Kitabı oku: «Человек заката», sayfa 4

Глава 5. Друг детства

Договорились встретиться в «Подстреленной гусыне» на улице Восстания. В назначенный час утробное рычание Бывалого возвещает о прибытии Ника. Санёк приехал первым и наблюдает появление байкера из окна, затем вскакивает с места и торопится навстречу.

– Ну, здравствуй, дружище! – весело смеется мужчина средних лет в безупречном суконном костюме молочного цвета, бледно-розовой рубашке с золотыми запонками и претенциозном шелковом галстуке. Эдакий офисный мажор родом из лета.

– Здравствуй, Санёк! – улыбается в ответ Ник, крепко сжимая протянутую руку.

Они молча изучают друг друга. Когда им было лет по девять, они точно не знали, кем станут, когда вырастут. Но оба были полны невероятных желаний и мечтаний, самых смелых и необузданных. Все вокруг им ужасно нравилось, особенно колхозная техника. Друзья хотели вместе все попробовать. Но так вышло, что на протяжении многих лет каждый из них путешествовал по жизни сам. И вот довелось встретиться.

– Ты откуда взялся? – первым заговаривает Ник.

– Да, собственно, из Южной Америки, – заявляет Санёк, сверкая белозубой улыбкой.

– Шутишь? – недоверчиво прищуривается Ник.

– Нисколько! Нам, дипломатам, по статусу шутить не положено, – Санёк стоит и смеется. Среднего роста, круглолицый, светленький, веселый, симпатичный, обаятельный. Он всегда был таким. И сейчас беззаботная улыбка наполняет его сиянием неведомого праздника, позитивный настрой передается собеседнику, влетает в душу, побуждает к озорству.

Ник всматривается в знакомые черты, и воспоминания тревожат память.

Южная Америка – их с отцом мечта, одна на двоих, мечта с рваного календаря в колхозном гараже, где они мальчишками пропадали, крутя гайки стареньких «Уралов», давно списанных и заброшенных.

Южная Америка и Колумбия… Сколько времени они с Саньком провели, слушая рассказы отца о чудесных землях его родины и приветливых людях. А потом мальчишки, сидя на чердаке сарая звездными ночами, планировали исколесить всю Южную Америку на мотоцикле подобно команданте Че Геваре! И вот – у одного из них, похоже, получилось… Нику любопытно.

– Ну, рассказывай! – просит он.

– Э-э-э, обо всем по порядку. Да пошли, сядем уже, – Санёк указывает рукой на столик у окна, где по окуркам в пепельнице и початой бутылке можно догадаться о времени, проведенном в ожидании встречи.

Занимая собой внушительное пространство, Ник усаживается на жалобно скрипящий под тяжестью тела стульчик, снимает перчатки, расстегивает косуху и кое-как протискивает ноги под тесным столиком. Санёк изучает большие кулаки с содранными костяшками, переводит взгляд на неоднократно перебитый нос собеседника, коренастую фигуру, обилие металла и кожи в облачении.

– «Он был байкером. Он был мужественен, свободен и длинноволос…», – с улыбкой цитирует Санёк и добавляет: – Здоровый вымахал, чертяка! Давай, что ль, выпьем за встречу? А то сидим, как сухие листья. Что пьешь?

Ник вспоминает про вчерашний коньяк, слегка морщится и закуривает.

– Водку.

Санёк зовет официантку. Ник смотрит через стекло на улицу. Там Бывалый сторожит его шлем. Поздний закат окрашивает хром мотоцикла бледным багрянцем. Вдоль улицы мигает, просыпается шеренга фонарей. В заведении уютно, тепло. Меж столиков разносят чешское пенное. Пахнет жареным мясом.

– Добрый вечер! Что кушать будете? – спрашивает молодая девушка с приятной улыбкой.

– Водку, – отвечает ей Санёк.

– Две, – поправляет Ник.

– Да, и закусить чего-либо принесите. В тему.

– Одну минуту! – и девушка растворяется в теплом полумраке пивного ресторана.

Санёк располагается напротив, аккуратно поправляет стрелки на брюках, машинальным движением проверяет, в порядке ли галстук.

