Kitabı oku: «Инквизитор», sayfa 3
–Собери все мои вещи, потом почисть и покорми коня и смотри, чтобы ничего не украли.
– Уж я расстараюсь, – заверил его мужик.
– Как тебя зовут? Яков, наверное.
– Ёган.
– Ну да, конечно, Ёган, и одежду мою потом вычистишь.
– Вычищу! – Обещал мужик.
Глава вторая
Постоялец
Диего, этот еретик меня проткнул
Я истекаю кровью
А. Перес-Реверте
«Солнце Бреды»
Во время схватки он почти не чувствовал боли, было не до того, а теперь боль пришла. Торчавший из ноги болт при каждом шаге будто бы вырывал кусок плоти. Аж зубами скрипеть хотелось. Около лужи все еще валялся ламбриец с почти отрубленной рукой. Он был весь в круглых мелких ранках. Его кололи вилами не менее десяти раз. Волкова это не удивило – обычное дело. Мужики при первой возможности всегда отыграются на солдате. Стоит только упасть, как со всей округи сбегутся мужики, чтобы пырнуть тебя вилами. Чтобы ответить за все те непотребства, что солдаты вытворяют со смердами. Везде, где только не запретит офицер. Как говорил маршал фон Бок: «Война должна кормить себя сама». Война и кормила. Солдаты грабили смердов, а фон Бок и его капитаны набивали свои сундуки золотом, ну а крестьяне, где могли, мстили солдатам.
Волков вошел в харчевню, и к нему тут же подошел пузатый мужичок в чистых штанах и рубахе. И даже в небольшой зеленой фетровой шапочке, такой, какие носят представители городских цехов, на шапке даже было небольшое перо. Мужичок поклонился. Не очень низко, и шапку не снял. Произнес:
– Я хозяин этого заведения и я благодарю вас, господин рыцарь.
– Я не рыцарь, – прервал его солдат.
– Да? – Хозяин харчевни чуть растерялся. – Ну а…
– Мне нужна горячая вода, – опять перебил его солдат, – чистые тряпки, мне нужен кузнец и врач.
– А у нас нет врача, только коновал, а воду и тряпки сейчас сделаем.
В беседу робко вмешался пацан, мальчишка лет шестнадцати:
– Так в монастыре есть монах-лекарь.
– А ну займись делом, болван, – рыкнул на него хозяин, – лезет еще. Кто тебя спрашивал?
– Помолчи, – остановил его солдат, – где есть лекарь?
– Да в монастыре же есть! Но до монастыря ехать долго. Засветло туда уже не попасть, а ночью они ворота не откроют, сколько не проси. В городе тоже есть врач, но до города еще больше ехать.
Волков с трудом дошел до скамьи и уселся под светильник. Поманил парня:
– Эй, парень, подойди.
Тот сразу подошел.
– Помоги снять доспех. Расстегивай ремни. Как тебя звать?
– Меня? Ёган.
– Ёган? Естественно, Ёган, а как же иначе? – Усмехнулся солдат. – Первым делом сними горжет.
У парня не сразу получилось.
– Да не так это делается, криворукий, – прокомментировал хозяин, глядя на работу парня, – вот болван уродился.
– Я просил горячую воду и тряпки, – рыкнул на него Волков. – Неси, а он без тебя разберется.
– Сейчас распоряжусь, – пообещал хозяин и ушел.
– Ты у него работаешь? – Спросил солдат, глядя на уходящего хозяина.
– Ага, – ответил Ёган, ковыряясь в пряжках. – Это мой отец.
Наконец он смог расстегнуть горжет и принялся за наплечник. Парень пыхтел, дело не двигалось.
– Ну? – Нетерпеливо подгонял его солдат. Его начинало подташнивать, и от потери крови кружилась голова.
– Пряжка замялась, погнулась, – объяснял парень. – Сильно же вас вдарили, все железки помялись.
– Тогда режь ремень.
– Всё, нет нужды, расстегнул.
Он стянул наплечник и положил его рядом с бувигером. Снял правый наплечник, стал снимать панцирь. Волков морщился от боли. Плечо и ключицы болели, удар топора был страшный.
Ёган, тот Ёган, которому Волков приказал почистить коня и собрать все снаряжение ламбрийцев, вошел в харчевню с охапкой оружия и лат.
– Господин, куда это? – Спросил он.
– Положи на стол. – Сухо ответил солдат.
