Kitabı oku: «Зеленый автомобиль», sayfa 10
Глава XIV
Ровно в десять часов утра на следующий день входила баронесса Штернбург к начальнику тайной полиции Вурцу.
Комната было полна народа. Вурц, не предупреждая баронессу, решил устроить очную ставку.
Горничная, видевшая женщину с золотисто-рыжими волосами, кучер, отвозивший ее, – все были налицо, чтобы установить тождественность таинственной женщины с баронессой.
При входе баронессы на нее устремили пристальный взгляд несколько пар глаз. Затем свидетели, точно сговорившись, отрицательно покачали головой.
Прежде чем приступить к допросу, Вурц попросил баронессу сделать оттиск своей руки на слегка закопченной стеклянной пластинке.
Молодая женщина удивилась столь странному желанию, но повиновалась беспрекословно, когда узнала, что это нужно для следствия.
Сделанное немедленно исследование полученного оттиска и сравнение его с тем, который имелся уже у доктора Мартенса, доказали ясно, что баронесса не была той женщиной, которая стояла у злополучного окна и оставила на нем след своей руки.
– Попрошу вас рассказать нам как можно обстоятельнее все, что вам известно о похищении бумаг, – обратился Вурц к молодой женщине.
Баронесса откинулась на спинку кресла, собралась с мыслями и так начала свой рассказ:
– Дабы вы могли понять мой образ действий и все обстоятельства этого несчастного дела, мне придется начать издалека. Как вы, вероятно, помните, брат мой неожиданно для нас всех появился в Марконе во время маневров, был арестован по подозрению в шпионаже, в то время как находился у нас на вилле; позднее граф Гейнен с эскортом должен был доставить его в Марконе и сдать в крепость. Я в то время считалась его невестой – это было необходимо, чтобы иметь к нему свободный доступ и скрыть его настоящее имя. Граф Гейнен приходится мне двоюродным братом. Мы в родстве через моего покойного мужа. Он знал, что его пленник – мой брат. Мы все знали Гейнена как легкомысленного офицера; он не был на хорошем счету. Он постоянно обращался к моему отцу за денежной помощью – и проигрывал немедленно все деньги в макао.
Пользуясь нашими родственными отношениями, я попросила графа облегчить брату, едва оправившемуся от тяжелой болезни, трудный переход. Он согласился… и не только на это. Он обещал мне передать своему пленнику небольшой пакет, который я ему вручила. В пакете находилась небольшая пила… и чек на восемь тысяч лир, сумму, проигранную графом два дня назад. В Морпиеро транспорт пришел с опозданием и должен был заночевать. С помощью пилы брату удалось бежать… Гейнена привлекли к ответственности. Дело грозило принять для него неблагоприятный оборот, он и так был на дурном счету. Но он как-то сумел вывернуться, хотя ему все же пришлось подать в отставку.
Позднее он отыскал меня в Вене. Я была уже помолвлена с капитаном Фернкорном. Под угрозой открыть капитану, что я сестра человека, арестованного за шпионаж, он беспрерывно требовал денег. Постоянными известиями о брате – верными или нет, не знаю – он держал меня в вечном страхе. Я все время жила в ожидании того, что одно слово Гейнена погубит брата и разобьет мое личное счастье. Поэтому я имела слабость удовлетворять его постоянные просьбы о деньгах.
Наступил наконец роковой вечер. У дяди был большой раут. Гейнен снова потребовал денег. Он сообщил мне, что брат находится в Граце и собирается под именем Адольфа Штребингера приехать в Вену. В ответ на требования и угрозы Гейнена я назначила ему приехать на следующий день ко мне на квартиру.
Расстроенная и взволнованная, я попробовала незаметно удалиться от общества. Мне хотелось побыть одной. Я пришла в спальню тети и просидела здесь довольно долго, погруженная в нерадостные думы.
Вдруг внимание мое привлек слабый свет, падавший в темную комнату через полуоткрытую дверь, ведущую в рабочий кабинет дяди. Кто-то зажег электричество: я хорошо помнила, что в кабинете было темно, когда я проходила через него минут тридцать назад.
