ним, в ЦГХ или серую пятиэтажку жилого квартала… Я не могу думать. Мне больно. Я не хочу, чтобы мне было больно. Мне страшно.
Урок закончился. Подающий большие надежды ученик выпускного класса Такута Арима сидел в кабинете классного руководителя с видом безразличным и отстраненным, что было ему совсем не присуще.
– Арима, я слышала, твою мать госпитализировали.
– Так точно, госпожа Ричардсон.
– Ты знал, что это может произойти в любой момент.
– Так точно, госпожа Ричардсон.
– Тебя готовили к этому с первого класса.
– Так точно, госпожа Ричардсон.
– Хватит субординации, мы не на уроке. Скажи, что ты чувствуешь?
Я не знал, что ответить.
– Тебе больно?
– Очень.
– Я дам тебе две недели отпуска, сроки аттестации и защиты доклада также перенесу. Если нужна будет какая-нибудь помощь, пиши мне в любое время, номер пейджера ты знаешь.
– Спасибо, госпожа Ричардсон.
– Прошу, называй меня в личной беседе просто Мэй.
– Хорошо, Мэй.
– Иди, отдохни, приведи свои мысли в порядок, только, пожалуйста, не делай никаких глупостей, все-таки жизнь сегодня не заканчивается.
Я машинально пошел к выходу.
– И еще, Арима, дружеский совет: напиши Юте. Она тоже теряла родителей. Она сможет помочь.
Где-то внутри что-то очень сильно и неприятно кольнуло.
* * *
51234673. Я должен понять, что означают эти цифры. Шел второй день с тех пор, как я остался один. И узнал о… Стоп. Надо привести мысли в порядок. Я должен сделать хоть что-то…
Я начал разгадывать шифр, приписанный к последней записке мамы. Решение нашлось само по себе, непроизвольно. Ответы просто всплывали в моей голове, как будто из ниоткуда, и это меня вполне устраивало.
512346 – типичный шестизначный мебельный артикул. Я видел такой на одном из книжных шкафов. 7 – номер полки. 3 – номер книги.
Джордж Оруэлл «1984». Нельзя сказать, что моя любимая книга, все-таки чересчур мрачная и нереалистичная антиутопия, хотя в ПУХ-1 считается бестселлером и обязательной частью школьной программы. Я взял ее в руки, на 49 странице лежал аккуратно запечатанный конверт. Интересно, как мы производим бумагу, не имея деревьев? Красивая подпись: «Моему сыну, Ариме». Как будто в фильм попал… Надеюсь, там не будет очередного шифра, хотя, нет, надеюсь, что он там будет…
Я думал обо всем, цеплялся за каждую мысль, случайно сгенерированную в моей голове, лишь бы не думать о главном: что стало с мамой и что делать с Ютой.
Медленно вскрыл конверт. Взял в руки лист, полностью исписанный красивым женским, маминым почерком.
Я начал читать.
«Мой милый Арима.
Если ты читаешь это письмо, значит, меня забрали в ЦГХ. Ты знал, что это могло произойти в любой момент, так что прошу тебя, не переживай. К тому же после прочтения этого письма ты узнаешь всю правду, и тебе придется принять серьезное, взрослое решение, что с ней делать.
Я не случайно выбрала как тайник именно эту книжку. Как думаешь, почему она настолько популярна у нас? Ответ прост. Мы сами живем в антиутопии. И самый действенный способ скрыть это – выставить напоказ.
Для начала я хотела бы извиниться перед тобой за то, что столько времени обманывала тебя. Больше никакой лжи. Я не твоя мать. Я воспитывала тебя, и ты стал мне как сын, я полюбила тебя, но с твоей настоящей матерью тебя разлучили, когда тебе было еще меньше года. Ты же знаешь, что люди до трех лет ничего не помнят, и МАК активно этим пользуется. Во время войны меня арестовали за содействие силам врага и в качестве наказания назначили воспитывать ребенка в ПУХ-1. Мне выдали методичку, по которой должно было осуществляться твое воспитание, однако я не смогла воспитать бездушную машину, идеального члена общества, как от меня того требовала МАК. Из-за того, что я не справлялась со своими обязанностями, в ЦУ решили, что от меня больше нет никакого толку и перестали включать в мой ПКПИ витамин D – искусственный заменитель солнечного света, необходимый для выживания под землей.