Слуга стал складывать на стол седла, роскошное ламбрийское оружие, великолепную ламбрийскую броню, сбрую. Солдат чувствовал себя нехорошо, но сразу в уме прикидывал, сколько это стоит. Сумма выходила немалая. На секунду он даже забыл о боли в ноге.
– Господин… – Ёган замялся.
– Ну?
– Вот тот, что у стола лежит…
– Ну?
– Сапоги у него хорошие.
– И что?
– Мне в пору.
Волков посмотрел на его коротковатые грязные штаны и босые ноги, а молодой Ёган снимал наголенник как раз с левой ноги. Любое прикосновение к которой вызывало боль. Чуть подумав, солдат сказал:
– Бери.
Тот Ёган, молодой Ёган, отложил наголенник и удивленно посмотрел на солдата, спросил:
– Вот те сапоги вот этому босяку? Да ему и онучи счастьем были.
Волкову захотелось двинуть парню кулаком в физиономию, еле сдержался. Только рыкнул:
– Снимай дальше. И сапоги снимай, и поаккуратней.
Он чувствовал себя все хуже. Видимо, действительно потерял много крови. Ёган взялся за левый сапог. Волков уперся в лавку руками и сквозь зубы произнес:
– Тяни.
Парень с трудом стянул сапог с ноги и сказал:
– Бог ты мой, да он весь в кровище.
Волков тяжело дышал и молчал.
– Кровь обмыть нужно, – сказал Ёган, – сейчас сестру позову.
А таверна тем временем наполнялся людьми. Пара теток смывала кровь с пола, еще одна шевелилась у очага. Ёган большой раздевал трупы, собирал вещи, складывал их на стол рядом с Волковым. Вскоре большой стол был завален, а сам Ёган уже ходил в красивых сапогах.
– Господин, – произнес он вкрадчиво, – я у них деньги нашел. Два талера. И медь.
– Что все, что ли?
– Все, что нашел. И вот еще, что в сапоге было, – отвечал Ёган, протягивая солдату бумажку.
– Что там?
– Не знаю, я не грамотный. Буквы какие-то.
– Кинь на стол, – сказал солдат. Ему было сейчас не до бумажек. – Ты в конюшне был?
– Был, господин. Кони кормлены и ваш, и ихние. Все седла и уздечки я сюда принес.
– Хорошо. Теперь мне надо болт из ноги вытащить.
Глаза мужика округлились:
– Ох, господин, не знаю, смогу ли. Руки у меня грубые.
– Ты и не должен. Коновал мне нужен и кузнец, видишь? – Солдат указал на черную, от крови, палку. – Кузнец нужен, обрезать ее. А потом щипцы нужны, наконечник достать.
– В Верхней Рютте есть и кузнец, и коновал.
– Бери коня и скачи. Скажи, чтобы инструменты брали.
– Коня? Мне?
– Верхом ездить умеешь?
– Умею.
– Ну, так давай.
– Я бегом, господин. – Он кинулся бегом из харчевни.
«Старается, надеется заработать какую-нибудь деньгу помимо сапог», – подумал Волков.
Пришел молодой Ёган, принес чистые тряпки, присел рядом и стал рассматривать торчащий из ноги болт. Сказал:
– Сейчас сестра воду принесет. – Помолчал и спросил: – А не страшно вам было одному с дезертирами биться?
– Мне сейчас не до рассказов. Мне сейчас монах врачующий нужен. И лекарства нужны.
– Лекарств у монахов много. Тюки, травы, мази, банки разные.
– Бери коня одного из конюшни. Скачи, попроси лекарств, если сам приехать не сможет.
– Лекарств? А каких?
– Чистотел в порошке, сарацинской воды, маковых капель, сухой ромашки. Запомнил?
– Нет. Какой воды?
– Сарацинской, болван. Он должен знать, они ее делают. Если спросят денег – скажи, что заплачу, сколько скажут.
А коня с седлом брать?
– Бери с седлом.
Парень обрадовался и убежал.
Волков увидал молодую женщину, которая несла большую глиняную чашку горячей воды, которая обжигала ей руки. Солдат узнал ее. Этот она лежала между столом и лавкой, а ламбриец ставил на нее ноги. Она была высокой, не худой, Волков не назвал бы ее красавицей, но другие его сослуживцы девиц таких обожали. Грудастая, с крепким задом и сильными бедрами. Волосы светлые, с заметной рыжинкой, а под глазом у нее был синяк, и ухо левое было сине-фиолетового цвета. Одежда ее была замызгана и заношена, если у нее был муж, то он явно ее не баловал. Женщина поставила чашку воды на стол рядом с солдатом.
