Kitabı oku: «Записки Дмитровчанина», sayfa 3

Химия и карьера

«Глубокие знания позволяют держаться на поверхности…»

«Учится надо всю жизнь, до последнего дыхания…»

«Сделанное и дурак поймёт…»

Гомер

Так уж устроено в жизни, что мы, начиная с детских, можно даже сказать, младенческих лет чему-нибудь учимся. Сначала навыки идут чисто житейские. Учимся ходить, есть, пить, одеваться, обуваться, шнурки, наконец, завязывать. Учимся адаптироваться в разных жизненных условиях и окружающей среде. Учимся правильно вести себя в обществе.

И так примерно до семи лет. Как всем известно, все дети с семи лет идут в школу – учиться. И если до этого момента учеба каждого человека была нужна для всей остальной жизни, то после семи лет каждый человек учится под давлением диктата. Ему, хочет он или не хочет, говорят, что надо учить. Водят в школу, иногда специализированную, заставляют учить разные предметы. Раньше в школе учились семь или десять классов, потом восемь или десять, а сейчас девять или одиннадцать классов. Причем, иногда еще детей возят, заставляют ходить в другие, специальные, школы. Музыкальные, танцевальные, ну и так далее. Родители делают это для того, чтобы их чада были подготовлены к дальнейшей жизни, смогли стать культурными, грамотными людьми. После школы ребят отправляют учиться дальше. Или выпускают в самостоятельную жизнь – работать. Конечно, почти все родители (предки), как их иногда называют дети, хотят, чтобы их дети поступили в институты или хотя бы в техникумы. Так вот, те, которые идут дальше учиться, опять попадают под прессинг знаний, которыми забивают им головы. Вот и я, по опыту учебы в техникуме, да и в институте, знаю, что в зачетке нужно получить больше сотни подписей преподавателей по сданным экзаменам: и там, и там. Студентов учат годы и годы, вкладывают им знания, которые в массе своей им на практике будут не нужны.

Меня удивляет та же математика. Уже в старших классах нас учат логарифмам, дифференциальному и интегральному исчислению, потом это повторяется три года в техникуме, потом три года в институте. На практике это нужно будет только тем ребятам, которые пойдут в науку. А это один из тысяч. Но учат-то всех, и это миллионы. Возьмите тригонометрию, все учат ее в школе, сдают экзамены. Спросите любого взрослого, что такое синус, косинус, тангенс, котангенс, – для чего они нужны? И вам из десятков тысяч человек ответят единицы. А для чего они нужны в работе, не ответит толком никто.

Учат историю, начиная, чуть ли не с первого класса. Парадокс. Сколько существует академиков-историков, столько и учебников. У каждого своя версия истории, не только страны, но и всего мира. Приведу в пример академика Фоменко. Так и по всем другим предметам. Физика, химия, биология, да их не пересчитать. Чтобы стать инженером или врачом, надо учиться пятнадцать лет. И никаких гарантий, что ему пригодится большинство знаний нет. Поэтому когда видишь школьников с портфелями, неподъемными от веса учебников, рюкзаками за спиной, начинает беспокоить какое-то смутное, необъяснимое чувство жалости к ним или еще чего-то такого, что нельзя выразить внятно, словами. Понимание того, что им предстоит в будущем и чем закончатся попытки загрузить громадный объем знаний в их головы, заставляет нас вздыхать и ворчать (про себя, конечно). То же происходит и с получением знаний в техникумах и институтах. Как я уже говорил, к финалу учебы, в зачетке у студента, должно значиться чуть больше ста предметов. И все они с гордостью показывают, своим родным и близким друзьям эти «пройденные» предметы, в своих «зачетках». Почему «пройденные» в кавычках? Да потому, что студенты повзрослее детишек-школьников и понимают – представляют место полученных знаний в будущих их профессиях. Сколько шуток и анекдотов «ходит» среди них про «счастливые» билетики на экзаменах, про шпаргалки, про «слепых» преподавателей, которые на экзаменах не видят, как списывают чуть ли не в открытую…, да и про многое другое.

Единственное, что остается в головах у бывших студентов, спустя некоторое время, это веселая и интересная жизнь, полная приключений, влюбленностей, выпивок в общежитиях, прогулов занятий, да и других радостей. Знания же осыпаются с них, как песок с высохших тел на пляже.

