Kitabı oku: «Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1», sayfa 26

Yazı tipi:

– Я видел на своем веку слишком много для того, чтобы не знать, насколько женская впечатлительность может быть иногда ценнее логического размышления. И это письмо, конечно, служит важным подтверждением вашего мнения. Но если ваш муж и в состоянии писать письма, то отчего он не с вами?

– Не знаю и не могу придумать.

– В понедельник, при отъезде, он не говорил ничего особенного?

– Нет.

– Вы очень удивились, увидя его на Суондем-лейн?

– Очень.

– Окно было открыто?

– Да.

– Так что он мог крикнуть вам?

– Да, мог.

– А между тем, насколько я помню, у него вырвалось только какое-то бессвязное восклицание?

– Да.

– Вы подумали, что он зовет на помощь?

– Да. Он взмахнул руками.

– Но, может быть, это был возглас удивления. Он мог всплеснуть руками от изумления, неожиданно увидев вас.

– Это возможно.

– Вам показалось, что его оттащили от окна?

– Он исчез так внезапно…

– Может быть, он просто отскочил от окна. Вы не видели, чтобы в комнате был еще кто-нибудь?

– Нет, но ведь отвратительный нищий признался, что был там, а малаец стоял внизу лестницы.

– Совершенно верно. Насколько вы могли разглядеть, ваш муж был одет как всегда?

– Да, но без воротничка и галстука. Я ясно видела, что шея у него была обнажена.

– Говорил он когда-нибудь с вами о Соундем-лейн?

– Никогда.

– Не было ли признаков, указывавших на то, что он курил опиум?

– Не было.

– Благодарю вас, миссис Сент-Клер. Это главные вопросы, требовавшие выяснения. Теперь мы поужинаем и затем удалимся в свои комнаты, так как завтра нам, быть может, предстоит много работы.

Нам была отведена большая комната с двумя кроватями. Я тотчас же разделся, чтобы заснуть, так как устал от вечерних приключений. Что же касается Шерлока Холмса, то когда у него бывало какое-нибудь загадочное дело, он мог не спать целыми сутками и даже неделями, обдумывая загадку, сопоставляя факты, обсуждая их со всех сторон и взвешивая данные. Я сейчас же понял, что и теперь он намеревается просидеть всю ночь. Он снял сюртук и жилет, надел синий халат и принялся ходить по комнате, собирая подушки с постели, диванов и кресел. С помощью этих подушек он устроил себе нечто вроде восточного дивана, сел на него, поджав ноги, и поставил перед собой пачку табаку и коробочку спичек.

При слабом свете лампы я видел его сидящим со старой глиняной трубкой во рту, с глазами, рассеянно устремленными в потолок, окруженным облаками голубого дыма, безмолвным, неподвижным. Свет лампы падал на его резко обозначенные черты. Таким я оставил его, засыпая, и таким же нашел, когда проснулся от вырвавшегося у него восклицания. Лучи летнего солнца заливали комнату. Холмс сидел по-прежнему, с дымящейся трубкой во рту. В комнате стоял густой табачный дым, но от кучи табака, виденной мною вечером, ничего не осталось.

– Проснулись, Ватсон? – спросил он.

– Да.

– Хотите прокатиться?

– С удовольствием.

– Ну, так одевайтесь. В доме еще все спят, но я знаю, где живет конюх, и нам скоро подадут экипаж.

Он усмехался, глаза его блестели. Это был совсем иной человек, чем тот мрачный мыслитель, с которым я расстался вечером.

Одеваясь, я взглянул на часы и нисколько не удивился, что в доме все спали: было только двадцать пять минут четвертого. Я только что оделся, как Холмс пришел сказать, что лошадь уже запрягают.

– Хочу испытать одну из своих теорий, – сказал он, надевая сапоги. – Знаете ли вы, Ватсон, что пред вами в настоящее время один из величайших дураков в Европе. Стоило бы задать мне хорошую встряску. Но теперь, кажется, ключ к загадке найден.

– А где он? – улыбаясь, спросил я.

