Kitabı oku: «Кризис самоопределения», sayfa 3

6. #НеСтолбиНочлегУМракобеса

Фредди и Джейкоб Уайтли-Энфилд нажали на “Отправить”. Их отпуск испорчен. Им создали жутчайшие неудобства и чудовищно унизили. В десять часов вечера не дали воспользоваться полноценным бронированием и вынудили поселиться в “Тревелодже”¹⁸ в Пенрите. Это совершенно отравило им недельный поход по Озерному краю.

Джокэм и Бренда Макрун, христианская пара, владевшая гостевым домом “Махонький закут”, предложила им раздельные комнаты по той же цене, однако, что неудивительно, Фредди и Джейкоб, приехавшие отпраздновать свой медовый месяц, пожелали двухместный номер, который Фредди забронировал.

Состоялась перепалка. В ужасно напряженном, полуучтивом, зверски “английском” смысле. Голоса пытались оставаться спокойными, но подрагивали от избытка чувств – с обеих сторон.

– Простите, но дискриминация однополых пар противозаконна.

– Мы просим вас уважать наши религиозные воззрения и либо спать порознь, либо найти себе проживание в другом месте.

– Ни за что. Мы забронировали здесь номер, потому что хотим завтра взойти на Грейт-Гейбл.

– Подтверждая ваше бронирование, мы не знали о его особенностях.

– Просим уважать нашу половую ориентацию.

– Просим уважать нашу веру. Мы христиане-евангелисты и считаем, что гомосексуальность – грех.

– Это отвратительно и оскорбительно.

– Мы за вас помолимся.

– Нахер нам не сдались ваши молитвы.

– Пожалуйста, уходите.

Фредди и Джейкоб, потрясенные и подавленные, вынуждены были вернуться в машину и искать себе жилье. Добраться до “Тревелоджа” получилось не сразу, поскольку 4G среди холмов был ужасен.

(Джокэм и Бренда Макрун оказались верны своему слову: они вышли в сеть, вернули депозит Уайтли-Энфилдов, после чего преклонили колени у себя в домике и помолились за двух грешников.)

Когда Фредди и Джейкоб наконец прибыли в “Тревелодж”, было уже слишком поздно даже для бокала вина, что уж говорить о еде. Они расстроились напрочь. И пусть по натуре они оба милейшие люди и устраивать драчки им неприятно, они все-таки сочли, что подобное обращение не должно сходить людям с рук. Подумали, не сообщить ли полиции, но, по правде сказать, не желали еще больше портить себе отпуск. А потому написали разносный отзыв на сайте ТрипЭдвайзора и повторили его в Твиттере – с тегом #НеСтолбиНочлегУМракобеса.

7. Телефонист-разводчик

Малика, пообедав с мамой, вернулась на работу и с удивлением обнаружила в конторе “Сэндвич-коммуникаций” Томми Черпа и Ксавье Аррона, двух самых шумных поборников кампании “Англия на выход”. Она знала, что “Англия на выход” – клиенты “Сэндвича”, более того – крупнейшие клиенты, но компанейскость, с какой ее начальник Джулиан водил их по конторе, намекала скорее на партнерские отношения.

Как-то странновато это.

Очевидного родства у этой троицы не отмечалось. Не то чтобы прямо-таки родились для этой дружбы. Черп и Аррон – громогласное “бычье с золотым сердцем”. Мультимиллионеры-самородки, чванные и нарочитые. Прямая противоположность сверхкрутому Джулиану Картеру, основателю и генеральному директору “Сэндвич-коммуникаций”. Про себя Малика дала Джулиану кличку “Телефонист-разводчик”, потому что ему нравилось описывать свою работу “прямо как в старые добрые времена у телефониста: разводишь штекеры из одного гнезда в другое – и получается совершенно новая парадигма торговли, миллион раз в секунду”.

Вкрадчив, непритязателен – и неброский хлыщ. Немножко тип Хью Гранта с легким налетом Билла Найи¹⁹ – чуть растрепанно, однако по-своему очень притягателен. Оправа очков у него с виду походила на НСЗшные²⁰ черные пластиковые из 60-х, но, разумеется, на самом деле была до слез дорогой супермодной “келвин-кляйновской”. Стрижку он носил определенно слишком длинную для своих лет – ему было за пятьдесят, – но хоть бы что: он как-то ухитрялся смотреться так, будто просто забыл подстричься, а не потому что, с его точки зрения, это клево и сексуально (а Малика видела, что как раз такая у него точка зрения). Джулиан слегка косил под нескладеху-хлыща, но был вопиюще чересчур ушлым для этого образа. Имелось в нем и нечто анархическое – вроде как ему насрать. Такой вид бывает у ребят, которых вышвырнули из какого-нибудь второстепенного частного вуза. На самом же деле его вышвырнули из Итона.

