Kitabı oku: «Лоскутки Эверетта, или Заблудившиеся дети», sayfa 3

Я повернулся к окну. Шторы были плотно задернуты. Что сейчас: утро, полдень, вечер? По привычке протянул руку к будильнику, чтобы узнать который час. Будильника на месте не оказалось. И тут только я осознал, что нахожусь в своем кабинете.

Приподнялся, оглянулся. Никого. Опустил ноги на пол. Бр-р-р. Стряхнул остатки сна, где я летел-не летел, а падал куда-то вниз. Куда? Откуда?

Встал. Подошел к окну, раздвинул шторы. В глаза ударил яркий свет до зажмурения.

«Юлька беременная. Замуж вышла. Тихо-то как. Где все? Неужели все спят?» – проплыло в голове.

30. Я приоткрыл дверь в зал и увидел, как «мои» сидят за столом и разговаривают шепотом. Вениамин тоже сидел, но молчал. Открыл дверь шире.

– А чего так тихо разговариваете? – негромко спросил я, высунув голову.

Все обернулись разом в мою сторону, а потом… загоготали.

– Отец, ты бы как-то… а то… – сказала мне Ирина, продолжая смеяться.

– А-а, ну, да, – опомнился я и прикрыл за собой дверь.

Голоса стали громче и оживленнее. Минут пять приводил себя в порядок. Вышел в зал.

– Который час? – спросил я.

– Четыре, в смысле, шестнадцать ноль-ноль, – подмигнула мне дочь.

– Вот это я оттянулся, – усмехнулся я.

– Мы вот тоже завтрак с обедом совмещаем, – кивнул мне Даниилыч, приглашая к столу.

– Я сейчас, только в ванную сбегаю.

– Думаю, не помешает. Только быстренько, как снежком когда-то, помнишь?

31. Я елозил зубной щеткой и смотрел на свое отражение в зеркале с полным ртом белой пены. И тут как шандарахнет:

– Артем! – стукнул я себя по лбу. – Я же утром должен был заехать к нему. Тьфу ты, черт!..

Быстро закончил «обеденный» туалет. Вышел и, подходя к свободному стулу, достаточно непринужденно так:

– И когда я буду дедом, Юля?

Она посмотрела на меня, улыбнулась.

– Вообще-то, мы еще не решили. Но не в ближайший год или два – это точно. Подожди, успеешь «состариться», – ответила дочь.

Я посмотрел на нее удивленно. Потом на Вениамина. Потом на остальных.

– Что? – спросила моя жена.

– Юля, вы с Вениамином в загсе расписывались?

– Расписывались, па.

– Так. А когда ты в прихожей…

– Да, в прихожей я и объявила об этом, – согласилась дочь.

– Вот. А сразу после этого ты сказа-а-ала…

– Я и не упомню уже, па. Честно.

– Ты разве не ждешь ребенка?

– Откуда ты взял? Я ж не такая дура, чтоб сразу залетать.

– Моя школа, – хмыкнул Даниилыч.

– Твоя, твоя… – подтвердила моя теща.

– Странно, а мне показалось, что…

– Может, приснилось? – спросила Ирина.

– Ладно… Я отлучусь на часа три?

– Куда это? Вроде не горит ничего.

– Ты что, не помнишь? В больницу мне надо.

– К Мишке что ли? Так ты у него вчера только был.

– Да не к Мишке, а к Артему. Ты же с ним по телефону еще говорила.

– Я?

– Вчера.

– Ты ничего не путаешь? Именно вчера?

– Стоп. Мы сейчас в трех соснах заблудимся. Ну вот, я же эту фразу…

– Эту фразу ты очень часто употребляешь, – заверила моя жена.

– По дороге прикупишь кое-чего?

– Куда ж денешься? – развел я руками. – Я быстро… постараюсь… На метро поеду.

– Машина под боком почти.

– На метро будет быстрее.

– А сумки с продуктами дотянешь?

– Дотяну.

– Ты не заболел, Семен? – спросила теща.

– А давайте за продуктами я с Венькой сбегаю? – предложила Юля.

– Вот, помощь вовремя подоспела, – обрадовался я. – А налегке я мигом обернусь. Все, полетел.

– Мишке «привет» передай от всей нашей команды.

– Передам…

– И бананов по дороге прихвати. Мишка бананы очень любит.

– Кто, Мишка? Он шашлыки любит, курочек-гриль и…

– Так Мишка же вегетарианец, – удивилась Ира.

– Даже я об этом знаю, да-а, – сказал мой тесть.