– В ванне, – ответил он. – О, я вовсе не шучу, – прибавил он, заметив мой недоверчивый взгляд. – Я только что был там, нашел ключ и положил в кожаный саквояж. Поедем, мой милый, и посмотрим, подойдет ли он к замку.

Мы тихонько спустились с лестницы и вышли во двор, залитый солнечным светом. Тут нас ожидал экипаж с лошадью, которую держал под уздцы полуодетый конюх. Мы вскочили в экипаж и быстро поехали в Лондон.

Несколько телег, нагруженных овощами, тянулись по дороге к столице, но в особняках царило полное безмолвие: все обитатели покоились в глубоком сне.

– В некоторых отношениях замечательный случай, – проговорил Холмс, пуская лошадь в галоп. – Сознаюсь, что я был слеп, как крот, но лучше научиться уму-разуму хотя бы поздно, чем никогда.

Когда мы въехали в город со стороны Суррея, там все еще спало; лишь изредка заспанные лица людей, привыкших вставать рано, виднелись в окнах. Мы проехали по Веллингтон-стрит и, круто повернув направо, очутились на Боу-стрит. Шерлока Холмса хорошо знали в полицейском управлении, и два констебля, стоявшие у подъезда, отдали ему честь. Один из них взял под уздцы лошадь, другой повел нас внутрь.

– Кто дежурный? – спросил Холмс.

– Инспектор Брэд-стрит, сэр.

Из устланного каменными плитами коридора навстречу нам вышел высокий полный полицейский в форменной фуражке и тужурке.

– Мне нужно сказать вам несколько слов, Брэд-стрит.

– Пожалуйста, мистер Холмс. Войдите в мою комнату.

Мы вошли в небольшую комнату. На столе лежала громадная книга для записей, а на стене висел телефон. Инспектор сел за стол.

– Чем могу служить, мистер Холмс?

– Я хочу узнать о нищем Буне, который замешан в деле исчезновения мистера Невилла Сент-Клера, из Ли.

– Да. Его привезли сюда для снятия допроса.

– Слышал. Он здесь и теперь?

– В камере.

– Спокойный малый?

– О, да, совершенно. Но грязен поразительно.

– Грязен?

– Да. Еле-еле заставили его вымыть руки, а лицо у него черно, как у трубочиста. Ну, когда окончится следствие, мы уже посадим его в ванну. Если бы вы его видели, то наверно согласились бы со мной, что ему нужна ванна.

– Мне бы очень хотелось повидать его.

– В самом деле? Так ведь это очень легко устроить. Пойдемте со мной. Саквояж можете оставить здесь.

– Нет, я возьму его с собой.

– Отлично. Пожалуйте сюда.

Он провел нас по коридору, открыл запертую дверь и спустился по винтовой лестнице. Мы очутились в коридоре с выкрашенными белой краской стенами и рядом дверей по обе стороны.

– Третья дверь направо, – сказал инспектор. – Вот здесь!

Он отодвинул дощечку в верхней части двери и заглянул в отверстие.

– Он спит, – сказал он. – Вы можете хорошо рассмотреть его теперь.

Мы оба приложились к окошку. Арестант лежал лицом к нам. Он крепко спал и дышал медленно и тяжело. Это был человек среднего роста, одетый, как и подобало, в грубую одежду; сквозь прорехи его изодранного сюртука проглядывала цветная рубашка. Он был действительно ужасно грязен и к тому же отталкивающе безобразен. Широкий шрам шел от глаза до подбородка, захватывал верхнюю часть губы так, что обнажал три зуба; масса ярко-рыжих волос обрамляла лоб и спускалась на глаза.

– Красавец, не правда ли? – сказал инспектор.

– Несомненно, ему следует умыться, – заметил Холмс. – Я предполагал это, и потому позволил себе принести все необходимое для мытья.

Говоря это, он раскрыл свой саквояж и, к великому моему удивлению, вынул оттуда большую губку.

– Хи-хи! И комик же вы! – со смехом проговорил инспектор.

– Если вы будете так добры, откроете тихонько дверь, то мы скоро придадим ему гораздо более приличный вид.

– Пожалуй! – сказал инспектор. – Во всяком случае, он не делает чести тюрьме на Боу-стрит.

