Kitabı oku: «Диалоги на руинах империи», sayfa 2
Потомок Улугбека
Вытащив из кармана горсть мелочи, ставшей досаждать своей тяжестью, мужчина увидел в ладони измятый клочок бумажки. Тот самый, оторванный от объявления на автобусной остановке. Увидев на нем номер телефона, вспомнилось, что этим объявлением кто-то подыскивал себе съемное жилье на Восточном. Как раз было что предложить. Набранный номер не сразу откликнулся. Когда же послышался мужской голос, был задан вопрос по поводу квартиры. «Да, да!», – подтвердили с той стороны. «Ищу небольшую двушку, не дороже 500 долларов в месяц» (в то время доллары еще были в ходу). Голос звучал довольно интеллигентно, с едва заметным акцентом, по которому невозможно было определить территориальную принадлежность. «Семья из пяти человек: двое взрослых и трое детей от 15 до 5 лет. Сразу предупреждаю – не россияне, граждане Узбекистана. В России по необходимости лечения младшего ребенка, работа и заработок имеются, чем платить есть. Приглашение родственников для постоя на квартире исключается. Взрослые с высшим образованием, старшие дети обучаются в российской средней школе. В настоящее время снимаем квартиру в Восточном, но она выставлена хозяином на продажу, и мы вынуждены подыскать замену».
Информации для принятия решения была достаточной, цена приемлемой, с учетом того, что поселок хоть считался Москвой, был все-таки в транспортном удалении, усугубленном мощными дорожными пробками. Коробило только одно – ментальность граждан обозначенного региона. Тогда, да и до сих пор это остается притчей во языцех.
«Дать окончательный ответ, не посмотрев в глаза друг друга, опрометчиво. На неделе я буду в поселке, тогда и встретимся на объекте», – сказал хозяин квартиры. «Я вас отлично понимаю» – подтвердил голос из телефона.
Где-то через неделю мужчины встретились на квартире. Это были люди уже в возрасте. Их вид говорил о том, что они были предпенсионного или начала пенсионного возраста. Один – упитанный, прихрамывающий на правую ногу, – хозяин квартиры и второй – сухощавый, чуть меньше ростом, очень подвижный и разговорчивый. Он сразу ринулся атаковать хозяина, объясняя ему, почему выгодно и удобно согласиться на предлагаемую аренду. Хозяин внимательно слушал оппонента, но не высказывал своего отношения к произносимому. Спустя какое-то время поток аргументации постепенно стал иссякать и, наконец, прекратился. Глаза замолчавшего замерли на лице хозяина в ожидании реакции. Выдержав паузу, хозяин спросил: «Исходя из вашей речи, я могу сделать вывод о том, что вы – интеллигентный человек с высоким уровнем образования, изъясняетесь на русском языке, который не является родным, весьма логично, так как не смог бы иной русский? Я уверен, что и на родине вам бы удалось найти достойную работу». «Это верно» – последовал ответ. – Но не добыча средств к существованию – причина пребывания в России. Причина не бытовая – проблема со здоровьем младшего сына привела туда, где могла быть оказана необходимая медицинская помощь. Была нужна операция на сердце и длительная процедура реабилитации с возможными осложнениями. Чтобы все это осуществить, пришлось перебраться сюда всей семьей, а это невозможно, если не найти средства к существованию. Пригодились навыки мелкой торговли, приобретенные на родине. Через это прошли многие представители бывшей советской интеллигенции. Вот и мы теперь торгуем женским бельем на “Черкизоне”. Правда, этим занимаюсь не я, а жена. У нее это получается лучше, а у меня лучше идет уход за сыном. Что, согласитесь, необычно для человека с восточным менталитетом, но жизнь богаче в своих решениях».