– Слушай, может тебе не ехать, а? Ты как-то… Ты какой-то не такой…

– Успокойтесь, мобильник при мне, – улыбнулся я. – А с остальным, я думаю, разберусь. «Бананы», говорите?.. Пока.

32. «Что за путаница в голове? – вопрошал я себя, спускаясь по эскалатору. – И метро другим кажется. Хотя, когда я последний раз в метро ездил? Года два назад?.. Больше…»

Когда я сел в поезд, и он тронулся, то как-то сразу из глубин памяти всплыло давнее ощущение юности, когда Ира и я вечерком мчались по подземному лабиринту сквозь толщу болотистой тверди навстречу киношным героям.

33. Несмотря на то, что добрая половина мест в вагоне была свободна, мы стояли в углу, прижавшись друг к другу.

Я не знаю почему, но слова – те, что звучат – нам были совсем не нужны. Но мы говорили, говорили на другом языке, находясь в другой системе координат, говорили молча, не слыша и не видя ничего вокруг, существуя в этот момент параллельно. Единое и неделимое «мы» и все остальное. Такое несущественное, такое незначительное, почти неосязаемое, похожее на выдумку, нашу выдумку.

Сильный толчок в плечо. Я с трудом выныриваю в слепящий искусственный свет шелестящего и повизгивающего вагона.

Поворачиваюсь. Черное вытянутое пятно передо мной снизу довер… нет, светлая с рыжинкой округлость и… черный кусок разъединенности, болтающийся, раскачивающийся над пятном. Шапка. Ну да, шапка. Зимняя шапка. Мужская. Военная. Морская.

Начинаю вглядываться. «Светлая округлость» превращается в улыбку. Глаза и растянутые, обнажающие зубы губы. И… все равно…

– Семчик! – слышу я как-будто бы знакомый голос. – Сема!

И только в этот миг медленное распознание заканчивается молниеносным узнаванием. Черное пятно, улыбка и зимняя шапка собираются в образ курсанта военно-морского училища.

– Степа! Обалдеть! – кричу я на весь вагон. – Вот это номер!

– Да, номер…

– Две тысячи километров, четыре миллиона жителей, метро, вечер и такая встреча. Невероятно!

– А если учесть, что мне два месяца увольнительную не давали…

– А если добавить к этому, что я сегодня не думал вообще вылезать из общаги.

Вот, она во всем виновата, – повернулся я к Ире, и шутливо указывая на нее пальцем, ничего не понимающую и хлопающую часто-часто длинными ресницами. – Она.

Это мой однокашник Степан, – представляю я ей высокого курсанта.

– Ира, однокурсница, – ухмыляется она. – Значит, «встреча на Эльбе»?

– Если ее переименовали в Неву, – шутит Степа.

Мы смеемся.

34. Пузырьки шампанского щиплют нос. Тепло в кафе. И мороженое в вазочках.

– Интересный рецепт – шампанское напополам с апельсиновым соком, – говорит Степа.

– В фильме «Чествование» подглядели, – признается Ира, – по-моему, «Двадцатый век Фокс». А вприкуску с мороженым – вообще, обалдеть.

– Спасибо «Фоксу», – улыбается Степан. – Ты, Сема, хочешь спросить, как я оказался в училище, несмотря на… то, что…

– Вообще-то…

– Желаете сохранить в тайне сведения, которые являются изъянами?

Ира, дело в том, что я – дальтоник. Да-да. И ничего не вижу в этом странного. Сочувствовать не надо.

– Первый раз вижу живого дальтоника, – удивляется Ира.

– Разочарую, Ира, тебя сразу – я не различаю только оттенки. А с цветами все в порядке. Но это стало препятствием к осуществлению моей мечты. Когда на медкомиссии в военкомате узнали, куда я хочу поступать после школы, то сразу же отсоветовали, мол, все равно «забракуют». Помнишь, Сема, как я переживал?

– Помню.

– Но, однако, безо всяких афер мне удалось попасть туда, куда я хотел. А оттенки эти оказались не так уж и важны. И вообще, цвета в природе не существует.

– Как это? – удивляюсь я.

– Цвет, – говорит Степа, – это лишь наше мнение. Нечто, условно принятое за реальность. А на самом деле всего лишь иллюзия. Но не буду морочить вам головы разными научными изысканиями в этой области, а то наша неожиданная встреча может превратиться в лекцию или того хуже – в диспут.

– А насчет «иллюзии» ты прав, Степа. Долго ты не «проявлялся» в моем сознании – там, в метро. Как заело что-то в мозгу, а?