Он повернул ключ, и мы тихо вошли в камеру. Арестант шевельнулся, но сейчас же погрузился в глубокий сон. Холмс подошел к рукомойнику, намочил губку и два раза сильно провел ею по лицу арестанта.

– Позвольте вам представить мистера Невилла Сент-Клера из Ли в графстве Кент! – крикнул он.

Никогда в жизни не приходилось мне видеть ничего подобного. Безобразная маска спала под губкой с лица арестанта, как древесная кора. Пропал грубый темный цвет кожи! Пропал ужасный шрам и изуродованная губа, придававшая такое отталкивающее выражение этому лицу. Лохматые рыжие волосы исчезли от одного взмаха руки Холмса – и перед нами, на постели, очутился изящный человек с бледным печальным лицом, черными волосами, нежной кожей. Он протирал глаза и в недоумении оглядывался вокруг, еще не очнувшись от сна. Внезапно он понял все и с криком отчаяния зарылся головой в подушку.

– Боже мой! – вскрикнул инспектор. – Ведь это действительно тот, кого разыскивают. Я знаю это по фотографической карточке.

Арестант поднял голову с видом человека, решившегося отдаться на волю судьбы.

– Ну, хорошо, – проговорил он. – В чем же меня обвиняют?

– В убийстве мистера Невилла Сент… Ну, нельзя же вас судить за это, – с усмешкой проговорил инспектор, – в крайнем случае, вас можно только обвинить в покушении на самоубийство. Двадцать семь лет служу в полиции, но не помню подобного рода дела.

– Если я – Невилл Сент-Клер, то, очевидно, не может быть и разговора о преступлении, и я незаконно посажен в тюрьму.

– Преступления нет, но совершена большая ошибка, – сказал Холмс. – Вам следовало бы довериться жене.

– Дело не в жене, а в детях, – простонал арестант. – Я не хотел, чтобы им было стыдно за отца. Боже мой, Боже мой! Какой позор! Что делать мне?..

Шерлок Холмс присел к нему на кровать и ласково погладил его по плечу.

– Если вы предоставите суду разъяснить ваше дело, то, конечно, оно не может избежать огласки, – проговорил он. – Но если вам удастся убедить полицию, что вас нельзя привлечь к ответственности, то не думаю, чтобы газеты заговорили о вашем деле. Инспектор Брэд-стрит может записать ваши показания и передать их надлежащим властям. Таким образом, дело не дойдет до суда.

– Да благословит вас Бог! – страстно вскрикнул арестант. – Я охотнее перенес бы заточение, даже смертную казнь, лишь бы не опозорить детей раскрытием моей тайны. Вы первые услышите мою историю. Мой отец был школьным учителем в Честерфилде. Я получил превосходное образование, в молодости много путешествовал, пристрастился к сцене, сделался актером и, наконец, сотрудником одной из лондонских вечерних газет. Однажды моему издателю вздумалось напечатать ряд статей о нищенстве в столице, и я предложил ему свои услуги. С этого и начались все мои приключения. Чтобы хорошенько ознакомиться с делом и писать статьи, я оделся нищим-любителем. Будучи актером, я, конечно, изучал грим и славился своим искусством в этом отношении. Теперь это уменье пригодилось мне. Я загримировал себе лицо, придав как можно более жалкий вид, сделал большой шрам и с помощью пластыря телесного цвета изуродовал губу, приподняв ее с одной стороны. Затем, надев на голову рыжий парик и облекшись в подходящую одежду, я стал на самом оживленном месте Сити и принялся продавать спички, в действительности же просил милостыню. Когда я вернулся домой вечером, после семичасовой «работы», то, к великому своему удивлению, увидел, что набрал двадцать шесть шиллингов и четыре пенса.

Скотланд-Ярд

Лондонский полицейский конца XIX в.

