Kitabı oku: «Смерть всегда рядом», sayfa 4

IX

Первая попытка взятия боевиками Грозного едва не застала нас врасплох. Мы с Али сладко спали в неотапливаемой квартире, укутавшись в теплые одеяла, когда рано утром громко постучали в железную дверь. Открыв ее, увидел своего заместителя по Чечне Руслана Дагаева.

– Быстро одевайтесь! Надо немедленно покинуть город! – скомандовал он без предварительных приветствий и объяснений.

Выражение крайней степени тревожности на его лице дало мне понять, что нам следует без вопросов быстро выполнить команду. Не прошло и десяти минут, как мы уже проезжали поворот на Старопромысловское шоссе. Сворачивать на него, как обычно делал, было уже нельзя, так как по нему в сторону центра быстрыми темпами двигалась большая плотная толпа вооруженных до зубов бородатых людей. И опоздай мы на эти десять минут, завтракать пришлось бы в их недружелюбной компании, если вообще пришлось бы завтракать.

Следом мы подверглись еще одному испытанию. Спустя неделю-две после панического бегства из Грозного у самого въезда в город напоролись на пикет.

– Закрой двери на щеколду, не открывай никому ни при каких обстоятельствах, а если со мной что случится, включай сирену и добирайся любой ценой до первого блокпоста.

Другого способа спасти содержимое инкассаторской машины в подобных ситуациях не видел. Али принял команду, как обычно, – без особых эмоций. Тем более, что пикеты были не редким явлением на чеченских дорогах, и всегда мне удавалось благополучно преодолевать препятствия, чаще всего образуемые женщинами зрелого возраста. Детская непосредственность, с которой обращался к ним, заставляла их думать, что я такая же жертва войны, как и большинство жителей Чечни. По этой, или другой причине они всегда шли мне на встречу и в виде исключения позволяли проезжать через неумело выстраиваемые заслоны из обломков бетонных блоков, кирпичей и обгрызенных с двух сторон толстых бревен.

Но на сей раз меня смутило слишком большое скопление людей, чего раньше никогда не видел. Причем большинство составляли мужчины, среди которых превалировали юноши лет шестнадцати-семнадцати. Вычислив тех, кто, на мой взгляд, могли играть в представлении роль негласных старших, направился к ним. Не дошел. В мгновение ока оказался в плотном кольце воинственно настроенной молодежи. Надо было как-то сдержать агрессивный настрой юнцов, нужно было что-то говорить им.

– Я не военный, воевать сюда не приехал. Делаю работу, которая помогает облегчить вам жизнь. – Стал терпеливо внушать им благоразумие.

Но тщетно, толпа продолжала наседать, не проявляя ни капли понимания.

– Я балкарец. Мы вместе с чеченцами были сосланы в Казахстан. – Предложил второй аргумент, пытаясь как за соломинку ухватиться за то, что могло проронить в неокрепшие души хотя бы маленькие зерна благосклонности.

Но молодежь не слышала меня. Еще мгновение, – и уже вдыхал полной грудью зловоние, исходящее из уст пикетчиков, охваченных бессмысленной яростью. «Видно, на этот раз уже не спастись», – решил я. Но тревожная мысль, едва посетившая, вдруг была прервана спасительной фразой.

– А ты докажи, что ты балкарец.

Один из мужчин, возрастом гораздо старше основного контингента пикетчиков, стоявший в стороне с демонстративным безразличием к происходящему, вдруг стал пробираться ко мне, бесцеремонно расталкивая в разные стороны младших помощников. Оказавшись на расстоянии двух шагов, вновь повторил свое требование.

– Пожалуйста, вот мой паспорт. – Произнес я, с трудом сдерживая волнение.

– Саборде, саборде!¹ – прикрикнул он на молодых пикетчиков, которые никак не хотели мириться с тем, что их лишают удовольствия расправиться со мной, и продолжали напирать.

Незнакомец молча принял из моих рук документ и начал листать его. Ему было лет под сорок, более осмысленное выражение лица, но не без налета враждебности. Но по мере того, какую информацию он получал из записей в паспорте, лицо его постепенно светлело. Вдруг неожиданно для меня наполнилось доброжелательной широкой улыбкой, от чего в моем сердце затеплилась надежда, что невысокий, плотного телосложения человек с сильно загоревшим лицом может стать тем, кто даст мне возможность остаться в живых. И она не обманула. Он за руку с трудом вырвал мое обмякшее тело из плотной массы воинственно настроенных юнцов.