Спросите любого взрослого человека, что он помнит из того, что учил? К сорока годам из математики помнят только таблицу умножения, да иностранные названия-логарифмы, интегралы, дифференциалы. И то последнее многие будут путать с запчастью в автомобиле. Из физики помнят: закон «ОМА», да и то не сам закон, а фразу: Не знаешь закон «ОМА», сиди дома; закон лауреата Нобелевской премии – Эйнштейна, состоящий из трех букв и одной цифры, которой большинство не понимает. Из химии помнят формулу воды – «Н₂О», кто-то помнит формулу спирта. Не буду ее писать во избежание… Из истории не помнят ничего; кроме дат Великой Октябрьской революции и Великой Отечественной войны. Причем очень многие не знают, почему Октябрьская революция – праздник-то в ноябре. И так во всем… Так для чего же надо тратить огромные ресурсы, и денежные, и человеческие, если все равно никто, ничего не помнит. Лучше продлить счастливое детство детям, а деньги пустить на другие социальные программы.

В общем, так, как я думал, думают очень многие. Никто толком не знает, чему учить, как учить, сколько учить. Вон у нас несколько министров образования сменились, а толку чуть. Споры ведутся от президента до рабочего. Профессора, учителя и все кому не лень предлагают свои способы обучения. Повторюсь, а толку чуть. Машина образования продолжает так же, как и раньше, катиться вперед…

А вот лично я свои взгляды поменял после одного случая, о котором и хочу рассказать.

Работал я в то время на Дмитровском ДСК, то есть домостроительном комбинате, технологом на стройке. Численность работников ДСК была довольно большая – около двух тысяч рабочих и примерно двести человек – ИТР (инженерно-технических работников). Наш ДСК был самым большим в Московской области, да и в России тоже. Это была громадная машина-конвейер по производству жилых панельных домов. Подчеркну, именно конвейер – работающий непрерывно в три смены. Большинство видели немые фильмы про Чарли Чаплина, когда он работал на конвейере. Как его там затаскивало между всяких шестеренок и транспортерных лент. Так вот несмотря на все разговоры о социальной справедливости в Советском государстве, работники ДСК так же, как и Чарли Чаплин, были затянуты в шестерни этой громадной машины. Так же крутились и бежали вдоль конвейера. Причем, все. От начальника до рабочего. Можно много написать хорошего, и про профсоюз, трудовые бригады, коллективный подряд, распределение путевок и премий. Но суть была одна. Из рабочих выжимали все соки. Хорошо, хоть зарплату платили приличную. Среди инженерно-технических работников, так же затянутых в колеса этой машины и вымотанных донельзя, ко всему прочему искусственно разводили раздор, назовем это конкуренцией, хотя практически вырваться вверх, сделать карьеру было практически невозможно. Все ИТР были условно разделены на три группы: рядовые ИТР-мастера, прорабы, инженеры и так далее, которые получали зарплату 120–150 рублей; главные специалисты – начальники участков, цехов, главный технолог, главный механик, энергетик, конструктор, экономист – получавщие зарплату от 200 до 250 рублей; и, наконец, руководство – начальник, его заместители, главный инженер – зарплату получали от 300 до 350 рублей. То есть градация по заработной плате очень высокая, и желание подняться, сделать карьеру у всех было очень большое – и практически невозможное! Люди продвигались вверх в основном за счет умирающих или выбывающих по болезням, спецов. Причем, ни какие твои способности, знания, общее образование не давали гарантий, что ты поднимешься выше. И какая идет борьба и методы продвижения, каждый может себе представить. Начальству было легче взять человека с других ДСК, а их в области было десять, чем влезать во внутренние дрязги своего коллектива. Я также работал, как и все. Так же мечтал подняться повыше. Уж очень большая по тем временам была разница в зарплате. Человек на 130 рублей жить мог, но бедно. На двести рублей он становился крепким середняком. А на триста – богатым. Но учитывая специфику моей работы – технолог, я не мог, да и не хотел влезать в различные дрязги. Вместо этого я продолжал изучать техническую литературу, повышал свой профессиональный уровень на различных профессиональных семинарах и курсах занимался рационализацией и изобретательством, что позволяло по тем временам, хоть немного подзаработать. При этом, честно скажу, возвращаясь к теме рассказа, знания школы, техникума и института, бывшие у меня за плечами, практически были не нужны. Так вот однажды, когда я как всегда занимался стройкой, чуть не ежедневно выезжая на объекты по всей Московской области, на нашем ДСК решили сменить вид отделки наружных стен. Если до этого серая наружная поверхность стен была покрыта вкраплениями белой плитки – брекчии, то на производстве после небольшой реконструкции запустили отделку крупногабаритной глазурованной плиткой. И тот и другой вид отделки мы можем наблюдать на домах нашего города Дмитрова и других городах и поселках Московской области.

