Kitabı oku: «Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова», sayfa 10
Вступление в должность сопровождалось инцидентом: Суворов уклонился от встречи с князем А. А. Прозоровским, необходимой для передачи дел по корпусу. Во всяком случае, так описал это в очередной кляузе (в рапорте на имя Румянцева) на полководца взбешенный неуважением князь. Суворов же всегда отрицал утверждение, что им была нарушена субординация. Что характерно: реляция фельдмаршала на эту последнюю стычку до сих пор неизвестна. Зато хорошо известно, что был он строг к нарушившим дисциплину, в каком бы чине они ни были.
Итак, наш герой принял главное начальство в Крыму. Обстановка там оставалась напряженной. Восстание было подавлено, причем жестоко, жертвы репрессий были очень велики, страна же была совершенно разорена, многие деревни стерты с лица земли. В расправах усердствовали отряды греков-арнаутов, сторонники Шахин Герая и ханские слуги. Русские войска в экзекуциях не участвовали, но в боях пощады не давали. Крым смирился, люди склонили головы, но в сердцах их теперь окрепла уверенность, что хан Шахин Герай изменил магометанству и тайно принял христианство. Ничем другим его неумелых реформ и жестокости в наказании мятежников народ объяснить себе не мог. Ропот недовольства и скрытое сопротивление вновь распространились повсюду. Этим пользовались тайные агенты Османской империи. Все ждали, что она скажет свое веское слово. Вот какое «наследство» досталось Суворову в конце апреля 1778 г.
Его задачей было, не вступая с турками в боевые действия, не допустить их проникновения в Крым, если их флот с этой целью появится у его берегов. Одновременно с этим удерживать и татар от пособничества и тем более от присоединения к туркам. При этом уверить крымчаков, что их благополучие есть главная цель пребывания русского генерала и его войск в Крыму. Да, тут было над чем поломать голову.
Но Суворов не привык терять время попусту, он стал действовать. Главный лагерь поместил он около Бахчисарая. Разделил территорию полуострова на четыре сектора. Первый из них составила степная часть Крыма, центр и северо-запад от перешейков Чонгара и Перекопа на севере до устья реки Булганак на юге и Карасубазара на востоке. Главную квартиру сектора поместил он в Гезлеве333. Этот отряд поддерживал связь с гарнизоном Кинбурна, «сторожившего» Очаков и Аккерман, остававшиеся во власти турок.
Другой сектор охватывал горный Крым и южное побережье, тянувшееся вдоль юго-запада и утопавшее в садах. Здесь имелись источники воды, которые могли привлечь турецкую эскадру, чье появление и прогнозировалось, и готовилось. Тут же турки могли заготовить себе и дрова, необходимые для приготовления пищи для экипажей кораблей. Но главное – именно тут были самые удобные якорные стоянки: Ахтиарская бухта334, Балаклава, Ялта, Алушта. Главная квартира была в Бахчисарае.
Третий сектор – восточный Крым до Керченского полуострова. Он включал в себя на побережье Судак и Кефе335. К нему относился и Арабат. Главная квартира – в Салгирском ретраншементе.
Четвертый сектор – это Керченский полуостров с русскими гарнизонами в Керчи и Еникале, в которой была главная квартира. Он обеспечивал коммуникацию с Кубанью.
Как и на Кубанской линии, оборона Крыма опиралась на опорные пункты – крепости, ретраншементы, фельдшанцы и редуты, занятые русскими гарнизонами. Насчитывалось их тридцать три. На вооружении находилось 90 орудий. Вдоль побережья учреждены были через каждые 3–5 километров дозорные посты, они же подвижной резерв, который можно было бы стянуть к наиболее вероятному пункту высадки противника. Главный резерв находился под Бахчисараем и мог примерно за равное время продвинуться как до Ахтияра, так и до Гезлева и до Алушты, откуда при необходимости двинуться к Судаку и Кефе на подкрепление к третьему сектору и «сикурсироваться»336 из Керчи и Еникале. Как мы видим, любезный мой читатель, герой наш глубоко продумал и логически выстроил оборону полуострова как стратегически в целом, так и тактически во взаимных связях секторов. Граф Румянцев по достоинству оценил усилия Суворова в рапорте императрице:
«Не предуспеют турки в своих замыслах, на опровержение коих предвзяты надлежащие меры, и путь им по вступлении в Крым совсем прегражден занятием и укреплением проходов»337.