Малике он нравился. Обаятельный, уверенный в себе и прикольный. И к тому же он предоставил ей великолепную работу, за которую платил гораздо больше необходимого. Конечно, щедрость ему по карману – со всей очевидностью, он был богат. Малике хватало честности с самой собой, чтобы понимать: ей это кажется притягательным. Росла она более-менее в бедности, наблюдая, как ее родители трудятся без передышки день-деньской ради того, чтобы обеспечить себе место в Британии и выстроить будущее для Малики и ее братьев. В Оксфорде она повидала достаточно богатых деток, которым не надо было тревожиться за громадные кредиты, какие брали люди, подобные Малике. Многие ее однокашники богатых деток недолюбливали. Но не Малика – она им завидовала.

Только-только выйдя на работу, Малика спросила Джулиана, почему фирма так называется – “Сэндвич-коммуникации”.

– Я не в том смысле, что название не классное.

– Незачем это двойное отрицание, Малика, – отозвался тот, – потому что название не классное. Это бессмысленная пост-ироническая дребедень, выдуманная на потребу инфантилизированному обществу, одержимо прикидывающемуся, что все на свете, включая многочасовую возню с одуряюще сложной математикой, четко и прикольно. Я лично виню во всем Стива Джобса. Это он первым стал носить футболки на работу и называть целую череду технологических нововведений, которым предстояло буквально перелицевать все человечество за одно десятилетие, “просто всякими крутыми штуками”. В смысле, да ну правда иди нахер, Стив. Есть разница между кротким хвастовством и чистой поебенью.

В этом весь Джулиан. Язва. Вроде как неистово откровенен. Возможно, чуточку поганец под всей этой шикарной жеваной поверхностью, но работать с ним прикольно. И к тому же по пятницам после обеда откупоривал прорву шампанского, а это для начальника очень значимая черта.

– Малика, – сказал Джулиан, когда эти трое проходили мимо нее, – разрешите познакомить вас с Томми и Ксавье – или Резаксом, как мы его зовем. Отличные ребята. Вы о них, наверное, слышали.

Еще бы. Тем раздорным и раскольным летом о Томми Черпе и Ксавье “Резаксе” Арроне слышали все. Эти самые богатые и громогласные сторонники кампании “Англия на выход” почти никогда не пропадали из новостей.

Томми владел всеми обожаемой сетью пабов-ресторанов под названием “Черпаки”, где подавали целенаправленно старомодное английское меню из 1970-х, состоявшее из креветочного коктейля, отбивной с картошкой и торта “Черный лес”²¹. Резакс был застройщиком. “Гордый лондонец”, продававший лондонскую недвижимость иностранным инвесторам – обитавшим на яхтах кочевым сверхбогатеям, которым нужны целые кварталы, чтобы где-то прятать свои денежки.

Томми и Резакс, два прямолинейных английских патриота, – хватит с них “брюссельского сверхгосударства”, с которым Англия по-прежнему оставалась сильно связана, хотя Королевство вроде как уже наполовину выбыло. Хватит с них и “политической корректности”, которая, с их точки зрения, увечила то, чему полагалось быть английским.

– Добрый день, мистер Черп. Добрый день, мистер Аррон, – вежливо сказала Малика.

– Не ведитесь на ее юность и красоту, – предупредил Джулиан, – хотя я знаю, что так говорить нельзя, но скажу все равно, потому что это констатация факта. Малика – наша Королева Математики. Она попросту гений-числогрыз. Оксфордская отличница. Пришлось сбраконьерить из Магдален-колледжа – они пытались удержать ее, чтоб защищала у них докторскую. Немудрено, вы б тоже такую удерживали, а? Азиатка плюс женщина плюс с государственным образованием. Да тут сплошные галочки по списку! В смысле заявки на корпоративные добродетели это прям три в одном. Она же и причина, почему вы платите такие, блядь, деньжищи за мои услуги. Каждый голос в пользу “Англии на выход”, какой нам удается привести, впрямую связан с Маликой – через ее замечательные алгоритмы. Черт бы драл как впечатляюще для дочери иммигрантов, ну?