Так вот, панели наружных стен формовали, как у нас тогда говорили, лицом вниз. То есть, укладывали на дно формы будущей панели, в специальные ванночки, плитку глазурью вниз, а потом все заливали цементным раствором и керамзитобетоном. Все это трясли на вибростоле, а потом «пропаривали» по-настоящему – паром. Через двенадцать часов панель была готова. Ее вынимали мощными кранами из формы и ставили на конвейерную линию «доводки», где устанавливали окна, чистили, где надо, плитку. В общем, доводили панель до «ума». И тут возникла одна проблема. Когда форму вместе с будущей панелью трясли на вибростоле, раствор цементный подтекал под плитку. На поднятой панели вся плитка была покрыта пленкой, затвердевшего цементного раствора и очистить ее было проблемно. Понадобилось ставить на эту неблагодарную работу человек сорок, в три смены, чтобы они мастерками и специальными молоточками отбивали эту пленку. Сумасшедшая, дурацкая работа. На каждой панели надо было очистить до 12 метров квадратных плитки, да еще не повредив ее. Таких панелей в смену пятнадцать. Ужас. Тогда на конвейерную ленту по отделке поставили большую щетку, похожую на те, что работают на машинах по уборке улиц. И начали чистить панели этой щеткой. Все было хорошо. И людей сократили на доводке, и норму успевали делать. Только сначала не заметили одного – плитка на панелях после обработки щеткой становилась темно-серой. За несколько дней, пока разбирались, полностью забили склады готовой продукцией – конвейер по выпуску и формовке продолжал работать. Останавливаться – то, нельзя! А монтажники на стройках встали, и панелевозы встали, а затем и встал завод. Все уперлось в серые панели. На стройку их везти нельзя – не соответствует качество. Все ИТР бросились решать вопрос с «отмывкой» панелей. А они ничем не отмываются. И громадный конвейер под названием ДДСК впервые за всю жизнь окончательно встал. Прошло несколько дней. На ДСК руководство Мособлстроя прислало несколько делегаций из разных научно-исследовательских институтов и лабораторий. Наша заводская лаборатория, кстати сказать, очень неплохая, дни и ночи пытались оттереть «сероту». Но ничего поделать не смогли. Представляете ужас всего произошедшего. Тысячи людей встали на простой. Подрядчики, субподрядчики, механизаторы. По всей Московской области остановились предприятия обслуживающие ДСК. Это было «ЧП» на высшем уровне. Я же, в это время, постоянно находился на различных строительных объектах, решал задачи передо мной поставленные, и узнал об остановке ДСК от монтажников, которые и рассказали мне обо всем. Мне стало интересно, что же там случилось. На следующий день, с утра, я приехал на ДСК в свой отдел и увидел своих коллег-технологов заводчан, буквально «убитыми». Завод стоит, начальство звереет и проводит непрерывные совещания и заседания. Мрачная атмосфера окутала все здание заводоуправления. Люди ходили по коридорам, как говорят – ниже травы, тише воды. А тут я, такой добрый и умный, по крайней мере я так считал, пообещал, что сейчас пойду на завод и разберусь во всем. Кстати, я работал с тремя очень замечательными женщинами¹, инженерами-технологами. Они были намного старше меня и постоянно «подтрунивали» подзадоривали, подкалывали и учили меня работать. Они мне и говорят: – Иди, иди, тут ученые не смогли справиться, а ты, хвастунишка, берешься.

Ну я и пошел. Пришел на склад готовой продукции. Стоят панели темно-серого цвета, от какого-то налета. Так-то они должны быть бело-голубые. Посмотрел, потер ваткой. Присмотрелся к серому налету, и понял, что это множество царапин серого цвета – буквально сотни на каждый сантиметр. Получается, что плитка оцарапана металлической щеткой. А я помню, что керамика всегда была крепче стали. Достал из кармана железный ключ от дома и стал водить по плитке. Там где проводил, тоже оставалась серая полоса. Тогда я понял – это не керамика оцарапана, это железо лежит на глазури плитки – то есть, на глазури остаются следы железа. Так, а это уже химия. И снова возвращаясь к теме рассказа, хочу сказать, что химию я толком не помню. Помнил, что есть щелочи, кислоты, соли, ну и примерно все. То, что железо растворяется кислотами, тоже помнил. Но представьте себе рабочих, моющих кислотой стены – на конвейере панели. Тут тебе и техника безопасности, и экология. За «можай» загонят. Хотя идея у меня появилась. Вот ничего из химии не помню, а то, что железо растворяется соляной кислотой «HCL», помню. Чтобы не посвящать никого из заводчан, конкуренция значит, поехал в аптеку, в город. В аптеке спросил, есть ли у них соляная кислота. Есть – говорят, – а тебе зачем. Опыты, – говорю, – буду делать. Мне нужна самая маленькая концентрация.

