Kitabı oku: «Записки из Тюрьмы», sayfa 4

* * *

Я хочу увидеть ребенка из Шри-Ланки; образ этого малыша притягивает меня к корме. Я перешагиваю через почти безжизненные тела с открытыми ртами, пускающими слюни. Я направляюсь к семьям в поисках шриланкийцев.

Губы малыша потемнели и припухли. Он покоится на груди матери, но дышит более ровно, чем раньше. Эта связь между матерью и ребенком дарит такое чувство безопасности. Внезапно Беззубый Дурак приходит в себя и тащится к борту лодки. Его обильно рвет, вплоть до капель кислой желтой желчи. Следом неспешно поднимается один из наглых юнцов, пялится на ревущие волны и начинает мочиться как на кучу блевотины, так и на своих лежащих рядом приятелей. Он выглядит бесноватым, словно человек, потерявший рассудок после встречи с призраком. Пугающий океан его загипнотизировал. Его уже не волнует, куда он мочится.

* * *

Вода в машинном отделении покрыта бензиновой пленкой. Помощник капитана с тряпками и палкой ныряет, пытаясь найти и заткнуть дыру в днище лодки. Мы бесполезны и ничем не можем ему помочь, а только взволнованно наблюдаем за его тяжелой схваткой с водой. Уровень воды доходит ему до ребер, он снова ныряет с палкой и тряпкой, и каждый раз, когда он выныривает, его лицо становится все мрачнее. За все это время он не проронил ни слова, но во всем его облике чувствуется мощь воина, чьи подвиги утеряны в анналах истории. Вздувшиеся вены на его руках и голенях – это послание мужчинам, женщинам и океану. Они покрывают его костлявое тело, как сеть. Его изможденное и морщинистое лицо кажется вылепленным морем и его безжалостными волнами. Его ловкость и жутковатое молчание наводят меня на мысли, что его бесстрашная игра со смертью и темными штормовыми ночами в течение долгих лет – это его способ скоротать время. Это его вторая натура.

Покачивая головой, Беззубый Дурак подходит к люку в машинное отделение – его лицо искажено шоком. Очевидно, он еще не пришел в себя после долгого, глубокого сна. Кажется, он не в состоянии осмыслить, что происходит. Юнец, помочившийся на остальных, похоже, до сих пор страдает от своего рода психических и физических конвульсий. Полагаю, он тоже пытается понять, что случилось с нами и нашей прогнившей посудиной. Тем не менее невозмутимого капитана все происходящее в машинном отделении будто бы не тревожит. Он решительно вращает штурвал, а его сигарета по-прежнему зажжена. Его власть над волнами и судном такова, что его присутствие ощущается даже в машинном отделении, несмотря на эту чертову дыру. Негласная сила связывает его с помощником, судном и морем.

Помощник продолжает прилагать усилия под водой, загрязненной бензином. Если пробоину заделать, то это может спасти лодку и пассажиров от затягивания в водоворот. Хотя сила и гнев океана так велики, что, по ощущениям, лодка скоро разломится пополам, даже если течь будет устранена. Некоторые волны настолько высокие и мощные, что поднимают судно на несколько метров. Они бьют по носу и бортам судна, и нас всех подбрасывает, особенно детей, с их невесомыми тельцами, которые нечем привязать. Волны набирают скорость и швыряют нас всех по заплесневелой палубе, как на карусели; людей вдавливает друг в друга. Борта лодки – самое страшное место. Удар мощной волны может сбросить с этой карусели любого, кто там стоит. Оказавшись на гребне волны, судно затем ныряет в провал, сотрясаясь так сильно, будто вот-вот развалится на части. Атакующие нас волны размером с гору разрушают лодку. Осознание этого вызывает дрожь и трепет глубоко в наших сердцах и душах; это словно головокружение перед падением в бездну. Прогнившая посудина едва не опрокидывается. На краткий миг она обретает равновесие, но лишь для того, чтобы очередная сокрушительная волна без предупреждения ударила ее в нос.