Малика видела, что Джулиан упивается собой. Ему нравилось немножко похулиганить, а говорить Томми Черпу и Ксавье Аррону, что своим нынешним успехом в опросах общественного мнения они обязаны темнокожему человеку, несомненное хулиганство. Оба-два совсем недавно позировали перед громадным рекламным щитом с изображением “орд” темнокожих, “прущих” в Англию, с недвусмысленным заголовком “Последняя капля”.

– Джулиан преувеличивает, – проговорила Малика. – У нас тут команда. Я ее часть.

Черп буркнул что-то приветственное. Аррон снизошел до кивка.

Джулиан повел их к лифту.

– Гениально, что вы заскочили, ребята, – донеслось до Малики. – Та-а-ак ценно ваше участие. Давайте в следующий раз займемся этим делом в пивосемь вечера, а? А еще лучше – за бухнись-ланчем, и вторую половину дня профукаем, а? А?

Малика услышала в лобби громкий смех – Томми с Резаксом сообщали всем окружающим, до чего они зашибись клевые парни.

– Конченые пиздюки, оба, – проговорил Джулиан, вернувшись, и все Маликины занятые программисты за мерцающими мониторами расплылись в широченных ухмылках.

– Вы с ними вроде бы вполне ладили, – заметила Малика.

– Поладить-то я могу с кем угодно, – отозвался Джулиан. – Это дар такой. Но вот правда – ой-ёй-ёюшки. Ну серьезно. Какие же пёзды. Мне известно, что это слово употреблять не стоит, но действительно – как тут еще скажешь? Пизданутые ебучие пиздюки, парочка эта. Короче. Ну их нахуй. Пёзды они. Но платят. Много. А дело нам буквально есть только до этого. Ка-ароч, Малика, фонарик, заскочите-ка вы ко мне в кабинет на пару слов?

Кабинет был только у Джулиана. Всем остальным выпадало работать посменно за “горячими” столами, постоянно мигрируя по всему бескрайнему открытому морю компьютеров. Даже Малике приходилось логиниться на каком достанется мониторе, чего она не выносила на дух. В Оксфорде у нее бы имелся свой кабинет, отделанный дубом.

Она двинулась за Джулианом в его великолепную приемную.

– Ну что же, профессор Раджпут. Как там наш #ГордыйМужинист и страшная угроза, что мужчин вычеркнут из истории? – спросил он.

– Отлично, – ответила Малика. – Прет как лесной пожар. Столько настоящих перепостов, что нам уже через час-другой почти не понадобилось толкать это все при помощи ботов. Я сама себя лишаю работы.

– Нисколько. Если все получается как надо, это исключительно благодаря чрезвычайной точности вашей адресации.

– Ну, моя часть работы довольно простая на самом деле. Если в математике соображать.

– В том-то вообще-то и дело, дорогая моя. Если соображать в математике.

Повисла пауза. Малика выжидала. Она догадывалась, что к себе в кабинет Джулиан вызвал ее не для того, чтобы спросить, как поживает один из их особых хештегов. Для этого достаточно глянуть на монитор.

– Малика? – произнес он в конце концов. – Вы никогда не задумывались, откуда мы берем наши исходные данные? Реальную, так сказать, информацию, которую далее ваши алгоритмы перемешивают и сопоставляют, чтобы отыскать благодатную почву для наших клевых постов и твитов?

– Возможно, это проскакивало у меня в мыслях, кажется, – осторожно ответила Малика. – Следовало задуматься?

Джулиан расплылся в улыбке, которая подразумевала непроницаемость.

– Ладно. Давайте сформулирую иначе. Допустим, я бы вам сообщил, что получена та информация не целиком вбелую. Вы бы что на это сказали?

Смахивало на некое испытание. И испытание это Малика намеревалась выдержать. Она двадцатидвухлетний математик, получающий шестизначную зарплату в сверхсовременной, сверхкрутой передовой компании в самом сердце Сити. Жизнь – приключение, и Малика не собиралась запороть шабашку, какие выпадают раз в жизни, из-за мелочной нравственности. Да какая нравственность вообще в пост-Трамповы времена. Главное не вляпываться ни во что самой, а в остальном Малика вполне готова не лезть с вопросами.

