Kitabı oku: «Край Сфер и АнтиСфер», sayfa 2

Но даже я – человек побывавший во многих дальеких краях в глубине души признавался, что пока с трудном понимал мысли людей нового окружения. Я убеждался, что, действительно, в этих краях народ самобытный. Люди очень простые и по своей простоте, скажу так, далеко непросты. У них особый склад ума, мыслять они простыми категориями, но проницательны и мудры по-своему.

Не скрою, что мне, впервые общающейся с ними, самым трудным было выработать в себе должное отношение к ним, да и ко всему окружающему. Например, обычную учтивость ты должен заменит в себе снисходительностью, искренностью, терпеливостью, обстоятельностью в словах и делах. Только так, а не иначе ты можешь заслужить доверие и уважение этих людей. Они привыкли принимать жизнь такой, как она есть.

Однако, я все же понимал, что во дворе 21-й век, что наступили совершенно другие времена, нравы, обычаи. Никто же не отрицает, что мы принадлежим к другому, более развитому миру. Нравы, обычаи и взгляды этого мира не отличались ни такой простотой, ни прямотой и искренностью, ни такой непреложностью. Здесь же в краю каньонов и пещер мир архаичен до предела, а время течет будто густой сироп.

Между тем, современным людям в наше время нужны разообразие и многранность. Разумеется, я понимал против архаичных обычаев, нравов можно идти, только в том случае, когда логика на твоей стороне. Но жизнь не зиждится лишь на логике. Где же место сердцу, чувствам, душе и разуму? Нескрою, что все больше чувствовал, что во мне пробуждается какая-то новая духовная сила.

Действительно, здесь все было иначе – благодать сельской природы, простота и доброжелательность людей. А в мегаполисе… тоска – слухи и скандалы, насилия и пикеты, пробки и толкотня, спешка и абсолютное безразличие людей. Там нас ведет одно – несбыточная мечта, лихорадка владеть, завладеть, жажда иного мира – мира хлеба и зрелищ, а вокруг тебя толпа утопистов и мизантропов. Нынешние города тонут во зле, там разлад и хаос.

Здесь же хоть ненадолго можно вернуть то, что навсегда утрачено, есть возможность слиться с природой, сбросить негативную ношу сознания. Чем не рай? Именно в такие минуты мне думалось о том, что впервые ощущаю некое единство, которое пробирает меня почти до слез, чувство обостренного понимания, которое расширяется, приобретает объем и более четкую форму, некую уверенность в собственном опыте, больше не одиноком.

Все это заиграло во мне новыми смыслами и гранями, обрел новую словесную форму в моих рассуждениях, намерениях, надеждах. Вместо с тем, если быть честным, то нам местность и аил были по-настоящему странной картиной и чистейшей архаикой. На исходе второй десяток двадцать первого века, а здесь почти средневековье.

Голые адыры, два десятка приземистых саманных домов, разбросанные то тут, то там, причем на внушительном расстоянии друг от друга, а также рядом с ними загоны для скота из жердей и прутьев колючих кустарников, произрастающих недалеко в лощинах. Маленький аил Чоюнчу растянулся на узкой террасе между подножием адыра и правым берегом реки Ак-cуу. На левом берегу возвышается живописная высокая отвесная скала высотой в несколько сот метров, протяженная долеко-долеко вниз и верх.

Практически полная аналогия с крепостной стеной. Стена, обращенный к кишлаку, абсолютно неприступна, лишь в одном месте на вершину ведет тропа, прорубленная некогда жителями для того, чтобы по нему перегонять скот туда наверх на равнинное плато с обширными пастбищами. Справа от тропы зияет темный вход в большую и глубокую пещеру, высота которой занимает почти половину высоты горной стены. Эту пещеру называют Кара-жылан-камари, то есть пещера черного змея.

