Kitabı oku: «Дом там, где твое сердце», sayfa 19
Элиза Линтрем-Лалие исчезла, уступив место рабыне, наложнице.
– Мой господин, – тихо пробормотала она, опускаясь на ковёр на колени, – я готова служить вам…
Глава 37
Говоря обобщённо, Белль Эжен, как все обычные люди, боялась сумасшедших, и тот факт, что к их рядам неожиданно примкнула молодая госпожа, её совершенно не радовал. Конечно, Алис Лалие не была полоумной в традиционном понимании этого слова, но отклонений и странностей в её поведении со временем становилось всё больше, столько, что бедная голова Белль переставала соображать при первом же её слове. Чего стоила хотя бы выборочная потеря памяти мадам Лалие! Особенно часто этот недуг поражал её по вечерам, когда утром мадам не могла вспомнить, о чём они с Белль разговаривали накануне и во сколько расстались. Алис Лалие говорила, что иногда ей снится, будто она куда-то идёт. Вообще-то Белль не находила в этих снах ничего странного, зная из перешёптываний других горничных, что мадам очень часто часа в два-три ночи выходит из спальни господина и возвращается к себе. Даже в отношениях супругов Белль ничего не могла понять: почему они ведут себя, точно тайные любовники, встречаясь украдкой по ночам, а днём грызутся, словно враги, совершенно всерьёз и не смущаясь ничьим присутствием. Такая романтическая игра? М-да…
Белль удивляло и обижало то, что раньше госпожа делилась с нею всеми переживаниями – приятными и не очень; а теперь будто повесила замок на рот и спрятала ключ далеко-далеко, так, что и не достанешь. Больше того, стоило Белль хоть слово произнести в похвалу Омара Лалие, и мадам смотрела на неё так удивлённо, с обидой, будто бы лучший друг нанёс ей подлый удар оружием, спрятанным за спиной.
Короче, Белль Эжен не понимала, что происходит с её хозяйкой, как ей, Белль, вести себя, и давно бы покинула странный дом на Вандом-Пляс, если бы не чувство почти материнской нежности, привязывающее её к молодой мадам Лалие, в некоторых отношениях так и оставшейся глупее однодневного цыплёнка.
Кроме того, у Алис Лалие начались проблемы со здоровьем. Головная боль, с которой она проснулась полтора месяца назад, была только началом, первым вестником близящихся испытаний. С тех пор мигрень стала верным спутником Алис, мадам начала легко раздражаться по любому поводу… и злоупотреблять алкоголем. За первый бокал она бралась в одиннадцать часов утра, переходя к вечеру от легкого красного вина на коньяк. Раз или два Белль находила у её кровати початую бутылку, но, верная статусу личной горничной, никому об этом не докладывала, только потихоньку возвращала бутылки в бар. Белль знала, что мадам просила семейного доктора, Пьера Ранжера, выписать ей снотворное, но доктор обратился за подтверждением к мужу пациентки, а тот отказал наотрез. Неделю назад Алис Лалие одолела жестокая тошнота, её рвало, буквально выворачивая наизнанку, утром, днём и вечером, на голодный желудок и после еды. За считанные дни молодая женщина исхудала, словно египетский раб; к концу недели у неё не осталось сил даже подниматься с постели. Положение осложнялось тем, что Омар Лалие десять дней назад уехал в Руан по каким-то делам, и даже его секретарь был не в курсе, стоит ли его ожидать в ближайшее время. Белль Эжен пришлось принимать решение самостоятельно.
И она сделала это.
– Никаких больше сомнений и колебаний, мадам. Мы должны были так поступить, – сидя возле кровати в самой дорогой палате самого дорогого частного госпиталя в Париже, Белль Эжен держала в ладонях почти прозрачную руку своей молодой хозяйки.
– Когда будут готовы результаты анализов? – голос Элизы Лалие был таким же слабым, как и её рука. В последние дни она сделала для себя открытие, что силы меньше всего тратятся, если лежать на спине с закрытыми глазами и не шевелиться, и с тех пор не изменяла этой позе.
