Kitabı oku: «Инквизитор», sayfa 4
– Да и плечо у тебя, брат, нездорового цвета, – заметил великан.
Волков покосился на свое плечо и ужаснулся. Даже в свете маленького окна было видно, что ключица и плечо сине-багрового цвета. Волков поморщился.
– Да, доктор тебе не повредит, – заметил человек барона. – Меня зовут Удо Мюллер. Я сержант барона. – Он протянул солдату руку.
– Яро Фолькоф, отставной солдат. – Волков пожал ее.
– Солдат? Просто солдат? Кухарка говорит, что ты один всех ламбрийцев перебил, – говоря это, сержант поднял с пола добрый нож в красивых ножнах, – простой солдат, вряд ли смог бы. Да и доспех у тебя добрый, да и конь не солдатский.
– Нравится нож? – Не стал хвастаться Волков.
– Ламбрийский, работы доброй.
– Дарю, – произнес солдат.
Сержант ухмыльнулся:
– Ну, спасибо. Ну, а что мне сказать барону?
– Скажи, что помяли меня, и болт я в ногу получил. Отлежусь, подлечусь и через пару дней приеду.
– Ну, добро. Лечись, брат.
– Бывай.
Сержант вышел из комнаты.
– Ёган, – позвал Волков.
– Что, господин?
– Пусть приготовят что-нибудь на завтрак. Два яйца вареных, хлеб, и молока согреют. И меда. Не забудь меда.
– Ага, распоряжусь, – он повернулся.
– Стой, и еще пусть ведро воды согреют. И девку вчерашнюю позови.
– Хильду что ли?
– Брунхильду, да.
– Так не придет она. Горе у них.
– Горе? Что за горе?
– Так старший сын трактирщика, брат ейный, которого вы к монахам послали, так сгинул он.
– Как сгинул?
– А так и сгинул. Уехал, и более его никто не видел.
– Он же на моем коне уехал.
– Ага, еще и седло взял. И, скорее всего, взял черного жеребца. Самого дорогого. Да, точно. Вороново взял. – Радостно сообщил Ёган. – Любой бы в его возрасте захотел бы по деревне на таком коне проехать.
– Чему ты радуешься, болван? Тот конь дороже, чем эта харчевня будет. Это боевой конь, он этого дурака сбросил где-нибудь да сбежал. Этот дурак с переломанными лытками в дорожной канаве валяется, а коня мне искать придется.
Но если и нужно было кого упрекать солдату так это себя, это он позволил мальцу взять такого коня, сам виноват, впрочем, вчера ему не до коней было.
– Ну, так я подсоблю, – сразу стал серьезней Ёган, – вместе искать коня будем. Мне седлать коней?
– Сначала завтрак и воду, затем перебинтовать ногу, только потом седлать.
– Ага, распоряжусь.
Топая по лестнице, Ёган сбежал вниз, не закрыв дверь, а сам Волков повалился на кровать. Он стал прислушиваться к себе, к своим ощущениям. «Увечья, болезни и смерть к контракту прилагаются». А вот и она, самая страшная часть фразы – ожидание болезни после увечья. Он даже вспомнить не смог всех боевых товарищей, которые умерли после не смертельной, казалось бы, раны. И всё у них всегда начиналось с двух верных предвестников смерти – жар и лихорадка. Волков вспомнил одного своего старого друга, который получил стрелу под ключицу. Стрелу и наконечник благополучно извлекли, а друг слег от жара, и его трясло как паралитика. В летнюю жару он тянул на себя одеяло и трясся от холода. И бесконечно пил. Пил и пил воду. На время он терял сознание, и ему становилось жарко, он скидывал одеяло. Но только на время. Затем снова кутался.
– Лихорадка, – сказал доктор.
– Пути Господни… – Сказал поп.
Он еле выжил, но былую силу так и не набрал, ушёл из солдат больным.
Вот теперь Волков лежал на кровати, слушал дождь и прислушивался к себе. Нет, жара, судя по всему, у него не было. А лихорадки тем более. Но он знал, что эти два верных предвестника болезни и смерти на первый день после ранения могут и не прийти. Когда-то он даже пытался читать медицинские книги, но про то, откуда берется лихорадка и почему приходит жар, там не было. Там было все: про разлитие черной желчи, про легочную меланхолию и про грудных жаб, но ни про лихорадку, ни про жар ничего. Только какая-то муть про то, что лихорадку приносит восточный ветер, а жар случается от духовных потрясений и любовной тоски. Но вся беда заключалась в том, что всех его знакомых и друзей нельзя было уличить ни в одном, ни в другом, да и восточный ветер с ними бы не совладал. Поэтому Волков продал толстые фолианты с картинками, которые он захватил при взятии Реферсбруга одному хитрому юристу. Как потом выяснилось, всего за пятую часть их настоящей стоимости.