Я продолжала сидеть тихо, не желая привлекать внимание и нарушать свое одиночество.
Заглянув в дверь, я увидела Гейнена – он, по-видимому, только что вошел.
Быстро подошел он к письменному столу, вынул из кармана ключ, открыл средний ящик и достал пачку документов и удалился так же поспешно и тихо, как и вошел.
Я стояла в каком-то оцепенении. Конечно, я не была хорошего мнения о графе, но все же никогда не предположила бы, что он может стать вором.
Вы, конечно, спросите меня, почему я тотчас же не подняла всех на ноги? Или почему не сказала на другой день обо всем дяде?
Сейчас объясню. Во-первых, я боялась Гейнена, знавшего мою тайну; во-вторых, несмотря на все низости графа, я питала к нему чувство благодарности за то, что он помог брату бежать. Все же, как ни говорите, он был спасителем брата.
Когда я увидела, какое громадное значение придавали пропавшим документам, я обратилась в частную сыскную контору и поручила ей следить за Гейненом.
От дяди я узнала, что полиция подозревает моего жениха. Это был страшный удар для меня. Я изыскивала способ отвести внимание властей от этого ложного следа и направить их по нужному. Но это не так легко было сделать. Тогда я завязала переписку с доктором Шпехтом, который, как мне сообщил дядя, вел следствие.
Наконец я вызвала Гейнена к себе и потребовала, чтобы он вернул бумаги, пригрозив все открыть дяде.
«Ты этого не сделаешь, многоуважаемая, – ответил он мне со своим обычным невозмутимым спокойствием. – Ты будешь молчать и не станешь сама накликать несчастье на свою голову. Я взял бумаги, чтобы заключить сделку с твоим братом. Запомни это! Если ты выдашь меня, он погиб».
«Не верю, – возразила я, – если ты сегодня же не возвратишь бумаги, я все сообщу доктору Шпехту, полицейскому комиссару, с которым давно состою в переписке».
И, чтобы доказать ему, что я говорю правду, я протянула ему одно из писем комиссара. Он с улыбкой положил его в карман.
«Эта записка может сослужить мне службу, – сказал он. – Делай что хочешь, моя милая. Донеси на меня, если найдешь это выгодным для себя. Но помни, ты погубишь не только меня».
С этими словами он ушел. На следующий день был маскарад. Я назначила свидание доктору Шпехту. Я, правда, должна была встретиться на маскараде с капитаном Фернкорном, но хотела до поры до времени оставаться неузнанной, чтобы спокойно переговорить с комиссаром. Я поехала к своей подруге, госпоже фон Зельгейм. Она согласилась сопровождать меня.
Мы сели в ожидавший меня автомобиль и поехали в магазин, где купили два новых домино. Теперь нас никто не мог узнать. После разговора с доктором Шпехтом я собиралась переодеться и снова вернуться на маскарад. От сыщика той частной конторы, которой я поручила следить за Гейненом, я узнала, что граф был на прошлой неделе три раза на Грилльхоферштрассе, номер 46, и решила, что он ездил туда, чтобы сбыть бумаги. Два раза он пользовался моим автомобилем, который был к его услугам, когда не был нужен мне.
Я переговорила с доктором Шпехтом, сообщила ему, что полиция находится на ложном пути, намекнула на действительного виновника похищения и только успела заговорить про номер 46 по Грилльхоферштрассе, как к нам подбежала моя подруга и сообщила, что час назад брат мой был убит в своей квартире.
Госпожа фон Зельгейм от скуки гуляла по залу. Внимание ее привлек граф Гейнен, который, видимо, кого-то искал. Она заговорила с ним, и он попросил ее немедленно сообщить мне о смерти Джиардини.
Сначала я подумала, что Гейнен, видя, как я оживленно беседую с полицейским комиссаром, вздумал меня запугать. Я немедленно отправилась на Грилльхоферштрассе, но, не доезжая, велела шоферу остановиться и послала его узнать, в чем дело. Он вернулся с известием, что молодой человек по имени Адольф Штребингер действительно стал жертвой преступления.