В аиле нас с Расулом встретили по-настоящему сердечно. Каждый старался поздороваться за руки, высказать благославление. Мне было очень трогательно такая сердечность совершенно чуждых для меня людей. Открытость, доброжелательность, искренность, ни тени условности, лжи и наигранности в отношениях. А что еще нужно человеку на этом белом свете? Мы с Расулом чувствовали себя здесь как дома. В глазах каждого можно было прочитать искреннюю доброту, заботу и нежность. Идет неторопливый разговор о прошлом, настоящем и будущем.

Разные по возрасту, но жизнь, которую они вели, выковали из них определенный тип людей – обстоятельных, неторопливых, выносиливых с крепкими мускулами. Загорелые лица, спокойные и добрые глаза, по всем признакам довольные своей жизнью и судьбой. Вечерняя трапеза затянулась до глубокой ночи. Женщины и дети собрались домой, а мужчины, как это принято здесь, в честь гостей решили провести кадыр-тун (пер. с кырг. – ночь благодарения). Между тем, это время молитв, размышлений, откровений.

Тут я впервые услышал миф о Тегерек, а также целый ряд легенд и преданий, как ни странно, обязательно связанных с Тегереком. О них, каждой в отдельности и подробно будет сказано ниже. А в ту ночь я услышал лишь отголоски мифа о Тегерек. Было уже полночь, ярко светили луна и звезды на иссине черном небе.

– «Это было давным-давно в прошлом, измеряемом не одной сотней лет. Эту легенду прадед услышал от своего прадеда, а тот в свою очередь от своего прадеда. То есть это произошло еще тогда, когда саки лишь осваивали эти края, – начал свой сказ Курбанбай. – Так вот слушай. Тегерек – это мифическая гора-саркофаг, это своеобразный тотем нашего рода – кара-кулов».

Перед глазами у меня стоял образ этой горы, имеющей форму почти правильного круга и усеченной широкой пирамиды, в виде сферы. По внешнему виду гора напоминает огромную по размеру непреступную крепость. Сама эта гора-крепость находится в труднодоступной местности. Это было видно с дороги, откуда открывается обзор Тегерек.

Гора высится за грядой высоких утесов и была сложена из множества горизонтальных ступенчатых слоёв, чем-то напоминающих пирамиды. Верхушка горы закруглена в виде яйца. Восточная стена горы прорезана сверху вниз изогнутой трещиной-расщелиной. Точно такая же расщелина прорезает и южную стену.

Слоистые террасы образуют на стенах волнообразную каменную лестницу, идущую от основания горы к её вершине. Как мне сказали, на восходе и закате солнца, эти каменные террасы образуют узорчатые тени в виде бахромы, от чего гора выглядит еще более громадной и нарядно украшенной.

Из отрывочных рассказов я понял, что Тегерек особенно великолепно выглядит с восточной стороны, с высокого и крутого перевала Кара-Даван (пер. с кырг. – крутая высота). Это действительно громадина. Никто не знает истинной ее высоты. Никто и никогда не поднимался на ее вершину. По преданию, гора является неким саркофагом, созданным далекими предками этого рода-племени в виде насыпи. Под этим насыпом в былые времена, как сказывали предки, был захоронен ажыдар.

Слушая рассказ мне не раз хотел уточнить то одно, то другое, но не решался. Разумеется, я сразу же понял рассказчик многое опускал, то ли нарочито, то ли случайно, то ли от того, что не умел или не был готов рассказывать такие вещи. Одним словом, он был рассказчиком не ахти. Его повествование, если сказать честно, был крайне непоследовательным. Чем больше я слушал рассказ, тем больше было мое удивление особому разумению этих простых и бесхитростных людей. Тем не менее, я почувствовал и их непомерную сложность, когда каждое простое чувство или мысль приобретает у них десятки тончайших нюанса.

Как я заметил жизнь этих людей само по себе составляют интересную загадку. Мне показалось, что живут они по своим неписанным законам, в этом все чаще я находил некую прелесть. Неторопливая жизнь, наивные, но очень колоритные по стили и содержанию, мысли. Мне, как иностранцу и горожанину, жизнь всегда кажется стремительной и непредсказуемой – весна, лето, осень и зима сменяются, как солнечные лучи сквозь пролеты моста. А здесь время и жизнь казались застывшими.