Он встал, попробовал наступить на ногу. Боль была терпимой, намного менее чувствительной, чем в плече. Да, плечо болело, и болело так, что он даже не смог бы сам одеться.
– Ёган! – Крикнул в открытую дверь.
И услышал топот по лестнице.
– Завтрак еще не готов, вода не согрелась.
– Не могу сам одеться, помоги.
– Рубаха ваша постирана, высушили над очагом, – сказал Ёган, вытаскивая рубаху из сложенных в углу вещей. – Садитесь, давайте левую руку. Ух ты, ужас.
– Что там?
– Вчерась плечо таким синим не было. Косточки б целы бы были.
– Нужно ехать к монахам.
– Сейчас поедем, господин. Позавтракаете и поедем. Только вчерашние ваши сапоги не просохли, я их от крови-то отмыл, но у огня сушить не стал, что б не заскорузли.
– Правильно, посмотри у меня в вещах, еще одни должны быть.
– Так я уже их достал.
– Молодец. Ты-то мне помогаешь, а дела свои делаешь?
– А какие сейчас дела? До уборки еще шесть недель, коровёнка наша сама пасется, в огороде жена ковыряется. Дел-то особых нету. Крышу, правда, хотел покрыть, течет. Да к зиме покрою. Авось, до зимы не смоет. А вот вы вчера монетку дали и сапоги. – Он поглядел на свои начищенные сапоги, которые резко контрастировали с остальным его гардеробом. И сказал удовлетворенно: – Добрые сапоги. Где б я еще такие взял? Да нигде. Мне все наши мужики завидуют. Ихние бабы их пилят, меня в пример ставят. Говорят, что я проворный. Господина щедрого нашел, а я вас-то и не искал, просто первый на глаза попался.
– Пошли, проворный, умыться мне поможешь.
Даже завтрак становится непростым делом, когда работает только одна рука. Волков завтракал, а Ёган сел за соседний стол и что-то рассказывал. Солдат не прислушивался. У него болело плечо. И тут Ёган сказал:
– Вот, у дезертира в сапоге нашли, – и положил на стол кошельки.
– Кто нашел?
– Жена моя, да жена трактирщика. Полы мыли да за лавкой нашли. А еще в одежде и в вещах.
Он вытряс деньги на стол перед Волковым. Денег было немного, но кроме денег там было золотое кольцо. Тяжелое, с красным камнем. А еще там был клочок хорошей бумаги.
– Два с половиной талера без меди, мы посчитали. Никто ничего своровать не мог, мы все вещи собрали. Все цело.
– Да? А где тогда арбалет? Я его ни в вещах, ни в оружии не видел.
– Какой арбалет? – Спросил Ёган.
– Из которого мне ногу прострелили.
– Я спрошу у трактирщика. А еще трактирщик сказал, что эта бумажка, – он постучал по бумажке пальцем, – это вензель.
– Что? – Не понял Волков.
– Вензель. Трактирщик говорит, что в городе, в одном месте, он, правда, не знает, в каком, по этой бумаге можно кучу денег получить.
– Вензель?
– Ага.
– Может, вексель?
– Ага.
Волков никогда не видел векселей. Все расчеты в ротах происходили наличными. Он взял бумажку, но одной рукой развернуть ее не смог. Ёган помог ему. И он прочитал написанное, поглядел на мужика, спросил:
– Ты где ее взял?
– Так в сапоге было. Вот в этом, – Ёган похлопал рукой по правому сапогу. – Я его с мертвяка то тяну, а она и упала.
– Это не вексель.
– А что же? Трактирщик, вроде, грамоте и обучен, а прочесть не мог.
– Потому что она на ламбрийском.
– Трактирщик так и сказал. Не знаю, говорит, что за язык, не нашенский. Наверное, это вексель. А раз не вексель, то что это?
Волков знал ламбрийский. Почти треть его сослуживцев в гвардии герцога де Приньи были ламбрийцы. А еще Волков пару лет провел во Фризии. Там язык схожий. Он свободно писал и говорил на этом языке. Но он не все понимал в этой записке. Но в сути ни секунды не сомневался.
Волков почесал щетину и спросил:
– А в служении у барона есть ламбрийцы?