Белль с сочувствием смотрела на тающую каждый час, словно свеча, госпожу.
– Доктор Ранжер обещал, что зайдёт сразу, как только…
– И доктор Ранжер не нарушает своих обещаний! – профессионально оптимистическим голосом подхватил стоявший в дверях врач ускользающую нить беседы.
– Ну-с, моя дорогая мадам, – обойдя кровать, Пьер Ранжер взял руку молодой женщины, лежавшей на ней, и померил пульс, следя за временем по дорогому брегету. Это был хороший врач, с обширной практикой, признанный авторитет в медицине; но не в меньшей степени на выбор его лечащим врачом Алис Лалие повлияло то, что Пьер Ранжер уже был не молод и не красив ни лицом, ни телом – доктор сильно хромал после аварии, в которой погибла восемь лет назад его жена. Впрочем, все эти достоинства – или недостатки – не мешали Белль Эжен краснеть при встречах с эскулапом. Если бы Элиза чувствовала себя лучше, её, несомненно, заинтересовало бы наблюдение, что Пьер Ранжер в эти минуты начинает слегка заикаться от волнения.
Но сейчас врач предусмотрительно встал подальше от искушающей его Белль Эжен и направил всё своё внимание на великосветскую пациентку. В голосе его звучала отшлифованная годами бодрость:
– Как мы с коллегами с радостью убедились, мадам Лалие, вы не умираете ни от одной экзотической, не известной науке болезни…
– Да? – с лёгким разочарованием переспросила женщина на кровати. – Хотите сказать, что я симулирую?
– Нет, мадам, нет, ни в коем случае! – врач вскинулся в благородном негодовании. – Нет сомнений, что вы плохо себя чувствуете. Но, благодаря уровню современной медицины, практически все женщины выживают после этой болезни.
– А мужчины? – с неожиданным интересом Алис Лалие открыла глаза и даже приподнялась на подушках. – Я к тому, что, может быть, мне удастся заразить моего мужа.
Доктор Ранжер явно пребывал в смятении.
– Ну… э-э… насколько я знаю, мужчины этим вообще не болеют.
– Жаль, – искренне огорчилась красивая блондинка.
Пьер Ранжер улыбнулся возникшей ассоциации.
– Они… м-м, как это назвать… мужчины являются переносчиками инфекции.
– Конечно, вот она, справедливость. Переносят инфекцию, но сами не болеют. У меня есть шансы вылечиться, доктор Ранжер?
– Конечно, мадам. Еще пара недель – и вы думать забудете о своих неприятных ощущениях, а месяцев через восемь наступит окончательное выздоровление.
Белль Эжен тихо ахнула, впиваясь взглядом в лицо врача. Тот кивком подтвердил её догадку.
– Очень странно, – с подозрением рассуждала Элиза, – что вы можете с такой уверенностью предсказывать сроки…
– Мадам, – Белль осторожно тронула её за плечо, – у вас будет ребёнок.
– Ребё… – у Элизы перехватило дыхание, и она вытаращила глаза.
– Совершенно верно, мадам Лалие. Я не специалист в гинекологии и акушерском деле, но токсикоз – то есть ваша тошнота – довольно часто сопровождает течение беременности в первые месяцы, но зато после…
Белль Эжен оказалась единственным слушателем импровизированной лекции, и не очень внимательным. Несмотря на все чувства, испытываемые к доктору Ранжеру, Белль прежде всего была озабочена лежащей в глубоком обмороке мадам.
Алис Лалие сидела в кресле, мертвой хваткой вцепившись в стакан с водой. Зубы её стучали о край стакана. На лице молодой женщины застыло выражение человека, застрявшего в сюрреалистическом кошмаре и не видящего способа выбраться из него.
Остальные участники сцены, доктор Ранжер и Белль, словно сговорившись, смотрели только на неё, не отводя глаз ни на секунду, не давая Лиз осмыслить странное положение вещей.
– Мне… э-э… кажется, что ваша реакция… э-э… была несколько излишне эмоциональной, дорогая мадам…
– Ещё бы не эмоциональной, – с сарказмом, но при этом странно отстранённым голосом отозвалась блондинка. – Всё-таки не каждый день уподобляешься святой Деве.