В беседе возникла пауза. Вдруг хозяин вспомнил, что собеседники не назвали своих имен при встрече, и представился: «Борис». «Джура» – ответил гость, добавив: Можно на русский лад – Георгий или Юра, соседи, с которыми я знаком, так меня и называют. «Знаете, Юрий, последние обстоятельства вашей биографии требуют сочувственного понимания, и оно у вас есть. С этого момента мы деловые партнеры, если взаимно обязуемся уважать друг друга. Расчеты вовремя в начале месяца, возникающие вопросы обсуждаем и договариваемся. Можете переезжать».
С этого момента начались регулярные встречи двух людей, как потом оказалось, с весьма широким общим кругом интересов. Сначала это были бытовые вопросы. Но постепенно разговор перешел на проблемы общей истории двух стран. Чего не могло не произойти, ведь оба были, как сейчас принято говорить, сделаны в СССР. Оба сожалели о случившемся и не понимали, как это могло произойти, предпосылок то на низовом уровне в общении обычных граждан не чувствовалось. Больше того, среди дворовых друзей детства Джуры, а потом и армейских были и русские, и они имели славу наиболее надежных по сравнению с представителями других этнических групп. Скорее всего, трещина прошла в среде так называемой правящей элиты. Вспомнили о громком хлопковом деле, потрясшем правящий класс Узбекистана. С легкой руки недалекого руководства общего государства добросовестные следователи из столицы наносили один за другим удары по тем, на ком держалась власть в республике. Если исходить из формальных понятий закона, все было верно. Но удары наносились по очень больному организму всего государства. Все, что клеймилось, было свойственно всем регионам страны, и они напряглись в ожидании худшего, готовя запасные аэродромы, создавая оборонительные сооружения. Все это происходило не в реальном физическом мире, а в виртуальном мире общественного сознания. Лучше всего для этого подходили области религиозной и этнической идентичности. Самые легко воспламеняемые субстанции. Обладатели спичек, давно желавшие погреться у этого пламени, устремились из-за рубежа с мешками денег и пропагандистской литературы. И случилось то, что случилось. Сейчас остается только разводить руками и сожалеть. Вернуть прошлое невозможно, можно только строить нечто новое. Теперь уже бесполезно искать виновных – они очевидны, нужно строить новый мир и желательно лучше прежнего.
На этом собеседники и порешили остановиться, резюмируя, что кризис – это не только проблемы, но и новые возможности. Нам же, простым обывателям своих регионов, не остается ничего другого, как извернуться и выживать. Ничего нового мир не придумал за свою тысячелетнюю историю. Для Джуры это была задача поставить на ноги больного младшего сына, дать образование старшим детям. Хозяину было проще. У него под ногами была родная земля, и нужно было воспитать и дать образование совсем юным внучкам, но была и еще одна сокровенная мечта, жившая в нем с детства, окрепшая в зрелом возрасте, которая не имела ничего общего с бытом, но будоражившая его в свободное от него время.
Мечта
Как это странно всегда:
Вроде бы взрослые люди,
А в голове ерунда,
Мечтаем как дети о чуде.
С. Трофимов
Хозяин не был, с точки зрения простого обывателя, совершенно нормальным человеком. Его действиями не всегда управлял быт. Практичность для него хоть и существовала, но не была единственным побудителем его действий. В нем жила какая-то необъяснимая тяга к пониманию физических процессов, начиная со школьных лет. Судьба сложилась так, что профессиональное занятие наукой осталось для него недостижимым, но всегда физика была неугасающей мечтой, постоянно будоражившей сознание на протяжении многих лет. Его всегда в этой науке удивляла ее кажущаяся непознаваемость, начиная с теории относительности Эйнштейна и продолжая квантовой механикой. Это казалось какой-то несправедливостью, какой-то ошибкой. Несмотря на всю наивность такого мнения обычного невежды, мысль эта не оставляла никогда. А может быть, это было всего-навсего чувством уязвленного самолюбия? Разве существуют знания, которые невозможно понять? Он не мог признаться себе в собственном убожестве. В голове крутилась надежда найти способ простого объяснения таких кажущихся сложными в современной физике вещей, как пространство и время, с бытовой точки зрения кажущихся абсолютно понятными. В системе координат обывателя размышления на эту тему представлялись идиотизмом. В этой связи, находясь вне научной среды, разговоры по этой теме не представлялись возможными в целях личной безопасности. Об этом можно было говорить только в рамках фантастических идей романистов типа машины времени, рожденных парадоксами современных теорий, которые никогда не признавались официальной наукой, но, обладая литературной привлекательностью, создавали рекламный образ загадочности и привлекательности, что по умолчанию одобрялось жрецами божественных знаний, именовавших себя представителями официальной науки.