Меня по-настоящему заинтересовала традиция кара-кулов совершать ритуальный обход горы. Мне подумалось, что ритуальный обход вокруг горы, безусловно, символизирует их причастность к легенде о саркофаге Зла, это для кара-кулов, наверное, символ круговорота их судеб и времени, а, следовательно сакральный объект поклонения!?

Теперь мне становилось в какой-то мере понятным откуда у людей, в особенности приезжих, суеверия и страх. Глубокие и темные каньоны и пещеры не могли не разыграть у них больное воображение о существовании там неведомой страны с невидимыми на глаз существами. Им казалось, что жуткое безмолвие в этой мрачной теснине скрывает не что ужасное, имеют свою непостижимую и страшную тайну. Пока же охватить мыслью, выразить словами все, что услышал и увидел мне пока не удалось, но ощущение того, что попал на другую планету было почти осязаемым.

Здесь я хочу пересказать лишь то, что составляют сюжетную основу целого ряда мифов и легенд. Итак, давняя легенда гласит о том, что когда-то в этих краях обитал кровожадный ажыдар. Согласно легенде, людям удалось убить того самого злобного ажыдара, который долгие годы терроризировал их, принося бесчисленные беды, убивая людей, пожирая скот, уничтожая посевы. То есть людям удалось заманить его в ловушку, ранить и закидать камнями, после чего навсегда замуровать останки ажыдара в каменную насыпь.

– Вот она та самая тайна этого края, – подумалось мне. – Призрак ажыдара, прикованный к этому краю на долгие десятки и сотни лет. Жизнь среди его тени, подавленный сознанием порабощения слепой властью призрака ажыдара, вечное и навязчивое ожидание опасности, навязанная этим призраком. Эти опасения и этот страх превратились в манию, от которой они не могли или может быть не хотели избавится.

Многие месяцы и годы люди сооружали эту насып, зная, что ажыдар может ожить и освободится из каменного плена. Когда, наконец, был завершен громадный каменный насыпь, мудрецы поручили людям не спускать глаза с той горы, понимая, что Зло, когда-нибудь и как-нибудь может вырваться на волю. Такой чести охранителя Тегерек удостоился маленький, но очень ровный и трудолюбивый клан.

– «…Мудрец и глава рода Ак-киши-олуя сказал, что отныне род будет называться кара-кулами, то есть рабами бога, воинами добра. Вот так кара-кулы приняли на себя долг – охранять Тегерек, что бы никто и ничто не смог бы расковать ажыдара из его каменного плена…», – рассказывал Мансур-ава.

Я невольно взглянул на начной силуэт Тегерека. Да и мне, в какой-то момент рассказа разыгралось воображение, как будто-бы угрожающе начал раскачиваться Тегерек, а потом и вовсе вершина его опрокидывается, как крышка казана, выпуская в черное небо нечто бесформенное вначале, а спустя некоторое время искаженная бешенством физиономия ажыдара и которое, превратившейся в длинный язык пламени исчез за грядью гор позади Тегерек.

Вначале рассказа, я не понял, что же заключает в себе скрытый смысл этой традиции. Но потом уже, после рассказа понял. Ак-киши-олуя высказал такое обращение к своим сородичам:

– Ажыдар сейчас мертв. Но… он может пережить эту трагедию. Такова его природа – нести с собой круг возрождения. Считайте, что мы на время сузили этот круг, но не укоротили нить его жизни. Охранные заклинания станут постепенно слабеть. Постепенно может, разрушится и сам саркофаг. Заклинаю вас, берегите саркофаг, трубите тревогу, если появится хотя бы малейшая трещина в его стенах, не давайте подниматься людям на вершину горы, ни в коем мере не допускайте того, чтобы люди испробовали бы испить воду из отравленного озерца на вершине Тегерек!».

А что было дальше? – спросил я.