– М-м? – врач в растерянности посмотрел на Белль, но та только пожала плечами в знак того, что не знает, о чём идёт речь. Ранжеру пришлось вновь обратиться к первоисточнику.
– Боюсь, я не совсем… э-э… понимаю, дорогая мадам… Разве у вас нет супруга?
Алис Лалие с отвращением посмотрела на него.
– Супруг у меня есть. У нас нет супружеских отношений, без которых, как я понимаю, забеременеть не так-то легко.
– Один случай на всю историю человечества, – подтвердил доктор. – Могу я спросить, когда…
– Последний раз – полгода назад. Но ведь этот ответ вас не устроит?
Ранжер покачал головой.
– Беременность трёх-, от силы четырёхнедельной давности. Шесть месяцев никак не вписываются в этот срок. А-а… вы уверены, что не было других вариантов?
– У меня нет и не было любовников. Омар такого бы не позволил. То, что он не пользуется мною сам, ещё не значит…
– Мадемуазель Эжен, почему вы так странно смотрите на мадам Лалие?
У горничной действительно был такой вид, словно все её жизненные ценности подвергаются серьёзному сомнению. Замолчав, Элиза тоже с тревогой уставилась на свою наперсницу.
– Что, Белль?
– Не понимаю, – горничная отвечала ей таким же оторопелым взглядом, – почему вы отрицаете.
– Что отрицаю? О чём ты говоришь?
Сложив руки «домиком», доктор Ранжер с интересом наблюдал разворачивающуюся перед ним сцену. Давно он не чувствовал себя таким заинтригованным.
Белль Эжен явно переживала какие-то сильные эмоции и выглядела при этом так, словно ей приходится преодолевать внутренний барьер высотой с Китайскую стену. Женщина то пунцово краснела, то бледнела и становилась похожей на утопленницу, заикалась и никак не могла найти удобного положения для своих рук.
– Мадам, но как же… ведь вы… мсье Омар и вы…
– Белль! – пронзительно крикнула Алис Лалие.
Горничная заторопилась.
– Вы же ходили к нему каждую ночь, все слуги о6 этом знали… вы же не разговоры там разговаривали… и мсье Омар иногда днём приходил к вам… я точно знаю, что вы… – она замолчала, напуганная вмиг посеревшим лицом мадам Лалие. Обхватив кистью одной руки запястье другой, светловолосая женщина вонзала в кожу острые ногти, пытаясь предотвратить повторный обморок.
Когда, наконец, Алис Лалие посмотрела не на горничную – на врача, губы её дрожали, а вид был на редкость жалкий. У Ранжера мелькнуло сравнение с роскошной пушистой собачкой, попавшей под дождь и ставшей похожей на облезлую крысу.
– Доктор, – голос мадам Лалие тоже дрожал, но было заметно, что она пытается с этим справиться, – если у вас есть знакомства среди специалистов по психам, самое время звонить им.
– Почему вы так говорите? – заинтересовался Пьер Ранжер.
Голос шведки, и без того слабый, упал до шёпота:
– Потому что я не имею ни малейшего понятия, о чём говорит Белль.