Именно эта тема, наряду с исторической, на удивление хозяина, стала возможной для обсуждения с человеком другой, восточной ментальности, обладавшим врожденной любознательностью, образованием и интеллектом. Будучи новичком в этой области, обладая традиционными представлениями, определилась и его позиция как человека сомневающегося, требующего вразумительных разъяснений. И диалог завязался. Для хозяина же возможность встретить человека, способного с интересом выслушивать его странные идеи, была окном к свежему воздуху. Духота интеллектуального одиночества угнетала.
При этом нельзя было сказать, что обсуждения совсем не было. Попытка все же была. Она стала возможной благодаря интернету. В этом пространстве существуют различные площадки по интересам. Для маргиналов в науке такая тоже существует под названием «Новая Физика». Хозяину казалось, что здесь он найдет искомое общение, от которого он ожидал конструктивной критики, вскрывающей слабые места в гипотезах. Общение в науке – это ведь стереоскопический взгляд на предмет изучения. Надежды, однако, не оправдались. Участники этой и подобных ей площадок использовали их исключительно для публикации своих идей в различных областях и совершенно не были заинтересованы в обсуждении других. А там, где темы были близки, обсуждение становилось невозможным из-за сумбура в определениях аксиоматичных понятий. Разговаривать, понимая под одними и теми же словами совершенно разное, невозможно, а предложения договориться о единообразии агрессивно отвергались. Так что революционная технология в сфере общения оказалась бесполезной.
Однако из нее все-таки удалось извлечь пользу. Если нельзя было вести заинтересованный диалог, то можно хотя бы знакомиться с иными подходами к той или иной проблеме. Из их анализа стало понятно, что все они базировались на представлениях официальной физики, которые, по мнению хозяина, и являлись причиной тупикового ее состояния. За исключением одного. Очень многие авторы настаивали на непременном присутствии мировой среды по типу эфира, а не абсолютно пустого пространства, как это считается уже более ста лет. Причем это утверждение не доказывалось, не делались попытки преодолеть проблему противоречивых свойств среды. Их утверждения базировались на интуитивном ощущении такой необходимости. Некоторые из них даже агрессивно обвиняли Эйнштейна и его сторонников в мистификации законов природы, забывая о том, что даже сам Эйнштейн в конце жизни говорил о необходимости существования такой среды, но не был услышан даже своими обожателями. Выяснилось также, что современная физика в попытках преодолеть парадоксы, связанные с представлением о пустом пространстве, пытается заселить его некими виртуальными частицами, материализующимися при определенных условиях. С логической точки зрения этот подход не менее парадоксален, чем причина, его вызвавшая. Ясно стало одно, что налицо попытки придать мировой среде некоторые свойства материальности. Без этого пазлы результатов физических экспериментов не складываются во вразумительную картину. Благодаря интернету довольно в комфортных условиях удалось понять современное состояние представлений как официальной физики, так и андеграундной о таком фундаментальном понятии, как пространство.