Печальная истина не подлежала сомнению! Я вернулась к себе и стала укладываться. Мне хотелось прежде всего подготовить отца к ужасному известию, а затем исчезнуть самой из города, где разыгралась кровавая драма, где меня могли вызвать на допрос… и заставить сказать больше, чем я хотела.
Из Венеции я написала графу Гейнену письмо. Я просила его приехать в Венецию и указать мне безопасное место, где бы мы могли поговорить. Гейнен знал Венецию хорошо. Он приехал и назвал маленькую харчевню около Риальто. Я последовала его указаниям, хотя и не без отвращения. Здесь он рассказал мне следующее.
Он был у брата, чтобы переговорить с ним относительно документов. Брат сидел у окна, ярко освещенный горевшей лампой.
Гейнен стоял около него. Вдруг послышался звон разбитого стекла, и в ту же секунду брат соскользнул со стула на пол. Гейнен бросился поднимать его, но было уже поздно, так как струйка крови бежала из его левого виска. Выстрела Гейнен не слыхал, ничего, кроме звона разбитых стекол. Когда граф убедился, что помочь брату нельзя, он пустился бежать. Поджидавший его автомобиль привез его в маскарад: шофер знал, где я находилась. Остальное вам известно.
В Венеции мы с графом Гейненом быстро сторговались. За тридцать тысяч крон я купила у него бумаги, чтобы вернуть их дяде и тем замять это злополучное дело. Вот все, что я знаю.
Комиссар Мартенс записал показания баронессы.
– Вы все сказали, баронесса? – осведомился Вурц.
– Все. Я, может быть, поступала неправильно, но меня вынудили к тому обстоятельства. Только опасность, грозившая жениху, заставила меня открыть тайну, которую я столько лет носила в своем сердце. Не будь я невестой Фернкорна, я ни секунды не колеблясь донесла бы на графа. Но поймите, счастье моей жизни было поставлено на карту.
Вурц поднялся с места:
– Повторяю вам то, что уже однажды обещал. Ни жених ваш, ни кто другой не узнает ни слова из того, что вы нам здесь сообщили. Дело о пропаже документов после подписания вами этого протокола можно считать ликвидированным. Но мне придется еще не раз, вероятно, потревожить вас: не забывайте, что нам еще остается раскрыть убийство на Грилльхоферштрассе.
Глава XV
Когда начальник тайной полиции Вурц два часа спустя после чистосердечной исповеди баронессы был вызван к министру полиции, то он мог с легкой душой доложить своему начальству о полной ликвидации дела о похищении военных документов.
Бумаги были возвращены фельдмаршалу; на след графа Гейнена напасть не удалось, да его и не очень искали; баронесса Штернбург была освобождена от малейшего подозрения. Из высших сфер последовало указание удовлетвориться полученными результатами и предать дело забвению.
Телеграммой был спешно вызван барон фон Сфор.
Он явился на следующий день. Вид у него был недовольный и удрученный: он очень неохотно расстался с Венецией.
Со слов сестры убитого он сообщил некоторые сведения о молодом Кастелламари. С ранней юности Джиардини предназначали к военной службе; он окончил кавалерийское училище в Турине и академию генерального штаба. Но тут в судьбе его произошел переворот. Сама ли девушка мало об этом знала, или ее сдержанность объяснялась строгим воспитанием, даваемым в Италии дочерям патрицианских семейств, но только сообщила она Сфору очень немного об этом периоде жизни брата.
Насколько барон мог понять из ее слов, Джиардини познакомился в Турине весьма близко с цирковой наездницей, взял ее на свое иждивение и стал небрежно относиться к службе. Замечания отца, серьезные и сердечные увещевания полковника, очень его любившего, не привели ни к чему.
О том, что брат был послан в качестве шпиона в Австрию, Мария не знала ничего. Она была очень удивлена внезапным появлением брата в Марконе и необходимостью скрывать свое родство с ним.