– Есть такая, – и мне дают пузырек с желудочным соком. То есть соляная кислота такой концентрации, что ее можно пить. Ну думаю, попробую отмыть панель от серого налета. Приехал на завод, сразу пошел на склад. Выбрал самое видное место, это чтобы всем было видно. Взял ватку и, голыми руками, отмыл серый налет на панели. Такой участок, примерно метр на метр. Стоит панель стеновая, темно-серая, а в углу панели пятно сверкающе-белого цвета. Получилось. Пришел в контору, к главному инженеру. Им тогда был Полуботко Евгений Иванович. А у него совещание. Шум, гам. Накурено, хоть топор вешай. Постучал, спросил вежливо разрешение. Начальство, однако. Чего тебе, – говорят. – Заняты. – А я и выдаю: – хочу «рацуху» подать по отмыванию панелей от серого налета. – Они все рты и открыли. Как в финальной части «Ревизора» писателя Н. Гоголя. Ну тут началось. Где? Как? Чем? А я и говорю: Сходите на склад готовой продукции – там и увидите. Сами попробуйте отмыть. – Даю им пузырек, только без этикетки. Я ее специально сорвал, что бы не знали, что за жидкость. Все туда и «ломанулись». А я, пока они бегали, в приемной посидел. Приходят, довольные, улыбаются: – Будет тебе рацпредложение; – говорит главный инженер. А мне только этого и надо. Премию получил, семьсот рублей, за рацпредложение. А спустя некоторое время на одном из совещаний с большим количеством присутствующих, которое проводил главный инженер, заходит Виктор Иванович Морозов – начальник отдела кадров, и говорит: – Главный технолог комбината по семейным обстоятельствам от нас уходит. Кого будем ставить? Все смотрят на главного инженера. «Шишка» очень большая. А тот сначала закурил, он всегда так делал. А потом поворачивается в мою сторону и говорит: – А вот его, – и показал на меня пальцем.

Вот так я стал главным технологом, а спустя некоторое время и главным инженером. И помогла мне сделать карьеру, при всех сложностях становления и профессионального роста, единственная химическая формула, которую я помню «HCL».

Возвращаясь к теме рассказа, хочу всем сказать: пусть дети и подростки учат все, что и мы учили, и даже больше. Никто не знает, что может понадобится в жизни, чтобы крепко встать на ноги.

Диверсант

«Лучше думать перед тем, как действовать, чем после…

Когда я и мои сверстники были мальчишками, а это было в суровое послевоенное время, основной темой наших игр была, конечно, война. В это время публиковалось много книжек про войну. Снимались и показывались фильмы на военную тематику. В школах, среди октябрят и пионеров прославлялись герои – пионеры, прославившиеся во время войны. И мы играли, в основном, в войну. А если учитывать, что по нашей земле, по деревням и поселкам, прокатился фронт, то неудивительно, что мы искали и находили весомые, да и опасные свидетельства боевых действий. Патроны, ржавое оружие, мины, снаряды – все это мы целенаправленно искали на местах боев. А потом играли, представляя себя солдатами, партизанами, такими, как Леня Голиков, Валя Котик, Марат Казей, Зина Портнова. И вместе с ними, как теперь говорят, виртуально, нападали на фашистов, взрывали танки, подрывали поезда, захватывали в плен. Устраивали разные тайники и схроны, выкапывая пещерки в склонах оврагов, маскируя в лесу шалаши из веток или насесты на деревьях. А сколько досок было испорчено или, лучше сказать, потрачено на изготовление всяких деревянных пистолетов, винтовок и пулеметов. Мальчишки летом целыми командами носились по улицам поселка, подкрадываясь по бурьянам к «стратегическим» объектам фашистов, в роли которых выступали даже собственные дома, нападали, кричали «Ура» и захватывали их. Потом забегали в сени, напивались воды из ведра, стоящего на табуретке и накрытого фанерой, и отправлялись захватывать следующий объект, попутно прихватив в захваченном доме «трофеи» в виде яблок, огурцов или даже кусочков черного хлеба, натертого солью.