– «Ак-киши-олуя сказал о том, что иначе наступить конец добролюбия и сострадания людского. А на вопрос сородичей покинуть навсегда эти места, старец ответил так:

– Ажыдар не успел полететь в сторону Газа, Согда, Яксарта, что он не смог вырваться за окрестности нашего села и нашего темного края. Только что мы смогли предотвратить бесчисленное горе и несчастье многих людей. Пусть заклятие, высказанное здесь и саркофаг, который сооружен здесь, послужит тому, чтобы никогда больше не повторилось зло!».

Мне подумалось, что все исторические предания говорят, что лишь человеческая недальновидность, страсть, любопытство, самонадеянность и безответственность лежали в основе того, что зло, заключенное, скажем в ящик Пандоры, кувшин Алладина, различные саркофаги, скажем фараона Рамзеса, Хамурапи, Тимурлана вновь и вновь оказывалось на свободе. Мне также подумалось о том, что именно страх воскрещения ажыдара, то есть возвращения зла, а также нервное напряжение и разрушительная болезнь привели в те десятилетия и столетия кара-кулов к тому, что они потеряли интерес к своему будущему, став похожими на затравленных диких зверей.

Мне почему-то особенным показалось поручение кара-кулам одного – тщательно охранять саркофаг. Кара-кулы впервые осознали всю тяжесть возложенной на них ответственности. И дали они тогда друг другу клятву беречь эту традицию. И ведь никто не задавался вопросом, кто я такой, чтобы принимать подобную ответственность? Смогу ли до конца соблюдать заклинание нашего аксакала? Наоборот, было видно их решимость сделать так, как благословил их аксакал во имя благополучия рода людского.  Интересная легенда, – подумалось мне. – Почти как реальность. Значит с тех далеких пор Тегерек, насколько знаменитая, настолько же и загадочная.

Грандиозная, монументальная, завораживающая, созданная, пусть так думают, не всесильной природой, а людьми. Действительно, вот она встреча мифа и реальности. Получается, что саркофаг Тегерек представляет собой на самом деле не что иное, как своего рода склеп для временного пребывания ажыдара, представляя собой нечто эмбриональный кокон или генетический сейф. С другой стороны, миф всегда базируется на какой-либо реальности.

– Такова природа мифа, – рассуждал я про себя.

В этот миг я на минуту представил себя на вершине Тегерек. Я, как хишный паук, всматривающий новые жертвы для своей паутины, вижу огромный по ширине сай, по которой тысячами ручеек протекает Ак-суу, вычерчивая невероятные узоры по саю, а в аиле народ живет своей непростой, но счастливой жизнью.

Разумеется, во мне говорило мое впечатление от увиденного днем. Надо же, невольно я и сам уже оказывается искал артефакты ажыдара. Вот, что значит мифологичность и одновременно реальность содержания легенды о Тегерек, об ажыдаре, о героических предках кара-кулов. Легенда гласит, что в саркофаге находятся тело ажыдара, который еще подает признаки жизни.

– «Да! Такое осмысление судьбы ажыдара должна держать народ в тонусе, не успокаиваться, быть бдительным и решительным. Вот он очередной артефакт древнего предания, – думалось мне. – Даже допуская, что ажыдар может быть мертв, нельзя не предугадать, что тело его может послужить неким генетическим кодом для воспроизводства нового зла».

Нескрою то, что вначале, слушая легенду, все мое нутро протестовало против наивности здешних людей. Как это? Гора не гора, а саркофаг?! Ажыдар мертв, но подает признаки жизни?! Гора-саркофаг может разрушится и тогда разразится драма и трагедия?! Наивно, конечно, если рассуждать в прямом смысле и интерпретировать на уровне традиционнного и бытового понимания.

Для меня было открытием то, что если судить с позиции аллегорического толколвания о том, что ажыдар – это олицетворение зла, что зло никуда не исчезнет и не уйдет, что оно вечно и возвратно, то, вроде, логично. Все это приводило меня в какой-то трепет, с одной стороны архаика, а с другой – логика. Чему и кому верить? В какой-то момент поймал себя на мысли о том, что будет верно, если буду придерживаться компромиссных позиций. Попытался как-то обобщить услышанное.