– Мнение врачей было и для меня поначалу непреодолимым барьером. Но когда я понял, что мнение – это только мнение, а не окончательный приговор, то… и вот… Авторитет хорош тогда, когда понимаешь его относительность, а не абсолютность…

35. Моя спина подалась вперед. Сзади протиснулось чье-то массивное тело с отдышкой. Поезд вынырнул на станцию со своим привычным тормозяще-грубеющим «у-у-у-у-у»…

Я снова вернул свой взгляд на то место, где только что стояла юная парочка. Мимо мелькнуло черное пятно. Парня и девушки не было.

– Осторожно, двери закрываются, – услышал я. – Следующая станция… – И стало понятно, что я проезжаю свою остановку. – «А был ли мальчик? – подумалось мне. – Или все эти ощущения – результат толчка в спину? И все они довольно плотно уместились в тот миг, когда мое тело качнулось вперед?.. И девочка тоже?..»

36. – Мужчина, у вас скоро все из пакета вывалится, – подергала меня за рукав женщина, стоящая на эскалаторе двумя ступеньками ниже.

– Что?

– Переложите пакет в другую руку, а то держитесь за поручень и сумка ваша с… с… трется о борт.

– Какой «аборт»? Вы о чем, собственно?

– Вон и банан из дырки показался.

Да, действительно, на большом пальце моей руки, лежащей на поручне, висел пакет, шелестя по панели и «спотыкаясь» об алюминиевые вертикальные планки.

– Спасибо, – поблагодарил я. – «Откуда эти бананы? Не помню. Может, купил их на «автопилоте»? Так ведь тоже бывает.

Миша – вегетарианец, – усмехнулся я. – Посмотрим, какое он «травоядное», – последняя мысль перед зубьями, под которые уходили разложившиеся в ленту ступеньки.

37. Войдя в больницу, я, первым делом, поднялся в реанимацию к Артему. Мишка может и подождать. Подошел к незнакомой медсестре. Представился.

– Мне бы к Артему, проведать, – обратился я к ней.

– Ар-те-му, – растянула она, открывая журнал. – Фамилия какая у него?

– Извините, не знаю…

– Идете проведывать и не знаете? – посмотрела на меня медсестра.

– Ну у вас же не сто Артемов? Он во-он там лежит, – указал я рукой. – Меня еще Вячеслав Георгиевич вчера оставил здесь посидеть с Артемом, подежурить что ли, поддержать.

– А вы что?

– А я ушел.

– Так-так…

– В смысле, отправил меня Артем, отпустил, понимаете?

– Может, просто не очень рад был вас видеть?

– Это долгая история. Я вместо себя диктофон ему оставил, чтобы… Боже, как вам все это объяснить?

– А вы не нервничайте, не надо. У нас тут тишина и покой должны соблюдаться. Тишина и покой, – повторила медсестра.

– Я понял. Просто…

– Знаете, что?

– ???

– Я сейчас позову Вячеслава Георгиевича, пусть он решает. Вы мне что-то не внушаете доверия. Бананы для Артема принесли?

– Нет, для Миши.

– А Миша ваш где?

– Этажом ниже.

– Странный вы какой-то. Сейчас, одну минуточку… – Медсестра набрала номер. – Вячеслав Георгиевич?.. Мария, да… Подойдите, если возможно. Здесь один посетитель… э-э-э… да… про диктофон какой-то рассказывает и Артема проведать хочет, а фамилии не знает… Да, жду… – повесила трубку. – Идет, – многозначительно зажмурила глаза.

38. Через пару минут своей быстрой походкой подошел врач.

– А-а-а, стары-ый знако-омый, – пропел он. – Семен, если не ошибаюсь?

– Да, он самый, Вячеслав Георгиевич. Вот, заминочка вышла…

– Зами-иночка, – повторил он, ощупывая свой подбородок. – Побриться бы надо… Да, так?.. – Он посмотрел мне в глаза.

– К Артему я…

– К Арте-е-ему… Понятно… Видите ли, Семен, как бы вам это объяснить…

– Что? С ним что-то случилась?

– Вы не волнуйтесь, пожалуйста… Артема – того, кого вы ищете здесь – у нас нет.

– Как нет? А где же он?

– Его не было вообще, понимаете?

– Как это?

– Позвольте вас спросить: вы на учете в психиатрическом диспансере не состоите? Только честно.

– Нет, конечно.

– И не состояли?

– А почему вы задаете этот странный вопрос?