А к концу дня пацаны собирались где-нибудь на околице или на опушке леса, который подходил тогда практически к поселку, разводили костры, хвастались победами, развалившись на траве, да и мечтали, какие бы они подвиги совершили, если бы они на самом деле попали на войну. Обсуждали способы, как надо взрывать поезда или спускать их с рельсов, нанося громадные потери фашистам. Представляли мысленно, какие ордена нам дали бы за эти подвиги. Кстати, у меня по этому вопросу даже «бзик» был. Все мечтал, как бы я, будучи партизаном, поезда спускал под откос. Мы с Колькой Узориным даже бегали за четыре километра на железную дорогу, что бы представить себе поближе, как выглядят поезда. Подкладывали перед идущим поездом на рельсы монетки и даже гвоздик, чтоб посмотреть, что с ним будет. А потом, возвращаясь домой, долго рассматривали расплющенные железяки. А вечером, уже засыпая, прочитав очередную книжку про партизан, мечтал, как я пускаю под откос поезда с фашистами. Хочу сказать, что мы все были дети солдат, вернувшихся с войны, и фактически росли на их рассказах. Да и обстановка тогда была далека от мирной.

Но время шло, мы взрослели, возникали в наших головах другие интересы. И только иногда, вспоминая о мечте, спустить поезд под откос, на лицо набегала то ли улыбка, то ли усмешка. Прошли годы. Я стал строителем. Закончил наш Дмитровский строительный техникум, а потом, после службы в армии, институт ВЗИСИ. Вырос по карьерной линии до главного инженера ДДСК. И вот что случилось в один, как говорят, прекрасный летний день. Наш ДСК был расположен на склоне горы, под названием «Бирлово поле». Длина завода примерно полтора километра, ширина метров семьсот. Вся территория огорожена трехметровым сплошным забором из бетонных плит. И в результате, если посмотреть, с высоты птичьего полета, весь завод находился как бы в продолговатой тарелке с поднятыми краями, что постоянно приводило к неприятностям следующего рода: затоплению водой. Каждый дождь, снегопад приводил к тому, что территория завода заполнялась водой. А так как территория была в основном забетонирована, то вода из этого гигантского водосборника никуда не уходила. Ливневая канализация практически не работала, забивалась отходами и грязью. А грязь была не столько от производства бетонных конструкций, сколько от работы сотен машин, которые завозили материалы на ДСК и вывозили продукцию с него. Представьте, завод ежедневно выпускал пятьсот метров кубических сборного железобетона, а это примерно тысяча триста тонн, которые надо вывезти за день. Разделите тысячу триста тонн на десять тонн, грузоподъемность автомобиля, получится сто тридцать машин в день надо пропустить через территорию завода и загрузить продукцией. А еще столько же, даже немного больше, надо для ежедневной завозки материалов на завод. И вот эти сотни машин в день, в условиях постоянно льющих дождей, ну погода у нас такая, разбивали дороги, завозили грязь. И творилось такое безобразие, что невозможно описать. Машины ездили по территории по воде, как корабли по морю. Дорог и проездов не видать. Ямы и канавы, которые образовывались от постоянного воздействия воды, были не видны. Сколько раз бывало, что у машин вылетали мосты, отваливались колеса. Нельзя сказать, что ничего не делалось. На заводе круглый год ремонтировали (бетонировали) дороги и проезды, но ничего не помогало, зиму продержимся, а весной после паводка опять все сначала.

И вот меня, молодого, относительно, конечно, назначили главным инженером ДСК. А тот отвечает не только за выпуск качественной продукции в необходимом количестве, но и за другие вещи, такие, как техника безопасности, эстетика и культура производства, внедрение научно технических достижений и многое другое.

Начальником ДСК в то время был Краснов Николай Степанович. Он вызвал меня к себе и говорит:

– Борис, ты теперь главный. Что хочешь делай, но наведи порядок на территории. Дальше так работать нельзя.

Я ему в ответ:

– Николай Степанович, вы двадцать лет не могли навести порядок, а мне теперь отдувайся. Он махнул рукой:

– Иди и делай. Покажи себя. Ну я и пошел. Обошел территорию, включил, как говорят, мозги и пришел к следующему выводу. Вода на территорию попадает с двух мест. Собирается со склона горы «Бирлово поле» и набирается на самой территории. Причем территория завода является как бы водосборником с нескольких квадратных километров, а сбрасывать воду просто некуда. Тогда я подумал, а почему бы мне не разобрать бетонный забор, в самой низкой части территории, и заменить его на решетчатый из прутьев арматуры.