Лондонская полиция была основана в 1829 году, и ее штаб-квартира получила название Скотланд-Ярд (Скотленд-Ярд), то есть – Шотландский двор. Полиция Лондона не имела никакого отношения ни к Шотландии, ни к королевскому двору. Считается, что название пошло от первоначального расположения штаб-квартиры, окна которой выходили во двор резиденции, принадлежавшей в Средние века шотландской королевской семье.
Скотланд-Ярд появился после принятия парламентского акта, инициатором которого был министр внутренних дел Роберт Пил. С тех пор лондонских полицейских стали называть «бобби» – сокращение от имени Роберт. Со временем полиция доказала свою эффективность в наведении порядка на улицах английской столицы. Уровень преступности с ее помощью был значительно снижен. Зародилась криминалистика. Нужен был супергерой, благородный рыцарь, способный вырвать криминальное сердце из груди города. И он появился… Шерлок Холмс.

Лондонский полицейский 1850-х годов

Чтобы сгладить враждебное отношение лондонцев к своей полиции, руководство Скотланд-Ярда придумало для констеблей и сержантов полиции форму, которая имитировала костюм джентльмена: синий однобортный фрак с восемью позолоченными пуговицами и синие (летом белые) брюки. Голову полицейского венчал цилиндр, в руке он держал короткую дубинку.
В 1864 году вместо фрака был введен однобортный мундир с армейским воротником-стойкой и с теми же восемью пуговицами. На воротнике желтой и белой краской наносили номер дивизиона и личный номер владельца мундира. Скрывать номер от глаз прохожих не разрешалось. Позже место цилиндра занял высокий шлем военного образца. Снимать его, стоя на посту, было строго запрещено. В таком виде полицейская форма просуществовала до конца викторианской эпохи.

Я написал статьи и забыл обо всем до тех пор, пока мне не предъявили векселя, по которому я поручился уплатить за приятеля 25 фунтов. Я положительно не знал, откуда добыть деньги. Внезапная идея вдруг осенила меня. Я попросил редактора отпустить меня на две недели и провел это время, выпрашивал милостыню в Сити. Через десять дней я уплатил мой долг.

Вы можете себе представить, как трудно было работать за два фунта в неделю, когда можно достать столько же в день! Надо было лишь раскрасить лицо, положить на землю шапку и сидеть смирно. Долго длилась борьба между гордостью и стремлением к легкой наживе. Наконец последнее одержало верх, и я стал сидеть изо дня в день на своем излюбленном местечке, вызывая сожаление моим ужасным видом и набивая карманы медяками. Только один человек знал мою тайну – это хозяин притона, в котором я жил и откуда выходил по утрам в виде жалкого нищего, а по вечерам – хорошо одетым джентльменом. Я хорошо платил хозяину-малайцу за комнату и потому знал, что он сохранит мою тайну.

Скоро у меня оказалось много денег. Конечно, не всякий нищий в Лондоне может зарабатывать по семисот фунтов в год и даже более. Я обладал особыми преимуществом и умел остроумно отвечать на всякое, мимоходом сделанное замечание, так что стал своего рода известностью в Сити… Целый день в мою шапку сыпались пенсы, и я считал очень плохим тот день, в который не набирал двух фунтов.

Я богател, стал честолюбивым, нанял себе дом за городом и, наконец, женился. Никто не знал, чем я занимался. Жена знала только, что у меня есть какие-то дела в Сити, но не подозревала, какие.

В прошлый понедельник я переодевался в своей комнате и, взглянув в окно, к величайшему удивлению и ужасу увидел жену, стоявшую на улице и пристально смотревшую на меня. Я вскрикнул от изумления, закрыл лицо руками и выбежал к моему поверенному-малайцу. Я умолял его не пускать никого ко мне. Снизу до меня доносился голос жены, но я знал, что ее не допустят ко мне. Я быстро сбросил сюртук, надел свое нищенское рубище, разрисовал себе лицо и натянул парик. Даже глаз жены не мог бы признать меня в этом виде. Но вдруг я вспомнил, что при обыске комнаты платье может выдать меня. Я раскрыл окно, причем нечаянно задел палец, и ранка от пореза, сделанного утром, раскрылась. Потом я схватил сюртук с карманами, полными медяками, которые я переложил из мешка, и выбросил его из окна. Он исчез в Темзе. Я хотел швырнуть туда же и остальную одежду, но в эту минуту в комнату вбежали констебли, и через несколько мгновений – должен признаться, к немалому моему облегчению, – я был арестован не как Невилл Сент-Клер, а как его убийца.