Волны ритмично бьются о носовую часть лодки, еще сильнее, чем раньше. Но эти толчки пугают нас меньше, чем ужасающий грохот волн, когда они раз за разом врезаются в лодку: он звучит так, будто эти гигантские массы воды разбиваются о дамбы из цельного камня.

Помощнику капитана наконец удается заткнуть дыру тряпками и палкой. Все так же, не говоря ни слова, он быстро начинает вычерпывать воду из машинного отделения. Он снова проворно наполняет ведра и передает их наверх. Голубоглазый Парень, стоящий на ступеньках, возвращается к своей роли.

* * *

Уже полночь. Абсолютная тьма. Грозные волны беспрерывно разбиваются о корпус нашей разваливающейся лодки. Бесконечные атаки волн порождают в наших мыслях ужас и тоску.

Нос лодки трескается, и хлынувшие внутрь потоки воды окружают семьи, все еще лежащие в объятьях на палубе. Наспех сооруженная пробка в машинном отделении сдается под натиском волн, и вода там снова поднимается. Все остальные пассажиры внезапно пробуждаются ото сна, чтобы встретиться лицом к лицу со смертью. Мы все промокли и окоченели, но продолжаем вычерпывать воду, зная, что иначе погибнем в мгновение ока.

Во тьме полуночи посреди хаоса /

От близости смерти мы содрогаемся /

Мы чуем запах скорой погибели /

Волны ее воплощением вздыбились /

Стенания /

Крики /

Ругань и вопли /

Мы терпим бедствие, мы все промокли /

Судно трясет, и от качки шатает /

Усталых людей по каютам швыряет /

Детский плач страхом душу терзает /

Тонущую лодку в ад превращает.

Мелькающие ведра наращивают темп, и уровень воды быстро падает. Мне кажется, женщины борются со смертью даже отважней мужчин. Их материнские инстинкты делают их хищными волчицами. Они пристально смотрят на океан, обнажая свои острые зубы.

Даже в глубинах тьмы, на грани потери всякой надежды /

В душе еще мерцает ее слабый огонек, как прежде /

Теплится крошечная искра, глубоко внутри /

Как далекая звезда, предвестница зари /

Что видна на горизонте сквозь ночной мрак /

Она ведет нас вперед, как спасительный маяк.

Все наши надежды сосредоточены на одной крошечной светящейся точке вдалеке. Общая воля обретает форму в сплоченности и борьбе. Какова связь между нашим выживанием и достижением этой едва заметной яркой точки? Этот далекий свет сейчас кажется символом жизни – призывом к войне, призывом к битве за наши жизни.

Но внутри кают надежда, по-видимому, означает обращение за помощью свыше. От гула голосов, читающих молитвы и гимны, по телу идут мурашки и волосы встают дыбом.

Напевы духовных гимнов вселяют страх /

Молитвенная какофония – словно ода смерти /

Тоска стенаний сеет панику в сердцах /

Это сигнал тревоги небесам и тверди /

Тревогой же полны умы скитальцев /

Зловещая гармония стихов священных /

И исступленная мольба страдальцев /

Низводит Судный день с небес на землю.

Думаю, этот страх хуже смерти. Слыша религиозные напевы и голоса, читающие молитвы, дети прижимаются к матерям. Слезы, пролитые душами из царства мертвых, переплетаются с пением и мольбой живых.

Пара из Шри-Ланки, похоже, напугана больше всех. Пение и чтение незнакомых молитв для них, должно быть, странные и чуждые звуки. Детские всхлипы прорезаются сквозь песнопения, словно уколы игл: они будто режут нас всех изнутри. Их плач – крики невинных душ – перекрывает весь остальной бессмысленный и пугающий шум. Волны обрушиваются на каюты.

Слепая воля напуганных людей цепляется за некую метафизическую силу или иллюзию в эти последние мгновения. Они не осмеливаются смотреть смерти в лицо, ища спасение в своих мрачных песнопениях.