А что с материей? Казалось бы, в чем проблема? Это все то, что можно пощупать или увидеть, и оно существует даже, если мы этого не видим, не ощущаем, но могли бы ощутить с помощью приборов. Пространство, например, космическое, тоже можно видеть, но оно пусто, и в нем ничего нет, и не только материи. Классическое определение для материи: «Сущность, данная нам в ощущениях». Для пространства: «Форма существования материи». Если без придирок, то вроде бы все понятно. А если задуматься, то фантазии в голове рождают такие конструкции, которые невозможно потрогать, а сознание их ощущает. Материя существует даже тогда, когда ее никто не ощущает. Пространство как форма существования материи представляется абсурдом. Не может форма существовать без содержания (материи), а пространство может, в нем ничего нет, оно пусто. Так что данными определениями в физике пользоваться нельзя. Забавно то, что в этой, казалось бы стройной науке, отсутствуют строгие определения для таких понятий, как материя, пространство, а также время. Предполагается, что это интуитивно всем понятно. Но вот тут-то, видимо, и кроется загадка всех парадоксов, иначе, внутренних противоречий в науке, чего быть в принципе не должно.
Выявился и еще один забавный парадокс, который совершенно не связан с сутью изучаемого явления, но жестко противоречит методологии процесса познания. Это озвучено не кем иным, как кумиром современной физики – Эйнштейном. В 1924 году в одном из немецких научных журналов им была высказана следующая мысль: «… Мы не можем в теоретической физике обойтись без эфира, т. е. континуума, наделенного физическими свойствами». Осталось незамеченным. Далее им говорилось в других местах и по другим поводам: «Ты никогда не решишь проблему, если будешь думать так же, как те, кто ее создал», «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно. Он-то и делает открытие», «Только те, кто предпринимает абсурдные попытки, смогут достичь невозможного», «Воображение важнее, чем знание. Знание ограниченно, тогда как воображение охватывает целый мир, стимулируя процесс, порождая эволюцию», «Чтобы наказать меня за отвращение к авторитетам, судьба сделала авторитетом меня самого». Эти высказывания не менее гениальны чем то, что ему приписывается. Но они-то и остаются проигнорированными. Не парадокс ли?
Однако в умах тех, кого, не умея ответить на их вопросы, называют невеждами, зародилась твердая уверенность в успехе. Битва длится уже более ста лет, не давая победы бескорыстным романтикам здравого смысла. Сменилось уже не одно их поколение, а воз и ныне там. Так, может быть, пора уж сдаться? Но нет, они помнят историю признания идеи Коперника, которая в борьбе с идеей Птолемея пробивалась тысячу лет при всей своей ныне кажущейся очевидности.
У хозяина была еще одна заветная мечта – решить задачу создания общей теории поля, которая осталась недостижимой даже для самых великих умов прошлого и современности. Ну не маразм ли? Кто ты? И кто они! Однако в глубине сознания невежды жила та самая мысль Гения о роли невежества в прогрессе науки. И ключ решения этой задачи должен был прятаться в переосмыслении тех фундаментальных физических понятий, которые нынче кажутся очевидными без дачи им строгого научного определения. Ну и, конечно, грела мысль о перспективе поставить в результате свою шутливую фамилию в один ряд с великими. Эта шизофрения, слава богу, отсутствовала в списке побудительных мотивов.