Однако Суворов очень опасался турецкой агрессии и необходимости отразить ее всемерно, что может привести к нежелательным последствиям. Он сам обрисовал возможный ход событий перед фельдмаршалом:
«…стамбульцы на крымском берегу выгрузятца, укрепятца; выгружения умножат, сравняютца российским, зазаконодательствуют в земле, моих оказательств, внушениев, угроз с протестами правительства не внимут, но наидружественно втесняясь, внедряца внутрь земли. Какому ж бы я тогда соответствию подвергся! Вооруженная рука то зло одна превозможет…» 338
Румянцев и сам опасался подобного развития событий, зная боевой во всех смыслах характер полководца. Об этом писал он тогда же Потемкину:
«…как господин Суворов не говорлив и не податлив, то не поссорились бы они, а после бы и не подрались»339.
Ситуация была действительно архисложная и усугублялась тем, что в Ахтиарской бухте еще с декабря 1777 г. стояла турецкая эскадра.
Как ни старался князь Прозоровский, но добиться ухода турецких кораблей он не смог. Состав их периодически менялся, но от пяти до семи кораблей постоянно покачивалось на глади Ахтиарского рейда. Так как провианта и воды на кораблях не хватало, то экипажи и янычарский десант умирали от голода и холода. Дважды бунтовали, но казни зачинщиков умеряли пыл остальных. Однако нужда не знает закона, и в третий раз взбунтовались янычары за неделю до вступления Суворова в должность, и распутывать сей тугой узел пришлось уже ему. Бунтовщики сошли на берег и послали просителей к хану, умоляя принять их на службу. К счастью, Шахин Герай на это не шел, понимая, что Османская империя может использовать это как повод к войне. Поэтому их «приняли» в плен и препроводили к Перекопу, где они пребывали до декабря 1778 г.
А что же турецкие корабли? 7 июня (старый стиль) на берегу бухты произошло то, чего давно стоило ожидать: двое казаков были неожиданно обстреляны турками, перед этим сошедшими с корабля на поиски воды и продовольствия, один казак был убит. Суворов немедленно заявил протест, потребовал найти и наказать убийц, а также запретил туркам вооруженными сходить на берег340. Хан потребовал, чтобы эскадра ушла, а когда поставленный для этого срок истек, в ночь на 15 июня (старый стиль) по приказу Суворова на обоих берегах Ахтиара наши артиллеристы и саперы стали возводить береговые батареи, для прикрытия которых тут же разместились три батальона пехоты с резервами. Это возымело результат: в тот же день командующий эскадрой послал запрос русскому командованию о том, что происходит и не разрывается ли мирный договор. Он писал, что турки ничего не делают непозволительного. С ответом командующий спешить не стал, а береговые батареи возводить продолжил. Чтобы не оказаться запертыми в бухте, 17 июня (старый стиль) турецкий отряд вышел на внешний рейд. Тогда-то Суворов ответил на запрос велеречивым, на восточный манер, письмом, в котором утверждал, что «дружеское» расположение русских к туркам неизменно и беспокоятся они зря. А вот наказать виновных в убийстве казака обязательно надо, как и воздерживаться от высадки на берег, чтобы не было поводов к конфликтам 341.
Ну и чтобы не было даже надежды на возможность забирать воду на берегу, он предписал русским офицерам не допускать высадки с кораблей на берег для этой цели. А чтобы у турецкого начальства отпали все «сомнения», Суворов предложил временно командовавшему Азовской флотилией А. И. фон Крузу произвести демонстрацию вблизи Ахтиарской бухты342. В течение следующей недели русские посты пресекали попытки турок запастись пресной водой, на письма турецкого начальства Суворов не отвечал, а давно обещанный турецкий флот все не появлялся. И вот наступила развязка: 2 июля (старый стиль) турецкие корабли снялись с якоря и ушли от берегов Крыма343.