Беззубый Дурак – христианин, спасающийся от преследований, – осеняет себя крестным знамением с каждой волной, разбивающейся о лодку. Хор распевает молитвы и гимны, кто-то читает аяты на арабском, на фарси, на курдском и других языках, сплетаясь в многоголосье… образуя эхо-камеру⁵⁹ из леденящих душу декламаций.

Я помню, каким несносным был тот курд в грузовике – теперь он держит на руках своего сына, мелкого засранца, и рыдает. Он в панике из-за ужасающих волн и перепуганного ребенка. Я вижу, что даже в этот миг, когда всему вот-вот придет конец, его жене стыдно за его слезы. Она озирается по сторонам, встречаясь с презрением на лицах остальных, и толкает локтем мужа в бок, чтобы он прекратил унижать их обоих. Интересно наблюдать, как она придерживается условностей даже сейчас, во время этого невероятного бедствия.

Люди в смятении, они громко рыдают или тихо плачут, но я молчу. Смертность – наша судьба, и у меня нет другого выбора, кроме как принять ее. Я могу расплакаться, поддавшись гнетущему страху, либо принять эту горько-сладкую неизбежность. Появившись на свет, мы все ступаем на смертную тропу. Опустевший сосуд подлежит разрушению. Я представляю, как оглядываюсь назад из неведомого места за пределами этого мира – я оглядываюсь сам на себя. Я вижу мертвеца, но со все еще живыми, тревожными глазами борющегося за выживание.

В момент, когда все кажется абсурдным /

Я ищу в своем подсознании бурном /

То, что сформировало мою сущность /

Вопрошая душу, разум, землю, участь /

Я ищу веру в бога, под гимнов посылы /

Или некую метафизическую силу /

Но, вглядываясь в темноту /

Я нахожу лишь пустоту.

Еще несколько мгновений я изо всех оставшихся сил пытаюсь нащупать что-то глубоко внутри самых дальних экзистенциальных уголков своего существа. Чтобы найти хоть что-то божественное. Чтобы ухватиться за это… если возможно. Но нахожу только себя и всеохватывающее чувство абсурдности и бессмысленности.

Чистый абсурд, тщетность бытия /

Вот – квинтэссенция существования /

Я так и не нашел других истин /

Это чувство – сама суть жизни.

Осознание этого придает мне храбрости. Так что прямо в этот момент я закуриваю сигарету, делаю несколько затяжек, втягивая дым в легкие – самые уязвимые органы моего тела. Я принял смерть. И все же мой страх вновь немедленно заявляет о себе. Чувства тщетности и абсурдности и непреодолимый ужас перемешиваются самым причудливым образом. Во всем теле царит ужас, но в то же время абсурдность жизни его вытесняет. Это уникальный опыт; я испытываю подобные ощущения впервые. Я принимаю смерть, и пока я охвачен этим вихрем из шума и гнетущих тревог…

Я погружаюсь в водоворот сна.

Я слышу многолосье нашей перепуганной группы /

Волны качают лодку, словно колыбель с трупом /

На заднем плане слышен плач и плеск волн /

Глухие крики ужаса и мучительный стон /

И все это – царство смерти и тьмы /

Я вижу мать, одинокий образ из глубин /

Океана или моей памяти? /

Ее соткали волны, или она вправду здесь? /

Я лишь знаю, что она где-то рядом /

Она то улыбается, то роняет слезы градом /

Это слезы многолетней печали /

Я не знаю, что за страхи ее терзают? /

Почему моя мать то плачет, то смеется? /

Я видел свадьбу, где все танцуют и музыка льется /

Я видел обряды, оплакивающие чей-то уход /

Где же это место? Кто меня там ждет?

Горные вершины, мир холода и льда /

Я вижу себя орлом, и я уже там /

Я лечу над величественным горным пейзажем /

Подо мной возвышаются пики, как стражи /

Отсюда совсем не видно океана /

Безводная суша от края до края /

Я пролетаю над коврами лесов /

Из древних каштанолистных дубов⁶⁰ /

Где-то внизу, среди них, моя мать /

Она всегда будет там меня ждать.