Диалоги
Однажды во время посещения Восточного с целью получения арендной платы завязалась беседа. Как всегда, разговор начинался с погоды и здоровья родственников, о Каримове и его весьма некомфортной для мигрантов политике, неоправданно подозрительном отношении в стране к русским. О поднимающем голову подполье хизбутов, которые весьма вольготно себя чувствовали на здешних рынках. Об отношениях маргиланских и ферганских узбеков. О затухании родовых отношений, подавляемых холодным материальным расчетом. О том, как родственники обманывали его, беря взаймы и отказываясь возвращать деньги, что ранее себе было невозможно представить. Хозяин вспоминал свою давнишнюю поездку в Ташкент, посещение древнего Самарканда, осмотр остатков обсерватории Улугбека. И тут он почувствовал повышенный интерес к последней теме. История была коньком Джуры, и особенно в той ее части, где наблюдался расцвет территории. При Улугбеке Самарканд в 15-м веке стал одним из мировых центров науки Средневековья. Каталог звездного неба, новые Гургановы астрономические таблицы, которые по точности превосходили европейские. Вот тут-то хозяин и зацепился за излюбленную им тему. И, к своему удивлению, не натолкнулся на равнодушие к ней. Началось с астрономии. Разговорились о странностях долгого пути борьбы гелиоцентрической системы планетарного устройства Вселенной с геоцентрической Птолемея. Она была не только долгой, но и жестокой. Коперник погиб на костре, отстаивая свои представления. Обоим собеседникам было интересно понять, в чем смыл, в чем главный стержень такого противостояния. Почему жизнь так несправедлива к тем, кто стремится к пониманию истины. Тем более что это явление вовсе не осталось в прошлом, оно живо и поныне. Достаточно хотя бы вспомнить жизнь великого генетика Н. И. Вавилова, погибшего в результате оговоров лысенковской научной инквизиции всего 70 лет назад. Каким образом получается, что законы природы вдруг становятся угрозой для властвующих политических систем? Казалось бы, все должно быть наоборот. Объективные знания должны усиливать их обладателя. Так и есть, если смотреть на процесс научного познания объективно и со стороны. В реальных событиях все проходит совсем иначе. И здесь главным является не истина, а интересы участников, причем очень далеких от науки. В этом собеседники согласились.
По мнению Джуры, правящий класс в желании сохранить себя и свои привилегии, создает мир мифов в виде догм, придавая им вид нерушимых истин. Это было бы понятно в области религии и общественной жизни, но оказывается, что законы природы естественным образом оказываются вплетенными в систему мироощущения. Религия ведь в своем первобытном состоянии была способом познания окружающего мира. Эта генетическая ее сущность пребывает в ней по сей день и, видимо, останется навсегда. Касаясь переосмысления фундаментальных понятий в законах природы, новаторы неминуемо задевают всю систему господствующих представлений существующего миропорядка, чего не может допустить правящая элита. Научное сообщество, казалось бы, заинтересованное в познании истины, должно было бы сопротивляться догматизму, но благополучие ее верхушки полностью зависит от власть предержащих. Большими трудами полученное ими положение жрецов в храме науки не позволяет отказаться от всего, что позволило получить свой нынешний статус. Иное случается исключительно в периоды революций, как промышленных, так и социальных, тогда, когда начинает рушиться сложившийся миропорядок. Новые представления зарождались сначала в умах упрямых маргиналов. Никто их не называл революционерами в науке, чаще звучали такие характеристики, как еретик, лжеученый, невежда. Будучи здравыми, их идеи не умирали, а подхватывались новыми поколениями, путешествуя во времени, дожидаясь момента признания.
Подобные рассуждения Джуры совпадали с представлениями хозяина. Мало того, они отвечали на вопросы, существовавшие в его голове по другим научным проблемам, так же отвергаемым официальными представлениями современников, хотя вполне соответствующим здравому смыслу и формальной логике не только нынешних маргиналов, но и представлениям великих мыслителей прошлого. Хозяину нестерпимо захотелось обсудить со своим собеседником свои соображения на этот счет, испытав при этом на прочность критикой свои идеи со стороны непредвзятой логики, которой, несомненно, обладал собеседник. Но вот проявит ли он к этому интерес, оставалось неясным.