Первый акт наш герой выиграл. Но на самом деле это был только пролог: Османская империя готовилась объявить России войну. Подготовка велась с февраля 1778 г., подавление восстания в Крыму заставило замедлить сборы, но не отказаться от них. Теперь же скрипучие колеса турецкой государственной машины вновь стали вращаться со все увеличивающейся скоростью. Решено было перебросить через Черное море 40-тысячную армию, основная часть должна была высадиться в Гезлеве (Евпатории), другая – осадить занятый русскими Кинбурн, стороживший подступы к Перекопу, третья – прибыть в Закубанье и там сплотить верных империи, создав из них еще одну армию для действий на Кубани и, может быть, перебросив ее части в Крым. И наконец, если высадка в Крыму для главной части армии будет удачна, из Измаила и Бендер по территории принадлежащего Турции Буджака двинется 40-тысячная армия в направлении на Перекоп344.
Ключом ко всей этой комбинации, как видит уважаемый читатель, является Крым, а ключи от Крыма находятся в руках генерал-поручика и кавалера Александра Суворова. Как поступит он, когда противник приблизится к берегам полуострова? Это решалось в Петербурге: граф Н. И. Панин и императрица были хорошо информированы, ибо русский посланник в Константинополе А. С. Стахиев вел дела тонко и от своих информаторов был отлично осведомлен как о внутренней слабости противника, так и о распрях внутри Дивана, расколотого на партии «войны» и «мира». Он сообщал, что руководители экспедиции, капудан-паша Джезаирли Гази Хасан и паша Трапезунда и Эрзерума Хаджи Джаныклы Али-паша, поставлены во главе флота и армии не столько в расчете на их победу, сколько в надежде на неудачу, которая позволит избавиться от этих двух слишком влиятельных и опасных вельмож. Отсюда следовало, что с турецкой армадой нужно не сражаться, а тянуть время и любыми способами избегать пролития крови. В этом духе и был составлен рескрипт государыни к графу Румянцеву-Задунайскому. Фельдмаршал же соответственно наставлял Суворова, сообщая ему о выходе флота противника в море и его целях:
«Я из ваших рапортов, видя ваши учреждения в занятии проходов <…> во всем сходственно моим предписаниям сделанные твердо, надеюсь, что коварные турок замыслы превратите вы, неусыпным вашим бдением и осторожностию, в тщетные и не допустите их ни с которой стороны впасть в Крым, а в необходимости отразите их мужеством своим и добрым распоряжением» 345.
Но все же, как заявлял он, главная линия поведения – переговоры и затягивание времени, а средство к недопуску на берег – объявление строжайшего карантина, ибо на судах капудан-паши свирепствует чума, вывезенная тем из Константинополя. Довод был сильный и, что очень важно (если конфликт все-таки вспыхнет), – понятный для правительств Западной Европы, ибо там о чуме, свирепствующей в Турции, знали и сами принимали против нее карантинные меры.
Между тем к востоку от Синопа, в Самсоне, на берегу Черного моря в конце июня находилось 11 тысяч моряков под командой самого капудан-паши, 8 тысяч янычаров и 20 тысяч ополчения, набранного Хаджи Джаныклы Али-пашой346. Среди моряков чума собирала обильную дань. И все-таки турки решили выйти в море. Командующие походом отправили сообщение об этом 28 июня (старый стиль) на имя князя Прозоровского, еще не зная, что на его посту теперь Суворов347. В своем письме капудан-паша грозил обстреливать и топить любой русский военный корабль и при этом не считать это нарушением мира, ибо русские, согласно мирному трактату, и держать таких кораблей на Черном море права не имеют. В ответ на такое «дружественное» послание Суворов 14 июля (старый стиль) написал:
«Письмо от вас <…> здесь получено и в рассуждении странной претензии, тщеславных угроз и неприязненного злословия, в нем израженных, отнесено к вышшему месту. Что ж до меня, то я не позволяю себе верить, чтоб Блистательной Порты флот мог быть когда-либо у крымских и до области татарской всех прилежащих берегов. Особливо в нынешнее время, когда Крым пользуется совершенным спокойствием. <…> Впротчем, таковое ваше предприятие иначе принято быть не может, как точным разрушением с стороны вашей мира, а потому и имею я долг употребить все меры к защищению вольности и независимости сих народов <…> не хочу верить, чтоб оное письмо <…> точно от вас писано, ибо особам на такой степени, на каковой вы, не точию обязательствы своего государя, но всякую благопристойность и вежливость свято хранить должно»348.