– Не ожидал я, что ты вот так найдешься! – говорит он. – Я ведь работаю в Колумбии, в нашем посольстве… так вот. А тут недавно в базу данных заглянул. Там у нас накладка с прошлогодними отчетами вышла. Ну, неважно. И фамилия знакомая на глаза попалась. Открыл – и на тебе! Смотрю дальше, вроде ты. И год рождения совпадает. И на фото знакомые черты. Обрадовался несказанно! А потом, опа: дата прибытия стоит, а прибытия нет… почему? Не вылетел. Что такое – непонятно! Я думал встретить доброго друга… в общем, задался тогда целью связаться с тобой. Да только сейчас удобный случай сам выдался…

Санёк осекается и стихает. Вроде бы говорить что-то надо, а все не то. Оба вспоминают сейчас детство. У обоих перед глазами проносятся яркие моменты их пацанского счастья. Душа требует выплеснуть это наружу, все скопом, но что- то мешает. Наверное, годы.

Официантка очень кстати ставит перед ними две запотевшие бутылки водки, мясную нарезку, свежеиспеченный ржаной хлеб и разносолы на закуску. Санёк одобрительно потирает руки. Ник тянется за бутылкой, открывает и разливает содержимое по маленьким стопкам.

– Вот и свиделись! – выдыхает Санёк, занюхивая водку теплым хлебом.

Ник молча наливает по новой, изучая друга.

– Ах! Хорошо пошла! – замечает Санёк. – А я в Питере первый раз в жизни оказался. Из-за тебя, можно сказать. Я ведь после школы в Москву подался. К двоюродному дядьке. Тот через знакомых меня в институт пристроил, ну потом много всего случилось. А ты давно здесь обретаешься?

Ник утвердительно кивает. Они выпивают по второй и принимаются уплетать закуску. Санёк машет рукой в сторону окна.

– Красивый город! Холодный и грязный только. И серый. Солнца, солнышка, света и тепла нет! Это угнетает. Особенно нас, изнеженных завсегдатаев жарких южных стран, – смеется он. Санёк много говорит и смеется, сверкает легкомысленным летом далеких земель. На плечах его живет ветер дальних странствий, цветочный, пёстрый, благоухающий, задорный и красочный, похожий на танцы бразильских карнавалов.

Ник сидит и молчаливо слушает. Одни черные глаза горят огнем воспоминаний и еще бог знает, чего неуловимого. Только ветер его темен. Ветер Ника – ночной, резкий и холодный, беспощадный и острый, как лезвие клинка, угрюмый и голодный. Его нужно постоянно кормить.

– Ты чего? – спрашивает Санёк, заглатывая дольку лимона. Уж больно странно ему наблюдать, насколько изменился друг детства. Сразу не понять, что он там себе думает.

– Рад тебя видеть! – отвечает Ник.

– И я… рад! – смеется Санёк, хлопая Ника по плечу.

Санёк много ест и болтает без умолку. Радуется встрече. Ник иногда слабо улыбается. Он очень давно не был тем пацаном, но Саньку хотелось думать, что годы не преграда и можно по-прежнему быть тем беззаботным ребенком, коего в нем самом, видимо, осталось намного больше, чем в угрюмом байкере.

– Не забыл еще свой испанский? – усмехается Санёк.

Ник кивком головы дает понять, что не забыл.

– Как ты живешь, Ник? – прямо спрашивает Санёк. Открытый дружеский взгляд светится добродушием. Блики играют на ресницах, коротких и светлых.

– Как хочу, – просто отвечает Ник, – а ты?

– Да, как все: работа, жена, двое детей, ничего выдающегося,– улыбается Санёк. – А ты у нас знаменитость! Я тут слышал, ты отказался от боя и ушел с ринга… – неожиданно осведомляется он, стараясь смотреть мимо Ника в проем между рядами столиков.

Ник прекращает жевать. Взгляд утрачивает теплоту. Он утирает губы и угрюмо смотрит в окно на ночную улицу.

Санёк некоторое время наблюдает за ним, про себя отмечая спокойную уверенность и обстоятельность в характере Ника, а потом заговаривает снова. Голос звучит беззаботно, а глаза выдают настороженность.