– Я бы сказала “нуачо”. Очевидно, что не вбелую, мы же с личными сведениями возимся. Намек в само€м обозначении.

Джулиан одобрительно хохотнул.

– Именно! Молодчина, фонарик. Годный ответ.

– И, уж раз на то пошло, я почти уверена, что знаю и то, как вы их добываете, – сказала она, пользуясь добытым преимуществом в разговоре.

– Правда? Ну-ка, ну-ка.

– Надо полагать, используете разновидность трюка, разработанного “Кембридж Аналитикой”²² за первое голосование по Брекзиту сколько-то лет назад. Исходную выборку набираете законно – думаю, каким-нибудь онлайн-опросом во всплывающем окне.

– Стофунтовенько! Дайте девушке пирожок. Больше четверти миллиона таких, вообще-то. В среднем по цене от пяти до десяти американских долларов за штуку. Недешево.

– А, предложили заплатить, значит. Я так и думала.

– Вы знали? – Джулиан провел рукой по своим клевым волосам. – И с чего же вы взяли?

– С того, что для получения этих денег человеку нужно щелкнуть по вашему приложению и получить код платежа. Бинго! Вот вы и в компьютере у этого человека! Внезапно четверть миллиона тех анонимных анкет привязана к конкретным личностям. Вы знаете, кто они и где живут.

Джулиан не ответил. Все так же улыбался, приглашая ее продолжать.

– И вдобавок вы у них в профилях на Фейсбуке, – добавила Малика.

– Да. – Кивнул.

– Это означает, что вы можете соотнести подробности, сообщенные в анкете того или иного человека, со всей онлайн-жизнью этого человека. С каждым лайком, постом, поисковым запросом. Вы составляете невероятно сложные портреты настоящих физических людей. Людей, которые понятия не имеют, что какая-то занятная маленькая компания с довольно нелепым названием знает о них буквально столько же, сколько знают они сами.

– Вы у нас умная девочка, да?

– Но что еще круче, – продолжила Малика, – гораздо, гораздо круче: благодаря этому щелчку по приложению с оплатой у нас есть прямой доступ ко всем профилям их френдов в Фейсбуке.

– У нас?

Малика так выразилась сознательно и порадовалась, что он уцепился за это.

– Да, у нас, Джулиан. У нас есть четверть миллиона ни о чем не подозревающих людей, о которых мы знаем все, плюс сотни их сетевых друзей, о которых мы в силах предположить едва ли не столько же, таким образом получаем копилку из примерно двадцати пяти миллионов человек, чьи имена и адреса нам известны и к чьим страницам в Фейсбуке у нас есть доступ. Это позволяет адресовать любой продукт, какой наши клиенты пожелают продать людям, так, чтобы с наибольшей вероятностью склонить их к покупке. – Она примолкла на миг. – В данном случае – английскую независимость.

Джулиан выдал широченную зловещую улыбку.

– Очень хорошо, – произнес он. – Вы во всем разобрались. Я подозревал, что, скорее всего, у вас получится.

Конечно, подозревал. Он ее проверяет. Изобрази она невинность, он бы, возможно, решил, что ей нельзя доверять. А так он ее привязывает к себе. Превращает в сообщницу. Юристом она не была и не понимала, противозаконны ли подобные поступки, однако все это, несомненно, безнравственно и против всех и всяческих норм делового поведения. Отныне, если ей когда-нибудь придет в голову на него стучать, предстоит крепко подумать, не лучше ли сперва обсудить условия мировой.

– Да, – сказала Малика. – Я в этом разобралась, возможно, в первый же рабочий день. Любой поисковый результат, который я вам добываю, впрямую опирается на краденые данные. И, что еще больше все усложняет, – на затратные краденые данные. И затраты эти в бухгалтерии “Англии на выход” явно не числятся как статья расходов кампании.

– И вас это не беспокоит?

– Возможно, беспокоит. Но за те деньги, которые вы мне платите, я готова мириться много с чем.

– Молодец. Хороший ответ. Заслуживает двадцатипятипроцентной надбавки к зарплате, по-моему. С сего же момента.