В тот же день явился барон фон Сфор к баронессе Штернбург, чтобы передать ей привет от родных. Он сообщил ей, что тоже занят таинственным убийством по просьбе Марии, заставившей его поклясться, что он не успокоится, пока не найдет убийцу ее брата, эту неуловимую до сих пор преступницу.
– Преступницу! – повторила баронесса. – Вы тоже говорите о преступнице! Разве доказано, что убийство совершено женщиной?
– Да, баронесса! – И Сфор рассказал Мете об уликах, добытых следствием.
Она недоверчиво покачала головой:
– Не понимаю! Не мог же Георг в течение тех нескольких дней, которые он пробыл в Вене, завязать здесь знакомство. Прежде он никогда не был в Вене, значит, речь может идти только о женщине, знавшей брата в Италии и имевшей причины его ненавидеть. Насколько я знаю жизнь брата, у него не было подобных женщин. Повторяю, все это таинственно и непонятно. Не идет ли полиция снова по ложному следу, предполагая, что убийство совершено женщиной?
– Не можете ли вы указать мне, баронесса, лицо, с которым брат ваш близок и откровенен?
– О да, могу! Его близким другом был Эрнст ди Карталоне, который стоит сейчас со своим полком в Турине.
– Не будете ли вы так добры дать нам письмо к этому господину.
– Охотно! Но я думаю, что мы достигнем гораздо большего, если я расспрошу Эрнста лично. Ответ его я охотно передам вам.
– Значит, вы будете так любезны и известите меня, когда получите ответ, – проговорил Сфор, целуя на прощание руку баронессы.
Как только за ним закрылась дверь, молодая женщина подошла к столу и принялась писать обещанное письмо.
«Многоуважаемая баронесса! С большим прискорбием узнал я из вашего письма о печальном конце моего друга и спешу выразить вам и вашей семье мое искреннее сочувствие в связи с поразившим вас тяжелым горем.
Нечего и говорить, что я готов служить вам чем могу, но, к сожалению, на заданный вами вопрос не так-то легко ответить.
Вы знаете сами, баронесса, что брат ваш бурно и не совсем обычно прожил свою молодую жизнь. Вы, вероятно, помните некоторые из его приключений, дуэли и любовные похождения, из которых он выходил победителем.
Припоминая теперь все женские образы, промелькнувшие в жизни Георга, я могу только к одному из них отнести начальные слова адресованного, несомненно, мне письма.
Если преступление, как утверждают, совершено женщиной, то совершить его могла лишь она одна. Я говорю «могла», не беря на себя смелость утверждать что бы то ни было.
Я имею в виду женщину, бывшую страстной привязанностью его жизни, женщину, от которой я не раз предостерегал его, потому что мне всегда казалось, что в ней его гибель. Я считаю ее способной на такое, недаром она была горячей, необузданно страстной дочерью нашей родной Италии, несущей несчастье своей любовью… и смерть своей ненавистью. А я знаю, что она клялась отомстить Георгу.
Женщина, о которой я пишу вам, наездница Мара Цинцинатти. Брат ваш познакомился с ней в цирке, когда был в Туринском кавалерийском училище. Она была красивая женщина: высокая, стройная, с темными жгучими глазами и черными волосами. Как раз такой тип женщин, который производит ошеломляющее впечатление на молодых людей.
С того рокового вечера брата вашего точно подменили. Любила ли она его? Конечно. По-своему! С горячностью, пожиравшей все, что лежало на ее пути. Любила деспотически, дико, с необузданными вспышками своего бешеного темперамента, когда Джорджио дерзал не подчиняться ее желаниям. Она имела на него самое пагубное влияние. Но бороться с ней было бесполезно.
За три месяца, что тянулась связь вашего брата с Марой Цинцинатти, у Джорджио было ни много ни мало три дуэли. Виной каждый раз была его ревность, неизбежно ведущая к кровавой развязке. Но Мара, точно нарочно, держала вашего брата в вечно возбужденном состоянии. Если ей казалось, что Джорджио менее к ней внимателен, то она во время вечернего представления награждала какого-нибудь постороннего жгучими взглядами, пока ей не удавалось снова зажечь ревность Джорджио. Наконец наступила катастрофа.