– Совершенно случайно узнал, – он перекидывает ногу на ногу и сшибает ударом пальца невидимую пылинку с брюк, – мое московское начальство, оказывается, подобными вещами балуется. Я приехал, а здесь только разговоров, что о тебе и бразильском чемпионе Саморе. У нас в Колумбии мало-мальски понимающие люди знают, насколько важный человек стоит за Саморой. Ты, видать, и впрямь без шурупа в голове! – хихикает Санёк и быстро приговаривает: – Не обижайся! Я так.

Ник теряет интерес к разговору. От последних событий накатывает усталость. Где-то внутри шевелится и пропадает новая боль. Санёк выжидательно смотрит на друга детства.

– Просто я хотел сказать: круто вот так взять и запросто сорвать о-о-очень большой проект!

Ник молчит. Он умеет громко молчать. Санёк фальшиво смеется.

– Да ладно. Я смотрю, ты все такой же гордый и неуступчивый. Мда! Эх! А предложение было хорошим…

– Знаешь, я в чужие дела не лезу и в свои не зову! – многозначительно откликается Ник. В интонации скрежещет лед. – Вот что: мы или пьем, или я поехал.

– Пьем! – быстренько соглашается Санёк. – Пьем! Пьем! Девушка! Повторите, пожалуйста!

Ник закуривает по новой и потягивается, расправляя плечи. Мышцы ноют. Выпуская дым через ноздри, он лениво смотрит на суетливого словоохотливого друга детства.

Санёк понимает, что наступил на больное место, и старается исправить положение.

– Помнишь нашу месть молодому норовистому трактористу Севке – «Сяв Сявычу»? Всегда гордо гарцевал он на своей «Яве» – одной-единственной на селе. Близко к ней никого не допускал, камнями швырялся. Прицельно, бо-о-о-ольно! Случай отомстить нашелся, когда покосы настали. Ах, какой запах на лугах стоял! До сих пор помню! Пряное разнотравье! – с наслаждением вспоминает Санёк. – Мы с тобой завалили «Яву» свежим сеном. Сяв Сявыч орал, истерил и бегал, как ужаленный, с ног сбился искать мотоцикл… Ха! А мы стояли с довольными рожами, пока мой отец не докурил самокрутку и не снял ремень с брюк. Он, оказывается, наши действия сразу засек…

Ник от этой истории оттаивает заметно. Лицо вновь просветляется. Он охотно кивает в ответ:

– Было дело.

– А помнишь, когда ты впервые сел на байк?

Ник нехотя усмехается, вспоминая себя загорелого, в шортах, закапанных свежим машинным маслом, и на босу ногу. Закусывая губу, он отважно забирается на мотоцикл с люлькой.

– Старый «Урал» деда Валерика.

– Ага! – оживляется Санёк. – Мы еще с тобой поспорили, кто смелее. И без лишних слов ты седлаешь чудо-технику и начинаешь нарезать круги перед магазином, куда отправился завхоз.

– А потом я выкручиваю руль и выезжаю на дорогу.

– И следом, спотыкаясь и роняя покупки, бежит завхоз в тяжелых кирзовых сапогах и фуфайке! Дело-то летом было, а дед Валерик одет по-зимнему. Он все время почему-то мерзнет. Бежать ему тяжко, сапоги не по размеру обуты. Бежит, голосит и матерится на всю деревню!

– Я резко прибавляю газа и едва справляюсь с раскочегаренным мотом!

– А я прячусь у плетня в лопухах и крапиве, – заливается смехом Санёк, – дед Валерик спотыкается и падает. А ты геройски уезжаешь в даль.

Ник счастливо улыбается. Смех Санька, звонкий и заразительный, разлетается под сводами заведения.

Ликование его, Ника, мелкого пацана, тогда было столь велико, что не слышал он воплей бежавшего следом колхозного завхоза. Не слышал криков, угроз и махрового трехэтажного мата. Он не хотел останавливаться. Ни за что! С тех пор и катает. Покуда может. Покуда есть деньги на бензин и силы.