Письмо Суворова было немедленно отправлено в Константинополь и произвело на Диван действие ушата холодной воды. Капудан-паша, несмотря на свою браваду, к Крыму сразу же приближаться не рискнул, а решил закрепиться в Суджук-Кале на кавказском берегу. Из этого ничего путного не вышло, а лишь испортились отношения с абазинцами. Время шло, Хаджи Джаныклы Али-паша в поход через море не рвался, а капудан-паша без его 20 тысяч предпринимать экспедицию не мог и постоянно просил у Дивана провиант и окончательное султанское повеление. Наконец 19 июля (старый стиль) он получил и то и другое. Более упираться Али-паша не мог, и 27 июля турецкая армада, покинув порт Самсона, отправилась в Суджук-Кале. В строю было 163 корабля349, из них семьдесят три больших350.
Однако пока флот османов плывет через Черное море, необходимо обратиться к другому делу, которое легло на плечи Суворова этим архислож-ным летом 1778 г. в Крыму. Речь идет о переселении в Россию крымских христиан-греков и армян. Христианская община Крыма активно занималась садоводством, держала в своих руках почти всю торговлю, усиленно подвизалась в ремесле. Кроме того, именно она была главным налогоплательщиком, наполнявшим ханскую казну, ибо татары как мусульмане были освобождены от большей части налогов. Однако экономическое и религиозное благополучие христиан зависело целиком от благорасположения хана. А хан, в свою очередь, всегда зависел от крымской знати и мусульманского духовенства. То, что Шахин Герай пытался превратить свою власть из традиционно выборной в самодержавную, было воспринято всем мусульманским населением как признак его «повреждения» в вере, а может быть, и тайного перехода в христианство во время его длительного пребывания в Петербурге в 1774–1775 гг. А раз появились такие подозрения, то положение крымских христиан становилось шатким. Наконец, активное участие греков-арнаутов на стороне хана в подавлении восстания зимой-весной 1778 г. еще более компрометировало христиан в глазах татар. Вставал вопрос: что будет с греками и армянами, когда русские войска покинут Крым? Не произойдет ли ответной резни со стороны мусульман? Может быть, разумнее всего покинуть страну вместе с русскими и под их прикрытием? Свою лепту в такие настроения вносил и митрополит Игнатий, глава Готфейско-Кефайской епархии, в предшествующие годы дважды просивший Святейший синод принять его епархию под свое управление.
В Петербурге вопрос о христианах явно увязывался с вопросом о жизнеспособности Крымского ханства. Статс-секретарь государыни по иностранным делам, будущий глава Коллегии иностранных дел А. А. Безбородко уже в конце 1777 г. считал, что надо готовиться к тому, чтобы в будущем поглотить Крым. Н. И. Панин же, руководящий на тот момент коллегией, наоборот, считал, что необходимо сохранить независимое Крымское ханство как протекторат России и буфер между ней и Османской империей. Государыня во время крымского восстания была настроена весьма решительно и жестко, но, как всегда, ждала развития событий. Когда же восстание стало стихать, то и она смягчила свою позицию относительно ближайшего будущего Крыма. Но именно теперь остро встал вопрос о выселении оттуда христиан.
Идея принадлежала Потемкину: спасая христиан из осиного гнезда постоянных смут и мятежей, государыня выступает как защитница православия в глазах всех народов, его исповедующих, в Османской империи, а также христиан иных восточных толков, к которым относились и армяне. Это еще более поднимало ее авторитет, равно как и авторитет России, в их глазах и превращало единоверцев в союзников русских, если вспыхнет новая война с Турцией. Однако же имел он и собственный в этом резон: работящее и зажиточное население, выводимое из Крыма, можно будет расселить в подчиненной ему Новороссии и ускорить ее превращение из девственной степи в плодородную и процветающую область империи. Государыня с удовлетворением поддержала этот «прожект», тем более что вывод христиан лишал хана значительной доли фиксированных доходов, ставя перед проблемой финансового краха, которого можно было избегнуть лишь с помощью северного соседа, а значит, еще больше увеличится его зависимость от России.
Потемкин начал готовить почву для этой грандиозной акции еще в январе 1778 г., но неожиданно натолкнулся на пассивное сопротивление А. А. Прозоровского: тому хватало дел с повстанцами, поэтому прежде, чем взяться за такое многотрудное дело, как переселение христиан, князь стал запрашивать письменное распоряжение от императрицы или же хотя бы от фельдмаршала, своего непосредственного начальника. Но Задунайский тоже ждал официального распоряжения государыни. Тогда-то она и обратилась с высочайшим рескриптом на его имя, в котором среди прочего ему как генерал-губернатору Малороссии поручалось:
«…предохраняя жительствующих в сем полуострове христиан от утеснения и свирепства, которые они по вере своей и преданности к нам от мятежников и самых турков неминуемо претерпеть могут, надлежит и им дать под защитою войск наших безопасное убежище»351.