Глава 37
Женщина, сидевшая по другую сторону стола, была невероятно привлекательна. Говоря по правде, она была так ошеломляюще, сногсшибательно красива, что у Франсуа-Рэймона Дюма, сорокатрёхлетнего магистра философии и главного авторитета столицы по всем смежным наукам, при её появлении в дверях его кабинета перехватило дыхание, и он замер с историей болезни предыдущего пациента в одной руке и надкусанным бутербродом в другой. Разным мужчинам нравятся разные типы женщин – или не женщин вообще; но доктор Дюма, холостяк со стажем, был страстным поклонником стройных блондинок с растрёпанной копной волос, отливающих то золотом, то серебром в зависимости от освещения, и с большими глазами, лучистыми, словно драгоценные агаты, от стоящих в них слёз. Кстати, о слезах. Посетительница могла стать просто богиней, если 6ы хоть на минуту перестала плакать. Пусть не минуту – Франсуа-Рэймон чувствовал, что несколько завышает свои требования. Пятнадцать секунд. Но вот уже почти полчаса, как божественное видение уделяло этому бессмысленному занятию – пролитию слёз – всё свое внимание. Но никакого громкого плача, ни-ни! Зрелище столь деликатное – крупные жемчужные капли, стекающие в шёлковый, обшитый кружевами, тканевый клочок – заставило бы сжаться сердце любого мужчины, даже, вполне возможно, серийного убийцы, разыскиваемого за истребление женщин по всей Европе. Такие мелочи, как еле слышная икота и покрасневший носик, не смущали очарованного взора Франсуа-Рэймона Дюма. Но всему же есть предел; расписание приёма восстало против велений сердца и победило в этой борьбе.
– Дорогая мадам, если 6ы дело касалось только меня, я не знал бы большей радости, чем утешать вас. Но через сорок минут ко мне придёт следующий пациент, и…
Женщина неожиданно энергично высморкалась.
– Да, вы правы, – проведя последний раз скомканным платком по красным полосам на щеках, она убрала безделушку в сумочку и, наконец, прямо взглянула на консультанта.
– Совершенно правы, – повторила она. – Хватит разводить сырость. Дело в том, что события, произошедшие со мной, так потрясли меня…
– Какие именно? – теперь доктор Дюма любовался её решительным видом не меньше, чем до этого – трогательной слабостью и слезами.
Женщина вздёрнула подбородок ещё выше, хотя подобное было сложно представить, и всё её лицо стало таким жёстким, словно окаменело.
– Я расскажу вам. Естественно, расскажу. Уж если я сразу ощутила к вам такое доверие, что позволила увидеть меня в слезах, теперь глупо останавливаться. К тому же Ранжер поручился за вас.
Слегка изменившееся лицо эскулапа выразило его недоумение. Женщина заторопилась:
– Дело довольно деликатное. Во-первых, никто не должен меня здесь видеть. Вдруг кто-то узнает, что жена… что я посещаю врача по головам? Мне лично всё равно, даже если о том, что я сумасшедшая, будет шуметь весь Париж. Но это не безразлично моему мужу, а своё недовольство он всегда срывает на мне. Так что о встречах с вами будет договариваться моя горничная, сейчас она ожидает меня в приёмной. Кодовое имя – мадам де Ламор.
На плечах врача находилась и голова мужчины тоже, и сейчас именно она шла кругом от запаха духов и блеска глаз этой женщины. Франсуа-Рэймон Дюма плохо понимал, что от него требуется, зато сразу восхитился выбранным незнакомкой псевдонимом. Мадам Любовь. Кажется, именно это чувство сразило его около тридцати минут назад наповал. Захмелев от неожиданного всплеска гормонов, доктор блаженно смотрел на новую пациентку; до него не сразу дошло, что женщина спрашивает о чём-то – и, судя по тону её голоса, не в первый раз. Сделав над собой усилие, доктор Дюма прислушался.
– Вы меня узнали?
– Вы – сама Примавера, Весна, – вырвалось у никогда не склонного к поэзии эскулапа.
Взгляд женщины просветлел.
– Понимаю. Вам затмевает разум внешняя атрибутика, – она презрительным щелчком отправила за плечо короткий локон. – Всё это пустое, милейший доктор. Как можно любить сумасшедшую?
– Вы уже второй раз говорите о своей ненормальности, – доказывая, что он не совсем поглупел, спокойно проговорил врач. – В чём это выражается?
– Я теряю память.
– М-м… а точнее? Забываете, где лежат вещи или памятные даты?
– Я не помню ни одного вечера за последние полтора месяца, – женщина говорила бесстрастным тоном, словно всё происходящее её не касалось.
– Так, – Франсуа-Рэймон задумался. – Надо полагать, что в эти вечера что-то происходило или вы просто ложились спать?
– Об этом я узнаю от посторонних людей. В частности, моей горничной. Сама я была уверена, что укладывалась в постель и спала.