– Вот, вы просили, – чуть пришепётывая произнесла она.
– Я просил ведро.
– Ведро? – Удивилась молодуха. – Куда ж вам ведро, вы ж не барыня. – Волков заметил, что у нее нет зуба.
– Это тебя дезертиры били? – Спросил солдат, рассматривая ее лицо.
– Ага, по глазу и по уху, – кивнула девица.
– А зуб?
– Нет, зуб это меня теленок в детстве боднул.
– А ты замужем?
– Нет, сваты сто раз приходили, да папка не благословляет.
Она чуть повернулась, чтобы уйти, а Волков машинально всей пятерней схватил ее за зад. Зад у нее был молодой, крепкий, словно каменный.
– Эй, чего это вы лапаетесь? – Девушка оттолкнула его рукой, возмутилась и пристыдила его: – Из них кровь хлыщет, палка из ноги торчит, а они все туда же, лапаться.
Она гордо вскинула голову и пошла прочь. Отступившая на пару секунд боль вернулась снова, и солдат вспомнил первого в своей жизни вербовщика – одноглазого сержанта и его фразу: «Раны, болезни и смерть к контракту прилагаются».
Раньше паренек в таких заведениях не был. Впрочем, он и в других не был, а уж в таких чистых и светлых тем более, но он знал, что именно здесь, в таверне «Дверь настежь», сидит настоящий вербовщик, поэтому он и пришел сюда. Вербовщиков было несколько, он узнал их сразу, в ярких одеждах и начищенных латах они втроем сидели за чистым столом. Перед ними горели свечи и стояли тяжелые глиняные кружки.
– Эй, – окрикнул парня крупный мужик в замызганном камзоле. – Ты чего тут?
– Я к вербовщикам, – ответил мальчик. Мужик молча указал направление пальцем, но парень и без него уже знал, куда идти. Обходя столы с шумными и не очень посетителями, он подошел к столу, где сидели военные.
– Так-так, – сказал одноглазый, седой мужчина, – никак еще одна птаха летит в наши силки. Так ты к нам, солдат?
Одним глазом он уставился на парня, двое других тоже разглядывали его, и все улыбались.
– Ну да, я завербоваться хотел, – произнес мальчик.
– Ну что ж, мы можем записать тебя в отряд капитана Блоха. Мы вербуем добрых парней для капитана Блоха.
– Ну, давайте к Блоху, – согласился парень.
Он чувствовал себя неловко, так как почти все посетители таверны с интересом наблюдали за ним.
– Трактирщик, эй, ты, чертов трактирщик, а ну пива, новому бойцу славного капитана Блоха, – заорал на всю таверну краснощекий военный, сидевший по правую руку от одноглазого сержанта.
– Садись, – почти приказал мальчишке сержант, и указал на лавку напротив себя. – И давай-ка поговорим как старые друзья.
Тут же перед парнем появилась большая кружка с пивом.
– Хлебни-ка, – приказа сержант, – и хлебни побольше, и запомни этот вечер, потому что сегодня начнется твоя новая жизнь, в которой у тебя будет куча серебра…
– А может и золота, – вставил краснощекий.
– А может и золота, – согласился сержант. – Все у тебя будет: схватки, пиры, победы, молодые девки.
– И опытные бабы, – снова вставил краснощекий. – Вот ты, каких любишь баб? Молодых или опытных?
– Э, – только и смог сказать мальчик.
– Видно парень еще не определился с этим вопросом, – сказал сержант. – У него еще есть время.
– Да, пока ему еще не намотали кишки на пику, – вставил третий.
Люди, сидевшие за соседними столами, дружно засмеялись.
– Не слушай его, – сказал одноглазый сержант. – Мне почти шестьдесят, а мои кишки при мне.
– Кишки-то твои при тебе, а вот где твой глаз? – Снова вставил сидевший по левую руку военный.
Люди за соседними столами снова рассмеялись.
– Хлебни-ка, парень, и запомни: только с мечом в руке ты можешь стать по-настоящему богатым, – продолжал сержант.
– А если тебе повезет, – продолжил за товарища краснощекий, – то ты можешь стать и благородным.
– Точно, сказал сержант. Я своим единственным глазом видел, как посвятили в рыцари одного человека. Так что не упусти свой шанс, парень. Ну, что, ты готов записаться в отряд славного капитана Блоха? Только сразу не отвечай, сделай хороший глоток пива.
