Kitabı oku: «Московит», sayfa 2

Глава 3

– Нет, она точно идиотка! – снова простонала Анжела, уткнувшись потным раскрасневшимся лицом мне в плечо.

Я молчал, настойчиво пытаясь найти ответ на вопрос, как мне теперь самого себя называть: беспринципным мерзавцем, воспользовавшимся женской растерянностью и беспомощностью, счастливчиком или тем самым «озабоченным кобелем, который только об одном и может думать». Палящему солнцу, льющему жар на наши разгоряченные голые тела, эта проблема была глубоко безразлична. Шумно стрекочущим в траве кузнечикам, трем свеженьким крымско-татарским покойникам и стреноженной лошади, которую я на всякий случай заставил лечь, привязав поводья к рукоятке сабли, глубоко вогнанной в землю, – тоже. Особенно лошади. Ее, судя по недовольной морде и такому же фырканью, гораздо больше занимал вопрос: долго ли еще валяться в неудобной позе.

…Когда Анжела вернулась, к моему великому облегчению, обошлось не только без истерики, но и без обморока. Только ее приведенное в порядок лицо на какое-то мгновение побелело, а в глазах мелькнул панический испуг. Но тут же исчез.

– Ты и его тоже… – Она не договорила, осеклась, устремив на меня вопросительный взгляд.

– Да. Так было надо. Мы не можем сейчас тащить с собой пленного.

– Значит, ты… киллер? – Она выговорила это слово с явным трудом, но более-менее спокойно.

– Нет. Я вполне законопослушный гражданин.

– Понятно… – Ее растерянные глаза заставляли серьезно усомниться в том, понятно ли ей хоть что-то на самом деле. – Но тебе… приходилось убивать?

Лгать было не только бессмысленно, но еще и глупо.

– Приходилось. Много раз.

– Выходит, ты мент? – продолжала допытываться Анжела.

– Нет, офицер спецназа. И больше не надо вопросов, ладно?

– Ладно… – вздохнула блондинка, подходя вплотную. А потом вдруг прижалась всем телом, уткнулась лицом мне в грудь, всхлипнув. – Спасибо тебе! Если бы не ты… Нет, не подумай, я не какая-нибудь истеричка и не ханжа, мужики были, конечно… Но не так же, и не втроем сразу! Тьфу, прямо тошнит, как вспомню… А вонища-то!.. Вот сволочи…

– Не надо об этом. Все обошлось. – Я ободряюще погладил ее по плечу.

– Ты молодец! А драться умеешь – вообще что-то с чем-то! – быстро тараторила Анжела. – Ой, я так завидую твоей жене! Вот уж действительно – как за каменной стеной, счастливица…

– У меня больше нет жены. Она меня бросила! – растерявшись, неожиданно для себя самого выпалил я, осторожно пытаясь отодвинуть ее.

Анжела, изумленно охнув, вскинула голову, уставившись прямо в глаза. И я вдруг почувствовал, как теплая волна прошла по всему телу…

– Не может быть!

– Еще как может! – усмехнулся я, с тревогой и смущением ощущая нарастающий жар в сердце, голове и паху. – Не далее как вчера утром.

Красавица блондинка, медленно покачав головой, вздохнула:

– Боже, какая она идиотка! Бросить такого мужчину!

И, закинув руки мне на шею, впилась мягкими коралловыми губками в мой рот…

Черт возьми, я все-таки мужик! Далеко не старый, крепкий, здоровый, со всеми соответствующими потребностями… Так стоит ли удивляться, что после очень недолгих колебаний ответил на ее страстный поцелуй еще более страстно? И что дальше все пошло по самому простому и естественному пути?

Честно говоря, сам удивляюсь, как в эту минуту здравый смысл все же пробился сквозь могучую приливную волну «основного инстинкта». Хватило ума сначала уложить лошадь в высокую траву, чтобы не «светилась» на всю округу. А уж потом укладывать изнывающую от страсти обнаженную блондиночку… Точнее, не совсем обнаженную – босоножки на ней все-таки остались.

Еще вчера заезженный литературный штамп, описывающий, как восхищенная героиня тут же, не отходя от кассы… то есть прямо на поле боя, устланном трупами, отдается герою-спасителю, творя с ним на пару чудеса интимного высшего пилотажа, заставил бы меня снисходительно улыбнуться. Потому что мне-то хорошо было известно: после НАСТОЯЩЕГО боя, даже скоротечного, подобное желание возникнет разве что у сексуального маньяка. В их число я, слава богу, пока еще не вхожу.