…Я в каюте, спящий. Я вижу себя со стороны; я смотрю на себя, словно сидя рядом с женщиной из Шри-Ланки. Нет, я будто смотрю из объятий ее рук, глазами ее младенца. Я вижу свой обтянутый кожей скелет, курящий сигарету в углу комнаты. Я уверен, что это не Курдистан. Мы в океане, лодка разваливается, она набита пустыми ведрами и полна пробоин, через которые внутрь льется вода…

Я снова вижу необъятные хребты /

Их пики и гребни бесконечны и пусты /

Горная цепь окружает змеей /

Тянется все выше, подавляя собой /

Горы-крепости, за оградой из скал /

Растут, ощерив каменный оскал /

Горы заслоняют каштановые дубы /

Их скалы бесплодны и грубы /

В поле зрения ни деревца, лишь горы /

Скалы надвигаются, превращаясь в волны /

Они в ярости атакуют опять /

Нет, это не Курдистан, мест мне не узнать /

Так почему же здесь – моя мать? /

Почему тут продолжают воевать? /

Рядами ползут танки, и вертолеты шумят /

Звенят боевые клинки, и груды тел лежат /

Горы трупов, от горя женщины кричат /

На ветке каштанового дуба детские качели висят /

Девушки в платьях с цветочным узором /

Играют музыку веселым танцорам /

Еще идет война, и льется кровь /

Звучит музыка вновь и вновь /

Горы и волны переходят друг в друга /

Я в их ловушке, я так напуган /

Где же место, что меня так волнует? /

И почему моя мама танцует?

…Я просыпаюсь в панике. Повсюду тьма. Далекий свет приблизился. Он больше и ярче. Но я все еще внутри каюты. Снизу доносятся крики и плач. Это зона боевых действий. Мы осаждены волнами. Я не сдвинулся со своего места, но замечаю, что волны стали еще яростнее и враждебнее. Мысленно я облетел всю лодку. За один миг моя душа обыскала здесь каждый уголок. Наши страхи все ближе. Я в осаде…

Я вижу мирный пейзаж долин /

С лесами каштановых дубов у низин /

В глубине меж склонов вьется река /

Но вновь наступает кромешная тьма /

Мы опять в плену волн /

Я снова вижу себя орлом /

И прорываюсь сквозь кошмарный сон /

Взмывая над грозной красотой волн /

Река бурлит, поднявшись из глубин /

Глотая каштаны один за другим /

Деревья скользят по крутым склонам /

Их закручивает водоворотом /

Но реке ужасов мало жертв /

Она неумолимо ползет наверх /

Смыкаются склоны капканом долины /

Но я – орел, парящий над вершиной /

Я взлетаю все выше, за мной мчится река /

Но моя жажда жизни высока /

Мои крылья уносят меня к небесам /

Внизу не осталось каштанов в лесах /

Долин больше нет, лишь безбрежная река /

Она стала морем, океаном, на века /

Сверху нас накрывает неба пустота /

Снизу нас окружает опасная вода /

Почему моя мама танцует? /

Почему она плачет, танцуя? /

Горы и волны, цепь горных хребтов /

Пенные гребни и гребни из льдов… /

Горы-титаны вдруг стали волнами /

Их лапы поймали суденышко с нами /

Лодку закрутило в водоворот /

Вот-вот нас в пучину с ней унесет /

Старая лодка треснула пополам /

Люди кричат, взывая к небесам /

Спасательное судно уже спешит к нам /

И ветер помогает его парусам /

Крики о помощи звенят в ушах /

Спасите, мы тонем в этих волнах…

Помогите…

Помогите!

Я просыпаюсь в панике. Я весь вспотел. Это был кошмар. Кошмар внутри кошмара. Я вижу дневной свет. Каюта полна перепуганных людей. Они оглушительно кричат, взывая о помощи. Снаружи – корабль, стоящий всего в нескольких метрах поодаль.