Эфир
Во время очередной беседы при посещении Восточного хозяин вспомнил предыдущий разговор о превратности судеб отдельных здравых научных идей и предложил обсудить одну весьма интересовавшую его тему, которая хоть и имела общие черты с предыдущей, но имела свои специфические исторические особенности. Это была идея эфира – некой мировой среды, заполняющей все пространство, обладающей признаками материальности. Джура удивился, сказав:
– А что тут обсуждать-то? Здесь, кажется, все ясно. Это устаревшее представление об окружающей среде, известное с незапамятных времен. Об этом говорили еще древние греки, в философии древних индусов об этом говорилось и того ранее. Но эти представления были исключительно умозрительные, вытекавшие из созерцательного наблюдения за природой, и не опирались на научный эксперимент. И неудивительно, что в период формирования экспериментального подхода к изучению природы в странах западной цивилизации был изменен подход к этому вопросу. И сделано это было не в интересах какого бы ни было правящего класса, а в целях получения логичного ответа на поставленные экспериментом вопросы. Все это происходило в умах ученых и не имело никакой социальной составляющей. Более того, тот древний эфир простому обывателю до сих пор гораздо более понятен, чем то, о чем говорят ученые сейчас. Ты с этим не согласен?
Сделав глубокий вздох, как будто нужно было сейчас подойти к тяжелому грузу и поднять его, хозяин сказал:
– В твоих словах в целом не видно изъянов. Мысли полностью соответствуют реальным событиям, но дьявол, как известно, кроется в деталях. Именно их я и хотел обсудить.
– Ты заинтриговал. Какие еще детали? Давай, не таи!
– Слушай! И возражай, когда будет коробить! Начну с того, как произошел отказ от эфира, бывшего официально признанной субстанцией в науке ХVIII—ХIХ веков. Экспериментальное изучение свойств света привело к осознанию его как некоего волнового явления. Интерференция, дифракция – всеми этими свойствами обладал свет, как волна на водной поверхности, как звук в газовой среде. Для того чтобы соответствовать этим представлениям, необходима была среда. Ею и считали эфир. Все было на редкость стройно и логично. Параллельно шло накопление новых экспериментальных данных. Выяснилось, что свет наряду с волновыми свойствами обладает также свойствами частицы (корпускулы). Это качество позволяло перемещаться при отсутствии какой-либо среды, необходимой для волны. Но вот незадача, волна распределена в пространстве и не имеет границ, а частица ограничена объемом. Назрело внутреннее противоречие. Объяснения ему в рамках классических представлений найдено не было, но экспериментальный факт налицо. Было принято, как говорят, соломоново решение. Признать корпускулярно-волновую природу материи ее врожденным свойством, тем более что в это же самое время были установлены волновые свойства электрона – очевидной элементарной частицы. А несовместимость распределенности с ограниченностью объема преодолевалась утверждением о невозможности совмещения наших представлений, рожденных макромиром, с явлениями микромира, которые не имеют общих аналогов для сравнения. Тут ставилась точка, и вопрос считался закрытым. Великий советский физик-теоретик Л. Ландау на эту тему говорил: «Квантовую механику (науку о микромире) невозможно понять (сравнить с тем, что хорошо известно), к ней можно только привыкнуть». Отсутствие привычной логики в изучении микромира стало обычным делом, с чем в дальнейшем придется сталкиваться не раз. Абсурдность некоторых явлений была возведена в ранг закона природы. Но это еще не было достаточным основанием для отказа от существования эфира. Причиной стало следующее. Хорошо известно, что космические объекты движутся в пространстве, при этом не испытывая какого-либо сопротивления со стороны мировой среды, это было замечено астрономами задолго до появления сомнений в существовании эфира. Но как это могло быть с материальной средой, которая обладала инерцией, какой бы тонкой она ни была? Ответа на этот вопрос не находилось. Свет всегда был основным инструментом изучения космоса. И тут вспомнили, что ему в отличие от прежних времен теперь не требовалась среда для распространения. Если ее теперь изъять, то и сопротивления никакого не будет. Простота решения казавшейся сложной задачи придала ей ореол гениальности. Все, искать больше ничего не нужно, свет «абсолютной истины» засиял над физической наукой. И он осветил путь, по которому она пошла в 20-м столетии. И, как мы знаем, весьма успешно.