Итак, начало было положено, но кто же выполнит сложнейшее поручение?
Прозоровский, командующий Крымским корпусом, фактически отказался, считая это дело и опасным, и бесперспективным, как это видно из его рапорта Румянцеву от 11 марта (старый стиль) 1778 г.:
«Касательно христиан, о уговоре коих на выход ваше сиятельство предписывать изволите, то к сему в теперешнем положении дел и приступить не можно. <…> И хан никак не согласится на сие, и я почитаю, легче его светлость склонить можно с хорошим определением оставить ханство <…> чем согласится на вывод христиан. <…> Все же сии христиане называются ясырями352 ханскими, каковое слово, как вашему сиятельству известно, значит склавов353, которые одни теперь только и доход хану давать могут»354.
Если ситуацию с выводом христиан он, может быть, описывал и реалистично, но его нежелание исполнять приказание как Румянцева, так и Потемкина, который обратился в начале марта снова к Прозоровскому с предложением приступить к подготовке «вывода», можно расценить как нарушение воинской дисциплины и субординации. Неудивительно, что тогда же князь и был заменен на посту А. В. Суворовым. Таким образом, прибыв с Кубани в Крым, наш герой принимается за наитруднейшую двойную задачу: не допустить турецкого вторжения в Крым и одновременно переселить оттуда христианское население, не вызвав при этом ни войны с Османской империей, ни нового восстания в Крыму. Надо сказать, что с обеими задачами он отлично справился.
Еще до его прибытия делом этим занялись русский резидент при Шахин Герае А. Д. Константинов и митрополит Игнатий, которому отводилась как духовному пастырю роль «главноуговаривающего» крымских христиан. Константинов же брался обеспечить до известного момента секретность подготовки. Суворов по прибытии сразу же взял на себя техническую сторону: заготовку транспорта и провианта, подготовку воинских команд для сопровождения переселенцев, расчет необходимых финансовых средств. И всю эту многосложную работу ведет он в мае-июне параллельно с вытеснением отряда турецких военных кораблей из Ахтиарской бухты. Поистине он проявил чудеса выдержки и организаторских способностей.
Операция была подготовлена так скрытно, что когда на третьей неделе июля секрет подготовки сохранять более было невозможно, так как христиане начали по всему полуострову распродавать свое имущество и открыто готовиться к переселению, то Шахин Герай был поставлен перед фактом и поделать ничего не мог. Да он и не пытался сопротивляться, понимая свое полное бессилие. Единственное, что смог позволить себе потрясенный происходящим хан, в письме Суворову бросить упрек в том, что он такого отношения к себе не заслужил. Полководец вполне резонно не пустился в объяснения с униженным государем, а ответил официальным, сдержанным, но зато собственноручным письмом:
«Всепресветлейшая Императрица Всероссийская, снисходя на просьбы христиан, в Крыму живущих, о избавлении их от предгрозимых бедствий и сущего истребления, которым огорченные во время бывшего мятежа татары мстить им, при случае удобном, явно обещали, по человеколюбию и долгу защиты христианского закона Всемилостивейше соизволяет переселить их в свои границы, надеясь, что Вы, Светлейший Хан, не токмо Высочайшей воле Покровительницы своей прекословить не будете, но и благопоспе-шествовать не оставите, поелику все, что до особы Вашей касается, предохранено и награждено будет. Сему Высочайшему соизволению повинуясь, исполнить я долженствую, протчего же от меня никогда не было, поколику должнейшее почитание и уважение к особе Вашей Светлости всегда храня, есмь с истинным усердием»355.