Задумано – сделано. За один летний день разобрали, сняли три бетонные плиты. Убрали наносы земли, которые накопились у забора. Поставили металлические решетчатые секции забора. И с легкой душой я пошел домой. Было примерно полшестого вечера. Ярко светило солнце и только на горизонте погромыхивала дальняя гроза.

Примерно в восемь вечера звонок в дверь. Открываю. Стоит водитель самосвала, который обслуживал бетонный цех:

– Федорыч, начальник цеха сказал срочно привезти тебя на завод. У нас поезд сошел с рельсов.

– Я быстренько оделся и поехал на ДСК. У нас на заводе были две железнодорожные ветки. По ним доставляли цемент. По дороге я стал выяснять, что же случилось. Алексей, водитель самосвала рассказал, что примерно в шесть часов налетела сильная гроза с дождем. И, как выяснилось позже, за час вылилась месячная норма воды. А потом опять выглянуло солнце. Подъехали на ДСК. Смотрю обе железнодорожные ветки целые, ни каких поездов на них нет.

– Что и где случилось?

– Спрашиваю у начальника цеха.

Оказывается, поезд сошел с рельс не у нас, а за территорией завода на проходящей параллельно забору ДСК железнодорожной ветке. Я туда… А там такое… Я вообще ни когда не мог даже представить, что такое возможно. На ровном месте, прямо на путях, образовался громадный овраг, в который упал тепловоз. Он торчал, почти, вертикально, а за ним, по обеим сторонам железной дороги, валялись вагоны, груз из них развалился. Везде валялись колесные пары вагонов, покореженные конструкции. Апокалипсис местного назначения. Первые мгновения у меня был шок… не так, с большой буквы – «Шок». А потом я буквально побежал туда, чтобы выяснить, что с людьми. Они были живы. Два машиниста сидели на каком-то пенечке и судя по всему, сами были в не меньшем шоке. Через некоторое время подъехали, на место аварии прокуратура, милиция, горкомовские работники и еще куча всякого народа, включая железнодорожное начальство и мое тоже. И я скажу и не ошибусь, никто из нас всех, таких аварий, в жизни не видел. Позже, когда опросили всех свидетелей, стала понятна картина аварии. Примерно в пять часов дня поезд проехал по этому пути в сторону МЖБК, это тоже завод в Дмитрове, совершенно спокойно. Пока были на МЖБК и грузились, прошел дождь, а потом опять распогодилось. Машинисты около семи вечера вели поезд на станцию Каналстрой, даже не глядя на дорогу. И вдруг проваливаются в огромный овраг, которого здесь ни когда не было. Хорошо живы остались. Кое-как выбрались, карабкаясь по конструкциям тепловоза вверх, а высота почти двадцать метров. Ну и стали дожидаться помощи. Потом стали разбираться, откуда появился овраг, на ровном месте. Оказывается, я виноват. Разгородил забор и вся вода бурным горным потоком как вылилась с территории ДСК этакой мини-Ниагарой и обрушилась на железнодорожную линию. Размыла ее, и не только размыла, а вымыла огромный овраг, в который и упал поезд.

Все смотрели на меня. Прозвучало слово. «диверсант». И тут я вспомнил свои детские мечты по уничтожению вражеских поездов, свершившиеся через двадцать лет. Только поезд был не вражеский, а наш, советский. Чувствовал я себя в тот момент не очень уютно. Вины за собой не чувствовал, но все равно…

В конце концов, разобрались. Оказывается, виноваты железнодорожники и МЖБК. Они практически пятнадцать лет не обслуживали дорогу. На ней не было вообще водоотводных канав, дренажей и многого другого, что должно быть у железных путей. Да и сами машинисты, если бы смотрели на дорогу, то успели бы затормозить. Но так вот наложилось.

Через несколько дней приехало два восстановительных поезда. Они все убрали, сделали дорогу и поезда пошли по ней снова. В том месте, где текла вода, я забетонировал полосу шириной двадцать метров и сделал дополнительный проезд на ДСК, с новой проходной. Он, проезд, существует до сих пор. Хотя самого ДСК давно уже нет.

Но вы знаете, каждый раз, вот уже сорок лет, проезжая мимо этого проезда, по объездной дороге, у меня в глазах так и стоит та страшная картина железнодорожной аварии. И я невольно вспоминаю свои детские мечты о подвиге, на благо Родины, и о медали, которую мне, конечно не дали.