Больше мне нечего прибавить. Я решился скрывать как можно дольше мое настоящее имя и положение и потому не хотел мыться. Зная, что жена будет страшно тревожиться обо мне, я украдкой от полицейских снял с пальца кольцо и передал его малайцу вместе с наскоро написанной запиской, в которой я писал ей, что мне не угрожает никакая опасность.

– Она только вчера получила эту записку, – сказал Холмс.

– Боже мой! Какую неделю провела она!

– За малайцем следила полиция, – заметил инспектор Брэд-стрит, – и потому вполне понятно, что он не мог переслать письма. Вероятно, он передал его кому-нибудь из своих посетителей-матросов, а тот забыл о письме и отправил его только через несколько дней.

– Совершенно верно, – сказал Шерлок Холмс, одобрительно покачивая головой. – Но неужели вас никогда не судили за собирание милостыни? – прибавил он, обращаясь к Сент-Клеру.

– Много раз, но что значил для меня штраф.

– Теперь вам придется прекратить это ремесло, – сказал Брэд-стрит. – Если вы желаете, чтобы полиция замяла это дело, то Хью Буи должен перестать существовать на свете.

– Я уже дал себе торжественную клятву.

– В таком случае, я думаю, все будет забыто. Но если возвратитесь к прежнему ремеслу, дело выйдет наружу. Очень благодарен вам за выяснение этого случая, мистер Холмс. Хотел бы я знать, как вы достигаете подобного рода результатов?

– В данном случае я достиг разъяснения тайны, посидев на пяти подушках и выкурив пачку табаку… Я думаю, Ватсон, что если мы сейчас поедем на Бейкер-стрит, то поспеем как раз к завтраку.

История голубого алмаза

На второй день Рождества я зашел поздравить моего друга Шерлока Холмса. Он лежал в ярко-красном халате на софе, курил трубку, весь закрытый целой кучей утренних газет. Рядом с софой стоял деревянный стул, на спинке которого была повешена грязная, оборванная шляпа. Увеличительное стекло и щипчики на стуле указывали на то, что Шерлок Холмс рассматривал шляпу.

– Ты занят? – сказал я. – Я, может быть, тебе помешаю?

– Вовсе нет, напротив, мне очень приятно поговорить со своим добрым знакомым о результатах моего исследования. Это совершенно обыденный предмет, – при этом он указал на старую шляпу, – но дальнейшие обстоятельства, связанные с ним, небезынтересны, даже, некоторым образом, поучительны.

Я сел к камину и начал себе греть руки, так как на дворе было очень холодно и окна были покрыты толстой ледяной корой.

– Наверное, с этой вещью связана какая-нибудь преступная история, и она является для тебя исходной точкой для раскрытия преступления и наказания преступников?

– Нет, нет, о преступлении тут нет и речи, – ответил со смехом Холмс. – Мы имеем дело с незначительным происшествием, скрывающим за собой, вероятно, что-нибудь очень интересное. Ты знаешь комиссионера Петерсона?

– Да.

– Этот трофей принадлежит ему.

– Это его шляпа?

– Нет, он ее нашел. Собственник ее неизвестен. Я теперь попрошу тебя видеть в этой вещи не старую выцветшую шляпу, а пробный камень для нашей дальновидности. Слушай, каким образом все это произошло. В первый день Рождества, около четырех часов утра Петерсон, – ты знаешь, он очень приличный человек, – возвращался из гостей домой, причем шел по улице Тоттенгам. Впереди него шел, как он рассмотрел при свете газовых фонарей, пошатываясь, высокий человек, несший на плече белого гуся. На углу улицы Гудж он вступил в ссору с двумя уличными мальчишками. Один из них сбил с него шляпу, после чего он поднял свою палку для защиты и при этом разбил магазинное окно. Петерсон поспешил к нему на помощь, но он, вероятно испугавшись бежавшего к нему комиссионера, форма которого похожа на полицейскую форму, бросил гуся и пустился бежать. Мальчишки последовали его примеру, так что на поле сражения остался один Петерсон, причем ему в добычу достался рождественский гусь и помятая старая шляпа.