А вот сегодня это случилось… И знаете, хоть обошлось без «высшего пилотажа», мне понравилось! Да еще как!

Про Анжелу и говорить нечего – можно сымитировать и стоны, и крики, и подергивание всем телом, но кое-какие показатели оргазма точно не подделаешь. Сексапильная блондиночка действительно оттянулась на все сто. Без всякой Хургады и тамошних смуглых мачо…

Умная мысль, что незащищенный секс с незнакомой партнершей вполне может привести к весьма печальным последствиям, естественно, пришла с запозданием. Не до, а после. И я поступил с ней, как испокон веку поступают с умными мыслями, – послал ее по вполне определенному адресу. В конце концов, может, нам осталось жить всего ничего, так зачем думать об угрозе СПИДа или визитах к венерологам! Кстати, интересно, а были ли венерологи в середине XVII века?..

– Ты… разочарован? – с тревогой спросила Анжела, приподнимаясь на локте.

– Наоборот – на седьмом небе! – искренне отозвался я. – Это было великолепно!

– Тогда почему хмуришься? – недоверчиво произнесла она.

Ох, женщины, женщины! Только вы и способны задавать такие вопросы! Мы перенеслись в другую эпоху, только что подверглись смертельной опасности – она, во всяком случае! – впереди полная неопределенность и, скорее всего, гибель… ее заботит, не разочарован ли случайный партнер!

– Ты вообще имеешь представление, куда мы попали? – осторожно спросил я.

– Не-а… – растерянно протянула Анжела.

– Вот это – крымские татары, – махнул я рукой в сторону покойничков. – А мы – в семнадцатом веке, где-то неподалеку от Запорожской Сечи. Точнее, в 1648 году.

– В самом деле? – По виду Анжелы было ясно, что она, во-первых, здорово ошарашена, а во-вторых, эта дата ей абсолютно ничего не говорит. А про Запорожскую Сечь она если и слышала, то только краешком своего нежного ушка.

– Да, представь себе! Мы с тобой очутились в самом эпицентре бурных событий, – вздохнул я, поднимаясь и нашаривая одежду. – Только что произошла битва под Корсунем, где был разбит коронный гетман Потоцкий. Во всей округе – хаос и беспредел. Поляки и евреи-арендаторы бегут в глубь страны, крымчаки рассыпались повсюду, убивают, грабят, угоняют пленных в рабство. Причем не делая особой разницы между теми же поляками и малороссами… Так что спасибо тебе, дорогая, за чудесный секс, а теперь вставай, одевайся! И быстро, быстро! Надо убираться отсюда.

– Но мне нужно… – Блондинка, смутившись, осеклась на полуслове. Впрочем, не надо быть провидцем, чтобы угадать мысли женщины, взгляд которой прикован к кожаной фляге с водой, притороченной к седлу.

– Никаких «но»! Водные процедуры будут позже. Когда отъедем подальше – раз и найдем источник этой самой воды – два. А поскольку неизвестно, как скоро найдем, питьевую воду будем пока расходовать только по прямому назначению – три. И без возражений! Это мой приказ. Сейчас не до гигиены, понимаешь? Где был разъезд из трех человек, может быть и сотня. Одевайся!

– А… куда мы поедем? – испуганно спросила Анжела, заводя руки за спину, чтобы застегнуть кружевной лифчик.

– Сам пока не знаю. По дороге подумаем… Кстати, ты умеешь ездить верхом?

Вопрос я задал чисто для порядка, на всякий случай. Она и лошадь-то, скорее всего, увидела сегодня впервые в жизни… Ничего, как-нибудь посажу, буду одной рукой править, другой – ее удерживать.

– Умею! – кивнула Анжела.

Я изумленно присвистнул:

– Ну и ну! Это как же получилось?

– Так я ведь живу в двух шагах от комплекса в Битце… То есть жила… – Блондинка, нагнувшись за платьем, скривилась, словно от зубной боли. – Мамочка моя дорогая, за что?! Вроде особо не грешила, никого не обижала…

– Тоже хотел бы знать, за что?! – вздохнул я, натягивая джинсы. – Кстати, про платьишко забудь. Тебе его носить нельзя. Белая одежда на открытой местности видна чуть не до горизонта, выдаст нас с головой.