– Спасибо, приму. Хотя вам и незачем давать мне взятки, Джулиан. Мне нравится моя работа. Кроме того, это же не настоящее преступление, верно? Интернет – совершеннейшее решето. Все это знают. И все воруют данные.

– Конечно, воруют. Это не взятка, Малика, – сказал Джулиан. – Это вознаграждение. Вы его заслужили. И вот еще что: будьте умничкой, прогоните это через свой числогрыз, ага? Наройте мне миллион людей, которым это можно послать.

Джулиан извлек свой прелестный перьевой “Монблан” – аксессуар, которым, как Малике представлялось, никто лично не владеет. Она такой видела всего один раз – в огромных витринах беспошлинной лавки в аэропорту Дубая, его зажимал в своих татуированных пальцах Джонни Депп. Джулиан на миг замер, явно наслаждаясь тяжестью и общим ощущением этого роскошного предмета, а затем, прижимая литой золотой кончик к толстой кремовой бумаге, вывел: #НеСтолбиНочлегУМракобеса.

– Печальная история, – продолжил он. – У милейшей гей-парочки испортился отпуск из-за парочки религиозных нациков. Думаю, их история должна быть услышана.

– Ух ты, – сказала Малика. – Люди по-прежнему отказывают во вписке ребятам-геям? Я о таких случаях уже несколько лет не слыхала.

– Да, оно менее распространено – в наши дни, когда все мы подпираем радугу. Вот поэтому очень важно, чтобы люди об этой истории узнали.

– Как удачно, что пансионами редко заправляют мусульмане. Никто из тех, с кем знакомы мои родители, не стал бы сдавать комнату гей-паре.

– Хм-м. Интересный вышел бы кризис у либеральных левых, а? По бедняжечкам христианским мракобесам они шарашат запросто, а вот на муллах, что-то мне подсказывает, оттягиваться так резво не рванули бы, а? Гей-отпускники против исламских отельеров? Как бы и впрямь выкручивались зайки либералы? В узлы б вязались небось. Какая жалость, пока придется обойтись христианскими фанатиками, на которых можно срать по всеобщему согласию. Ладно, бегите и изобразите мне симпатичное длинное уравнение, чтобы этот хештег долетел до тех людей, кого он очень, очень разозлит.

– Ну, это ж про обе стороны речь, верно? И про гей-сообщество, и про христиан.

– Именно, дорогая моя. Именно.

– Вы хотите, чтобы я заслала его обеим сторонам?

– Да, совершенно верно. Должна же быть справедливость.

– Есть ли какая-то конкретная причина, почему вы хотите, чтобы я этим занималась, Джулиан?

– Я вам сказал. Чтобы всех их очень, очень разозлить.

8. ЛюбОстров, по буквам: Эл-Ю-Бэ-О

Мэтлок, Клегг и Тейлор все еще медленно пробирались через Лондон к полицейскому моргу.

– Такими темпами, – заметил Мэтлок, – кто б там ни убил Сэмми, умрет от старости, прежде чем мы изыщем возможность его поймать.

Ни Клегг, ни Тейлор никак не отозвались. Оба воткнулись в свои телефоны. Единственный ответ от них – жестяное чирикание пропускавших звук наушников.

– Или ее, – добавил он. – Допускаю, что Сэмми могла убить женщина. Надо подходить без всякой зашоренности. Господи, жуть какое движение.

Тейлор на минутку вытащил из ушей наушники.

– Включайте синие огни, шеф. Поддайте-ка сирены.

– Посещение трупа – не чрезвычайная необходимость, Бэрри. Труп уже мертв.

О сирене он подумывал. Уже успел кинуть Нэнси сообщение, что опять задерживается и ее дочку с нетбола не заберет. Уклонение от общей ответственности, которое за здорово живешь ему не спускали. Но Мэтлок считал, что правила важны, а сирена – для ЧП. А не для опаздывающих забирать детей из школы.

– О боже! – завопил Тейлор.

– Что? – резко спросил Мэтлок. Не нравились ему резкие шумы, когда он за рулем.

– Простите, шеф, но вам надо это увидеть. Не знаю, смеяться тут или плакать. – Тейлор протянул руку с телефоном.

– Я веду машину, Бэрри.

– Нам красный.

– Я полицейский. Не собираюсь я смотреть в телефон, пока нахожусь за рулем автомобиля.