– Которую он, конечно, вернул собственнику?

– Мой дорогой, вот в этом-то и загадка. Правда, к левой ноге гуся была прикреплена карточка, на которой было написано «Для м-ра Генри Бейкера», и на подкладке шляпы стояли инициалы Г. Б., но так как в Лондоне несколько тысяч Бейкеров, и несколько сотен Генри Бейкеров, то нелегко найти собственника этих вещей.

– Что же сделал Петерсон?

– Он передал мне шляпу и гуся, так как он знает, что я интересуюсь самыми незначительными загадочными случаями. Гуся я сохранил до сегодняшнего утра, но заметил, что, несмотря на холод, он скоро начнет портиться. Поэтому я отдал его Петерсону, а шляпу оставил у себя.

– Собственник ее не заявлял о себе?

– Нет.

– Каким путем можешь ты вывести заключение о его личности?

– Вот моя лупа, посмотри-ка сам, что тебе скажет шляпа о личности человека, обладавшего ею.

Я взял в руки старую измятую шляпу и начал ее рассматривать. Это была обыкновенная черная круглая шляпа на красной шелковой подкладке, теперь уже выцветшей. Фамилии фабриканта на ней не было, и, как совершенно верно заметил Холмс, на ней нацарапаны были инициалы «Г. Б.». На борту было отверстие для резинового шнура, самый шнурок отсутствовал. Шляпа была покрыта пылью и запачкана в нескольких местах. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что пятна старались скрыть, и что они были замазаны чернилами.

– Я ничего не замечаю, – сказал я, возвращая шляпу моему другу.

– Напротив, Ватсон, ты замечаешь, но не можешь вывести заключение.

– В таком случае, скажи, пожалуйста, что ты можешь заключить по этой шляпе?

Он взял ее в руки и стал рассматривать.

– Можно установить вполне определенно два факта и предположить с большей или меньшей вероятностью два другие факта. Сразу видно, что обладатель этой шляпы очень умный человек, и что он в течение трех последних лет находился в благоприятных материальных обстоятельствах, хотя за последнее время они ухудшились. Раньше он обращал большое внимание на свою наружность, теперь же с некоторого времени он морально расстроен и ввиду этого предается пьянству, а может быть также ввиду того, что жена его больше к нему любви не чувствует.

– Но, дорогой Холмс…

– Тем не менее, он еще сохранил долю уважения к самому себе. Он ведет сидячий образ жизни, редко выходит на улицу, не привык к движению. Он средних лет, у него волосы с проседью, он недавно их стриг и мажет их помадой. Вот факты, которые можно вывести вполне определенно.

– Ты, конечно, шутишь, Холмс?

– Нисколько. Неужели ты не можешь понять, каким путем я дошел до этих предположений?

– Я, без сомнения, очень глуп, так как я положительно ничего не понимаю. Например, из чего ты заключил, что обладатель этой шляпы очень умный человек?

Вместо ответа Холмс одел шляпу, которая покрыла чуть ли не всю его голову.

– У кого такая большая голова, тот, несомненно, умен.

– Ну, а его материальные обстоятельства?

– Этой шляпе три года – это видно по фасону. Шляпа эта первого сорта, взгляни только на шелковую ленту и подкладку. Если этот человек три года тому назад был в состоянии покупать такую дорогую шляпу, и с того времени не приобретал себе новой, значит, материальные обстоятельства его пошатнулись.

– Ну, ладно, это достаточно ясно. Но из чего ты заключил, что он раньше обращал внимание на свою наружность, а теперь опустился?

Холмс засмеялся.

– Он приделал к шляпе резиновый шнурок, так как шляпы продают без шнурка, но затем, когда он оборвался, он не дал себе труда пришить новый. С другой стороны, он старался замазать пятна чернилами, что указывает на то, что он не потерял к себе всякое уважение.

– Против этого ничего нельзя возразить.