– Я, конечно, не психиатр, но…

– Послушайте, может, вернемся к Артему. Мне очень надо его увидеть.

– Мы и пытаемся к нему возвратиться.

– А причем здесь психиатрия?

– Я надеюсь, вы, Семен – разумный человек, и мне не придется вызывать охрану.

– Вот и объясните мне в чем дело, а то я уже совсем запутался.

– Тогда слушайте. Только спокойно.

– Хорошо.

– Это ваш диктофон? – Врач вынул из своего кармана мою вещь.

– Да, мой, наверное…

– Вы вчера действительно были в нашем отделении дважды. Первый раз просто прошли по коридору, остановились на некоторое время у стекла, а потом, когда вас окликнула медсестра, то пошли дальше и спустились вниз через запасной выход.

– На этаж я спустился, один…

– Не перебивайте… Второй раз вы появились у нас через часа полтора. Зашли без разрешения в палату, подошли к женщине, которая находилась в коме, взяли ее за руку и назвали Артемом. К вам подошла медсестра, а потом я. Вы вложили в руку нашей больной свой диктофон и ушли. Это, если вкратце.

– Странно.

– Вот и мне странно. Я послушал немного ваши записи. В них и правда от имени Артема ведется занимательный рассказ. Насколько я понимаю, вы – писатель.

– Скорее, литератор.

– Это тонкости профессии… Да… Тридцать часов записей.

– Тридцать?

– Для творческих людей, да и не только, свойственно… э-э-э… влезать время от времени в чужую шкуру, вживаться в образы. И тогда вы – вроде и не вы, а совсем другой человек.

– Вячеслав Георгиевич, вы на шизофрению намекаете?

– Вижу, поняли вы меня. Вторая сигнальная система, к сожалению, дает нам не только радости бытия, а и раздвоение личности. Это и меня касается, и всех, всех, всех.

Но бывают случаи, когда человек уже не может выйти по своему желанию из примерянного образа. И тогда, несомненно, необходима помощь со стороны, медицинская.

Я бы посоветовал вам, по-дружески, обратиться к соответствующему специалисту, так, на всякий случай. Возможно я ошибаюсь, но…

– К психиатру, значит?

– Это только мой совет.

– Скажите, вы говорили такие слова медсестре, когда я зашел в палату: «Где «бахилы», зараза?»

– Не отказываюсь, сорвался. И что?

– А-а…

– Если честно, то у меня мало времени, практически нет. Поэтому думаю, что нам следовало бы расстаться… по-хорошему… Заберите свой диктофон и…

– Хорошо, хорошо. Но я могу хоть глянуть туда, где…

– И уйдете?

– И уйду.

– Чтобы вы лучше осознали, что с вами, я продемонстрирую еще и список находящихся у нас в реанимации. – Врач нажал несколько клавиш. Смотрите сами… Ни одного Артема за последние десять суток.

– Да-а-а…

– Теперь пойдемте к тому месту, где предположительно должен лежать ваш Артем.

Мы сделали несколько шагов. Я увидел, что койка, та самая койка была пуста. Я недоуменно посмотрел на врача.

– Да, да, да, – развел он руками. – Мы все, увы, смертны. Эта женщина умерла.

– Когда?

– Около десяти часов утра, если не ошибаюсь… Кстати, может имя Татьяна Польшакова вам о чем-нибудь говорит.

– Совершенно ничего. С такой фамилией у меня ни одной знакомой.

– Тогда давайте закругляться. Вы к кому шли с бананами?

– К Мише.

– Вот и идите к Мише, а после я бы все же рекомендовал обратиться…

– Спасибо, извините за беспокойство, – только и вымолвил я и направился к лестнице.

– Чуть не забыл, – окликнул меня Вячеслав Георгиевич, – «флешку» тоже заберите – ваша…

39. Спустившись на этаж, я обнаружил в фойе жизнерадостного Михаила, который «трепался» с медсестрой.

– И не говорите, – услышал я Мишкин голос. – Да разве нынешняя молодежь умеет так любить, как наше поколение? – Он взял женщину за руку. – Вот, вы, к примеру… – Тут он увидел меня и осекся. – А-а, Семен пожаловал! – воскликнул Михаил, и медсестра вытянула из рук моего знакомого ладошку.

– Так что вы уж, пожалуйста…– выдала она ничего незначащую фразу.

– Всенепременно, – улыбнулся ей Михаил и подморгнул. – Попозже э-э-э…

– Да, – ответила медсестра и, глянув на меня, пошла «по своим делам».