– С одной стороны, это легендарный подвиг простого народа, который одолел ажыдара и, зная, что от него будет исходить зло, соорудил каменный саркофаг и выставил охранителей. Было завещано следить за тем, чтобы гора оставалась не тронутой, цельной. С другой стороны – Гора приобрела весьма зловещую славу. Тегерек может расколоться и тогда?!, – думалось мне.

Поймал себя на мысли о том, что меня удивило пониманием того, что простой люд не только ухватил суть возникающий на глазах проблемы, но и каким-то образом сумели представить себе целый ряд вообразимых последствий этой проблемы. Значит, саркофаг – это не могила ажыдара, а его тюрьма. Ажыдара невозможно уничтожить раз и навсегда. Такова его природа. Он не только существо биологическое, он и символ абсолютного Зла в этом мире.

Однако, кавк рассказывал Мансур-ава, не все кара-кулы восприняли эту истину. Ак-киши-олуя, оставшись наедине с самим собой, горько заплакал и это был плачь-сожаление, плачь по безответственности рода людского, плачь по человеческой недальновидности.

Я несколько дней был в состоянии некоего ожидая, когда утихнет охватившее меня непонятное волнение. Из головы не выходила картина борьбы с ажыдаром, создание саркофага, процессия обхода Тегерек, смутные лики уже давно отошедших в мир иной предков какра-кулов. Я медленно перебирал в своей памяти аналогичные истории и события. Вывод был ясен. В любом случае Тегерек, как символ и как аналогия Великой Горы Сумеру, являющаяся Духовной Мандолой мира, повторяющего собой форму Великого Колеса Калачакры, может символизировать некую точку добра и зла, света и тьмы, рождения и смерти.

– «Вероятно, в таком качестве и Тегерек может олицетворять зенит борьбы Добра и Зла, – думалось мне. – В этом отношении Тегерек является, по сути, физическим двойником горы Кайлас, что в Тибете. А почему бы нет? Никто не утверждает, что эти горы-двойники связаны между собой. Но они каждый в отдельности могут выступать пристанищем Добра и Зла».

Я понял менталитет местного народа, которая утверждает о том, что их помыслы касались сакральных объектов. Тегерек с каньонами, гротами, пещерами и даже русло реки Ак-суу напоминает нам всем о Зле, зарытом в глубоком прошлом земли. Разве нельзя такое допустить? Их божественная роль едина: создавать гармонию из противостояния между двумя противоположными силами природы, её добрыми богами и злыми демонами, непрерывно балансируя между ними.

И люди чувствуют силу и власть этих противоположностей над своими судьбами, а потому поклоняются им, как в Тибете, так и в окрестностях Тегерека. Кто знает. Пожалуй, и я, где-то в глубине души, через осознание многих феноменов, связанных с Тегерек медленно, но верно приходили к убеждению, что содержание и логику легенды можно и нужно развивать в прямо противоположном направлении, а именно – саркофаг есть, так сказать, идеологическая бомба замедленного действия.

Ночь прошла в ожидании рассвета, а утро – в ожидании солнца. Поднявшись рано утром, я не стал будить Расула, пошел вверх до ближайшего высокого кургана, откуда открывался вид на аил. Дул свежий ветерок со стороны гор, слышался шум реки, пение петухов.

Я сидел на вершине холма и смотрел туда, где за низким перевалом начинала алеть полоса восхода. Она стремительно росла, освещая алым веером восточную границу нашего мира, который, как и мы, замер в ожидании солнца. Еще мгновенье – и вот оно озарило долину! Засверкали на высоких травах бесчисленными бриллиантами капли утренней росы. Проснулись вершины, сбрасывая холодные тени. Зажурчали ручьи, запели птицы и насекомые. И поплыли мы в медленном движении по кругу, любуясь владениями сказочного царства. Никого вокруг. Только чарующая природа и я. Мир просыпался, преображался, ища совершенства в гармонии. К девяти утра вся долина была уже в привычном ритме и только у подножья Тегерек, склон пребывал в ожидании солнца.