В таверне все притихли, все наблюдали за парнем. Тот послушно сделал большой глоток и вместо согласия задал вопрос:
– А какова плата будет?
Посетители довольно загудели, а сержант произнес:
– Молодец, сразу видно – человек дела, – он одну за другой выложил на стол перед парнем четыре новеньких серебряных монеты, – гляди, какие красивые талеры. Отчеканены на монетном дворе курфюрста Пеннеланда. Эти прекрасные монетки ты получишь за год верной службы, а одну из них ты получишь сразу, как только поставишь палец под контрактом. Ну что? Как они тебе?
Мальчик, не отрываясь, смотрел на монеты. Это были огромные, огромные деньги, которые бы решили все вопросы мамы и сестер.
– Глядите, как ему нравятся эти монеты, оторваться не может! – Заржал краснощекий.
– Да, парень, чтобы заработать такие деньжищи хорошему мастеру-булочнику нужно не разгибаться полгода. Да при этом платить городской налог в магистрат, цеховой сбор, плату за улицы, за сажу, десятину попам и черт его знает еще что. А мы, вольные люди, никому ничего не платим.
– И даже, наоборот, с кое-кого мы сами можем собрать. – Вставил краснощекий и довольный собой отхлебнул пива. – А бабы, – добавил он, – тот же булочник должен еще и кормить свою бабу. А ты никому ничего не должен, а баба у тебя будет не одна, а десять. Маркитантки, крестьянки, горожанки.
– И даже монахини, – вставил третий военный, который, как показалось парню, был уже изрядно навеселе.
– Бывает и такое. – Согласился краснощекий. – В общем, все хотят подружиться с молодым и красивым солдатом.
– Ну, так что? Готов вступить в отряд храбрецов, которым будет командовать славный капитан Блох? – Спросил одноглазый сержант, улыбаясь.
– Готов. – Сразу согласился парень.
Зеваки за соседними столами, наблюдавшие за этим представлением, радостно заголосили и даже застучали кружками о столы.
– Вот и молодец, – сказал одноглазый, доставая из сумки бумагу. – Вот, твой контракт. Как тебя звать, парень? Нужно внести сюда свое имя.
– Ярослав Волков.
– Что? – Поморщился сержант. – Что это за имя такое? А ты, парень, какую веру исповедуешь?
– Нашу. – Молодой человек испугался, что сделка может сорваться, а ему так были нужны деньги, он судорожно из-под ветхой рубахи достал крест.
– А не еретик ли ты? – Не унимался сержант одноглазый.
– Да не еретик он! – Крикнул кто-то из посетителей. – Я с ним в один костел хожу, на одной улице живу.
– Тебя-то самого еще проверять нужно, – буркнул пьяный военный кричавшему, и народ в трактире засмеялся.
– Ладно, вот только имя у тебя восточное какое-то. Нормальному человеку такое не выговорить. Как, еще раз скажи, тебя зовут?
– Ярослав Волков.
Солдат поморщился:
– Будешь теперь Яро Фолькоф, вот. – Он, видимо, остался довольный своей придумкой. – Звучит, а?
– Звучит, – согласился парень. Он согласился бы на любое имя, лишь бы получить деньги.
– Хлебни-ка пива, – сказал краснощекий, а сам достал чернильницу и перо и стал вписывать новое имя на бумагу.
Парень выпил пива и поставил кружку, а рядом уже лежал контракт.
– Давай-ка, парень, макни палец в чернила и ставь внизу листа.
Но мальчишка взял лист и начал читать.
– Эй-эй, что ты делаешь?
– Как что? Прочитать хотел. Мне отец говорил, что всегда нужно читать, прежде чем подписывать.
– Читать? – Фыркнул краснощекий. – Читать – глаза ломать. Откуда вы беретесь, такие грамотные?
– Меня отец учил грамоте, – робко ответил парень.
– Тут тебе читать ничего не нужно. Макай палец и припечатывай.
– Может, расписаться?
– Макай! – Настоял одноглазый.
– Макай, макай! – Загалдели люди в трактире.
Парень макнул палец в чернила и поставил отпечаток на лист бумаги.
– Ну, вот и славно. – Сказал одноглазый. – Трактирщик, еще одну кружку храбрецу!
Он протянул парню новый блестящий талер.
– Держи, это твой первый, а у тебя их будет еще сотни.