– Ты, как всегда, вовремя, – развернулся в мою сторону коллега.

– Кобелишь помаленьку, старый развратник?

– Взял за руку женщину – так уже и развратник. А насчет «старого» и «помаленьку» я не согласен. До старости мне далеко, и еще есть «порох в пороховницах», будь здоров. И, свободный от брачных уз, могу себе позволить осчастливить пару-тройку дюжин противоположного пола. Закон, кстати, этого не запрещает…

Что-то ты ко мне зачастил, однако. Вкусненькое мне принес, – указал он на пакет.

– Пару кило бананов – ты ж вегетарианец.

– Что? Что ты сказал?

– Вегетарианец, говорю, бананов принес от чистого сердца.

– Это что, прикол?

– Почему? Про твои воззрения на этот счет и жена моя знает, и даже тесть.

– Даниилыч?

– Другого у меня пока нет.

– А мы проверим мигом. – Михаил достал мобильник. – Так… Так… Ага, вот и номерочек Ирочки дорогой…

– С каких пор «дорогой»?

– Не мешай… Нажимаем… Звоним…

Ирочка?.. Миша беспокоит… Замечательно… Да… Дня через три дома буду долечиваться… Рядом твой благоверный… Ты понимаешь, бананов мне принес… Полезно?.. Но я даже запах их не переношу – из палаты выбегаю, когда кто-нибудь грызет эту гадость, похожую… Не буду… Ладно, и не грызет, а, легко надавив, откусывает, тьфу, почти отса… Молчу… Ну что поделаешь, пошляк… Да… Постараюсь исправиться… Впрочем, горбатый я, и могила меня исправит… Смеешься?.. Мне приятно, что смог развеселить… На пару десятков минут дольше проживешь… А ты и не торопишься?.. Чудесно!..

Я что, собственно, хочу выяснить: Сема утверждает, что я – вегетарианец, и, по его словам, ты тоже в курсе и родитель твой Даниилыч – огромный привет ему от меня – даже… Опять смеешься?.. Еще полчаса жизни дополнительной накапало…

– Ира же сама мне про бананы сказала, – вмешался я.

– Слышала?.. Не говорила?.. Отлично!.. Даниилыч на шашлычок приглашает?.. Заеду, если не слиняют старик со старухой к своему Белому морю. Корыту-то каково без них? Скучает, поди, там одно, в Архангельске?.. Ох, врачи запрещают жареное – только пареное… Бананов поесть пока?.. Да не буду я их есть. Пусть лучше расстреляют… Не кусать, а на кружочки порезать? Меленько?.. Это как на пятаки порубать… Остановился… Не буду… Тревожишься за него?.. Поговорить с ним хочешь?.. Дома еще наговоришься… Я пригляжу за ним… Да… Обещаю… Все, платонически целую прямо… в щечку. А ты что подумала?.. Исключено, сейчас моя очередь… Обязательно… Как только, так сразу, договорились… Пока…

– Ну-с, молодой человек, – ехидно произнес Михаил, пряча мобильник в карман, – что ты там насчет моего вегетарианства плел?

Так меня обозвать. Это ж на всю жизнь оскорбление, да еще какое! Лет сто пятьдесят-двести назад за такие вещи на дуэль, понимаешь, вызывали. Но я тебе прощаю. Скажи честно, решил приколоться, да?

– Да, нет.

– «Да» или «нет»?

– Ну как тебе объяснить, Миша? Я-то как раз знал и знаю, что ты – отъявленный мясоед. Но Ира и Даниилыч…

– Опять ты за свое. Даниилыч, тесть твой, на шашлыки меня пригласил. На шаш-лы-ки со свининки-и…

– Значит, они меня разыграли.

– Интересно, как ты себе это представляешь, если еще вчера ты своими глазами видел, как я жевал шаурму?

– Так вот именно!

– Все, завязали с кипячением. Хорошо?

– Ладно, – согласился я.

– Теперь скажи, что ты вчера здесь отчубучил?

– А что?

– Пришел, понимаешь, наплел про Эверета третьего, Артема из реанимации, к которому попал случайно, Красную Шапочку, потом вдруг подскочил, опрокинул шахматы, что-то промямлил в виде диалога и сквозанул наверх с приличной скоростью. А через минут пятнадцать появился вновь. Трали-вали – и пошел с глазами один зеленый, другой на север.

Я, между прочим, всю ночь кувыркался – не мог уснуть. А утречком, дай, думаю, разузнаю про твоего Артема.