– Мне казалось, это один из бонусов. Эй, Сэлли! – позвал Тейлор, поворачиваясь и маша телефоном Клегг. – Глянь к себе в новостную ленту.

Клегг вытащила наушники из ушей и глянула в телефон.

– О господи, ну и ржака.

– Что? Что? – раздраженно переспросил Мэтлок.

– Ребята #ДавайтеДержатьсяВместе²³ назвали свою про-Королевскую кампанию “ЛюбОстровом”, – весело объявил Тейлор.

– “ЛюбОстровом”? Что ж так натужно-то? – подхватила Клегг. – Эл-Ю-Бэ-О.

– Чтобы не путалось с телепрограммой? – предположил Мэтлок.

– Да очевидно.

“Остров любви” был прошлогодним реалити-шоу – и много лет до этого²⁴.

– Ни разу не смотрел, – сказал Мэтлок.

– Да вы прикалываетесь! – откликнулся Тейлор. – Ни разу не смотрели “Остров любви”? Он же совершенно гениальный.

– Что? Тусовка балбесов трахает друг дружку где-то на острове? Господи, Бэрри, тебе что, одиннадцать?

– Вы глубоко заблуждаетесь, шеф. Там все про отношения и человеческие взаимодействия. Все вообще-то правда тонко.

– Херня это.

– Включите радио, – потребовала Клегг с заднего сиденья. – Может, зайдет об этом речь.

Мэтлок подчинился.

Станция, на которую они были настроены, ненадолго отвлеклась от обсуждения референдума и спускала ярость на новую “радикальную гей-повестку”, и ярость эта поперла, судя по всему, из-за хештега “НеСтолбиНочлегУМракобеса”. Это, как заявлял взбешенный до трясучки ведущий тоном предельного возмущения, похоже, согласованное действие высокоорганизованных активистов-гомосексуалов, направленное на закрытие всех христианских предприятий в отместку за то, что двое из их числа вынуждены были переночевать в “Тревелодже”.

Мэтлок попробовал другой канал.

Глава оппозиции лез из кожи вон, пытаясь объяснить, что политика его партии в отношении референдума – в том, что Англии следует остаться в составе Королевства, – но при этом стараясь не выглядеть слишком рьяным. “Позвольте заявить совершенно однозначно, – лепетал незадачливый глава. – Мы целиком и полностью верим в единое Королевство, но это не означает, что мы хоть в какой-то мере не чтим устремления к самоопределению, которые столь сильно проявляются в нашей великой стране повсеместно. Вот почему мы изыскиваем все более всеохватные меры передачи полномочий, которые убедят четыре великих народа нашей единой великой страны, что под руководством нашего правительства они будут настолько отделены и не совместны, насколько это вообще возможно без официального закрепления. По сути, на самом деле останется одно лишь название и общий монарх”.

“Как-то не любо на острове, значит?” – ехидно проговорил ведущий.

“Что, простите? Вы имеете в виду телепрограмму?”

“Нет. ЛюбОстров. Эл-Ю-Бэ-О. Ваш новый девиз”.

Послышался шелест бумажек – главу оппозиции просвещали на тему свежайшей пиар-инициативы в кампании Команды Ко.

Мэтлок вторично выключил радио.

– Не могу больше. Давайте я на Спотифае The Smiths²⁵ найду? – проговорил он. – Продолжу, обыватели, ваше образование в приличной музыке?

Но ни сержант угрозыска Тейлор, ни констебль угрозыска Клегг не услышали его. Они воткнули наушники обратно. Клегг слушала свою музыку, а Тейлор углубился в Фейсбук. Только что лайкнул мем, который запостил какой-то его френд, – о том, что Премьер-лигу заполонили знаменитости-инородцы.

Где-то в другом углу города компьютеры в “Сэндвич-коммуникациях” подгребли в свою кубышку этот лайк и добавили его Тейлору в досье.

Конечно же, не было ничего расистского в том, чтобы посмеяться над тем, что все знаменитые английские футбольные команды состояли почти исключительно из игроков, чьи имена комментаторам не удавалось произнести. Однако в спектре новехонького алгоритма Малики эта реакция числилась однозначно.

Пинь! Тейлор получил непрошеное новостное оповещение: ему сообщали, что за прошлый год работу получило больше иммигрантов, чем англичан. Новость не подтверждалась никакими источниками, зато в ней содержалась ссылка на веб-страницу “Англии на выход”.