– А помнишь твой первый «Днепр»? – продолжает Санёк.

Лицо байкера освещается воспоминанием. В те простые времена не заморачивались на крутизне, понтах, стиле и статусе. Ездили далеко и весело. В первую очередь ценилась выживаемость и надежность техники, а не страна-производитель, цена или «поломанность»² выхлопной системы.

– Сколько же лет прошло? – выдыхает Санёк.

– Много, – откликается Ник.

Кому что… Ник обрел свой мир. Санёк обрел хорошие связи, стал послом и исчез за морями-океанами. Сердце Санька было ненасытным – к показному и расточительному богатству, престижной деятельности, дорогой выпивке, хорошеньким женщинам и прочим атрибутам высокого социального положения. Сердце Ника звало его в ночь, на одинокую дорогу.

Некоторое время они сидят молча.

– Хочешь, я тебя удивлю? – прерывает молчание Санёк.

– Ну?

– Я, оказывается, неплохое наследство в России имею. В Балашихе. Под Москвой. Прямо сказать – элитарное местечко!

– Чем?

– Участки там дореволюционные. Под дачи давали по двадцать соток. Оттуда дома Москвы видны. Считай, на территории города коттедж с садом и лес вокруг. Продам участок, и на всю жизнь обеспечен! – смеется Санёк.

– А! – неопределенно реагирует Ник.

– Мы там студентами тусили. Ты ведь ничего не знаешь, а я МГИМО окончил! А родители мои давно из города в Балашиху перебрались. Живут припеваючи. В гости зовут. Некогда было. За десять лет первый раз в Россию прилетел. Поехал к ним, посидел несколько часов… Эх! Постарели они. Садом-огородом занимаются, вечерами – самовар, зимой – интернет. Идиллия старости! А?

– Наверное, – пожимает Ник плечом.

Санёк продолжает:

– Видел бы ты эту обстановку! Время просто остановилось. Советские сервизы, ковры… Кстати, жуткие пылесборники да рассадники всякой страшной живности вроде сапрофитов. Вечером прихлопнул муху, оставил на ковре. А утром, глядь – а мухи-то неееет! – хохочет он. – Аты чем на жизнь зарабатываешь?

– Мотоциклы делаю, – скупо роняет Ник, допивая водку.

– В смысле ремонтируешь?

– И это тоже.

– А-а-а-а-! Понятно… хм! Судя по всему, хватает?

Ник молчит.

– Видел, на каком боливаре ты подъехал. Чуть не ослеп отблеска, захромирован по «самое не балуйся». Сколько такой стоит? – интересуется Санёк.

На лице байкера обозначивается смесь разочарования с раздражением. Не терпит он, когда о Бывалом, как о вещи… Разве можно оценивать друга в деньгах? Ник смотрит в окно. Там ждет его Бывалый. Нетерпеливо поблескивает в призрачном освещении фонарей. Манит полным баком.

– На разные модификации цены разные, – нехотя говорит Ник.

– Ну, например?

– Если брать у официальных дилеров классическую модель Harley-Davidson FXDB Street Bob – примерно пятнадцать тысяч евро.

Санёк присвистывает.

– Неслабо! У тебя байк круче, чем автопарк нашего посольства! И вообще, аппарат твой вызывает зависть и восхищение! Ладно, ладно, проехали, – Санёк замечает выражение лица собеседника и смолкает. Ненадолго.

– А я ведь так и не купил себе мотоцикл, – сокрушенно говорит Санёк.

– Что так? – спрашивает Ник.

Санек горько усмехается:

– Все отец виноват… Если до восемнадцати лет к моторам не подпускать, то из личинки человека разовьется гуманитарий. Результат перед тобой!

Ник его не понимает. Зачем оправдывать себя за чужой счет?

– Слушай, Ник, а полетели со мной! – внезапно предлагает Санёк. – Погостишь у меня! Страну посмотришь.

– Что?!

– А что? Это хорошо, я быстро тебя нашел. В Питере на несколько дней. Приехал по делам, надо в Москву вернуться. Скоро обратно в Колумбию. Ведь мы с тобой мечтали о Колумбии!.. Забегая наперед, скажу: скоро я от официальных дел отойду, а пока легко могу тебе перелет по дипломатической линии оформить. Поехали, пока возможность есть!