– Да по чем же мне знать? У него в замке куча всякого люда, может, и есть кто. А что в бумаге то?
Волков еще раз перечитал записку:
– «Сопляк, кажется, узнал про мельницу, – солдат чуть сомневался, правильно ли он перевел последнее слово, – предупредите господина с мельницы, а с сопляком разберитесь, иначе донесет барону. Но разберитесь так, что б никто не подумал».
Теперь Волков понял, почему ламбрийцы не стали договариваться, и почему хотели знать, несколько раз переспросили, кто из них коннетабль. Никто ничего и не подумал бы, пьяная свара в кабаке, и мальчишка мертв. А это было не свара. Точно не свара, его хотели убить.
– Ну, а что в бумаге? – Не унимался Ёган.
– Коней седлай, принести мне стеганку, кольчугу и оружие, но сначала помоги одеться.
– А зачем она вам? – Удивился мужик.
– Как-то неспокойно тут у вас.
Надев кольчугу с помощью Ёгана, он еще посидел и поразмышлял о записке, пока Ёган седлал лошадей.
Волков вышел на улицу и осмотрел осёдланных лошадей. Он был не доволен, ткнул пальцем:
– Это что?
– Потник. На лошадок кладут.
– Вот это вот, – он еще раз ткнул пальцем, – потник под вальтрапом сложился в складку. Если весь день ездить будем – к вечеру здесь будет потертость. А если потертость, то, может, и к вашему придурковатому коновалу придется идти… А это что? – Он потянул за подпругу.
– Что?
– Слабо. Во-первых, подпругу затягивать надо в два этапа. Затянул, дал выдохнуть лошади и еще раз подтянул. Во-вторых, что ж ты ей ее на пузе затянул? К груди надо ближе, на одну ладонь от ног. А уздечка…
– Что уздечка?
– Зачем коня душишь? Зачем так плотно под горлом затянул? Сделай все как следует.
– Да, господин.
Солдат прошел до конца харчевни, разминая ноги. И на углу харчевни увидел трех мужиков и старосту, с которым он вчера конфликтовал. Мужики грузили на телегу трупы ламбрийцев. Волков подошел ближе и коротко спросил:
– А поп где? Вы что, без попа хоронить собираетесь?
Мужики остановились и все дружно уставились на старосту, а тот смотрел на солдата и молчал.
– Оглохли? – Сурово спросил Волков. – Отвечай ты. – Он ткнул пальцем в ближайшего мужика. – Без попа хоронить собрались?
– Не знаю я, – сказал мужик.
– Что не знаешь?
– Вот это… Староста наш… – Мужик, моргая, косился на старосту, но тот продолжал молчать.
– Я знаю, что он староста. Я спрашиваю, где поп?
– Староста сказал… Это…
– Что «это» сказал староста? Отвечай, болван.
– За околицу.
– Что за околицу? Кладбище у вас там?
– Нет. Помойка там.
– Людей на помойку? Как падаль?
– Староста сказал… – Мужик был близок к потере сознания. – Сказал за околицу.
Волков повернулся к старосте.
– Бандиты они, душегубы. Чего с ними церемониться? – Наконец затараторил староста.
– То есть, ты тут решаешь, кого на кладбище хоронить, а кого на помойку выбрасывать? То есть, ты тут решаешь, кого надо отпевать, а кто еретик поганый или изверг отлученный?
Старосту выворачивало от раздражения, он даже покраснел. Но ответить боялся, молчал.
– Везите на кладбище. – Сухо сказал солдат мужикам. – Они тоже люди, и нашей веры.
– Командует он, – зло шипел староста. – Ишь… Как будто это его вотчина. – И уже громче добавил: – А платить? Платить-то кто будет? Яму то выкопать крейцер будет, да попу за отпой три крейцера.
Волков залез в сумку, достал несколько мелких монет и дал ближайшему мужику:
– Пусть поп отпоет как следует, и на могилу крест поставьте. Локтей десять, чтоб издали видно было.
– Да, господин. – Сказал мужик и с поклоном взял деньги.
– Командует он… – Продолжал шипеть староста. Его пегая бороденка тряслась. – Докомандуется…
Солдат его не слушал, пошел к лошадям. В этот раз Ёган переседлал лошадей правильно. Он помог Волкову сесть в седло и забрался сам.
– Куда едем? – Спросил солдат.
– А все на юг, туда, – Ёган указал рукой.
– Я с юга приехал, и ехал оттуда, – Волков указал чуть западнее.