– Да тысячи! – Вставил пьяный военный. – Если только ты не станешь один из костлявых трупов в канаве у какой-нибудь крепости.
Парень прислушался к нему.
– Сдохнуть быстро, свалившись с осадной лестницы – это, можно считать, легко отделался. Намного хуже, – это когда тебе что-нибудь воткнут в брюхо, а помереть сразу не удастся. Будешь лежать где-нибудь и выть. А от тебя будет вонять дерьмом и гнилью. А брюхо твое будет расти каждый день, пока не станет величиной с бочонок, пока не лопнет, и вся твоя требуха не вывалится наружу.
Все присутствующие внимательно слушали пьяного солдата, и самым внимательным слушателем был мальчик.
– Но это еще не самое страшное. – Зловеще улыбаясь, продолжал солдат.
– Заткнись уже, Ральфи. – Попытался прервать его краснощекий.
– Пусть говорит! – Загалдели посетители, которые стали собираться вокруг их стола.
– Самое неприятное, – продолжал пьяный Ральфи, – это понос.
Многие слушатели засмеялись, подумав, что это шутка, но мальчишка слушал внимательно и был серьезен.
– Сначала ты будешь просто бегать в кусты три-четыре раза в день, проклиная судьбу и ротного повара. А со второй недели из тебя начнет литься не только еда и питье, но и кровь. И ты заметишь, что ноги твои худеют прямо на глазах, и ходить на них все труднее и труднее. А с третьей недели ты просто не встанешь и гадить будешь под себя. А к концу четвертой недели тебя вывалят с такими же, как ты, в поле, накроют рогожей и будут ждать, пока помрете, а затем закопают тихонько. И все. Рядом с каждым большим лагерем целые кладбища таких храбрецов, как ты.
– Да заткнись ты уже, Ральфи, а то получишь пару оплеух. – Прервал его краснощекий. – Такое, конечно, бывает, парень. Но не так часто, как врет тебе этот дурак.
– А как же этого избежать? – Спросил мальчик.
– Поноса?
– Да, поноса.
– Был у нас при лазарете один монах припадочный. Бубнил нам все время, что если мыть руки перед едой и кипятить воду, а не лакать как собака из лужи, то никакого поноса не будет, – сказал одноглазый.
– А я так думаю, что он врал все. Хотя скажу одно наверняка, благородные и офицеры поносом никогда не страдают.
– Господин солдат, мне нужно сходить домой. – Произнес мальчик и встал.
– А ну стой! – Краснощекий перегнулся через стол и схватил его за одежду.
Мальчишка испугался.
– А ты часом не из этих, ли? – Зарычал краснощекий.
– Из каких «из этих»? – Испуганно спросил мальчик.
– Из дезертиров. Задаток за контракт возьмут и тут же исчезают.
– Ты дезертир? – Сурово спросил одноглазый.
– Нет, я только хотел отнести деньги маме и вернуться.
–– Черта с два. – Рявкнул сержант. – Кто-нибудь знает его мамашу? Кто отнесет ей деньги?
– Я! – Сказал кто-то из-за спины парня.
Чьи-то ловкие пальцы вытащили талер из мальчишеской ладони. А мальчик был так растерян, что даже не взглянул на того, кто это сделал.
– Я отнесу, не беспокойтесь, друзья!
– Ну, вот и славно. – Сухо сказал сержант, единственным глазом рассматривая парня. – А то знаешь, что ждет тех, кто реши передумать и дать стрекача?
– Нет, – сказал мальчик, – не знаю.
– Их ждет длинная грубая веревка с петлей на конце. – Снова заговорил Ральфи. – Тебе еще предстоит сделать выбор, сынок: грубая веревка с петлей на конце, но один раз, или солдатская лямка на всю жизнь. Даже не знаю, что лучше. – Он невесело засмеялся.
– Брось, Ральфи, – сказал сержант. – У такого храбреца, как этот малый, дорогая будет усыпана серебром. Нужно только выбрать куда пойти.
– И куда же мне пойти? – Спросил парень.
– Куда-куда… – Задумчиво произнес сержант. – К примеру, в пикинёры тебя не возьмут. Потому что пика у них в десять локтей, ты ее просто не удержишь. Да и доспех у них дорогой. У тебя есть деньги на доспех?
Парень отрицательно помотал головой.
– Вот и я про то же. В рейтары и жандармы тебя тоже не возьмут. Так как ты безлошадный. А если и дадут тебе какого-то конька от казны, то это будет такая сволочь, злобная и упрямая бестия, что не ты на нем, а он на тебе будет ездить.