– Остальные пункты, а именно то, что он средних лет, что волосы у него с проседью, что он их недавно стриг, что он мажет их помадой, можно установить при рассмотрении подкладки. В лупу видно массу остриженных волосков, пахнущих помадой. Пыль, покрывающая шляпу, не уличная, а комнатная пыль, что доказывает, что шляпа большей частью висит дома, а следы пота указывают с достоверностью на то, что этот человек не привык много ходить.

– Но его жена? Ты ведь говорил, что она его больше не любит.

– Шляпу эту уже давно не чистили, значит, о нем не заботятся.

– Но он, может быть, холостяк.

– Нет, он нес гуся домой, значит, дома была жена и…

Холмс хотел продолжать, как вдруг дверь распахнулась, и вбежал весь раскрасневшийся Петерсон, видимо, сильно взволнованный.

– Гусь, мистер Холмс, гусь! – пролепетал он.

– Ну? Что с ним? Он ожил и вылетел в окно? – Холмс повернулся на софе, чтобы лучше рассмотреть его лицо.

– Посмотрите, вот что нашла моя жена в его в зобу!

При этом он протянул ладонь, на которой лежал чудный, блестящий голубой камень такой чистой воды, что он сиял как бы электрическим светом. Холмс вскочил.

– Вы нашли целое сокровище, Петерсон! Я полагаю, вы знаете, что вы нашли?

– Брильянт! Драгоценный камень!

– Не драгоценный, а самый драгоценный камень…

– Неужели это голубой алмаз графини Моркар? – воскликнул я.

– Конечно, это он! Я отлично знаю, как он выглядит, так как каждый день о нем пишут в «Таймс». Ценность его колоссальна. Тысяча фунтов стерлингов вознаграждения, предназначенных возвратившему этот брильянт его владелице, не представляет и двадцатой части его ценности.

– Тысяча фунтов! Всемогущий Боже!

Петерсон опустился на стул и уставился на нас.

– Если я не ошибаюсь, кража эта была совершена в «Космополитен отеле», – заметил я.

– Совершенно верно, двадцать второго декабря, пять дней тому назад. Да вот подробности.

Он отыскал номер газеты и громко прочел:

«КРАЖА В «КОСМОПОЛИТЕН ОТЕЛЕ»
Жестянщик Джон Горнер, 26 лет, обвиняется в том, что 22 украл из шкатулки графини Моркар драгоценный камень, известный под названием «Голубой алмаз». Джеймс Ридер, главный лакей гостиницы, заявил, что он вместе с Горнером 22-го числа был в туалетном кабинете графини, где нужно было поправить каминную решетку. Через некоторое время его вызвали по делу, а когда же он вернулся в кабинет, то Горнера там уже не было, письменный стол оказался взломанным, и находившийся в нем ящичек, в котором находились драгоценности графини, оказался пустым. Ридер тотчас же поднял тревогу, и Горнера арестовали в тот же вечер, но у него не нашли камня. Полицейский инспектор Брэд-стрит, арестовавший Горнера, заявил, что он отчаянно защищался и уверял в своей невинности. Так как Горнер уже раз был осужден за кражу, то следователь направил его дело в суд, где оно будет разбираться присяжными заседателями. Горнер, выказывавший сильное волнение во время следствия, при объявлении резолюции следователя упал в обморок, так что его вынесли из залы».

– Теперь наша задача состоит в том, чтоб найти нить, ведущую от взломанной шкатулки к гусиному зобу. Поэтому мы должны теперь определить роль, которую играл Генри Бейкер в этой таинственной истории. Попробуем самое простое средство и дадим объявление в газеты. Например, такое: «Найдены на углу Гудж-стрит гусь и черная мягкая шляпа. Мистер Генри Бейкер может получить эти вещи сегодня вечером в половине седьмого в доме номер 221 по улице Бейкер». Это коротко и ясно.

– Но попадется ли ему на глаза это объявление?

– Он, наверное, внимательно будет читать газеты, так как это для него немаловажная потеря. Сбегайте-ка, Петерсон, в газетную контору и сдайте это объявление во все вечерние газеты. Затем на обратном пути купите гуся. Мы должны его отдать вместо того гуся, который жарится теперь у вас на кухне.

Когда Петерсон ушел, Холмс взял камень и поднес его к огню.