– Ага. Там дорога вдоль реки, долгая. А вот так на юг к графскому замку и аббатству. По ней сынок трактирщика и поскакал.
– Ну, поехали.
Они неспешно выехали из деревни.
– Домов много пустых, – заметил солдат, оглядываясь вокруг.
– Так-то после чумы. Сорок дворов было. Шесть вымерло подчистую.
– А мне показалось, что пустых домов больше, чем шесть.
– Конечно, больше. Многие съехали. Вольные уехали отсюда на север. Несколько семей. А из крепостных кто-то в Большую Рютту перебрался.
Так они и ехали. Шел дождь. У солдата болело плечо, а Ёган болтал без умолку. А дорога больше напоминала две неглубоких канавы с водой. С одной стороны, справа, дорога поросла кустарником и редкими пучками орешника. С другой стороны, редколесье, на долгие мили залитое огромными лужами, попросту став болотом, только с деревьями. Солдат накинул капюшон, дождь не прекращался.
– Староста, почитай, каждый день хоронил людей. Похоронит ребенка, а потом, глядь, и мать этого ребенка слегла. Опять могилу копай. С таких семей поп, дай Бог ему здоровье, под конец, за отпевание и деньги уже не брал. У людей и денег уже не было, семьи вымирали, – бубнил Ёган. – А потом, вроде, все на лад пошло. Даже свадьбы играть стали. И тут новая напасть.
– И что за напасть? Дезертиры?
– Не, дезертиры на юге лютуют. Вчерашние – так это у нас первые были. Молодой барон пропал.
– Как так?
– На войну поехал и пропал. Солдаты, что с ним были, вернулись, а он – нет. Ранен был. Поехал, наверное, домой, а по дороге его дезертиры убили где-нибудь.
Такое иногда случалось. Дестриэ, рыцарский конь, мог стоить огромных денег, доспехи тоже. Раненый рыцарь – желанная добыча для бандитов.
– У него, наверное, был хороший конь? – Сказал солдат.
– У него было два коня. Говорят, что одного из них он купил за двенадцать имперских марок. Я даже не знаю, сколько это денег.
– Это примерно пятьдесят коров. – Прикинул Волков.
– Пятьдесят?! – Ужаснулся Ёган.
– Примерно. Может, больше. Я точно не знаю, по чём у вас тут коровы.
– Моя худоба крейцеров на сорок потянет.
– Ну, тогда он еще больше отдал за своего коня.
– С ума сойти. А вдруг, такого коня убьют?
– Дестриэ – это турнирные кони, их редко убивают на турнирах. А в бой на таких только герцоги и графы идут. У них на много таких коней денег хватит.
Волков переехал с одной стороны дороги на другую, чтобы избежать огромной лужи. И увидел то, что они искали. Ёган продолжал говорить что-то про коров и коней, когда солдат его окликнул:
– Стой.
Лошади встали.
– Видишь? – Спросил Волков.
– Нет, а чего?
Ёган, скорее всего, и правда, не видел, а вот у Волкова глаз был наметан. Он такие картины видел сотни раз. Всю сознательную жизнь смотрел такое:
– Не видишь?
– Нет, а чего видеть-то?
– Вон, – солдат указал вперед, – копыта из канавы торчат.
– Где?.. А-а, вот она наша коняга.
Ёган проехал вперед шагов тридцать и спрыгнул с коня, Волков двинулся за ним.
Полузатонувший труп лошади лежал в придорожной канаве, только ноги торчали в сторону дороги. Дорогой конь был убит. Какое-то животное вырвало ему кусок из шеи. Ёган встал руки в боки и со знанием дела заявил:
– Волки.
– Где ты видел, чтобы волки нападали на всадников, да еще такой кус из шеи могли вырвать. А почему дальше жрать не стали? Или волк один был? Да один бы никогда не напал бы.
– А кто ж тогда? Медведь?
– Не знаю. А у вас тут медведи водятся?
– Не видал, – признался Ёган. – Кабаны – да, лоси, опять же…
– Ты где-нибудь видел, что бы лоси грызли лошадей? – Спросил Волков и, оглядевшись вокруг, добавил: – Интересно, а куда парень делся? И следов никаких.
– Да какие тут следы? Все утро дождь льет. Хотя стоп, вот след. – Ёган остановился, – вот еще… Босые ноги…
Солдат тоже увидел отпечатки босых ног на глине.
– А парень босой уезжал?
– Не, они босые не ходят.
– Кто – они?
– Ну, они, семейство трактирщика.