Да. Нет никакой лучевой болезни. Как нет и никакого заражения. МАК выиграла в войне с Хейкией с помощью электромагнитного, а не ядерного оружия. Хейкийцы же были известны своим умением преобразовывать солнечную энергию буквально во все что угодно. Поэтому Хейкию называли Страной восходящего солнца. Хейкия держалась долго, ее оружия, работающие на солнечной энергии, изрядно потрепали войска МАК. После тяжелой и очень дорогой победы, чтобы навсегда ликвидировать угрозу со стороны Хейкии и прибрать себе наши земли, МАК перевела всех жителей страны в подземные лагеря – ПУХи. Детей до трех лет и их родителей отдельно друг от друга.
МАК, по большому счету, все равно, что будет с нами. «Солнечная болезнь» уже убила примерно половину первоначального населения убежища. Хотя лекарство от нее очень простое – доступ к естественному солнечному свету. Только вот лечить никто никого не будет. ЦГХ проводит опыты над заболевшими, исход которых зачастую один.
Мы все всего лишь узники тюрьмы под названием ПУХ-1, ты должен это понять. Не доверяй никому. Знаешь, как миссис Франклин получила такую престижную должность? Я рассказывала тебе красивую историю о трудолюбии и целеустремленности, хотя на самом деле она просто согласилась быть «пишущими ушами», осведомителем ЦУ. Через торговый квартал, так или иначе, проходят все, поэтому, чтобы контролировать жизнь общества, Управление назначает продавцами торгового квартала только тех, кто согласится на установку чипа прослушивания и передачи данных в Центр. Я не согласилась. Я не смогла быть машиной для слежки за людьми.
Никогда не верь ни единому слову миссис Ричардсон. Помимо слежки за учениками, в ее задачи дополнительно входит воспитание подрастающего поколения в соответствии с целями и задачами МАК, а значит, воспитание машинок, рабов победителей, чем она успешно и занимается. Ей все равно, что будет с тобой, с Ютой, ей главное – воспитать системное поколение, безукоризненно выполнить свою мерзкую и бесчеловечную работу.
Юта – одна из двух людей во всем убежище, которым ты можешь верить. Я знаю, что у нее «солнечная болезнь». Я заметила это, когда она была у нас в гостях неделю назад. Тогда же я и рассказала ей все, о чем написала тебе сейчас. Я хотела дать ей надежду. Я попросила ее ничего тебе не говорить, я хотела тебя подвести ко всему постепенно, подготовить, а не вываливать все и сразу, как сейчас. Но, к сожалению, не успела.
Теперь, когда ты обо всем знаешь, ты должен понять, что единственный способ спасти Юту – выбраться из убежища к солнечному свету. Это будет непросто, но тебе может помочь Рюу Хирото. Он живет в соседнем с Ютой доме, она его знает.
Если ты мне веришь, то, пожалуйста, не бросай Юту. Найди Рюу, вместе вы сможете спасти ее. Может быть, с твоими способностями вы сможете спасти и всех.
Я всегда буду любить тебя.
P.S.: Мне правда очень жаль, что я не говорила тебе этих слов раньше. Да, я не твоя родная мать, у нас были размолвки, как и в любой нормальной семье, но я правда очень и очень люблю тебя. Я поступаю жестоко, обрушивая все это на тебя, прости. Времени больше нет. Как бы я хотела сказать, что мы сможем увидеться, выпить чаю с фирменными булочками с корицей, поговорить обо всем на свете, но, к сожалению, это была бы не более чем еще одна, пусть и сладкая, ложь. Что бы ни произошло, для меня ты всегда будешь моим единственным Аримой, и я всегда-всегда буду любить тебя, и это правда.
Береги себя,Твоя мама»
Я прочитал это один раз. Потом второй. Потом третий…