Все ли поголовно были так уверены в существовании пустого пространства? Да, конечно, нет. Честная наука всегда предполагает сомнения. Чтобы их устранить, нужны новые доказательства. Начались эксперименты. Эфир предполагался некоей неподвижной средой, в которой происходило движение объектов. Если эфир материален, то он должен был как-то взаимодействовать с ними. Увлекаться частично или полностью, образуя некое подобие ветра, как в газовой среде. Вот это и было предложено проверить. Физики Майкельсон и Морли разработали и осуществили эксперимент, основанный на дифракции расщепленных пучков света, прошедших через среды, движущиеся относительно друг друга. Более тонкого и чувствительного инструмента на то время не существовало. Многократно проведенные измерения не дали положительного результата, из которого бы следовало наличие эфирного ветра. Это было принято экспериментальным доказательством отсутствия эфира. С этого времени и началось триумфальное шествие идеи пустого пространства в официальной науке.
До сего момента все было так, как ты и говорил. Сомневающихся поубавилось, их позиции сильно ослабли, но они не исчезли совсем. Удивительней всего было то, что среди сомневающихся были такие фамилии, как Эйнштейн и Майкельсон. Их голоса не были услышаны, большинству все было ясно, успехи в стремительном развитии физики кружили голову. Не было мотивации к возврату тем, казавшихся пройденными и закрытыми. Остались маргиналы, для которых мнение авторитетов не казалось критерием истины. Они пытались опираться на свои собственные представления, базирующиеся на логике и новых экспериментальных данных. Их шанс скрывался именно в нюансах и деталях.
Вот тут и открывается пространство для нашей дискуссии. Попытайся, по возможности аргументированно, развеять мои утверждения сомневающегося!
Начну с логики, это то, что позволяло древним рассуждать на такие темы, не располагая экспериментом, основываясь исключительно на созерцательные ощущения, проверяя их на соответствие здравому смыслу. Что есть пространство, пусть космическое? Это то, в чем материальные тела размещены и могут двигаться. Интуитивно очевидно. Теперь мы говорим, что оно абсолютно пустое, как это и было сделано в науке, т. е. не содержит ничего материального. Не означает ли это, что в нем нет ни одной точки, которая бы отличалась от другой? Здесь этот вопрос я задам тебе.
– Подожди, дай подумать, — Джура задумался, пытаясь поднять в памяти все, что могло пригодиться для ответа. Почесав затылок, начал рассуждать: – В качестве аналога предлагаемой тобой ситуации я вижу пустыню, однообразную, ни деревца или кустика. Глаз остановить не на чем. В ней действительно теряешься и не знаешь куда идти. И это при том, что она совсем не пуста, а лишь однообразна. Дискомфорт ощущается. При этом я не понимаю, к чему твой вопрос?
– В пустыне твой дискомфорт только от того, что ты не можешь различить одну ее точку от другой. Есть люди, которые в пустыне чувствуют себя прекрасно, имея навыки ориентироваться в ней, пустыня на самом деле не пуста, а лишь однообразна. Тогда же когда она станет совсем пуста, исчезнут не только барханы, но и сам песок, никакие навыки не помогут. Не возникает ли у тебя при этом ощущение, что пространство при этом сжимается до размеров твоего собственного тела?
– Мне кажется, что да. Ведь перемещение в пространстве теряет всякий смысл.
– А если начать уменьшать размер твоего тела, в пределе доведя его до нуля? Не исчезнет ли пространство совсем, превратившись в точку?