Все засмеялись.
– В арбалетчики тебя тоже не возьмут. Потому что эти мерзавцы о себе слишком большого мнения. Абы кого со стороны не принимают. Да и арбалет простой ты натянуть не сможешь, а на арбалет с ключом нужно столько же денег, сколько и на коня. И что же тебе остается, парень?
– Не знаю. Может, меченосец? – Робко проговорил мальчик.
– Мечи носят те, у кого на них есть деньги. Но не робей. Есть у меня для тебя хорошее местечко.
– Какое?
– Теплое.
– Ну что за место? – Волновался мальчик.
– Место при кухарке капитана Блоха.
Все окружающие опять засмеялись.
– Понимаешь, кухарка хорошая, но малость староватая и больно толстая, пудов восемь чистого веса, и поэтому, из-за своей полноты, малость воняет, и честно говоря, не такую уж и малость.
Люди покатывались со смеху.
– Так вот, нужно помогать ей мыться хотя бы раз в месяц.
Зеваки, собравшиеся вокруг их стола, смеялись и даже улюлюкали, а сержант не унимался.
– Обмывать ее телеса, скажу тебе, дело для храбрецов, типа тебя.
Смеялся даже краснощекий и пьяный Ральфи. Все смеялись, кроме мальчика. Он сидел и внимательно смотрел на сержанта.
– Потому что, – продолжал сержант, – не все, кто видел ее промежности остались в своем рассудке. Вот погляди на Ральфи, он видел, и с тех пор пьет не просыхая.
– Ну, хватит уже, – вдруг произнес мальчик. Громко, сухо и даже резко.
Никто из собравшихся не ожидал, что этот мальчишка так может. Все перестали смеяться.
– Говорите, господин военный, в какой цех вы меня запишите?
– Ну, хватит так хватит, – произнес одноглазый, отхлебнув из кружки, – Пойдешь к корпоралу Ральфи, в лучники. Он, конечно, пьяница, но стрелок добрый. Думаю, и тебя стрелять научит. Я пишу в твой контракт, что ты теперь лучник.
Он макнул перо в чернильницу и что-то написал в контракте, затем свернул его в трубку и отдал бумагу краснощекому.
– Все, парень, теперь ты контрактованный лучник капитана Блоха. Задаток ты получил, а увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются.
– Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются, – повторил солдат поговорку старого сержанта. Волков так и не узнал, дошел ли его первый талер до матери, он часто думал об этом. А сейчас солдат сидел в унылой харчевне разглядывая коновала.
Коновал был высокий, грузный, лысеющий мужчина с плохо выбритым лицом. Он первым делом надел грязный кожаный фартук и осмотрел стрелу.
– Надо просто вытащить эту стрелу? – Предположил он.
– Надо, – согласился солдат. – Но она крепко засела в железе и выдергивать нельзя, потому что наконечник останется в ноге. Нужно будет сделать надрез.
– Ох, – тяжело вздохнул коновал.
– А вы, господин, и вправду хотите, чтобы эту стрелу вытаскивал я?
– А ты видишь здесь других коновалов, идиот? Ты ж вскрываешь свищи коням, нарывы коровам?
– Да, господин, но то коровы и лошади, или даже мужичье, а то вы…
– А потом рану нужно будет зашить. У тебя есть кривая иголка? Ты зашивал кожу лошадям?
– Да, господин, но то были лошади…
Солдат только сплюнул с досады, дал бы ему в морду, да встать не мог.
А вот кузнец солдату понравился. У него была пегая борода, крепкие руки и черные заскорузлые пальцы.
– Я обрежу деревяшку заподлицо, – сказал кузнец. – А потом приподниму, –он разглядывал болт. – Потом мы снимем доспех и попробуем вытянуть ее.
– Ты щипцы принес? – Спросил солдат. – Наконечник так не выйдет, его придется щипцами тянуть.
– Щипцы принес.
– Хорошо, как вытянем наконечник, нужно будет зашить, пару стежков сделать.
– Шить я не мастак, господин, – сказал кузнец.
– Ну, хоть обрежь деревяшки и сними поножь. – Сказал солдат.
– Делаю. – Произнес кузнец, доставая из большого ящика инструменты и раскладывая их перед собой.
– Садитесь на стол, господин. А ты, деваха, давай сюда лампу и встань слева, чтоб свет не застить. Ближе подноси. Ну, держитесь, господин.