Конечно, сердечности оно не добавило, но расставило все точки над «и». В эти дни (20-е числа июля) забот у него много. Он следит за поведением хана и доносит о нем Потемкину:
«О баталионе пехоты отозвался Светлейший Хан, что ему он ныне не потребен; “что он не далее двух суток на сем месте простоит, а куда поедет, сам еще не знает”356. <…> Слух подтверждается часто произносимый, что он будто намерен отбыть в Санкт-Петербург. В отчаянностях его иногда помрачается дух, иногда и не трезв!..»357
Суворов следит за тем, чтобы «выходцев» расселяли сообразно их склонностям и пожеланиям:
Он заботится о выкупе христиан-рабов:
«За ясырей зачали платить по 50 р[ублей]; не всегда так дешево может быть. Много из них семейных»361.
Он думает о будущности верных России греков-албанцев на новом месте поселения:
«Бога ради, осемьяните албанцев, или, наконец, они вымрут <…> На ком им здесь женитца? Одна синица моря не зажжет. Они храбры, их немного; переселите их, пусть они плодятца…» 362
Все это Суворов пишет правителю канцелярии Потемкина – П. И. Турчанинову, давнему своему приятелю, в уверенности, что сам Потемкин прочтет эти строки. К нему обращены и следующие выразительные слова все из того же письма от 4 августа (старый стиль):
И он абсолютно прав, ибо деньги – лучший двигатель любого предприятия, тем более такого многосложного, каким сейчас был занят Суворов. Понимая, что скорость «вывода» – залог успеха, он снова обращается к теме денег и транспорта в продолжении письма 6 августа:
«Неописанные по долгам споры: християнские домы – татары должны в них заменить, за сады должно християнам – нам наградить, х[ански]е долги – нам без остатку заплатить, и за его чиновников, кои не заплатят. То-то и премудрость! Ой, голубчик, тяжко, да денег нет! Рад бы все свои деревни заложить. Некому!
Боюсь, скоро не станет подвод. Все собственные оф[ицерски]е [и] артельные добровольно выходят, казенные провиантские [и] наемные провиантские пособлять начали. В частях войск начальники курьерами летают, рез[идент] Ан[дрей] Дмитриевич] Константинов] не спит почти ни дня, ни ночи <…>
С Успенья-то потянутца вправду: сельские еще с сеном, соломой [и] зерном не управились. Беда, как не станет подвод. Около того первым губ[ернски]м надлежит под Перекопом <…> Полагайте, Милостивый Государь мой! так, как дело сделано, лишь бы Светлейшему Князю было угодно. Ou Cesar, ou rien?365, или ни одного, или все…» 366
Суворов не стесняется перед Турчаниновым: он свой, он верный слуга Потемкина, он все передаст ему, а тот все оценит и всем поможет. В этом письме герой как на ладони: он служит изо всех душевных и физических сил, он служит государыне и служит Потемкину, он болеет за дело. Он знает его суть до малейших деталей и хочет их исправности.
В тот самый день, когда он начал писать письмо П. И. Турчанинову, в Суджук-Кале уже сутки как стояла османская армада, и оба предводителя послали командиру Азовской флотилии контр-адмиралу Ф. А. Клокачеву дерзкое письмо в резко повелительном тоне. Суворов написал ответ от имени нашего адмирала, в котором отверг все претензии и угрозы капудан-паши, истинного вдохновителя грозного послания, а также прямо сказал, что любое покушение на русские военные корабли будет почитаться нарушением мира, а приближение к Кефе и окрестностям пониматься как начало войны. Русское оружие, всегда победоносное, волей Всевышнего встретит турок на крымском берегу, высадка же их недопустима из-за чумной эпидемии, свирепствующей на османских кораблях367. Капудан-паша был готов применить силу, но даже он не мог так действовать без повеления Порты, а в Константинополе на Генеральном совете Порты 13 августа (старый стиль) победило примирительное мнение верховного муфтия, что Кючук-Кайнарджийский договор еще не нарушен, а поэтому если начать войну, а она окажется неудачной, то ущерб для Турции будет больше, чем при русской оккупации Крыма368. И поэтому турецкая армада стояла на рейде Суджук-Кале, совершенно не подготовленном для такого количества кораблей. Начавшиеся штормы двукратно нанесли флоту существенный урон: погибло три больших корабля, среди них – 80-пушечный адмиральский флагман, четвертый пришлось отправлять для ремонта в Константинополь, серьезно страдал транспорт и содержащиеся на нем войска369. Осмотр гаваней Анапы и Геленджика показал и их непригодность для такого количества кораблей, особенно линейных. А ведь приблизилась пора осенних штормов, столь пагубных у этого побережья из-за печально знаменитого бора – северо-западного ветра. Отношения с абазинцами и черкесами также не сложились, а в Таман, верный Шахин Гераю, турецких посланцев даже не пустили. Экспедиция на этой стадии явно терпела неудачу.