– А не помнишь, в чем он был?
– Не помню. Может, в чунях, может, в деревяшках. Но не босой точно.
Волков слез и чуть прошелся подальше в редколесье. Следы терялись под водой, которой было залито все вокруг. Ёган стал орать, звать малого, но все было тщетно. Никто не откликнулся и следов они больше не находили. Было тихо, сыро и безлюдно.
– Ты с коня седло сними. – Сказал солдат. – Седло ламбрийской работы.
– А то, как же, че ж бросать такую вещь, дорогую. Я бы подковы отодрал, да инструмента нет. А подковы то хорошие. Наш кузнец за такую работу крейцер попросит.
Волков смотрел, как Ёган ловко снял седло с мертвой лошади, которая, к тому же, была полупритоплена.
«Из него вышел бы неплохой солдат, – подумал он, – из крестьян всегда солдаты получаются лучше, чем из городских».
Наконец, вымазавшись в глине, Ёган вытянул седло из-под мертвой лошади, отмыл его в луже.
– Красивое, – заметил он.
– Ламбрийское. У них все красивое.
– А почему так?
– Не знаю, – ответил солдат. – У них всегда все красивое. Наверное, земля такая.
– Какая? – Ёган залез на коня и поместил седло позади себя. – Вы там были, господин?
– Бывал.
– И как там?
– Там красиво. Горы, долины, дожди, много солнца, много рек. Все растет, все цветет. День – два пути до моря.
– Прямо рай там.
– Прямо рай, – согласился солдат. – А города один богаче другого. И все время воюют между собой.
– А чего воюют? Чего хотят?
– Не знаю. Благородным всегда чего-то не хватает. То земель, то денег.
Так, за разговорами, они доехали до монастыря. Широкий, приземистый со старыми стенами. Монастырь был старый, как говорится, намоленный.
«Стены толстые, но не высокие, локтей двадцать. Башен нет, рва нет. Ворота дубовые, на железной петле, но петли в кладке ходят. Три-четыре удара бревном – ворота вывалятся, хотя останутся целыми. Две сотни еретиков за два часа взяли бы этот монастырь, а они монастыри любят. В них всегда есть чем поживиться», – разглядывал монастырь солдат.
У ворот монастыря, на бревнах и пеньках, сидели люди. В основном бабы с детьми, но были и мужики. Все хворые и один увечный, с замотанной в окровавленную тряпку рукой. Его поддерживал мальчишка. Ёган спрыгнул с коня и постучал в дверь. В двери открылось небольшое окошко.
– Моему господину нужно к брату-лекарю, – сказал он.
Ворота открылись, и солдат въехал во внутренний двор монастыря. Толстый монах закрыл за ними ворота.
– Отец, а когда отец Ливитус посмотрит раны моего господина? – Спросил слуга у толстого монаха.
– Братья трапезничают, – сообщил тот, – а после будет молебен, а после он вас примет. До вечера примет.
– Мы приехали из Рютте, нам бы до вчера обратно успеть. Может, позовешь отца Ливитуса? – Заискивающе произнес Ёган.
– Сын мой, сюда все приезжают издалека. Всем нужен то отец Ливитус, то брат Иорис. А у нас сейчас трапеза, а затем молебен, – монотонно и пискляво бубнил монах. – Хотите, станьте под навес и ждите. Я и так пустил вас внутрь, хотя все страждущие ждут за воротами.
Волкова взбесил этот монах. Возможно, потому что под промокшим плащом, под холодной кольчугой боль в плече заметно усилилась. Он подъехал к монаху, наклонился, схватил за шкирку и произнес прямо в лицо:
– Будь добр, жирный брат мой, сходи за отцом-лекарем и скажи, что человек, который получил ранение в схватке с дезертирами, просит его помощи. А иначе этот человек слезет с коня и тебе самому потребуется помощь отца Ливитуса. Ты понял, брат мой?
Монах скорчил елейную физиономию, закатил глазки и смеренным голосом ответил:
– Сын мой, а стоя перед вратами обители Господа нашего, что ты скажешь привратнику, когда спросит он тебя? А не обижал ли ты служителей Господа?
– Мой жирный брат, я отвечу привратнику, что почти двадцать лет воевал с еретиками и пару десятков их отправил в преисподнюю. А кости я переломал только одному жирному, спесивому монаху, который отказывал воину Божьему в сострадании.
– Не пойду я, господин, в трапезную. Пусть ваш холоп сам за Ливитусом идет, – ответил монах и обиженно ушел.