Какой-то пожилой иностранец, бывший проездом в Турине, увидел в цирке Мару, влюбился в нее и предложил ей руку и сердце.
Джорджио рвал и метал. В один прекрасный день она не явилась на прогулку верхом, которую они обыкновенно совершали вместе. Джорджио бросился к ней на квартиру и узнал, что она уехала в экипаже старика, который лично за ней заехал.
Два долгих дня она пропадала. Наконец она вернулась с известием, что выходит замуж. Джорджио устроил ей ужасную сцену и объявил, что не желает больше ее знать.
Мара только усмехнулась. Она слишком хорошо знала свою власть! Она даже мысли не допускала, что он может ее оставить!
Но на этот раз она ошиблась. Его мужское самолюбие возмутилось. Он остался непреклонным. Может быть, он понял, что в этом его спасение и так дальше продолжаться не может; может быть, помогло мое влияние – не знаю.
Я убедил его взять отпуск, и на следующий же вечер мы уехали. Мы отправились путешествовать без определенного маршрута. Мне хотелось развлечь вашего брата, развеять его тяжелые мысли.
Через три недели мы снова вернулись в Турин.
У себя на квартире Джорджио нашел писем двадцать. Все они были от Мары. Нам не могли их переслать, так как мы уехали, не оставив адреса.
Письма были полны страсти, Мара просила, умоляла, проклинала. Во всех письмах явно звучала угроза мести.
Признаюсь, мне стало жутко. Я испугался, что этот страстный бред подействует, что откроются едва зарубцевавшиеся раны и прежнее влечение снова уведет Джорджио к этой женщине. Но против ожидания письма не подействовали.
Прошло несколько дней.
В одно прекрасное утро Мара поймала вашего брата на улице, когда он шел на службу. Где бы ни показывался Джорджио, она была тут как тут. Она шла на все, чтобы его вернуть. Она афишировалась в обществе посторонних мужчин, надеясь возбудить его ревность, устраивала ему публично сцены и скандалы и достигла того, что окончательно отравила Георгу жизнь.
Наконец в эту историю вмешалось начальство кавалерийского училища. Георгу намекнули, что офицеру неудобно быть героем публичных скандалов, и посоветовали вернуться в полк. Он стал хлопотать об отпуске, но просил меня держать его решение в тайне. Мы стали исподволь готовиться к отъезду.
Но каким-то образом Мара узнала об этом.
Она сделала еще одну, последнюю, попытку вернуть прошлое. Она пробралась на квартиру к Георгу и устроила ему душераздирающую сцену.
Я как раз был у него, когда Мара, как безумная, ворвалась в комнату. Она бросилась перед Георгом на колени.
Прочитав в его глазах лишь холодное презрение, она поняла, что все кончено, что она больше не существует для него.
Она поднялась с полу, откинула назад сбившиеся волосы и посмотрела на него с каким-то странным выражением.
«Значит, ты все-таки едешь?»
«Да», – сухо и коротко ответил Георг.
Она пошла к двери.
На пороге она остановилась, обернулась и как-то необычно ясно и отчетливо проговорила:
«Не забывай сегодняшнего дня. Рано или поздно, я убью тебя».
Когда на следующую ночь мы возвращались домой, на нас напали двое каких-то бродяг. Действовали они по подкупу Мары или нет – я сказать не могу. Но меня поразило, что напали они на одного только Георга. Сверкнули ножи… Георг навсегда сохранил воспоминание об этом инциденте – глубокий шрам на лбу.
Нападение это показало нам серьезность положения. Я посоветовал вашему брату уехать за границу или вообще на некоторое время скрыться с горизонта. Он со мной согласился.
Несколько дней спустя он обратился к властям с предложением особых услуг и предложение его было принято.
Остальное вы знаете. Имя Георга, как это всегда бывает при подобных обстоятельствах, было вычеркнуто из списков офицеров, состоящих на действительной службе. Он как в воду канул, и даже я ничего о нем не знал.