– Хм! – говорит Ник в ответ. Предложение друга детства хоть и выглядело неожиданным, странным, но было как нельзя кстати… Ник и сам думал о поездке в Колумбию, на родину отца. Выходит, все одно к одному складывается.

– Твое слово? – подает голос Санёк, посматривая на часы.

– Неожиданно, – отвечает Ник.

– Если старые желания совпадают с новыми возможностями – почему нет?

– У меня ни визы, ни загранки.

– Обижаешь! – возмущается Санёк. – Для меня сделают все за один день.

Ник молчит.

– А в Колумбии есть ром. Много рому! – причмокивает языком Санёк и хитро улыбается.

– Подумать надо, – говорит Ник.

– Думай. Не слишком долго только, а то без тебя улечу.

Нику не очень хочется продолжать разговор. Не в первый раз он откладывает поездку. Желание уйти во тьму становится нестерпимым. Он расплачивается и встает.

– Надеюсь, не прощаемся! – говорит Санёк.

– Я позвоню, – бросает Ник, уходя.

– Жду! – кивает ему вслед Санёк.

Ник седлает Бывалого и мчит прочь, за город, под свободное небо. «Что я мог бы сказать отцу, почему за все эти годы не отправился туда?» – думает Ник в пути.

По сути, в жизни нет ничего невозможного. Бери и делай. Вопрос в том, хватит ли храбрости оставить многое ради одного. Тут можно колебаться довольно долго. Совсем иначе, когда жизнь не оставляет тебе времен.

Глава 6. Его океан

Спеша на встречу с мечтой, Чаго с любопытством разглядывает прохожих на улицах городка. Неспешно курсируя по улочкам, залитым солнечным светом, люди излучают беззаботность.

«Они другие!» – замечает он, сравнивая веселые беспечные лица жителей побережья с будничными рожами охранников кокаиновой плантации. Чаго завидует всем этим людям. Ведь они давно здесь, могут сколько угодно, хоть каждый день, приходить и любоваться огромными глыбами бушующей стихии.

Воздух здесь подвижен, свеж, пропитан ароматом соли и водорослей. Чаго прибавляет шагу, срывается на бег. Малыш окрылен надеждой. Начинается другая жизнь! Настоящая! С утра до ночи будет он постигать тайны океана, гулять, рыбачить, просто быть в лучшем месте на свете! А дни потекут беззаботно и легко. Вспоминать работу на плантации, где люд вкалывал, коротая ночи за выпивкой, совершенно не хочется. Чаго долго бежит к цели, огибая прохожих, и вдруг…

– Как это?! – тихо восклицает он, застывая в недоумении перед недвижимой полосой воды.

Океан лежит плоской гладью, упираясь в туманный горизонт. Расплывчатый блеклый свет солнца жалко теснится в просветах меж низкими тучами, затягивающими полнеба. Серо-черный песок под ногами отдает прохладой и сыростью. Редкие бледные капли ракушечника мерцают кое-где. Они непривычно хрустят под босыми ногами, стоит наступить, вдавливая их в песок.

Чаго потрясен, сбит с толку, огорченно смотрит на тихую, словно неживую, воду. Наворачиваются слезы обиды.

– Где ты?! – расстроенно выдыхает Чаго. – Где ты! – кричит он.

– Ты кого зовешь, мальчик? Ты потерялся? – спрашивают отдыхающие.

Он не отвечает. Убегает с людного пляжа к пустынным берегам.

– Проснись! – упрямо просит малыш, усаживаясь на песок.

Но большая вода молчит. Штиль. Солнце скрывается в наползающей облачности. В нескольких милях от берега виднеются рыбацкие лодки. Дальше – соленый туман. Большие стаи пеликанов лениво перелетают вдоль побережья, бесшумно скрываясь за мысом.

Не такой представлялась ему их встреча. Он не понимает, не узнаёт океан. По словам старика и в его мечтах все представлялось иным – идеальным, живым, мощным, ярким. Реальность требует нового осмысления.