Дома дасторкон был уже накрыт, горячая, только с пылу-жару лепешка со свежей сметаной, терпкий чай прямо из самовара – невообразимый завтрак. Я с удивлением оглядывал комнату. Мое внимание привлек и ковер, на котором я сидел. Видя, с каким интересом я разглядываю ковер, Ханзат-эне – старушка-хозяйка дома защебетала.

– Дорогой наш гость! Этому ковру не меньше сотни лет. Такие ковры ткуть только у нас в роду, – не без гордости шебетала она.

Присев рядом со мной Ханзат-эне стала рассказывать, что на исконно родовых коврах можно выделить несколько устойчивых узоров.

– Вот, первая группа – изображение круга. Круг олицетворяет повторяемость, то есть бесконечность жизни и мира. Человек приходит в этот мир, наступает и время, когда он его покидает. Его место занимает дети, а когда придет время их место занимает их дети. Вот так раскручивается вся человеческая жизнь и жизнь всего мира. Так во Вселенной продолжается жизнь! – шебетала Ханзат-эне.

Я сидел и зачарованно слушал. – Надо же. Обычный, казалось бы, ковровый узор, а сколько смыслов заложено в нем. – Вот, посмотри сюда наш дорогой гость, – вторая группа – изображение зигзагообразных линий. Эта линия олицетворяет ажыдара, который пытается войти в круг, внести в него хаос, страх, беды и несчастья. Но круг недаст этому случится, так как он непрерывен и замкнут. Причем, независимо мал он, как точка или большой, как солнце. Разве можно войти во внутрь точки или покусится на самого Солнца.

Я поразился еще больше. Вот она – настоящая поэтика жизни и быта. Надо же, простые женщины-ковровшицы оказываются в своих ручных творениях не только мастерицами, но и философами, размышляя глубоко, глобально. Мои размышления прервала Ханзат-эне.

– «Вот третья группа узоров – изображение двойных завитков. Они по преданиям кара-кулов олицетворяют сферу или шит. Когда ткуть ковер местерица закладывает в узор свеобразное заклинание-оберег в виде таких символов защиты от бед и ненастий. А как же ты представлял? В мире существует не только добро, но и зло. Он него надо беречься! – шебетал она.

Я был поражен и восхищен объяснениями Ханзат-эне. Особенно был поражен тем, что она, рассказывая об узорах ковра ни разу не упомянула о преданиях вокруг Тегерек, о заклинаниях предков, о воинах-драконоборцах и охранителей горы Тегерек. Нет. Она рассказывала о ковровых узорах, но сама не ведая изьяснила всю историю кара-кулов, их былую победу над ажыдаром, историю заклинания былых предков против зла, хаоса, бед и несчастий.

В этот миг и Расул сделал себе невероятное открытие – реально предположить, что декор вышивки и ковров в этих краях также был частью мифа о Тегерек. А почему бы нет? Однозначно распространенность в этих краях вышеприведенных мотивов – это своего рода матрица, мифологический архетип. Наверняка, эти символы вбирают в себя важнейшие понятия мифа – круг, дракон, защита, добро, зло.

– А почему бы не рассматривать именно такой декор вышивок и ковров, как заклинательные тексты, а сами изделия, будь то скатерть, ковер, палас – как своего рода амулет?! – размышлял я, восхищаясь народной мудростью.

Позавтракав, как и условились накануне, засобирались на конную прогулку по окрестностям Тегерек. Айдар, чуть придержав коня, поравнялся со мною.

– Вот, это ущелье называется Ажыдар-саем. – Если посмотреть с вершины Кара-Даван это ущелье, со своими многочисленными стоками с обеих сторон напоминает следы когтя ажыдара.