– Мне что, в одном лифчике остаться?! – вспыхнула Анжела.

– В одних босоножках! – усмехнувшись, поправил я. – Лифчик придется снять: он тоже белый, демаскирует! Зато представь, как классно загоришь на таком солнышке, тело будет – прямо мулатка-шоколадка… – Видя, как на ее глаза наползают слезы, я торопливо заговорил: – Шучу, шучу, извини! Вон, целых три комплекта одежды, хоть и бэу, зато даром. Рубахи, шаровары, сапоги… Выбирай.

Блондинка негодующе фыркнула:

– Ну и шуточки у тебя! «Мулатка-шоколадка»! Ох, мужики… – Внезапно осеклась, побледнела. – К-как?! С покойников?!.

– А ты как думала? Ну, ну, тихо! И без сцен, пожалуйста. Сейчас не до брезгливости. Главное, самим не стать покойниками…

Глава 4

Пан ротмистр с труднопроизносимой фамилией Подопригора-Пшекшивильский был охвачен тем особым видом рвения, которое может обуять либо безнадежного дурака, либо усердного и непомерно честолюбивого служаку. Справедливости ради надо отдать предпочтение второму варианту: хоть звезд с неба молодой шляхтич явно не хватал, но и в особой глупости не был замечен. А вот службе отдавался со всей пока еще нерастраченной страстью и о блестящей карьере мечтал двадцать четыре часа в сутки. Поскольку не только днем, но и во сне представлял себя полковником Пшекшивильским-Подопригорским, прославленным героем, гордостью Речи Посполитой и предметом амурных грез красавиц панночек, прежде всего – Агнешки Краливской. Именно так: Пшекшивильским-Подопригорским, без унизительной мужицкой приставки «Подопригора», – о Езус, если бы покойный дед не проигрался смолоду в пух и прах, не только лишившись имения, но и чуть не оставшись с голым задом, разве взял бы он в жены русскую девку, дочь реестрового казака! Да ни за что на свете. Даже не взглянул бы на нее, несмотря на то что и собой была чудо как хороша, и отец – сотник, первый богач в округе… Точнее, конечно, взглянул бы, и любовью бы одарил, как в конце концов и случилось, но только ради утехи, ведь человек слаб и подвержен соблазнам… А под венец – упаси Матка Боска! Честь благородного шляхтича не позволила бы.

Ну а когда у благородного шляхтича в голодном брюхе целый оркестр наяривает, в долг никто больше и медяка не даст, а последние сапоги вот-вот развалятся… Тут уж не до чести. Тут согласишься на что угодно, и не столько из страха перед гневом вспыльчивого и влиятельного родителя соблазненной тобою девицы, а лишь бы по миру с протянутой рукой не пойти. Даже на то, чтобы вместе с богатым приданым получить к славной фамилии Пшекшивильских приставку, от которой за сто шагов мужицким духом разит! Будущий тесть был не только богатым, но и на редкость упрямым, к тому же крутого нрава, и потому на робко предложенный компромиссный вариант «Пшекшивильский-Подопригорский» ответил решительной и категоричной тирадой, насупив густые брови:

– Нет уж, зятек дорогой! Вот превзойдешь меня, дослужишься до полковника – тогда именуйся Пшекшивильским-Подопригорским, на здоровье! Ты не сможешь – пусть старший сын фамилию меняет. Или внук, или правнук… Кто первым полковничий пернач над головою поднимет, тому и менять. А до той поры – зваться вам Подопригора-Пшекшивильскими, и в том за себя и за потомков своих клятву дашь на святом кресте! Ясно, греховодник?!

Яснее было некуда.

Вот потому старший правнук упрямого прадеда по материнской линии – тот самый пан ротмистр – воспринял поручение прославленного князя Иеремии Вишневецкого как дар судьбы. Который поспособствует исполнению заветной мечты уже покойного деда и старшего сына его – собственного родителя. Главное – вложить всю душу свою, все рвение, чтобы князь заметил и оценил… А там последует внимание его и протекция, а через какое-то время – долгожданный полковничий титул. С изгнанием позорной приставки «Подопригора», из-за которой столько пришлось натерпеться от своих же собратьев-шляхтичей, столько презрительных ухмылок увидеть да глумливых насмешек выслушать…