Устав от неподвижности и продрогнув от обильной сырости, Чаго начинает движение вдоль кромки спящей воды. Окунуться, потрогать океан, испробовать на вкус не хочется. Чаго слишком расстроен.

Океан дышит едва уловимо. Бесконечный берег нарезается неглубокими бухтами, поросшими пальмами. Над кронами пальм клубится дымка. Кое-где встречается плавняк – выброшенные на берег ветки деревьев и местной растительности. Местное население разбирает древесину на хозяйственные нужды.

Малыш идет довольно долго, не чувствуя времени. Миновав бухты, упирается в непроходимые мангровые заросли. Образуя сплошную стену из причудливых древесных корней, они уходят прямо в океан. Пышные кроны с небольшими овальными листиками буйно зеленеют, поглощая скупой свет уходящего дня.

Чаго оглядывается. Теплая серая масса воды с одной стороны и мокрые джунгли – с другой. Малыш вздыхает и сокрушается. Бродя по местам потрясающей красоты, боится признаться себе, что разочарован. Он решает ждать.

Меж тем смеркается. Ночь ложится мягко и быстро. Малыш решает вернуться назад. Еще издали видно, как городок осветился немногочисленными огнями. Ларьки, киоски и магазинчики закрыты. Местные жители давно разошлись по домам. На берегу под травяным навесом работает небольшое кафе, но посетителей почти нет.

К ночи голод становится нестерпимым. Денег, разумеется, и в помине нет, сколько ни выворачивай дырявые кармашки шорт. Чаго думает поклянчить немного еды.

– Кыш отсюда! – перехватив голодный взгляд, владелец кафе сердито машет на него полотенцем.

Потерпев неудачу, малыш обходит заведение с тыла, осторожно направляясь на задворки к мусорным бакам. Из-за одного из баков показался рябой кот. Встречаясь с человеком крайне недружелюбным взглядом, он потрясает задранным хвостом, отворачивается и шагает прочь. Кот не все успел подъесть. Чаго перепадает немного пригодных объедков. Преодолевая отвращение, малыш заставляет себя их проглотить и возвращается к океану в надежде на перемены, но, устав от неоправданно долгого ожидания, засыпает.

Скрежет лодочного киля о берег вперемешку с лихорадочным гомоном чаек будит поутру. Чаго подскакивает, щурясь по сторонам. Может, он что-то пропустил? Но нет. Вышло солнце. Мир заиграл красками. Океан слегка взволновался плеском небольших волн и опал.

Чаго горестно вздыхает. Оставляя свое рванье на берегу, входит в теплую воду по пояс. Глаза до боли всматриваются в бескрайне-ленивую гладь. Поглаживая руками поверхность воды, он движется вдоль берега по мелководью без особого энтузиазма. Ему нужны шторм, разъяренная мощь глубин и певучие голоса потерянных душ. А здесь…

Чаго верит: если чего-либо очень, очень, очень, очень захотеть – оно будет! Убежденность в своей правоте – сильнейший стимул. Несколько дней он сидит на берегу и молча смотрит на океан. Он ждет. Напрасно! Океан не хочет оживать.

Обычно часа в два-три пополудни ждать становится нестерпимо. Мучает жажда, хочется есть. Горьковато-соленый воздух побережья обостряет восприятие и усиливает голод. Тогда Чаго бредет в город.

Население местечка состоит по большей части из негров и индейцев. Реже встречаются метисы и белые. Три дня в неделю улочки и берег наполняются туристами всех мастей – от местных жителей до вездесущих иностранцев. Колумбийцы ведут себя спокойно, не обращают внимания на других, завтракают или обедают в кафе, нанимают лодки и уплывают любоваться красотами природы. Иностранцы лезут везде где ни попадя, шатаются по всем закоулкам, расспрашивают о здешних местах торговцев и верят каждому слову.

Чаго тоже обходит по нескольку раз все дома, магазины и кафе. Выпрашивать бесполезно. Влажное пекло растекается повсюду. Но тень джунглей кишит назойливыми насекомыми и гонит обратно на берег. Когда совсем становится невмоготу, приходится погружаться в теплую воду океана. Помогает ненадолго. От сидения на берегу на коже появляется раздражение. Губы обветриваются и трескаются. Соленый воздух проедает ветхую рубашонку. Запах фруктов и свежей выпечки щекочет ноздри. Чаго все еще ждет от океана обещанного стариком чуда.