В это время прибыло в Суджук-Кале постановление Порты от 13 августа, капудан-паша понял, что вся ответственность за дальнейшие действия будет лежать только на нем и ни на ком другом. Он колебался. Меж тем 20 августа (старый стиль) был смещен великий везир Мехмед-паша, лидер «партии войны». Его место занял Камфат (Чебели) Мехмед-паша – янычарский ага, сторонник верховного муфтия и мирного разрешения конфликта между двумя империями. Август подходил к концу, завершался вывод христиан из Крыма, высвободились силы для возможного отпора высадке турецких войск, возводились дополнительные укрепления. Даже хан, несмотря на свою обиду, демонстрировал лояльность и сам сообщил о появлении турецких кораблей в Суджук-Кале. Если что и беспокоило, то нежелание Шахин Герая вернуться к исполнению ханских обязанностей, которое может спровоцировать темную массу простого народа, а потому в письме от 17 августа Суворов просит хана вернуться в Бахчисарай «на случай неприятных от татар поползновений»370. Но больше всего беспокоит нашего героя отрицательное отношение к его деятельности фельдмаршала, скрытно не одобрявшего переселение христиан:
Однако вскоре ему пришлось позабыть о недоброжелательстве Румянцева: 1 сентября (старый стиль) вблизи Судака встал на якорь крупный турецкий корабль – это была первая ласточка, возвещавшая, что турецкий флот на подходе.
Капудан-паша Гази Хасан больше «прохлаждаться» в Суджук-Кале не мог: истощились вода и продовольствие. Блистательная Порта слала двусмысленные распоряжения, а в случае неудачи виновным был бы он. Но и не идти к Крыму нельзя: его же обвинят в нерешительности. Надо было рискнуть, а потом… поступить по обстоятельствам! Но вечером 5 сентября, накануне отплытия, Гази Хасан слег, и ему пустили кровь375 – метод, обычный для медицины того времени, но адмирал ослабел и не мог встать. Меж тем флот покинул Суджук-Кале в составе 101 корабля, в том числе шестнадцати линейных. На траверзе Керченского пролива армада повстречалась с отрядом русских кораблей, многократно уступавших в числе и в ранге. Однако атаковать их Гази Хасан не решился. Турки прошли мимо. 7 сентября (старый стиль) они встали на рейде Кефе, на их приветствие никто не ответил, корабли армады стали двигаться далее вдоль побережья и заблокировали его от Кефе до Балаклавы. 8 сентября турки потребовали разрешить им высадиться для забора воды, но русское начальство в Кефе отказало, ссылаясь на строжайший карантин. Тогда оба предводителя послали официальное письмо Суворову в Бахчисарай, объясняя, что прибыли в ответ на призыв единоверцев, чтобы узнать истинное положение дел в Крыму, и потому их визит дружеский! 376
Ответа командующего корпусом им пришлось ждать двое суток, за это время он приказал отправить от Перекопа к Кефе Козловский пехотный полк, чем усилил оборону в этом пункте. Меж тем турецкие суда крейсировали вдоль побережья, но найти слабого места в обороне не смогли. А на попытки сойти на берег им было ласково, но твердо отказано377. Настало утро 10 сентября, ответа от Суворова все еще не было, Гази Хасан и Джаныклы Али-паша, чтобы спасти лицо, пытались применить силу, но тут капитаны кораблей доложили им, что идет страшный шторм и от берега надо уходить, иначе суда может разбить о прибрежные скалы и камни. Не дождавшись ответа, турецкая армада снялась с якоря:
«…вдруг начали они стрелять во всем флоте сигналы и, надувши паруса, отплыли в открытое море из виду вон; разные их суда с пунктов берега примечены уклоняющиеся к Константинополю»378.
Так рапортовал Суворов фельдмаршалу 11 сентября. Грозовую тучу, нависшую над Крымом, унесло прочь. Через два года, будучи в Астрахани, он вспоминал об этой поре в письме ко все тому же П. И. Турчанинову:
Присоединение Крыма к России. Рескрипты, письма, реляции и донесения. – СПб., 1887. – Т. 2. – С. 655–656.
Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.