Ливитус был стариком лет шестидесяти, не утратившим, в свои года зубов и рассудка. После того, как Ёган и совсем молодой монашек помогли Волкову раздеться, отец Ливитус стал трогать и мять плечо. Он поднимал его руку вверх, отводил в сторону, чем причинял солдату боль. Но тот терпел.
– Да, господин, кто же вас так крепко приложил? И, главное, чем?
– Секирой.
– Секирой? И вы выжили?
– Я был в кирасе и бувигере. Знаете, что это?
– Хе-хе-хе, знаю, господин рыцарь, знаю.
– Я не рыцарь. Я простой солдат.
– Ах, вот как. Алчущий сольдо. Брат-солдат.
– Да. Брат-солдат.
– Ну, что ж сказать. С плечом у вас не все так плохо, как казалось.
– А, что, могло быть хуже?
– Осколочный перелом намного хуже. Но хорошего у вас тоже мало. Повреждена суставная сумка. И, кажется, вам, брат-солдат, придется искать другой хлеб, ибо ни щит, ни лук так хорошо, как раньше, вы держать больше не сможете. – Он повернулся к молодому помощнику. – Связывающую тугую повязку на ключицу и плечо, и примотать к торсу. Бодягу и выварку шиповника с райской кашей под повязку каждый день. Покажи слуге господина солдата, как накладывать повязку, а я посмотрю ногу.
Молодой высокий монашек с огромными глазами смотрел на солдата с благоговением и начал учить Ёгана, как накладывать повязку. А отец Ливитус, осмотрев ногу, спросил:
– Кто шил? Чем обрабатывали? И зачем рану смазывали дегтем с медом? Вы ж не лошадь. Чем присыпали?
– Чистотелом, – ответил Ёган.
– А шил ты? – Спросил монах у Ёгана.
– Не-е, девка одна, дочь трактирщика.
– Молодец девка, дочь трактирщика. Замуж ее возьми.
– Да я уже женат.
– Слава Богу, рана не воспалилась. Добрый знак. – Сказал монах. – Дегтем мазали? Наверное, коновал насоветовал. Это лишнее, брат Ипполит даст мазь, и ждем три дня. Если жара не будет – значит, все хорошо.
– Я смотрю, вы сведущи в ранах, – заметил солдат, левую руку которого брат Ипполит затягивал широким бинтом.
– Сын мой, как и вы, я ел солдатский хлеб. Правда, солдатом не был. Сначала я собирал раненых, а потом стал помощником лекаря. Так, что ран я повидал достаточно.
– Думаю, вы преуспели в медицине.
– Почему вы так думаете?
– К вашим годам вы сохранили все передние зубы и выглядите бодрым.
– Избегайте излишеств, сын мой. Не ешьте, когда не голодны, не пейте вина и пива до пьяна. Ну, а зубы… Крепкая нитка, мел, мята и щетка. Ну, и сарацинская вода. Чистить два раза в день, и ваши зубы доживут до моих лет. Если, конечно, до моих дней доживете вы, что с вашей работой маловероятно.
– Приготовьте мне все это к следующему визиту, буду хранить зубы.
Юный монах и Ёган помогли ему одеться.
– Не взыщите, сын мой, но деньги я с вас возьму. С крестьян стараюсь не брать, у них нет ничего, а с вас возьму, не побрезгаю.
– Сколько?
– Мне нужны две козы. Вернее, не мне, а одной бабе с двумя детьми, у которой на стройке амбара мужика привалило бревнами. Теперь у нее два ребенка и муж-калека.
– Сколько стоят две козы?
– Девять монет.
– Ух ты, меня еще никогда так дорого не лечили. Но делать нечего, – Волков вытащил из кошеля две монеты по пять крейцеров. – Сдачу отдайте бабе с мужем-калекой.
– Благослови вас Бог, сын мой. Брат Ипполит проводит вас.
После мази и утяжки плеча боль в нем заметно притихла. Солдат стал разглядывать монастырь и, заглянув в одну раскрытую дверь, сразу остановился:
– Брат Ипполит, а у вас здесь, что, библиотека?
– Да, – сказал молодой монах и, помедлив, добавил: – но посторонним туда нельзя.
– И что, много там книг?
– Не перечесть. Сотни.
– А что за книги? На каких языках?
– Книги разные, пращуры наши были мудры. Философы были, геометры, богословы, ботаники.
– Ботаники? Кто это?
– Люди, знающие толк в выращивании капусты и пшеницы.