О его аресте в Марконе я узнал от вас.
С тех пор я ничего о нем не слышал, пока из вашего письма не узнал о его печальном конце. Могу вас уверить, что в жизни Георга не было другой женщины, которая играла бы такую гадкую роль и давала повод подозревать ее в столь ужасном преступлении.
Добавлю еще, что мне не приходилось больше ни видеться, ни говорить с Марой Цинцинатти. Я слышал, что она вышла замуж и живет где-то за границей, если не ошибаюсь, в Париже.
Затем прошу вас помнить, что я к вашим услугам. Позовите меня, если понадобится. Примите еще раз выражение моего сердечного участия и искреннего уважения.
Эрнст Карталоне».
Прогуливаясь по живописному берегу Женевского озера, граф Гейнен вдруг заметил какого-то незнакомого господина, который вежливо ему поклонился и, видимо, искал случая подойти.
Холодно ответив на поклон незнакомца, Гейнен сделал вид, что не замечает его намерения, и, желая избавиться от новой встречи, свернул к памятнику.
– Что за навязчивый субъект, – сквозь зубы проговорил он, – вот уже два дня, как он словно тень ходит за мной.
Гейнен вернулся в отель. За табльдотом было еще два свободных места, но не успел граф занять одно из них, как в столовую вошел навязчивый субъект и как ни в чем не бывало опустился на оставшийся свободным стул.
Он вежливо поклонился графу и обратился было к нему с каким-то незначительным вопросом, но замолчал, как только заметил нежелание Гейнена поддерживать разговор.
Но когда обед кончился и граф, по обыкновению, направился в курительную комнату, незнакомец снова, на этот раз решительно, преградил ему дорогу.
– Простите, граф Гейнен, мне нужно сказать вам несколько слов.
– Быть может, в другой раз, – нервно ответил граф, – я сегодня очень спешу.
– Дело касается обстоятельств, весьма важных для вас.
Гейнен с сердитым видом смотрел на ковер:
– Чем могу служить?
– Наш разговор должен происходить без свидетелей.
Граф с минуту колебался.
– Прошу вас ко мне, – сказал он наконец.
Он пошел вперед.
На первом этаже коридорный предупредительно распахнул перед графом и его гостем двери гостиной.
– Мне время дорого, доктор… Простите, я забыл ваше имя, – проговорил граф, жестом приглашая своего гостя садиться, – поэтому поторопитесь.
Доктор Мартенс, а это был он, с улыбкой представился графу и, назвав свое имя, прибавил:
– Полицейский комиссар венской тайной полиции.
– Вот как… полицейский! – повторил граф, окидывая гостя быстрым, испытующим взглядом. – Это меняет дело. Значит, ваше лестное для меня внимание вызвано долгом службы. И наш разговор, конечно, тоже будет носить скорее… служебный, нежели частный характер? Не могу ли я узнать, почему венская тайная полиция осчастливила меня своим особым вниманием? Или вы находитесь в Женеве как частное лицо и наслаждаетесь природой?
– Нет, граф, я здесь по делам службы. Меня командировали сюда, как только узнали, что вы здесь находитесь. Вы можете дать нам весьма ценные показания.
– А если я откажусь их дать? – спросил Гейнен.
– Наверно не откажетесь. Речь идет не о вас лично, понимаете, а о раскрытии преступления, взволновавшего общественное мнение и коснувшегося косвенно и вашей семьи.
– Моей семьи! Вы изволите ошибаться, господин доктор.
– Никак нет, ваше сиятельство. Ведь молодой Кастелламари, которого нашли убитым на Грилльхоферштрассе, приходится вам двоюродным братом.
Граф вздрогнул и нервно провел рукой по лишенной усов верхней губе.
– Однако полиция далеко зашла в своих розысках, – проговорил он после короткого молчания. – Ей известна личность убитого?
– Да, и даже больше: ей известно, кто был свидетелем убийства.
– Пустые предположения… ни на чем не основанные, вероятно.