Я не верю своим глазам, мы всего в шаге от этого сияния – мы смогли добраться к свету. Вот он, корабль, полный матросов, обеспокоенно снующих по палубе. Мы спасены. Точнее, на грани спасения. Наша смутная, далекая надежда стала осязаемой.

Дальше все происходит очень быстро. Все к этому шло. Все машинное отделение и носовая часть лодки заполнены водой. В конце концов вода побеждает; она опередила ведра и помощника капитана, не перестававшего вычерпывать воду. Лодка кажется чрезвычайно тяжелой. Длинная прочная веревка соединяет нас с индонезийским рыболовецким судном, и я вижу, как моряки на его борту смотрят на нас. Капитан и его помощник поднимаются на борт другого судна. Море… замерло. Возможно, его утихомирил сам факт нашего спасения.

Они спускают на воду небольшую моторную лодку и начинают спасательную операцию. Все хотят подняться на борт. Но они диктуют условия – сначала женщины и дети. Моторная лодка описывает полный круг вокруг нашей посудины – клянусь, та в любой момент может отправиться на дно океана. В конце концов моторная лодка причаливает к борту нашего судна. В нее пересаживают четырех человек – женщин и детей. Морякам требуется несколько минут, чтобы поднять их в свою лодку.

Я чувствую, как нервничают бывалые моряки, занятые нашим спасением. Мы не можем ждать – наша прогнившая лодка полна дыр, она проиграла свою битву, и мы вот-вот опрокинемся вместе с ней. Мы даже не можем сдвинуться со своих мест, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, этот странный баланс между весом залитого водой судна, спокойным океаном и нашими изможденными, избитыми телами.

Мне не верится, что мы опередили смерть, – мой страх перед ней лишь усиливается. Я познал жизнь во всем ее великолепии и думал, что смерть отошла на задний план.

Осознание, что смерть неизбежна /

Помогает войти в ее тайну с надеждой /

Смиряя страх и оживляя в памяти /

Прекрасные моменты наших радостей /

Когда за жизнь цепляешься отчаянно /

Смерть видится еще страшнее и печальней /

Но жизнь и смерть – две стороны одной монеты /

В этом извечная сладость и горечь земного сюжета /

Смерть следует за жизнью каждый миг /

Она венчает нашей жизни пик.

Теперь, когда смерть стала более отдаленной, мой страх перед ней усилился – она стала еще более жуткой и пугающей.

Маленькая моторная лодка доставляет на корабль еще несколько человек. Матросы поднимают обмякшие тела женщин и детей. Теперь очередь курдской семьи. Их отец, этот ублюдок, запрыгнул в спасательную лодку раньше других женщин и детей.

Пара из Шри-Ланки добирается до борта нашего судна, но другие семьи, жадно рвущиеся вперед, отталкивают их в сторону. У мужчины на руках младенец, но он пропускает остальных вперед, видимо, опасаясь выронить малыша. Они садятся на борт после всех остальных семей. Спасение ребенка из Шри-Ланки утешает и воодушевляет меня так, словно я сам спасен. Малыш все еще на руках отца. Его мать ни на секунду не сводит глаз с младенца. Мои глаза тоже следят за ребенком – глаза иностранца вместе с любящими глазами матери прикованы к его крошечному тельцу. Он будто притягивает наши встревоженные взгляды.

Теперь, когда женщины и дети спасены, начинается соперничество мужчин. Никто не готов уступить ни дюйма. Наглые юнцы запрыгивают в моторную лодку. Я думаю, что Голубоглазый Парень болен. Его губы ужасно потемнели и распухли. У него дрожат руки. Ему лучше бы сесть в лодку как можно скорее, но он сдерживается, говоря: «Нет, пусть другие садятся, не волнуйся. Мы взойдем на борт через пару минут». Все эти два дня Голубоглазый Парень даже не смыкал глаз – он выглядит совершенно дезориентированным. Он надрывался уже много часов без перерыва, и, без сомнения, как и у меня, перед его внутренним взором бесконечно выплескиваются ведра воды. Я думаю, мы навсегда запомним эту сцену.