Спустя два часа, мы поднялись на вершину перевала Кара-Даван, сверху открывалась ошеломительная панорама. Так оно и есть. Прямо из-под ног начинался сай, становясь, чем дальше, тем все глубже и шире, то справа, то слева к нему присоединялись другие саи. Вот так, с высоты птичего полета, лощины, расположенные елочкой в виде складок на земле, внешне напоминают следы от когтя ажыдара во время своего падения.

Мне образно представилась картина издыхания раненного ажыдара. Раненное крыло уже не удерживало его тело, ажыдар, лихорадочно размахивая одним крылом, в неровном полете резко теряет высоту и еле-еле перелетев гребень Кара-Даван жестко падает на противоположный от охотников склон и там прочерчивает когтями все более углубляющимся книзу ложбины.

На фоне ущелья Тегерек выглядит еще величественней. Мне вновь образно представилась панорамная картина происходящего в те дальние времена. Вот – гора мускулов останавливает свое падение лишь на самом дне ущелья. Еще некоторое время вздрагивает, затем тело охватывает судорога, а потом ажыдар издает громкий рык и затихает…. Уже потом тело будет закопано.

Я лишь на миг представил, какой же величайший труд был затрачен на сооружение каменной насыпи над телом ажыдара. Хотя, меня внезапно осенило. Какая насыпь? Какой саркофаг? Какой ажыдар? Все – гора-саркофаг, ажыдар, зло, охранители горы, охранная тропа – условны и символичны, – усмехнулся я, но уже не так саркастически, как это было при первом упоминании мифа о Тегерек.

Если там в глубине ущелья, нависающие башни утесов, повороты, открывающие новые пейзажи, мир лежит в вертикальной плоскости. В зону видимости попадают лишь часть неба. Создается впечатление, что небо, ограниченное спускающимися с небес отвесами стен. Пещеры, загадочно и тревожно взирающие на темный мир. А отсюда с гребня Кара-Даван взору предстает величественная картина – Тегерек в своем великолепии, горные кряжи вкруговую, и лишь далеко-далеко там внизу виден клочок зеленого живого мира долины Ак-суу.

Почему-то мне вспомнились две известные картина, уже давно отнесенные к классике – «Падение Икара» и «Прикосновение к вечности». В первой картине, как известно, о падении Икара свидетельствуют лишь круги на воде, тогда как во второй картине на горной вершине стоит юрта, а рядом старик, обозревающий весь мир откуда-то сверху. Невольно на ум пришла и следующая мысль.

– По аналогии с картиной «Прикосновение к вечности», на самой вершине горы рядом с юротой, вместо старика стою я, ощущая величественное чувство, будто бы весь мир у меня под ногами. Это было небывалым ощущением вечности мироздания.

Все мы еще долго и зачарованно смотрела на открывшейся отсюда вид. Молчание прервал Расул.

– Как, по-вашему, чего напоминает Тегерек? – спросил он.

Если признаться, Тегерек напоминал Чернобыльский саркофаг. Я знал проблему Чернобыля лишь по книгам и документальным фильмам. Кто-то, что-то не досмотрел, реактор АЭС перегрелся, начал выделять больше тепла, чем отдавал, а затем начал бесконтрольно саморазогреваеться и случилась беда – реактор взорвался. Вот тогда ядерная реакция вырвалась из-под контроля. Я образно представил себе картину первых дней аварии. Словно обезумевший дракон, реакция стала неуправляемой. Как бурная река, размывшая плотину и водопадом устремившаяся вниз, начал бушевать поток нейтронов в активной зоне. Никто и ничто не могло остановить этого бущующего ажыдара.

Самое интересное то, что среди сопровождающих нас кара-кулов был Салямбай – один из ликивидаторов той самой аварии. Вот, передо мной настоящий драконоборец – мужественный, надежный, крепкий. Каждый его взгляд, каждые слова, каждое движение красноречиво говорили о том, какое большое место занимает в его жизни и Тегерек, и Чернобыль.