– А, что, есть и такие? Я думал, в таком ремесле любой мужик разбирается. А что еще есть там?
– Есть древние, воспевающие полководцев и битвы.
– А, историки.
Монах посмотрел на него удивленно. И кивнул:
– Да, историки.
Они вышли во двор. Ёган помог Волкову сесть на лошадь.
– Ну, спасибо, брат Ипполит, – сказал солдат.
– Через три дня мы вас ждем, а повязку перетягивайте каждое утро.
Выехав из ворот, Волков неожиданно увидел красивый замок, стоявший на холме. Когда они ехали к монастырю, он его и не заметил.
– Чей это дом? – Спросил он у Ёгана.
– Госпожи Анны.
– Хозяйка – женщина?
– Несчастная женщина.
Волкову было неинтересно про чужие несчастья, но Ёган продолжил:
– Коннетабль, которого убили дезертиры, был ее сыном.
– А-а, тот мальчишка? Как там его звали? Хельмут Грюн?
– Нет, его завали Рут. Кавалер Рут.
– Так в этом доме живет его мать?
– Жалко женщину. – Сказал Ёган. – У нее месяца три назад пропала дочь.
– А муж?
– А мужа у нее вообще не было.
– Так бывает, – философски заметил солдат.
– Говорят, что она была это… того… – Он перешел на шепот, – дети ее были детьми старого графа.
– Барона?
– Да графа. Это земля графа, но не этого графа молодого, который сейчас граф, а его отца покойного, старого.
– А-а, Анна была любовницей графа, понял.
– А коннетабль кавалер Рут служил нашему барону. А у него была сестра, не помню, как зовут, вот она и пропала.
– А что это у вас люди пропадают? Девица эта, а теперь сын трактирщика.
– Так у нас, почитай, раз в две недели кто-нибудь пропадает. С зимы началось.
– А что ж граф не наведет порядка? Чем барон занимается?
– Так молодому графу пятнадцать лет, он с дружками своими паскудными охотится, пьет да девок портит. А барон наш так просто пьет. Не до того им.
– Барон пьет, значит?
– Ага, как сын пропал – так и пьет.
– А пропавших никто не ищет?
– Искали. Вот кавалер Рут и искал. А где искать-то? Кругом болота. Раньше хоть леса были, а сейчас вода одна. Даже собаки не сыщут.
– Ну, хоть мысли есть, куда люди девались?
– Лихо.
– Что лихо?
– Чума, война, дезертиры – лихо, – объяснил Ёган.
– Болван ты, Ёган. Что еще за лихо? Чума у вас закончилась еще зимой, дезертиров я видел четверых, что они тут делали? Добрые воины, такие везде нужны. Таким хорошие деньги платят, а они тут прохлаждались. Война так вообще вас не коснулась, и монастырь у вас не разграблен, и замков не пожгли, и в деревнях люд есть. Какое еще лихо? Порядка у вас нет.
– Это да, порядка у нас нет. Так я же говорю, барон то пьет, а граф молод еще. Раньше хоть коннетабль следил, а теперь-то кто?
– Да найдет кого-нибудь.
День шел под гору, когда они вернулись в Рютте. Харчевня была набита людьми, не то бродягами, не то нищими.
– Что это они, здесь ночевать будут?
– Ага, подёнщики? В монастыре, вроде как, стройка собирается, так сюда люд со всей округи попер. За любую деньгу работать готов.
– Эй, вы, – рявкнул солдат, обращаясь к троим поденщикам, собиравшим резать старого козла прямо в харчевне, – вы что делаете?
– Еду готовим. – Ответил один из них.
– А ну, пошли на улицу.
– Нам хозяин дозволил, – робко заметил другой.
– Вон, я сказал! – Заорал Волков.
Люди увели козла, а остальные в трактире притихли.
– Ёган, умыться и обед. Не забудь потом коней почистить.
– Все сделаю, – пообещал слуга.
Солдат остановился в нерешительности. Все столы в харчевне были заняты, Ёган заметил это.
– А ну-ка, – он подошел к одному из столов, – господа хорошие, переселяйтесь отсюда.
– Куда ж мы пойдем? – Спросили люди.
– Поищите, поищите. – Не особо церемонился с ними Ёган, выталкивая их.
– И кружки свои заберите.
– Да куда ж нам, на пол, что ли? – Возмутился один.
– Иди-иди, не доводи до греха моего господина.
Наконец, стол был освобожден, и Волков уселся на лавку.
– И позови мне трактирщика, – сказал он.