Моторная лодка курсирует взад и вперед между нашей посудиной и этим судном. На крыше осталось примерно двадцать человек. Спасатели подъезжают к нашему левому борту и замедляют ход. Голубоглазый Парень, Пингвин и еще пара человек готовятся к посадке. Но как раз в тот момент, когда Голубоглазый Парень собирается прыгнуть в спасательную лодку, наше судно переворачивается в противоположную сторону. Я стою на крыше, когда это происходит. Все последние два дня мы были на грани опрокидывания… и вот это произошло, и лодка за считанные секунды полностью исчезла в океане.

Все наши мечты, и страхи, и храбрые души… /

Все идет ко дну, вдалеке от суши /

Из одного бедствия в другую беду /

Мы тонем, погружаясь в темноту /

Мы утопаем в горах волн, в горьком океане /

Что поглощает нас без жалости и сострадания.

Нас с огромной силой ударяет о поверхность океана. А затем меня затягивает под волны, в океанскую тьму, вместе с изрезанным корпусом лодки.

Вниз… /

Я опускаюсь все ниже /

Я тону все глубже /

Лодка, словно хищник /

Тащит меня и душит /

Она хочет меня схватить /

И вместе с собой утопить /

Смерть снова меня догнала /

Ее решимость возросла /

Когда даешь волю надежде /

Смерть страшит больше, чем прежде.

Смерть возвращается ровно в тот момент, когда жизнь подарила нам отсрочку. Я один. Вокруг больше никого, только я.

Еще более напуганный и уязвимый /

Я брыкаюсь и барахтаюсь, теряя силы /

Я напрягаю все мышцы, но все впустую /

Как крошечный котенок, действую вслепую /

Зажмурившись от страха… я тону в пучине /

В панике пред ликом собственной кончины /

Мне жутко смотреть в эту черную пропасть /

Меня ужасает океана жестокость.

Я зажмуриваюсь, чтобы не вглядываться в темноту морских глубин. Я чувствую, что некая сила наблюдает за мной: неужели мой хранитель следит за мной сверху? Я вижу себя – здесь, внизу, брыкающимся и болтающимся под лодкой, которая тащит меня за собой на дно океана. Я теряю контроль и уже на грани потери сознания, но на миг мои мысли проясняются, и я ухитряюсь найти убежище, представляя себя в другом месте – вдали от этой лодки и тех несчастных, которые, как и я, слепо барахтаются в воде. Я чувствую, как все они борются за свои жизни. Я ощущаю взгляды моряков, наблюдающих за тем, как мы тонем. Я знаю, что пассажиры на борту корабля сейчас со стороны смотрят на сбывшийся не с ними кошмар.

Я возвращаю себе контроль над ситуацией, хватаюсь за шанс на вторую жизнь и плыву изо всех сил. Я должен сбежать от лодки, жаждущей меня утопить. Я уплываю все дальше и дальше, в этот решающий миг сжигая остатки кислорода от вдоха, который удерживал в легких. Мой хранитель, наблюдающий сверху, видит человека, плывущего на пределе сил. Я плыву так, словно прыгаю через огненные кольца.

Я стою на пороге смерти /

В ее лабиринт готовый войти /

Может, воплощение смерти – война /

Где смерть идет за жизнью по пятам /

Я проплываю сквозь миражи /

Порождения моей же души.

Возможно, лодка уже опустилась на дно океана, опередив мое жалкое тело. Возможно, меня затянуло в ловушку водоворота и я плыву на месте? Это правда или это мои галлюцинации, я готов ко всему. Я должен достичь поверхности, дотянуться до кислорода, добраться до судна надо мной.