По рассказам Салямбая никакого ощущения радиации. Прямо над жерлом атомного вулкана работали вертолеты, сбрасывая не только защитные материалы, но и цементные растворы для заливки места аварии. Вот так, постепенно, был построен каменный склеп для реактора.

Я, по-крайней мере, не совсем понял бы таких людей, как Салямбай. Ради чего и кого надо было идти практически на смерть? Мы, возможно, никогда не поймем люди тех лет, живших с великой надеждой на светлое коммуниистиическое будущее.

– Надо же, все больше удивлялся я – случилась большая за десятки тысячь отсюда, а в числе самых первых, самых геройских ликвидаторов этой беды является простой кочевник по имени Салямбай из такой вот, Богом забытой глуши.

По сути, я был ровесником ядерных технологий мирного применения. Все ждали, что век ядерных технологий будет способствовать формированию нового мышления – более глубокого взгляда и более ответственного отношения к человеку, к его будущему. Так оно и есть. Но случаются проколы и эти проколы в деятельности людей оборачиваются трагедиями. Эту правду подтвердило само человечестьво. Несмотря Хиросимо и Нагасаки в мире накоплен огромный совокупный ядерный арсенал, несмотря на Чернобыль и Фукусимо в мире строятся сотни тысяч ядерных могильников. Все они являются не что иной, как бомбами замедленного действия.

Помнится в школьные годы мы восхищались такими учеными, как Жолио-Кюри, Резерфорда, Бора, Сциларда, Ферми, Курчатова, Мейтнера, Гана, Штрассмана, Томсона, Оппенгеймера и многих других, образовавших «могучую кучку» в ядерной физике тридцатых годов. Ну, а потом Хиросима и Нагасаки, трудное осмысление последствий ядерных испытаний. Тех, кто изготовил эти бомбы, человечество возненавидело. Ученые и сторонники ядерной безопасности стали ездить по городам, странам, континентам, стали организовывать митинги, протесты, движения, требовать запрещения смертоносного оружия.

Но, уже, к сожалению, «ящик Пандоры» был уже открыт. А ведь сегодня в мире функционирует свыше ста АЭС. Если люди потеряют в них контроль над ядерными реакциями, то уровень радиации повысится настолько, что может уничтожить все живое в семи десятках таких планет, как наша Земля.

– Вот они – кара-кулы всегда жили и живут мирно, никого не трогая, ничего не прося, никого не беспокоя. Но в мире то совсем другая ситуация – ситуация безумия! По-прежнему на полигонах США, России, Китая, Франции, Кореи, Пакистана создают и испытывают атомные бомбы. Атомная гонка продолжается, а мотив, самый странный и невообразимый – ради всеобщей безопасности в мире (?!), – возмущался я в глубине души.

Вместе с тем, я, слушая рассуждения этих простых людей удивлялись, а вместо с тем, и гордились их простой человечностью, восхишались их чувством сопричастности к мировым проблемам, в том числе и ядерной безопасности. Маленький народ, маленький кыргызский род, да и сами люди маленькие, то есть небольшого роста и веса, как, впрочем, все жители Средней Азии.

Мне вспомнилось мнение врачей на сей счет. Оказывается, это было связано испытаниями на ядерных полигонах. Действительно, разве могло остаться без последствий 450 испытаний ядерной бомбы в Семипалатинске, ныне Семей и около 150 ядерных испытаний на китайском Лоб-Норе. Ветры с запада на восток и с востока на запад доставляли сюда радиационную пыль, – думалось нам.

После получасового отдыха с обменом мнений по самым различным темам, начиная от природы Тегерек до природы чернобыльской ядерной аварии, мы продолжили свой конное путешествие. Некоторое время ехали молча.

– Этих простодушных, добропорядочных людей можно понять, – размышлял я про себя. – У них своя мирная жизнь, покой и беспечность. Казалось бы, что им до АЭС, ядерной энергетики, политики и войнам. У них свой расклад понятий жизни, мироустройства, безопасности. Но и им, оказывается, далеко не безразлично то, что творится на земле.