– Нет, граф. Я констатирую факт, который могу доказать. Сторож Штольценгрубер видел вас у покойного Кастелламари, а вашей кузине баронессе Штернбург вы сами говорили, что молодой человек умер на ваших руках.
Граф лениво стряхнул пепел с сигары и заложил ногу за ногу.
– Все это голословные утверждения, – протянул он. – Интересно знать, как вы их докажете.
– Очень просто! Я привез сюда Штольценгрубера, и он узнал вас.
– Ах, боже! Как наивно! Узнал! Скажите пожалуйста! Несколько месяцев спустя и после того, как видел меня одну секунду. Разве это доказательство?
– Совершенно с вами согласен, – ответил доктор Мартенс. – Поэтому-то прошлой ночью я достал на несколько часов ваши лакированные сапоги. Они оказались совершенно тождественными с имеющимся у меня отпечатком следа, оставленного вами на снегу в ту роковую ночь. Скажу больше, это те же самые сапоги, которые тогда были на вас. Таким образом, показания сторожа и сличение следов – все говорит против вас.
Граф молчал: серьезность положения была ему теперь ясна. Но он попытался сохранить хладнокровие и даже попробовал иронизировать.
– Преклоняюсь перед вашей проницательностью и добросовестным отношением к делу, – ответил он. – Хорошо… допустим, что дело обстоит именно так, как вы говорите. Что же вам угодно от меня, если вы и без того так хорошо осведомлены?
– Простите, граф. Прежде чем ответить на ваш вопрос, мне хотелось бы выяснить положение. По всей вероятности, вы имели причины внезапно покинуть Вену и поселиться в Швейцарии. Доискиваться до сути этих причин не входит в мою задачу. Во-первых, я не имею на это предписаний, во-вторых, законы страны, в которой мы находимся, не дают мне на это права.
– Совершенно верно, – спокойно отозвался граф. – Что же дальше?
– Я весьма заинтересован убийством на Грилльхоферштрассе, – продолжал комиссар, – и обращаю ваше благосклонное внимание на то, что Швейцария в уголовных делах выдает лиц, подлежащих суду, и не допускает никаких послаблений. Поэтому предоставляю вам на выбор: или отвечать на мои вопросы, или вернуться со мной в Вену, где вас заставят наряду с этими вопросами отвечать и на некоторые другие.
Граф откинулся на спинку кресла, задумчиво устремил взгляд в потолок и спросил затем по-прежнему спокойно:
– Как вы можете заставить меня вернуться с вами в Вену?
– Я обращусь к содействию здешних властей.
– В каком же преступлении вы меня обвините?
– Ни в каком. Я потребую вашего ареста по подозрению в соучастии в убийстве!
– Так! Другими словами, если я откажусь отвечать или ответы мои покажутся вам неудовлетворительными, вы арестуете меня при посредстве здешней полиции. Ну а если я буду иметь счастье заслужить своими ответами ваше одобрение?
– Тогда я сегодня же уеду в Вену, а вы можете делать все, что вам заблагорассудится.
Граф Гейнен подошел к балконной двери и устремил задумчивый взор на синевшее перед ним Женевское озеро.
Затем он решительными шагами вернулся к своему креслу и занял прежнее место против доктора Мартенса. Спокойным голосом, не выдававшим охватившего его волнения, он проговорил:
– Будем говорить откровенно. Я в ваших руках. Спрашивайте, я скажу вам все, что знаю.
– Повторяю вам, я интересуюсь лишь убийством на Грилльхоферштрассе, ничем другим.
– Я скажу всю правду. Спрашивайте.
– Вы были у Кастелламари в момент убийства?