Солдат вцепился в край стола и вздохнул.
«Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются» – вспомнил он слова сержанта. Каждое движение кузнеца отдавалось болью, а тот, как назло, не мог сделать что-то с одного раза. Не мог обрезать стрелу, не мог поддеть сталь. Почти все движения повторял дважды. Солдат понимал, что такую работу он делал впервые, поэтому молча терпел. Пальцы, ногти, вцепившиеся в стол, побелели. Со лба на нос скатилась капля пота. Но он молчал. Наконец, кузнец обрезал стрелу и снял доспех с ноги. Встал, вздохнул.
– Ну, вроде, я свою работу сделал. – Он поглядел на коновала, а на том лица не было.
– Ну, что встал? Давай, – пригласил коновала Ёган, – вытягивай палку из ноги.
– Я не могу, – вдруг сказал коновал, – не невольте меня.
Вдруг этот крупный мужчина всхлипнул и кинулся их харчевни прочь.
– Вот дурак, а, – удивленно произнес Ёган.
– Боится, – сказал кузнец. – Он молодому барону коня лечил, тот распорол кожу на груди во время охоты. Он ее, вроде, зашил, а конь все равно сдох. Молодой барон его на конюшне два дня держал. Его и сына. Бил обоих. Вот он и боится.
– Даже инструмент забыл. – Произнес Ёган.
– Вытаскивай ты, – сказал солдат кузнецу.
– Вытащить попробую, а вот шить я точно не возьмусь, не с моими пальцами. Мне ими и иголку не удержать.
Он снова сел на корточки перед столом, взял щипцы.
– А ну-ка, деваха, свети. Мне внутрь заглянуть надо.
Солдат знал, что сейчас начнется то, от чего он будет скрежетать зубами. Так оно и произошло. Кузнец потянул за древко. Древко вышло, а наконечник остался в ноге. Тогда кузнец своими черными пальцами стал раздвигать рану, чтобы увидеть наконечник. Еще одна капля пота повисла на носу у солдата.
– Вижу его, подлеца, – сказал кузнец. – Хорошо, что неглубоко сидит. Только кровь его застит. Свети ближе, прямо сюда.
Девушка еще ближе поднесла лампу. Солдат зажмурился от боли, а кузнец все ковырялся и ковырялся в ране, пытаясь поддеть наконечник. Солдат уже был готов не выдержать, у него уже звенело в ушах, когда кузнец сказал:
– Все. – И бросил на стол рядом с солдатом черный, весь в сгустках крови, похожий на шип наконечник болта. – Фу, как будто целый день работал.
Волков чуть отдышался и произнес, глядя на девушку.
– Шить тебе придется.
– Эй, Брунька, – сказал Ёган, – бери иголку, кроме тебя здесь шить никто не умеет.
– Ноги-то я не шила ни разу, – сказала девушка.
– Больше некому, – сказал солдат, – придется тебе.
– Ну, раз некому, – девица залезла в сумку коновала, достала оттуда иголку, вдела нить, достала оттуда туес, открыла его, понюхала.
– Ну, что там? – Спросил Ёган.
– Она. – Сказала девица. – Мы борова такой же мазью мазали, когда его собаки подрали.
– Ну, что стоишь? Сшивай.
– Шить? – Спросила девушка Волкова.
– Сначала обмой водой, чтоб было видно, что шьешь.
Девица оказалась на удивление ловкой. Руки ее не дрожали, зрение было хорошее. Она быстро смыла грязь и в три стежка стянула рану. Потом смазала мазью из сумки коновала, затянула рану чистыми тряпками, после чего Волков переоделся. Он надел исподнее, то, что носил зимой, остатками теплой воды помылся. Ёган и Брунхильда помогали ему. Кузнец просто сидел на лавке и ждал оплату, вертел в руках наконечник болта, восхищался.
– Железо доброе, так его еще и закалили. Хорошая закалка. Железо пробил, и даже кончик не погнулся.
– Сколько я тебе должен? – Спросил его Волков, отправив девицу за едой.
– Случай особый. Пять крейцеров попрошу. Дадите еще два – я ваши поножи починю.
– Дам еще один, и почини поножи.
– Ну, пусть так. – Сказал кузнец, прихватил поножи и ушел.
Девушка принесла еду. Солдат совсем не хотел есть, но знал, что есть нужно. Взяв тарелку и деревянную ложку, попробовал еду и отодвинул тарелку.