– Нет, тут я не согласен. Эксперимент твой, так уменьшай размер своего собственного тела до нуля, а я еще поживу. Ну а если серьезно, то кажется, что в твоем рассуждении есть смысл. Правда, есть некоторые представления, которые сопротивляются твоим предположениям. Задам себе такой вопрос: существует ли материя без пространства? Ответ однозначный – нет. Материя сама занимает некоторое пространство. А существует ли пространство без материи? Исходя из твоих предположений, нет. Но как быть с тем, что все хорошо знают? С декартовой системой координат в математике. Три взаимно перпендикулярных оси, и внутри абсолютная пустота. В математике отсутствует материя вообще. Тут мы видим пустое пространство, которое не хочет обращаться в нуль. Что ты можешь возразить против этого?
– Вопрос логичен. И на него есть ответ. Заговорив о математике, мы отклонились от физики. В реальном физическом пространстве нет никаких декартовых координат. Поэтому ориентироваться на них не удастся. Что же такое математика? Наука о закономерностях в дискретных пространствах, ибо число это и есть дискретность, каждое отличается от другого. Так что декартово пространство не пусто, оно «заселено» числовыми точками, отличными друг от друга набором трех координатных чисел. Декартово пространство является математической абстракцией реального пространства, предполагая, что оно дискретно и никак не иначе. Абсолютно пустое пространство не может быть дискретным, в нем нет ничего, даже песчинки. Поэтому не может быть описано декартовой системой, сославшись на нее, мы автоматически признаем дискретность пространства. Каждая точка реального пространства отличается от любой другой. Координаты существуют только у нас в голове. Чем же тогда они отличаются друг от друга? Отличаться они могут только свойствами, больше ничем. Возникает среда в виде множества материальных точек, т. е. точек, отличных друг от друга свойствами. Пространство материально, оно и есть сама материя. Разделение окружающего на пространство и материю – это всего-навсего результат работы сознания, а не свойство природы. Итак, пространство материально, вопрос только в том, каковы его свойства. Что скажешь на это?
– По твоей логике возразить вроде бы нечем. Но как быть с экспериментом? Он-то говорит об обратном.
– Вопрос абсолютно верен. Как мы знаем, критерием истины является эксперимент. Так вот именно тут и есть свои нюансы. Эксперимент – это измерение. Первый вопрос в том, насколько адекватна схема эксперимента измеряемым параметрам. Иначе, то ли измеряем, что ответит поставленной задаче? Второй вопрос: а позволяет ли точность измерений гарантировать репрезентативность результатов? Иначе говоря, не скажется ли на результаты искажающее влияние окружающей среды, закрыв от наблюдателя искомую закономерность? Не вдаваясь в подробности эксперимента Майкельсона-Морли, для нас это будет неподъемно, следует отметить, что неспроста Майкельсон сомневался в абсолютной достаточности результатов своего эксперимента для утверждения об отсутствии эфирного ветра. Сомневающиеся продолжили поиск новых схем и принципов в рассматриваемом направлении, несмотря на всю сложность задачи. В 70-х годах прошлого столетия болгарский физик-экспериментатор Стефан Маринов провел разработанный им самим эксперимент и определил скорость движения Земли относительно эфира. Казалось бы, научный мир должен был бы насторожиться и сконцентрировать в этом направлении свои усилия. Ничего подобного не произошло. Молчаливое равнодушие повисло над этим событием. Маринов не сдавался и вел активную популяризацию своих результатов. Его критики атаковали различные слабые стороны его работы, хотя у Майкельсона и Морли их было даже больше. И вдруг Маринов загадочно гибнет, якобы покончив с собой самоубийством, выпав из окна номера гостиницы. Полиция Австрии быстро закрывает дело, уверенная в версии самоубийства, игнорируя факты, разрушающие их уверенность. Планируя самоубийство, Маринов бронирует себе гостиничный номер на ближайшей конференции в другом городе. Сын Маринова, будучи высокопоставленным чиновником в Болгарии, даже не информируется о случившемся. Налицо признаки какого-то заговора. С тех пор результаты эксперимента живут только на просторах интернета, но не в научной среде. Такова история. Сомнения в отсутствии эфира только множатся. А воз и ныне там. Что скажешь на все это?