И опять ничего не происходит. Более того, штиль накрывает океан пасмурной пеленой. Спускается мелкий теплый дождик. Потускневший прибрежный песок пахнет водорослями. Одинокая чайка качается на поверхности спящей воды.

Подкрепляясь объедками из мусорных баков, Чаго пережидает дождь под сенью больших деревьев. А к ночи, когда непогода стихает, забирается на ночлег в одну из лодок на пристани. Лежа навзничь на груде сетей, рассматривает звезды. Одна, самая крупная, манит, переливаясь далеким светом. Иногда она приближается. Но стоит моргнуть – и расстояние между ними снова умножается на бесконечность световых лет. Чаго самозабвенно улыбается, взгляд уплывает и растворяется в просторах Космоса. Его мало интересуют отдельные созвездия. Его восхищает Млечный Путь и собственная сопричастность к целой армаде звезд, миллионам светил.

Вспоминается странный рассказ старика с плантации о свете, возникающем из тьмы, о тьме, несущей в себе свет, о темном пламени – не проявленной силе, которая не несет в себе ни добра, ни зла, нейтральна, обитает в межзвездном пространстве и обладает первородной мощью всего, что уже есть и что еще будет.

Чаго совсем не грустит, хотя один в этом большом мире. Малыш закрывает глаза. Быть не может, чтобы старик обманул его. Чаго хочет верить – и верит. На душе снова спокойно и хорошо. Он ждет.

* * *

Следующим утром Чаго открывает глаза, поворачивает голову к океану и стонет. Опять штиль. Откидываясь на груду сетей, малыш лежит, мучительно думая о приходе больших волн. Очень хочется пить. Оказывается, горько-соленая вода океана совсем непригодна для питья. Еще одно разочарование.

Вытряхнув одежду, полную песка, Чаго плетется к ряду пляжных кафешек, барчиков, ларечков и лавчонок. Грубо сколоченные из досок и крытые камышом, они стихийно нагромождаются практически друг на друга вокруг ближайших деревьев.

– Чем вы можете помочь человеку, у которого сильно пересохло в горле? – спрашивает Чаго у продавца, задрав косматую голову.

Удивленный обращением, продавец опускает свой взор туда, где выжидательно топчется малыш. Сначала он хочет прогнать маленького нахала, но потом смягчается.

– На вот, – продавец протягивает Чаго стакан самой дешевой газировки. – Но больше не проси. Не люблю попрошаек!

Чаго спешно пьет.

– Это ты ловко придумал, паренек! – замечает светлый улыбчивый дедок.

Мальчик быстренько допивает воду, разглядывая говорящего. Маленького роста, сухонький, со светлой щетиной и приятной улыбкой на загорелом лице, дедок держит под мышкой непонятный музыкальный инструмент, отдаленно напоминающий гитару.

– Петь умеешь? – спрашивает он ласковым голосом, с удовольствием отмечая, насколько жалостливо и неподкупно сиротливо выглядит малыш.

Вопрос неожиданный. Чаго неопределенно пожимает плечами и на всякий случай говорит, что умеет. Дедок предлагает работать вдвоем – выступать на улицах. За это он, Чаго, получит много денег, купит себе лимонада и еды всякой.

– Ты поёшь, я играю, деньги поровну, согласен? – улыбается дедок.

– Да, – радуется Чаго. Зарабатывать пением? Как он раньше не догадался сам!

Целый день до вечера они ходят в местах отдыха туристов и выступают. Чаго старается, выводит тоненьким голоском те песенки, которые разучил на плантации, даже пританцовывает, чем вызывает большее умиление среди иностранок.

Когда вечером наступает время поделить заработанное, дедок неожиданно меняется в лице. Ласковость, доброжелательность и мягкость оказываются маской, с помощью которой он днем располагал к себе людей.