– И…

– И, парень… переутомился, похоже, ты. Что-то не так с тобой. Ты не обижайся только, но нервишки стоило бы проверить, ей-богу.

– И ты туда же!

– Куда же?

– Шизоида из меня хотите сделать! Все хотите!

– Ну почему сразу «шизоида»? Переутомление, простое переутомление. Сам же говорил про творческий застой. Вот и…

– А Эверетт откуда?

– Ну я-то почем знаю?

– Да я о нем и не слышал никогда, пока вчера к… к нему… к тебе не пришел.

– Все говорят, что не было никакого Артема, а ты говоришь – был.

Я достал диктофон.

– Видишь, врач-реаниматолог мне передал. Вчера он был пустой, а сейчас заполнен записями до упора – тридцать часов. Я его вчера, можешь смеяться надо мной, Артему дал, когда он попросил.

– А ну, включи-ка, послушаем, – предложил Михаил.

– Да, пожалуйста, – нажал я на «play».

«Даже не знаю, с чего начать, – услышали мы. – Ведь в эту штуку надо постараться вместить быстро убегающую от меня жизнь, которая…»

– Стоп, стоп, стоп! – воскликнул Михаил.

Я остановил воспроизведение.

– Так это твой голос, Сема.

– Мой?

– Немного измененный, но твой.

– Когда? Когда я успел наболтать тридцать часов?! Вчера – пусто, а сегодня – на тебе!

– Допустим. Пусть будет по-твоему. Но тогда ответь на один единственный вопрос: когда твой Артем настрочил столько, если ты ушел отсюда… – Михаил посмотрел на часы, – двадцать часов назад?

– Не знаю, – признался я.

– Вот и я не знаю. Но голос-то твой. Готов на рельсы лечь, как Анна Каренина, – поверь мне. Это безо всякой экспертизы очевидно.

– «Очевидно», как у того польского крестьянина, про которого ты мне вчера рассказывал?

– Нет, все ошибаются, один ты прав.

– А что, разве так не бывает?

– Бывает по-всякому, но…

– А где твои «допуски»? Что ты так уперся в эту долбаную очевидность, в которой еще надо основательно разобраться?

– Правильно, «разобраться». И поэтому, давай, Сема, пойдем по пути наименьшего сопротивления?

– А именно?

– А именно, позвоним к нашему общему знакомому Льву Измайловичу. Может тебе всего-то надо недельку валерьянки какой-нибудь поглотать, чтобы в норму прийти. И если он скажет, что все «ОК», я буду первым, кто поверит в эту…

– «Чушь» ты хотел сказать? Так?

– Совсем не это я хотел сказать. Сема, я тебе как друг…

– Да пошел ты! – сорвался я. – На, жуй свои бананы, вегетарианец! – кинул я ему и быстро пошел, побежал прочь.

– От вегетарианца слышу! – врезалось мне в спину. – Психопат!.. Ему как… – Я свернул за угол и понесся по лестнице вниз к выходу.

40. Мне стало не хватать воздуха. Я задыхался… Задыхался, будто мои легкие заполнились ледяной водой, будто я сам провалился в сковывающую, перехватывающую дух холоднющую H2O.

– Беги! Быстро беги! – явственно услышал я, и ноги мои начали двигаться скорее.

Какая-то сила вытолкнула меня наверх. Я закашлялся, поперхнулся, и в следующий миг изо рта хлынул поток.

– Нажрался, – долетело до меня откуда-то издалека.

– Может человеку плохо, а вы… Мужчина, что с вами? – Кто-то поддержал меня под руку.

– Со… со мной… – открыл я глаза, и новый толчок изнутри вызвал вторую, более мощную струю прозрачной жидкости. – О-о-ох, – простонал я и сделал, наконец, глубокий вдох.

Зрение стало проясняться, и я увидел молодую женщину, поддерживающую меня за руку.

– До лавочки дотянете?

– Спасибо, мне уже лучше, – ответил я ей и сделал несколько шагов.

– Сидите, а я врачей позову.

– А вот этого не надо.

– Почему?

– Долго объяснять. Минутку посижу и поеду домой… Да не смотрите на меня так…

– Давайте тогда я вам такси вызову?

– Ну, если вам не трудно… – согласился я. – Честно, лучше, – скорчил улыбку, больше походящую, видимо, на гримасу.

– У меня такое впечатление, что вы залили в пустой желудок литра три воды.

– У меня тоже… Только в… – осекся я.