– Прелестная вещь! Хотя этому камню всего двадцать лет, за ним есть очень печальные истории, два убийства, одно самоубийство и несколько краж. Я его спрячу и напишу графине, что алмаз у нас.

– Считаешь Горнера невинным?

– Не могу этого сказать. Всего вероятнее, что Генри Бейкер, который не знал ценности гуся, тут совершенно не причем. Я это установлю только тогда, когда мы получим ответ на наше объявление.

Я распрощался с ним, и мы условились, что зайду к шести часам вечера после обхода моих пациентов. Я немного запоздал, и была половина седьмого, когда я подходил к дому Холмса. У дома стоял какой-то высокого роста человек в шотландской шапке. Когда отворили входную дверь, мы оба одновременно вошли в комнату Холмса.

– Вы, вероятно, мистер Генри Бейкер? – проговорил Шерлок с необычайной любезностью. – Садитесь, пожалуйста, к камину, мистер Бейкер. Сегодня холодный день, и мне кажется, что вы жару переносите легче холода… А, Ватсон, ты как раз пришел вовремя… Это ваша шляпа, мистер Бейкер?

– Да, несомненно, это моя шляпа.

Бейкер был высокого роста, широкоплечий мужчина. Легкая краснота носа и щек и дрожание рук доказывали справедливость предположения относительно его пристрастия к вину. Его сальный черный сюртук был застегнут доверху, и воротник его был приподнят. Манжет на нем не было, и не было видно следов рубашки. Он говорил медленно, видимо, обдумывая слова, и производил впечатление образованного, но впавшего в бедность человека.

– Мы несколько дней держали у себя вещи, – проговорил Холмс. – Так как думали, что вы заявите о себе.

Посетитель смущенно рассмеялся.

– Я был уверен, что мальчишки стащили и гуся, и шляпу, и не хотел… и признаться откровенно, не мог рисковать деньгами на объявление.

– Я вас понимаю. Что касается гуся, то мы его съели.

– Съели? – при этом он в волнении приподнялся.

– Да, ведь он скоро испортился бы. Но я думаю, что вот этот гусь, такой же свежий и жирный, вполне вас удовлетворит.

– О да, конечно! – ответил со вздохом облегчения мистер Бейкер.

– Конечно, мы сохранили перья, ноги, голову вашего гуся, и если вы желаете…

Бейкер расхохотался.

– Что я буду с ними делать? Нет, с вашего позволения я обращу все свое внимание на этот превосходный экземпляр.

Холмс бросил на меня взгляд и при этом едва заметно пожал плечами.

– Вот ваша шляпа и гусь. Не можете ли вы мне сказать, где вы достали этого гуся? Мне никогда не приходилось видеть такой чудной птицы.

– Видите ли, – ответил Бейкер, поднявшись и взяв под мышку гуся. – Я обычный клиент трактира «Альфа», у музея. В этом году наш славный хозяин Виндигер ввел такое нововведение, что при уплате нескольких пенсов в неделю каждый из постоянных гостей получает к Рождеству гуся. Я аккуратно производил свои взносы, а остальное вы сами знаете. Я очень рад, что нашел свою шляпу, ибо шотландская шапка моим годам совсем не подходит.

С комической важностью нахлобучил он свою шляпу, сделал нам торжественный поклон и удалился.

– Ясно, что он тут не причем, – проговорил Холмс, притворив за ним дверь. – Ты голоден, Ватсон?

– Не очень.

– В таком случае, я тебе предлагаю отложить ужин. А теперь направимся по свежим следам.

– Ладно.

Вечер был очень холодный. Через четверть часа мы были в трактирчике «Альфа». Холмс заказал две кружки пива и обратился к краснощекому хозяину.

– Если ваше пиво так же вкусно, как и ваши гуси, то оно должно быть превосходно.

– Мои гуси? – хозяин был, видимо, удивлен.

– Да. Полчаса тому назад я говорил с мистером Генри Бейкером, который принадлежит к вашему «гусиному клубу».

– Ах, да, теперь я понимаю. Но это были не мои гуси.

– А чьи же?

– Я купил две дюжины у Брекенриджа, в Ковент-Гарден.