Конечно, несколько наглецов жестоко поплатились за свою дерзость – пан ротмистр, несмотря на молодые годы, по праву считался отменным рубакой, – но нельзя же круглые сутки требовать удовлетворения и получать его на поединках! Надобно тратить время и на службу, и на отдых… Опять же, приходилось остерегаться грозного начальника: князь и без того дуэли не слишком-то жаловал, считая глупой и напрасной тратой сил и крови, которая может с куда большей пользой пролиться за отчизну. А в последнее время стал не в меру сердит и придирчив, так лучше уж не искать себе приключений на известное место…

…Иеремии-Михаилу Корбуту-Вишневецкому, властелину обширных земель в этой части Речи Посполитой и одному из богатейших ее вельмож, было отчего сердиться. Страшные вести, давно докатившиеся до его замка в Лубнах, поначалу не особенно взволновали (можно было сбиться со счету, сколько раз проклятые схизматики поднимали мятежи, но кончались они всегда одинаково: плахами да виселицами, а потом – покаянными письмами и мольбами о прощении). Когда же перепуганные, чудом спасшиеся беженцы, заполонившие окрестности Лубен, поведали о Корсуньском побоище и творящихся повсюду бесчинствах, когда окончательно стало ясно, что заваруха, устроенная Хмельницким, куда страшнее и опаснее всех прочих, случавшихся ранее, князь серьезно призадумался, помрачнев и осунувшись, будто постарел на добрый десяток лет.

За себя он не боялся – человек, часто смотревший в лицо смерти, не устрашится ее в очередной раз. А вот за беспредельно любимых жену и детей – очень. И мысли о людях, живущих под его властью здесь, в полудиком некогда краю, превращенном их трудами в цветущий сад, тоже не давали покоя Вишневецкому. Пусть он был строг, а порою и беспощадно суров, но все же заботился о них и чувствовал свою ответственность. Скудостью воображения князь никогда не страдал, и оно, дополнившись собственным воинским опытом, красочно описывало, ЧТО могут натворить в его владениях нагрянувшие казаки вкупе с татарами. От одной мысли об этом замирало сердце, и рука непроизвольно тянулась сотворить крестное знамение.

Надо было действовать быстро, но обдуманно. Вишневецкий видел только два пути: либо оставаться на месте, обороняясь собственными силами и уповая на милость Создателя, на храбрость и выучку своих солдат, гордо именующих себя «вишневцами», а также на помощь местных обывателей, либо – если окажется, что враг слишком силен, – спешно отходить в глубь страны, взяв с собою казну и самое ценное имущество. «Терциум нон датур!»², – вздыхал хорошо обученный латыни князь, давно носивший прозвище «Ужас казачий». Чтобы решить, какой же из двух путей правильный, надо было иметь точную информацию, и не от перепуганных измученных беглецов (у страха, известно, глаза велики!), а от своих людей, которым можно довериться.

С этой целью князь и разослал в разные стороны десяток небольших отрядов на лучших лошадях. Поставив им задачу: разведать обстановку, узнать все в точности, а потом как можно скорее вернуться в Лубны и доложить.

Одним из этих отрядов как раз командовал бравый ротмистр Подопригора-Пшекшивильский.

– Ну ни фига себе… – растерянно пробормотала Анжела, покачиваясь в такт лошадиной рыси. В седле она держалась уверенно, не соврала, что умеет ездить верхом. – Так нам что, теперь к этому самому князю Яреме надо попасть? Другого выхода нет?

– Есть, конечно. Но все они хуже, – вздохнул я, держась за заднюю луку седла. – Попадем к казакам – скорее всего, и до Хмельницкого не доведут, меня зарубят, а тебя… Кх-м! Попадем к татарам…

– Не надо! – испуганно дернулась блондинка. Точнее, со стороны блондинкой она уже не казалась – волосы были тщательно упрятаны под татарскую шапку, название которой я не мог вспомнить, как ни старался. То ли малахай, то ли еще что… Анжела долго упиралась всеми конечностями, не желая надевать трофейный головной убор. Чужие штаны и рубаху надела, преодолев страх и брезгливость, даже сапоги согласилась натянуть, вняв моим доводам, что босоножки – не лучшая обувь для наездницы. Я выбрал из трех пар самые подходящие по размеру и сам обмотал ей ступни самодельными портянками, чтобы не стерла в кровь. А вот от шапки она отбивалась яростно, причитая, что у нее наверняка заведутся вши. Мне пришлось даже прикрикнуть. Негромко, но подействовало.