– Продолжайте.
Мадам де Ламор нахмурилась.
– Я и сейчас не знаю, как об этом рассказывать. Дело в том, что для меня все рассказы Белль, моей горничной, остаются всего лишь рассказами. Я по-прежнему не могу вспомнить.
– Что заставило вас забеспокоиться? Как я понимаю, горничная держала свои наблюдения при себе?
Женщина продолжала хмуриться.
– Да. Белль, в общем, не любопытна. Но обстоятельства сложились крайне неблагоприятно… Хорошо, – решилась она, – слушайте. Моя супружеская жизнь такова, что мы с мужем балансируем на грани раздельного проживания. Последний интимный контакт был более полугода назад. Так утверждает МОЯ память. В то же время Белль говорит, что в минувшие полтора месяца – половину марта и апрель – очень часто находила доказательства обратного…
– Чего обратного? – теперь уже нахмурился доктор.
Пациентка начала нервно наматывать на палец свои волосы.
– Ну… что мы с мужем… продолжаем иметь близкие отношения…
– Интимные? – уточнил психиатр.
– Да, чёрт побери, секс! Секс каждый день! – зашипела разъярённой змеёй женщина.
– И? – Франсуа-Рэймон Дюма задвинул в дальний угол сознания зависть к счастливчику, обладающему этой богиней.
– И я склонна верить ей больше, чем себе. Потому что доктор Ранжер обнаружил у меня трёхнедельную беременность. А никакие ангелы от Господа Бога меня в последнее время не посещали с известием о непорочном зачатии. Остаётся сделать вывод, что виноват мужчина. Я хочу, чтобы вы покопались в моей голове и сказали, кто он и как ему удалось этого добиться.
Она замолчала, выжидающе глядя на доктора; но психологический врач ещё минуты три хранил молчание, обдумывая интересный случай. Синдрома Девы Марии, к тому же с доказательствами, в его богатой практике ещё не попадалось. Что ж, можно попробовать… и тогда он станет видеть эту прелестную женщину почти каждый день.
Франсуа-Рэймон посмотрел на часы.
– У меня есть кое-какие идеи, мадам де Ламор. Я займусь вашей загадкой, и с помощью Господа Бога и определённых научных методов мы поймаем негодяя на месте преступления…
Ожидать, пока она перестанет плакать, практически вошло у доктора Дюма в привычку за месяц почти ежедневного общения. Время от времени у него даже мелькала мысль заменить чехол на кресле для пациентов на влагоустойчивый. Хотя это ничуть не умаляло обаяния самой женщины, да и оснований вести себя так у неё, надо признать, было предостаточно.
Провести месмерический сеанс удалось далеко не сразу, сознание пациентки по неизвестной причине сопротивлялось введению в транс. Было ясно, что с женщиной уже работали, проводя загадочные и, скорее всего, малоэтичные эксперименты. Мадам де Ламор продолжала описывать свои странные сны и обрывочные воспоминания; складывая эти рассказы и пояснения горничной, энергичной француженки, по-матерински опекавшей свою мадам, Франсуа-Рэймон получал неизменный результат: в сознание пациентки умышленно или по преступной неосторожности было введено сомнамбулическое внушение. И оно продолжает действовать.
Муж мадам де Ламор, остававшийся для доктора безымянным, вернулся из долгой деловой поездки, и мадам сразу стала выглядеть намного хуже. Фиолетовые круги под глазами – следы недосыпания, головокружения и общая слабость; к ним прибавились кровоподтёки на теле и на запястьях, о происхождении которых пациентка не имела ни малейшего представления.
Прогресс начал наблюдаться совсем неожиданно. Неделями месмеристу удавалось погружать мадам де Ламор в транс совсем неглубоко, и она просыпалась от любого испытанного волнения. В таком состоянии пациентка ничего не могла рассказать об источниках своих проблем. И вдруг, к удивлению испытателя, на неё подействовало простейшее приспособление для концентрации внимания пациента. Это был небольшой шарик из отшлифованных мельчайших кусочков драгоценных камней голубого цвета.