Я задыхаюсь. И все же я пробиваюсь к поверхности и, преодолев небольшую волну, хватаю ртом воздух. Я открываю глаза, и меня накрывает новой волной. Я снова тону, мой желудок полон морской воды. Соленая и горькая вода, воняющая бензином, душит меня своей тяжестью.

Я снова теряю контроль. Я обессилел. Я выплываю на гребень волны так быстро, как только могу, но я едва могу двигаться, отяжелев от проглоченной воды. Я вижу вдалеке спасательный корабль. И водоворот – там, где затонула наша лодка. Кучка людей из нашей группы болтается на поверхности, вцепившись в длинный кусок дерева, отломившийся от утонувшего судна. Крики отчаяния звучат в моих залитых водой ушах. По поверхности воды разбросаны рюкзаки и ведра, я вижу уплывающую вдаль обувь.

При виде этой группы людей, облепивших импровизированный плот, у меня открывается второе дыхание. Мои руки и ноги снова готовы к действию, и я прорываюсь сквозь тяжелые волны. В этот миг баланс между жизнью и смертью колеблется. Кажется, что жизнь все ближе, а смерть отступает.

Я плыву к остальным. Их вопли заглушает шум волн. Я подплываю ближе, но меня тут же отбрасывает назад надвигающейся волной. Мои мышцы отказывают. Они оцепенели от усталости. В моем обезумевшем сознании проносятся образы плавающих в океане трупов. Но передо мной мелькает деревянный брус и парни, которые что-то кричат мне, хотя я их и не слышу. Наблюдающая за мной сила снова посылает в мое сознание навязчивый образ трупов, захваченных в водоворот из волн. И я рвусь туда, где исчезла лодка. Меня подхватывают головокружительные волны. Я протягиваю руки к своему спасителю в виде этого деревянного бруса. Я тянусь к куску дерева с лодки, которая два дня воевала с морем. Это ее последний подарок своим пассажирам.

С океаном веду я сражение /

Волны бьют меня до изнеможения /

Я умираю под тяжестью вод /

Смерть побеждает и выходит вперед /

Эта реальность невыносима /

Я раздавлен, кончаются силы /

Я подплываю все ближе и ближе к деревяшке и парням, но каждая новая волна на мгновение погружает их под воду. Каждый раз, когда их головы возникают на поверхности, их глаза тут же возвращаются ко мне – человеку, изо всех сил пытающемуся спастись. Наблюдая, как я борюсь с волнами, они наверняка чувствуют себя в относительной безопасности и еще крепче вцепляются в дерево. Они подбадривают меня, крича слова поддержки, призывая продолжать бороться. Их поддержка придает мне сил.

Осталось всего несколько ярдов. К брусу прикреплена короткая веревка. Я хватаю ее и подтягиваюсь к импровизированному плоту. Ко мне на помощь тянутся чужие руки – я цепляюсь за кусок дерева вместе с остальными, и все мы очень крепко сжимаем его и друг друга. Еще одно сражение, на новом поле битвы. Я понимаю, что едва избежал гибели. Волны продолжают бездумно обрушиваться на наши головы. Мы ненадолго тонем, затем наполняем легкие кислородом, прежде чем нас накроет очередная волна. Потом снова тонем под напором и тяжестью этой волны, а затем снова оказываемся на свободе на несколько мгновений.

Может быть, мы были кем-то прокляты /

Изможденные тела волны бьют с рокотом /

Жизнь то дарит нам надежду, то отнимает /

Смерть то догоняет, то отступает /

Снова и снова.

Когда беспощадная волна топит нас, можно передохнуть лишь в промежутке перед следующей. Давление воды так велико, что я чувствую, будто разрываюсь на части, отделяюсь от группы и меня вот-вот унесет волнами. Каждый раз, когда я погружаюсь под воду, что-то острое, как гвоздь или нож, колет меня то в ноги, то в торс. Оно впивается в меня и режет кожу. Будто какой-то злой дух в этой деревяшке сговорился с морем и хочет заставить нас сдаться и отпустить брус. Кажется, что мои ноги изрезаны по всей длине. В какой-то момент натиск волн и атака шипов, торчащих из куска дерева, обрушиваются на меня одновременно. Двойная боль, бьющая с разных сторон, но с одной и той же целью: подчинить меня, лишить сил и вынудить приветствовать смерть.