– Сам не хочу! – усмехнулся я, откликнувшись фразой товарища Саахова из «Кавказской пленницы». – Как видишь, наилучший вариант – пробиться к Лубнам, под защиту князя. Он, конечно, сволочь еще та и самодур был изрядный, судя по историческим документам, но все-таки образованный человек, всей Европе известен. Опять же, рыцарских правил придерживался…

Чтобы не пугать Анжелу, я не стал описывать, какую страшную память оставил по себе во многих областях Украины этот «образованный рыцарь», какой ужас охватывал людей при одной вести: «Ярема идет!» Никакой пользы эта информация не принесла бы, а вот навредить могла запросто. Кроме того, я по собственному опыту слишком хорошо знал: иной раз вполне нормальный человек способен совершить такое, что ему не привиделось бы раньше даже в кошмарном сне. Не потому, что он плох и порочен, просто злая судьба другого выхода не дала. Надо – и все! Или ты, или тебя.

– А кем ты тогда станешь? Типа как Хозяин при дворе короля Артура? – спросила вдруг Анжела.

Да, умеют женщины ставить в тупик, ничего не скажешь! Хорошо, что я сидел за ее спиной, на крупе лошади: представляю, какое у меня сейчас было выражение лица…

– Ты… читала Марка Твена?

– Представь себе! – озорно, но с различимой обидой отозвалась Анжела. – И еще много кого. Хоть и блондинка.

– Да я ничего такого не имел в виду… Честное слово! Просто думал, что эта книга уже забыта.

– Она мне как-то попалась в детстве… Забавно! Бедный янки, каково ему там пришлось! Но ведь выдержал и хорошо устроился, хотя вовсе не был крутым суперменом. – Анжела вдруг рассмеялась. – А уж тебе сам бог велел. Станешь первым советником князя, или кто там у них есть… Ну и за меня тогда замолвишь словечко, пусть сделает маркизой какой-нибудь.

– Погоди, не спеши. До князя еще надо добраться!

Главную причину, по которой я так настойчиво стремился к Вишневецкому, я пока решил Анжеле не открывать. Во-первых, всему свое время, во-вторых, все-таки не бабского ума это дело. (И можете сколько угодно обвинять меня в мужском шовинизме!)

Раз уж случилось такое чудо, почему бы не стать орудием судьбы? Ход истории иногда зависит от таких ничтожных мелочей…

– Следы еще свежие! – доложил улан, тщательно осмотревший место побоища. – Хоть и сильно затоптано, а все ж разобрать можно. Судя по всему, эти нечестивцы схватили женщину и пытались над нею надругаться…

– Откуда такие подробности? – фыркнул вахмистр Балмута, известный многим вишневцам как безудержный хвастун, пьяница и скандалист. Что, впрочем, не мешало ему вдобавок быть отчаянным храбрецом и надежным товарищем. А уж о его любовных подвигах и вовсе ходили легенды, да такие богатые и сочные, что сам черт не разобрал бы, где правда, а где вымысел. – Прямо на земле написано?

Подопригора-Пшекшивильский нахмурился было, размышляя, не одернуть ли вахмистра, чтобы не лез со своим мнением раньше командира. Но потом решил, что не стоит.

– Проше пана, я в юные годы был завзятым охотником! – обиженно отозвался улан. – Отец меня выучил по самому слабому следу идти, не сбиваясь. Ясно вижу: там были отпечатки женских ног. Трава примята, местами с корнем выдрана, стало быть, шла борьба. И вот еще что я нашел, пан ротмистр… – Смущенно кашлянув, улан протянул Подопригора-Пшекшивильскому кружевную тряпочку.

– Езус Мария! – выкатил глаза Балмута, раздувая ноздри, словно жеребец. – Вот это да!..

– Это что такое? – с подозрением спросил командир отряда, повертев в руках рваную находку.

– Судя по некоторым признакам… э-э-э… часть дамских панталон, – отозвался следопыт, чувствуя, как его щеки начинают гореть, и вовсе не от жаркого солнца. – Самая… э-э-э… серединка.

Лица и шеи остальных улан синхронно вытянулись.