41. Когда я вышел из машины у своего дома, то уже был в норме, вроде бы, физически. А в голове чавкала даже не каша – настоящий кисель. За сутки, за какие-то сутки все так перемешалось, что я действительно ощущал себя заблудившимся в «трех соснах».

Казалось, что мои родные и близкие, коллега Мишка, врач-реаниматолог, медсестры и, естественно Артем устроили мне какую-то мистификацию, жестоко разыграли меня. Но в сумме это не укладывалось ни в какие логические объяснения. Ошибся-то этажом я. К тому же многие задействованные лица не знали друг друга. А Артем просто испарился. И запись на диктофоне, моим голосом, по заверению Михаила.

Выходило, что история замыкается на мне… Или начинается с меня… Или… И если каким-то непонятным образом я «нащебетал» тридцать часов на диктофон… Но когда?! Неужели я схожу с ума. Ведь тот, у кого «поехала крыша», не замечает этого, не отдает себе отчета, что, мол, вот, до, скажем, пятнадцати тридцати я был абсолютно нормальным человеком, а в пятнадцать тридцать одну – принимайте «неадеквата» в «палату номер шесть».

И если со мной это произошло, то когда?.. Неужели когда вчера поднимался в больничном лифте? Ну, может чуточку раньше… Ладно Артем, но родная дочь… И раз я все это осознаю и даже, хрен с ним, допускаю, что я зашизил, то вряд ли сошел с ума я. А если со мной все в порядке, то…

Нет, этого не может быть, чтобы столько людей одновременно… И почему, собственно, «белое» или «черное», «да» или «нет»? Бывает, что и парадоксально складываются обстоятельства, не имея однозначного ответа, – и «да», и «нет», и… беременна, и не беременна… Это, конечно, загнул…

Так, спокойствие, только спокойствие, как говорил Карлсон, который живет на крыше. Начать осторожно разматывать клубок, с первого взгляда, противоречий. И не поддаваться на провокации. Ничему не удивляться и ничего никому не доказывать. Плоская Земля? – пусть будет плоской. Хоть квадратной… хоть круглоугольной, блин…

И не торопиться. Прояснится, не сейчас, так потом. Просто пока зацепиться не за что, точнее, эмоции мешают и… да, дурацкие аксиомы, вдолбленные в детстве – «не пересека-аются»…

Я сделал три глубоких вдоха-выдоха и направился в подъезд. Преспокойно поднялся на лифте, вышел, достал ключи от квартиры и… ни один не пролез в замочные скважины – за-ме-ча-тель-но-о!!! Зашибись!!! Но стало интересно. По-настоящему, черт побери!

И чего я тыкал ключами, когда все дома? Вот, олух! Я улыбнулся и нажал на кнопку звонка.

42. – Ой, ну наконец-то! – воскликнула моя жена, открыв дверь. – Мы так волновались. Что так долго? Я тебе звонила, а ты не отвечал.

– Е-мое! – воскликнул уже я и стал хлопать себя по карманам. – Точно. Сразу видно, что давно в метро не ездил. Стибрили, наверное, мобильник.

– Как же так?

– Бывает, – ответил я, хорошо зная, что «аппаратик» преспокойненько лежит себе во внутреннем кармане вместе с диктофоном. – «Отключить надо, чтоб не проколоться на пустяке. И спрятать понадежнее. Выкинуть…»

– И правда, чего по пустякам расстраиваться?

– Проголодался я, однако. Съел бы чего-нибудь…

– Это мы мигом устроим. Тебя ждали, не садились еще ужинать.

– Вот и славненько, – потер я ладошку о ладошку.

– Только руки как следует вымыть.

– Могу даже искупаться для пущей стерильности, – пошутил я.

– А-а, зятек дорогой вернулся, – выглянул Даниилыч.

– Куда ж я от вас денусь.

– Да и от нас не так легко избавиться, – хмыкнул тесть. – Кира, да оторвись ты от телевизора. На стол пора чего-то поставить.

– А?

– Ага…

– «Ага» хватит тебе.

– Я ж в гостях и на пенсии, Кирочка. Ира, ты слышишь, что мать твоя говорит?

– На ваше поведение посмотрим, – ответила моя жена.

– А чего на него смотреть?.. Мишка твой звонил, – заговорщически тихо бросил мне тесть, оказавшись рядом. – Вы что, поссорились?

– Это ему так показалось, наверное.

– Так ты ж ему, плотоядному, бананов принес, да еще и на меня с Иркой сослался, будто мы его знаем, как закоренелого вегетарианца.

– Уж и пошутить нельзя, – подморгнул я тестю.