Пока готовили еду, Волков умывался и увидел трактирщика, который подошел к нему и поклонился.
– Все ли вам нравится у нас, господин? – Спросил трактирщик, елейно улыбаясь.
– Все.
– Мы вам так благодарны, не иначе как Господь послал вас, мы молимся о вашем выздоровлении.
– Молитесь? Это хорошо… Вот, если б ты еще не брал с меня за постой…
– Так мы можем договориться, – замялся трактирщик, – сколько дней вы хотите у нас пожить? А харчи считать будем? А простыня вам всё время будет нужна? А дровишки считаем? Ведь воду вам каждый день греем…. Все ж денег стоит.
– Не врал бы ты – никаких денег тебе это не стоит. Хворост тебе работник твой собирает. На простыне я только одну ночь поспал, да и стирать ее ты дочь бесплатно заставишь… Ладно, я не про это.
– А про что? – Спросил трактирщик.
– Арбалет где?
– Какой арбалет? – Спросил трактирщик немного наигранно.
По этой наигранности солдат заподозрил, что плут знает про арбалет:
– Тот арбалет, из которого мне ногу прострелили.
– Не могу знать… Не могу знать, все, что в трактире было, мы все в вашу комнату сложили. Все вещи этих отродий в вашей комнате, и деньги все, и сапоги со всех сняли.
Теперь солдат был уверен, что он врет.
– Знаешь что, – сказал Волков, – я, пожалуй, дам двадцать крейцеров тому, кто видел арбалет. Я думаю, что кто-нибудь да видел его, и не дай Бог, если он окажется у тебя. Я поеду к твоему барону и скажу, что ты вор, и попрошу тебя повесить.
Волков говорил специально громко и все находившиеся в харчевне внимательно слушали его.
– А если барон не даст согласия, то я поеду к графу. Ну что, объявлять мне награду в двадцать крейцеров?
– Зачем же, господин, деньги тратить? – Поморщился трактирщик. – Я сам поищу, у людей поспрашиваю.
– Поспрашивай, поспрашивай, я думаю, что обязательно найдешь.
Ёган помог солдату снять кольчугу, и тот немного подремал, сидя за столом, пока готовилась еда. Статная Брунхильда принесла сковороду жареных с салом бобов, большой кусок ливерной колбасы, кувшин пива, свежий хлеб, лук. Налила пиво в кружку. Волков сделал глоток и поморщился.
– Ну и дрянь, – сказал он. – Вы из чего его делаете?
– Все пьют, не жалуются, – нагло заявила девица с вызовом глядя на солдата, – а вы прям как барыня.
– Я тебя уже предупреждал, чтобы ты не сравнивала меня с бабами.
– А то что? Саблей своей меня рубанете? – Ещё более нагло поинтересовалась Хильда. – Я прям боюсь.
– Вот видно, что не зря тебе дезертиры фингалов понаставили – язык как помело.
Девка зло, как кошка, фыркнула и гордо ушла.
– Эх, какая… – восхитился Ёган. – Аж жаром от нее пышит.
Волков усмехнулся и стал есть. Ёгана он за стол не пригласил, но половину еды ему оставил.
Удивительно приятно проснуться и осознать, что у тебя ничего не болит. Такое с ним бывало в детстве, а после того, как в одном из первых сражений его сбил рейтар на огромном коне, такого не было. Он помнил это до сих пор. Рейтаров было совсем не много, лучников было в три раза больше, но кавалеристы разметали их в пух. Это было в последний раз на памяти Волкова, когда он видел лучников в открытом поле. В осадах они были еще нужны, а в чистом поле… уже тогда их век закончился.
В то удивительное, ясное, теплое утро, он получил повреждение, когда огромный рейтар в сверкающих латах на огромном рыжем коне врезался в него с хрустом и грохотом и поскакал дальше, разбрасывая других лучников, даже не заметив столкновения. С тех пор левое плечо и предплечье не давали ему спать на левом боку. Это было давно, после этого к боли в плече добавились другие боли, они то затихали, то возобновлялись снова. Одна из самых последних ран была рана в голень. Почти в стопу. Из-за нее он хромал. Её он получил совсем недавно, зимой. Но сегодня утром ни она, ни плечо не беспокоили солдата. Он лежал в теплой кровати. На простыне. На простыне были виды следы от клопов, но даже клопы не смогли разбудить его ночью, потому что у него ничего не болело, и он прекрасно спал. Где-то вдалеке ударил колокол. Внизу, в харчевне, кто-то ронял посуду со звоном, ругался.