Когда наши головы поднимаются над водой, мы не сводим глаз с моторной лодки. Она ускоряется и хаотично кружит вокруг нас – ей удается подобрать несколько человек, барахтающихся среди волн. Беззубый Дурак – один из сражающихся за жизнь – болтается в воде, как один из потерянных рюкзаков, плавающих рядом. Я упустил его из виду во время суматохи, когда спасали женщин и детей. И вот как раз в тот миг, когда он, по-видимому, готов был сдаться и покориться жестокой судьбе, мощная рука хватает его за шею и вытаскивает из воды. Как и мне, ему пришлось сражаться с волнами, но его спасли раньше, чем он добрался до нашего «плота».

Наше спасение представляется мне серией искаженных и обрывочных образов. Прямо как сцена из фильма – нарезка кадров, разделенных, но взаимосвязанных общим сюжетом: машущие руки; люди на грани изнеможения; тьма океана; моторная лодка; мрачная пучина; совершенно обессиленные тела тех, кого затащили в лодку; и, наконец, шум мотора удаляющейся лодки и ее след на воде. Волны не устают избивать и колотить наши тела. Шипы, торчащие из куска дерева, продолжают колоть и резать нас снизу. Атака с двух сторон не прекращается. Острая боль не утихает, стремясь оторвать нас от этой перекладины, – волны и шипы беспрерывно подталкивают нас к тому, чтобы сдаться. Мои глаза ищут только одно: моторную лодку.

Я снова оказываюсь под тяжестью волн. Я сопротивляюсь изо всех сил, на какие только способны мои мышцы. Как только моя голова показывается на поверхности, я в панике озираюсь в поисках моторной лодки. И затем мне открывается невероятное, поразительное видение из-за пределов этого мира:

Блаженны те, кто могут узреть свою участь /

Мой жалкий вид мне самому внушает ужас /

Но, бог мой, неужели я столь ничтожен? /

На воздушного змея-скитальца похожий /

Чье легкое тело уносит все дальше от крыш /

В бесконечную мглу небес, все выше и выше…

Пенящиеся волны теперь атакуют нас еще свирепее, чем когда-либо прежде. Похоже, с прибытием лодки море обозлилось, намереваясь поглотить свою жертву – или жертв. Одной моторной лодки явно недостаточно. Она забирает еще четырех человек из нашей группы, цепляющейся за кусок дерева. Теперь наша цепочка разорвана. Из всех пассажиров остались лишь мы – те немногие, которые часами ждали черного ангела смерти, почти став его добычей. И пусть мы изранены, но мы все еще боремся…

Море, кажется, яростно жаждет утащить в пучину наш «плот» и его несчастных и измученных пассажиров. Древесина промокла и начинает тонуть – все может закончиться в любой момент. У меня не осталось сил, и я даже не могу махать руками. Я на секунду теряю сознание. Но отпустить этот брус означает верную смерть.

Моторная лодка внезапно возвращается и кружит рядом, добавляя к атакующим нас смертоносным волнам еще несколько маленьких, а затем замирает. Ко мне тотчас протягиваются спасительные руки. Я чувствую себя маленьким зверьком, попавшим в когти искусного охотника.

Пару секунд спустя несколько молодых матросов перекидывают мое костлявое израненное тело через борт своего корабля. Их руки пахнут морем. Они укладывают меня на сухую палубу. Я лежу лицом вниз, и мои уши улавливают вопли и рыдания нашей травмированной группы.

Океан забрал свою жертву, он был упорен /

Старшего унесла река… Младшего – море… /

На перепутье вод братья встретятся вскоре.

Голубоглазый Парень мертв.