– Сегодня ты учился у меня, – заявляет дедок, – за это я оставлю деньги себе. Завтра, если будешь стараться, я поделюсь с тобой.

– Так нечестно! – возмущается Чаго. – Я весь день пел!

– А я тебе купил пирожок и воду. Потратился на тебя, выходит, все честно, – с этими словами дедок разворачивается и уходит.

Чаго догоняет обидчика и получает пинка, отлетая на еще горячий асфальт.

– Сейчас я сдам тебя полицейским, хулиган! – грозит старый обманщик.

Поднимаясь, Чаго злобно сверкает глазенками. Облизнув пересохшие губы, с укором глядит на обидчика. Тот замахивается на него. Чаго отпрыгивает в сторону.

– Эх ты!.. – медленно вздыхает Чаго, смотря старику прямо в лживые холодные глаза. – Когда-нибудь я вырасту и набью тебе морду! – заявляет он, готовый пуститься наутек при первых признаках опасности.

– Проваливай отсюда! – угрожающе скрипит дед.

Чаго пятится. Эту сцену наблюдает мужчина в пляжной шляпе и легком дорогом костюме. Он взирает на разборки поверх свежей газеты.

– Не повезло, да? – осведомляется он насмешливо. – Подожди. Вот, возьми.

Мужчина протягивает малышу песету с покровительственным видом. Вздернув голову, Чаго надувает губы, игнорируя подачку. Его дважды унизили. Как можно медленнее он удаляется за ближайший угол дома, где плачет от обиды.

Жара уступает место приятной прохладе тропической ночи.

– Шторм! Мне нужен шторм! – шепчет Чаго океану. – Я хочу увидеть тебя… ну, пожалуйста!

На берегу он совсем один. Водный простор мерно колышется маслянистым зеркалом. Лиловый сироп космоса растворяется в желтоватом сиянии. За спиной спит город. Полная луна белит крыши и стены домов. Чаго долго смотрит в даль океана, засыпая от усталости прямо на песке. И пока малыш спит, поднимается восточный ветер. Сухой и мягкий, теряется он в океанской дымке. К утру ветер меняется. Принося с собой запах рыбы и морской травы, крепко задувает с севера.

Потревоженный брызгами, Чаго просыпается, замирает и настораживается. Поражают новые звуки – шум и гул совсем рядом. «Дыхание океана!» – соображает малыш, в волнении оборачиваясь к воде. Несколько секунд он медлит, а потом вскакивает, спотыкается и растягивается на мокром песке. Визжа от восторга, Чаго стремглав влетает в пенные гребни, долбящие берег.

Ясный день обещает жару. Горизонт полыхает яркой синевой. Наконец-то океан разгулялся в своей невообразимой мощи! Зеленый, светло-изумрудный вблизи и темно-изумрудный с синевой вдали, он прекрасен. Над волнами с пронзительными криками вьются и пикируют чайки. Огромные валы воды мерно вздымаются и опадают.

Чаго шалеет от неожиданной радости. Сначала он бултыхается на волнах, в прибое. Но скоро большой гребень накрывает его с головой, опрокидывает, протаскивает по дну и выбрасывает на мелководье. Чаго не успевает отплеваться, трет глаза, и тут же снова волна сбивает с ног. Ему хорошо! Он кричит до хрипоты, переворачивается и прыгает в бурлящем прибое. Потом выматывается. Выбравшись на сушу, Чаго только и может, что изумленно смотреть на шторм.

Острый запах йода и соли дурманит. Ветер свистит промеж беснующихся волн. Океан клокочет, пенится, играет солнечными бликами. Куски пены отлетают далеко на песок. Вынося морскую пыль на сушу, ветер попутно слизывает шипящее кружево.

Кажется, Чаго слышит нестройное пение погубленных душ. Мурашки пробегают по телу. Он счастлив! Сейчас он не мог бы сказать, чем покорил его океан – сбывшимися ожиданиями, мощью, красотой волн, богатством оттенков, необъятностью и глубиной пучины или загадочной музыкой воды, – наверное, всем и сразу. С безмерным восторгом он долго смотрит и слушает. Океан умеет преображать повседневное, скучное и тусклое.