Женщина уставилась на него, с испуганным и восхищённым видом одновременно.
– Сейчас он выглядит по-другому, – еле слышно пробормотала она.
Эти слова пациентки крайне заинтересовали доктора Дюма.
– Почему вы так сказали? Я показываю вам эту вещь в первый раз.
– Да? – женщина подняла на него отрешённый взгляд. – Не знаю. Мне кажется, раньше камень был целым.
При первых же словах месмериста она уснула. И начала рассказывать странные вещи – настолько странные и страшные, что Франсуа-Рэймон Дюма поспешил начать записывать, убеждённый, что его пересказу после пробуждения она не поверит.
Достаточно было одного взгляда на лицо пациентки, чтобы рука доктора Дюма сама собой потянулась к толстому тому на книжной полке, за которым у него был устроен маленький тайничок. Он щедро плеснул коньяк в пузатый бокал и подтолкнул его через стол.
– Считайте это лекарством, прописанным врачом. Вам не помешает.
Светловолосая женщина долго смотрела на него, а после пожала плечами и залпом выпила. Когда огонь по её пищеводу скатился в желудок, выражение глаз стало почти нормальным.
– Вы хотите прочесть протокол сеанса ещё раз, мадам де Ла…
– К чёрту, зовите меня Алис! – прорычала женщина. – Какие могут быть церемонии, когда вы узнали про меня ТАКОЕ?!
Она попыталась взять себя в руки.
– Нет, не хочу. Четыре раза я прочла о том, что господин Лалие проделал со мной. Более чем достаточно. Боже всемилостивейший, – обхватив голову руками, Алис Лалие – наконец-то Франсуа-Рэймон знал её настоящее имя – застонала.
– Я не могу поверить. Чтобы отомстить, он превратил меня в проститутку, бессмысленную и бессловесную куклу для сексуальных игр… Как он посмел! – женщина клокотала запоздалым гневом, но Франсуа-Рэймон был готов к тому, что в любой момент она снова разразится слезами.
– Алис, – с осторожностью начал он плести спасительную паутину, – вы не должны во всём обвинять себя…
– Себя? – закричала женщина так громко, что доктор едва не свалился со своего стула. – Какого чёрта, я себя вообще не обвиняю! Только мсье Лалие, и одного его!
– Но это тоже неверно, Алис, – прервал её доктор. – В проблемах любой супружеской пары очень редко бывает виноват один. Вы говорили, что отказали ему в близости…
– Вот уж где Омар Лалие не ожидал встретить союзника, – женщина с отвращением глянула на Дюма, – так это в моём враче.
– Я должен быть объективен, Алис. Больше некому.
– Я не хочу знать, какие оправдания вы придумаете для Лалие. Ему-то как раз адвокат дьявола не нужен. А я попрошу вас, Франсуа-Рэймон, назвать мне имя лучшего знатока законов в Париже, который возьмется за мой бракоразводный процесс. И будь я проклята, если не оставлю господина Лалие без последних штанов!
Доктор невольно восхитился её решимостью, мрачным блеском глаз. Но у него оставались сомнения.
– Он вам не позволит.
– Попробует не позволить, – согласно кивнула головой женщина. – Попытается снова взять под свой контроль. Насколько велики его шансы?
Франсуа-Рэймон ухмыльнулся.
– Ну, пусть попробует. Результаты должны удивить его.
Блондинка вопросительно подняла брови.
– Я снял внушение, – пояснил доктор. – И навсегда заблокировал ваше сознание от попыток изменить его. Душа человека – не игровая площадка для дураков, полагающих, что они владеют методами доктора Месмера. Ваше счастье, что вы пришли ко мне, Алис. Дело могло закончиться для вас «жёлтым домом».
– Клиникой для сумасшедших.
– До конца жизни. Уверен, что ваш супруг такого исхода не желал.
– Зато он хорошо поразвлёкся за мой счет. Мне очень хочется убить его, – женщина встала, – так сильно, что чешутся ладони. Так что читайте утренние газеты, Франсуа-Рэймон. В них может оказаться сенсация…