– Это что? – Спросил он у девицы.
– Так известно, что – горох.
– Без сала, без масла?
– У нас поденщики, да каменщики, да купчишки мелкие и так едят, трескают за милую душу. Не капризничают.
– Так тут даже соли нет.
– Так они и без соли трескают.
– Я тебе не поденщик.
– Да уж вижу, капризный, как барыня.
– Принеси молока с мёдом.
– И все?
– Да, все. Кстати, а где поденщики твои спят?
– Известно, где. На полу да на лавках.
– А комнаты есть? – Солдат вовсе не хотел спать ни на полу, ни на лавке.
– Есть одна.
– С кроватью?
– И с кроватью, и с тюфяком.
– Я буду там спать.
– Папаша никого в ту комнату класть не велит.
– Плевать мне на твоего папашу. Спать буду в той комнате на кровати с тюфяком, а сверху простыню постели.
– С простыней? – Ехидно фыркнула девица. – И правда, барыня.
– Еще раз сравнишь меня с барыней – получишь по заду, а рука у меня тяжелая. Неси молоко и постели постель.
Буркнув что-то едкое, девица ушла.
– Ёган! – Окликнул Волков мужика, сидевшего и дремавшего на лавке.
– Да, господин.
– Перебери тряпки, посмотри, что можно отстирать, что зашить. Остальное выброси.
– Все доспехи и оружие отнеси в мою комнату. Лошадь мою почисть, а всех остальных покорми, – солдат кинул мужику маленькую серебряную монету.
– Все сделаю, господин. – Ответил Ёган, ловя крейцер.
– А где тот мальчишка, что поехал к монахам?
– Не знаю, господин. Дорога не близкая, но, думаю, он уже должен ехать обратно.
Тюфяк был старый, влажный и вонял гнилью, а вот простыня была хорошей, плотной. На некоторое время такая простыня задержит клопов. Нога, если ее не тревожить, почти не болела, а вот плечо ныло, ныло, ныло и ныло. Хотелось все время перевернуться и лечь поудобнее, или сесть, но, как он не вертелся, боль не проходила, выматывала, не давала уснуть.
«Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются, – в который раз вспомнил слова старого сержанта солдат. – Это уж не извольте сомневаться. Ad plenum». Он подумал, что без маковых капель заснуть не сможет, и тут же заснул.
Глава третья
Приглашение от сеньора
На свете жил сеньор не старый
Хотя уже не молодой
Песня
– Господин, господин! К вам пришли! – Тряс его Ёган.
– Что?
– Пришли к вам.
– Кто?
– От барона нашего.
Волков приподнялся на локте, огляделся, он был не в духе, заснул только под утро.
– Кто пришел-то? Ты можешь сказать? – Чуть раздраженно спросил солдат.
– Так командир стражи нашей. Удо его зовут.
– Один пришел?
– Один.
– Пусть входит.
Волков сел на кровать, прислушиваясь к своим ощущениям. Нога чуть кольнула, когда он сел, а вот с плечом все обстояло куда хуже. Шевелить рукой было больно.
И тут в комнату вошел высокий, под самый потолок, воин. Начищенный шлем, судя по эфесу, добрый меч, старинный кольчужный обер с капюшоном, не раз бывавший у кузнеца, поверх кольчуги чистый сюрко, белый с голубым. Цвета местного барона, как на щите при въезде в землю. Вошедшему не было и пятидесяти. Его подбородок был свежевыбрит, а почти седые усы свисали чуть ли не до груди. Сразу было видно, что это муж добрый, из старых воинов.
– Здрав будь, господин, – с заметным поклоном сказал он.
– Для тебя я не господин, но и ты здрав будь, брат-солдат. Пригласил бы тебя присесть, но, видишь, тут не на что.
Комната была, забита оружием, седлами, доспехами, попонами и сбруями. Все остальное пространство занимала кровать.
– Вижу, – кивнул великан. – Я слышал, и мой сеньор тоже слышал, что ты вчера бился за нас. Барон просит тебя в гости. Рассказать, как было, как погиб коннетабль. А то баба-дура плетет не пойми что.
– Не знаю, смогу ли сегодня, – ответил Волков, отбрасывая плащ одного из ламбрийцев, которым укрывался. На левой штанине исподнего красовалось большое бурое пятно засохшей крови, – хочу сначала, что бы доктор осмотрел рану. А то вчера ее здешняя девица зашивала.