– Да. Было половина девятого вечера. Георг сидел у стола, на котором стояла маленькая лампа. Я стоял около него. Мы разговаривали. Вдруг послышался звон разбитых стекол, и Кастелламари безжизненно откинулся на спинку стула. Я не мог понять, что случилось. Выстрела я не слышал. Мертвенная бледность разлилась по лицу Георга… он схватился рукой за голову. Я помог ему приподняться, думая, что ему сделалось дурно. Тут только заметил я его остановившийся взор и кровь, каплями стекавшую из ранки на левом виске. Он захрипел у меня на руках… и все было кончено. Не желая быть застигнутым в такой обстановке, я бросился бежать. Я решил отправиться на маскарад в Софийский зал, где должна была быть сестра Кастелламари. Ее я не нашел, но встретил госпожу Зельгейм и поручил ей передать баронессе ужасную весть. Вот все, что я знаю.
– Вы помните наверно, что не слыхали выстрела?
– Наверно. Даже звон стекла был так тих, точно с улицы бросили в него камешком. Короткий, резкий звук, будто лопнуло стекло.
– Не можете ли сообщить мне каких-нибудь дополнительных обстоятельств, которые могли бы пролить свет на это дело? Не виделись ли вы, например, с Кастелламари в другом месте, кроме его квартиры на Грилльхоферштрассе?
– Как же, виделся. В Вену он приехал первого января и поселился сначала в отеле «Блерн». Случайная и, должно быть, неприятная встреча заставила его переехать на Грилльхоферштрассе, чтобы замести следы. Не знаю, имеет ли это отношение к его смерти, не думаю. Кажется, дело касалось какой-то старой любовной истории.
– Он никого вам не называл?
– Называл, но повторяю, это к делу не относится. Он встретил подругу дней былых, как говорится, и, не желая, чтобы его тревожили, решил лишить ее возможности его разыскать.
– Не произносил ли он при вас имя Мары Цинцинатти?
Граф Гейнен с удивлением взглянул на говорившего.
– Совершенно верно, произносил. Но откуда вы это знаете?
– Я должен попросить вас подробно передать мне все, что известно вам об этой встрече, так как Мара Цинцинатти вот уже несколько дней, как обратила на себя особое внимание полиции.
– Кастелламари справлялся у меня, не знаю ли я дамы, урожденной Мары Цинцинатти, бывшей наездницы. Я ответил отрицательно и в свою очередь полюбопытствовал узнать, почему он так интересуется этой особой. «Она когда-то сыграла большую роль в моей жизни, – ответил он, – и принесет еще мне несчастье. Вчера, когда я переходил улицу около церкви Святой Марии заступницы, она вдруг вышла мне навстречу из какого-то модного магазина. Я узнал ее сейчас же, хотя она довольно сильно изменилась. Сердце у меня сжалось, когда она внезапно появилась передо мной, и я увидел ее сверкавшие ненавистью глаза. Позднее я узнал, что она была у швейцара и спрашивала господина Кастелламари. Но швейцар ответил ей, что такого жильца не имеется, так как я был прописан под именем Адольфа Штребингера». Кастелламари, как сейчас помню, закончил свой рассказ следующими словами: «Если со мной в ближайшие дни что-нибудь случится, то вам не придется ломать себе голову, чтобы открыть виновника, обратитесь к Маре Цинцинатти – это будет делом ее рук».
С этого дня брат был в постоянном волнении и страхе. Он задался целью возможно скорее уехать из Вены. Отъезд был назначен на вечер тринадцатого января, несчастье случилось накануне.
– Это все, что вы имеете мне сказать?
– Все. Я по совести сообщил вам все, что знал.
– Мне хотелось бы задать вам один вопрос, хотя он и не имеет прямого касательства к преступлению. При убитом найдена была записка со словами: «Завтра… вызвать Фернкорна». Что это значит?
– Я могу вам это объяснить, – отозвался Гейнен. – Вы, наверно, думали, что речь идет о капитане генерального штаба Фернкорне? Даю вам слово, что это не так. Это имя, или псевдоним, одного политического агента. Люди эти часто называются именами более или менее известных лиц, чтобы скрыть свое настоящее. Но к делу об убийстве он не причастен.
Комиссар взялся за шляпу, граф с подчеркнутой вежливостью проводил его до дверей и с облегчением вздохнул, когда они захлопнулись за комиссаром венской тайной полиции.