– А-а, так… Слышали?!

– Ничего никто не слышал, – сказала Ира. – Ты еще руки не вымыл.

– Момент, – исчез я в ванной. – «Куда б тебя запихнуть? – подумал я, нащупывая мобильник и оглядывая ограниченное пространство. – Сюда… Нет… Во-от твое временное убежище, дружок… А sim-карту мы из тебя вытащим, на всякий случай…»

43. Не успел выйти из ванной, как услышал звонок в квартиру…

– Здравствуйте, здравствуйте, мои милые друзья, – услышал я. – Решил зайти мимоходом. Извините, что без приглашения, но я ненадолго.

– Лев Измайлович, мы всегда рады вас видеть. Вообще-то вы не так часто балуете нас своими визитами, – голос жены.

– Ирочка, это минус или плюс?

– Скорее, минус, чем плюс.

– Уклоняетесь, уклоняетесь…

Потом какое-то быстрое шушуканье.

«Ясно», – улыбнулся я и открыл дверь.

– Семен! – театрально выкинул руки в мою сторону психиатр.

– Лев Измайлович! – в том же духе ответил я.

– Я тебя вот таким помню.

– А я вас нет.

– Это почему же?

– Никак не получается преодолеть разницу в двадцать пять лет.

– Логично.

– Не хами, – тихо одернула меня жена. – Проходите, мы как раз ужинать собирались.

– Значит, я вовремя… Саша, Кирочка… И Юлечка здесь… Как славно…

44. Мы сидели за столом, и я невольно ощущал, что так или иначе, хотя неумело-скрытно, все внимание было сосредоточено на мне.

«Игра началась, – отметил я про себя. – Ну, что ж… Главное – ничему не удивляться».

– Юлечка, кто-нибудь уже занял место в твоем сердце? – спросил Лев Измайлович.

– Пока ничего серьезного, – улыбнулась моя дочь.

– А у меня есть один кандидат на примете. Могу познакомить. Папа, думаю, будет не против. А, Семен?

– Папа с удовольствием переложил бы этот вопрос на плечи самой Юли, – ответил я. – Как-то не очень мне нравится совать свой нос в такие деликатные вещи. Если бы я вдруг узнал, что моя дочь вышла, не оповестив меня, замуж или ждет ребенка, то принял бы это как должное.

– Обалдеть, – комментарий моей жены.

– Моя школа, – гордо заявил тесть.

– Твоя, – несколько скептически подтвердила теща.

И все дружно засмеялись.

– Кстати, как поживает твой друг Михаил? – спросил психиатр.

– Давно я его знаю, но он в моих списках числится до сих пор в разряде хороших знакомых, – ответил я.

– Ну, и… – подтолкнул меня Лев Измайлович.

– Извините, пусть Ира расскажет, а мне на минуточку надо выйти. Она в курсе. А я после дополню, если что. – И я встал из-за стола и вышел, заметив скрыто-растерянные взгляды.

45. В ванной комнате я «покашлял» от души так, что у меня по-настоящему запершило в горле.

– Все нормально? – спросила Ира, когда я снова вернулся за стол.

– Что-то не туда попало, хм… хм… – ответил я. – Итак, про Мишку, – напомнил тему.

– Да, да… Ирочка немного уже…

– А сам Михаил? – пристально посмотрел я в глаза психиатру.

– От тебя, Семен, разве что-нибудь скроешь, – развел руками Лев Измайлович. – Но это, наверное, и к лучшему – не будем ходить вокруг, да около, а попытаемся прояснить некоторые моменты, связанные… э-э-э… с неким Артемом. Если ты не против, конечно? И отнесись к этому, если можешь, как к…

– Профилактическому осмотру, – подсказал я.

– К дружеской беседе, но пусть будет по-твоему.

– А что, есть симптомы? – покрутил я пальцем у виска.

– Есть некоторое беспокойство родных людей, Семен. И чтобы его развеять…

– Навскидку, Лев Измайлович, какой бы вы дали предварительный диагноз моего состояния?

– Я… я…

– Не стесняйтесь, прошу вас.

– Семен, ну пожалуйста, – попросила меня Ира.

– Ладно… Так о ком-о чем конкретно вы хотели меня спросить?

– О… об Артеме и… и диктофоне, если можно.

– Это все?

– И о бананах, пожалуй…

Я обвел взглядом присутствующих, сосредоточенно глядящих на меня, и не выдержал – рассмеялся. Сначала тихо, как бы покашливая, а потом все больше и больше расходясь и самозаводясь.