– Лопни мои глаза! – выдохнул Балмута. – Дорого бы я дал, чтобы увидеть этакие панталончики на красивой панночке! А еще дороже – чтобы потом снять их…

– Придержите язык, вахмистр! – не вытерпел Подопригора-Пшекшивильский, лицо которого тоже зарделось, прямо в жар и пот бросило: так явственно представил себе панну Агнешку Краливскую, по которой давно вздыхал, в столь дивных панталонах, непристойно коротких и прозрачных, но оттого втройне соблазнительных… После чего снова повернулся к улану-следопыту. – Но что это за чудная материя?!

– Не могу знать, пан ротмистр… Сам такое впервые вижу… Позволите продолжать?

– Продолжай! – Ротмистр машинально потянулся утереть взмокший лоб той самой тряпочкой, но тут же, отдернув руку словно от огня, торопливо запихал сей интимный предмет в карман кунтуша. Уланы едва сдержали хохот, Балмута фыркнул, зажав рот ладонями. – Что про покойников скажешь?

– У двоих сломаны шеи, отчего погиб третий – понять сложно. Ни ран, ни видимых увечий не вижу. Правда, на горле два чуть заметных синяка, вот тут и тут… Прямо поверх шейных жил. И все.

– Так отчего же он сдох, сто чертей мамаше его нечестивой во все отверстия?! – начал злиться Подопригора-Пшекшивильский.

– Не могу знать, пан ротмистр! – снова сокрушенно развел руками улан. – А вот про лошадей все яснее ясного. Две удрали, на третьей та самая дама уехала, которую эти твари пытались… – Улан смущенно замялся, глядя на кружевной краешек, точащий из кармана командира. – Вместе с неведомым спасителем. Сомнений быть не может – отпечатки подков стали гораздо глубже, значит, лошадь двойную ношу несла.

– А про спасителя этого сказать что-нибудь можешь?

Улан покачал головой:

– Проше пана, я же не ясновидящий! Понятно, что не только храбр, но и очень силен, коль голыми руками троих прикончил. Прятался в засаде, лежку себе в траве сделал – то место я нашел. Стало быть, опытный воин. А вот следы какие-то чудные – был не в сапогах, за это ручаюсь, а в чем – не пойму. Я таких диковинных отпечатков никогда не видел! И еще одно… уж не знаю, заинтересует ли это пана ротмистра…

– Говори!

– После того как он крымчаков прикончил, со спасенной дамой… Ну, вы понимаете. Снял с одного татарина саблю, вогнал в землю чуть не по самую гарду – она до сих пор там торчит, можете своими глазами убедиться, – уложил и привязал лошадь к ее рукояти, а сам…

– Ай, молодец! – глумливо хохотнул Балмута. – Вот это я понимаю, по-нашему, по-боевому: спас даму от насильников – тут же получай награду, с места не сходя!

Грянул дружный смех.

– Тихо! – повысил голос ротмистр. – Что еще?

– Больше ничего сказать не могу. Даст бог, догоним – тогда сами все узнаете.

– В какую сторону они уехали?

– Вон в ту, пан ротмистр. Прямо на север.

Подопригора-Пшекшивильский задумался, теребя кончик тонкого уса.

Они прискакали сюда, двигаясь по следам трех верховых, обнаруженным все тем же бывшим охотником. Хоть следопыт клялся, что лошади подкованы по-татарски, это еще ничего не значило – на них могли ехать и казаки, и даже презренные хлопы, одураченные призывами и обещаниями проклятого Хмельницкого… Мало ли как могут лошади попасть к другим хозяевам! Но в любом случае это наверняка были враги. А потому их следовало захватить и выпытать все, что они знают. Даже если им известно совсем немного. Князь четко и ясно приказал: получать любые сведения, где только возможно…

Теперь же вместо трех потенциальных «языков» наличествовали три хладных трупа. Точнее, три еще теплых трупа, но сути это не меняло.

Что за человек расправился с ними – в одиночку, голыми руками? Кто он такой, откуда здесь взялся? Если казак Хмельницкого – почему был без оружия, без лошади? Если хлоп – как сумел справиться сразу с тремя обученными, сильными воинами? Даже если учесть, что те возились с пленницей… И что это за пленница? Наверняка красивая, если ради нее безоружный мужчина вступил в смертельный бой, рискуя жизнью. Может, даже знатного рода…

После недолгих раздумий Подопригора-Пшекшивильский махнул рукой, указывая на север, и первым пришпорил коня.