– Дорогу через Толстой-Юрт знаешь? – спросил он, когда мы оказались на некотором расстоянии от разъяренной толпы.

Утвердительно кивнул головой, все еще не веря в благополучный исход и по-прежнему находясь в плену ощущений безнадежности своего положения.

– Тогда разворачивайся и дергай отсюда, иначе ни за что не ручаюсь. – Подтвердил он мои опасения.

Искренне поблагодарив спасителя, направился в сторону машины.

– Постой!

Я остановился. Чувство тревоги вновь накатило на меня.

– Кого-нибудь из Карабулака знаешь? Там живет несколько семей балкарцев, среди них есть у меня друзья. Карабулак и Мукры, где ты родился, находятся в одном районе.

– Не знаю. Я был маленький, когда нас вернули на родину, – выдохнул я облегченно.

– Ладно, иди!

У машины терпеливо дожидался окончания нашего разговора долговязый мужчина. Легко отогнав от нее подростков, тщетно пытавшихся заглянуть вовнутрь через назеркаленные фальшь-окна, он сразу же приступил к доверительной беседе со мной.

– Мы вовсе не бандиты, – стал уверять. – Но из села забрали одиннадцать ребят с подозрением в убийстве двух солдат. Что нам оставалось делать? Пикет – единственная возможность как-то повлиять на ситуацию, добиться, чтобы отпустили невиновных. Понимаю, что затея бессмысленная, ну, а вдруг… Ты, наверное, вращаешься в высоких кругах, может, замолвишь за них словечко. Они действительно не виновны. Их взяли просто потому, что кого-то надо было наказать.

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещал я, хотя не знал, чем мог быть полезным.

В качестве подтверждения, что сказанное не пустые слова, пригласил еще одного благожелательно отнесшегося ко мне участника пикета в офис выездного отдела, где в спокойной обстановке могли бы обсудить с ним все волнующие его вопросы. В ответ он одарил меня снисходительной улыбкой. «Ты что, идиот, или прикидываешься? А, может, хочешь заманить в ловушку?» – явно читалось на смуглом лице, изрядно потрепанном частым употреблением спиртного.

– Ладно, езжай. Но помни, мы еще встретимся.

Что он сдержит слово, нисколько не сомневался. Через несколько дней перехватил нас на обратной дороге. С ним были еще двое. В одном признал своего земляка по Казахстану. Из обращений к нему подельников узнал, что зовут его Асхабом. Лицо второго мне также было знакомо, потому как он был в той же компании пикетчиков и запомнился тем, что, будучи намного старше своего окружения, тем не менее, проявлял не меньшую, если не большую, агрессию по отношению ко мне. Выделялся он из злобной толпы всем своим существом – высокого роста, почти на голову выше всех остальных, крепкого телосложения. И очень примечательное лицо. Оно, казалось, было высечено из камня. В отличие от своих друзей, которые с удовольствием приветствовали меня как старого знакомого, по чеченскому обычаю обняв за талию, он не стал утруждать себя соблюдением элементарных форм вежливости. Молча смотрел на меня исподлобья, не желая расстаться с маской злобы и непримиримости.

Я так и назвал его для себя – Непримиримый, хотя на тот момент даже подумать не мог, что именно ему придется сыграть не самую лучшую роль в моей дальнейшей судьбе.

– Чем ты можешь помочь нам, ты же банкир? – спросил Асхаб.

Ко мне так часто обращались с подобными просьбами, что научился отказывать с такой степенью тактичности, что большинство просителей покидали мой кабинет с чувством искренней благодарности. Но тут была совсем другая ситуация. Тут заданный вопрос вдруг показался таким сложным, что долго не мог подобрать в уме ответ. Прекрасно осознавал, что его ожидают те, для кого, как я полагал, не писаны не только банковские, но вообще никакие законы. Мешал сосредоточиться и Непримиримый. Он по-прежнему с ненавистью смотрел на меня. А, увидев мое кратковременное замешательство, одарил ехидной злой улыбкой. И мне составило большого труда, чтобы, взяв себя в руки, войти в привычную роль банкира.

– Могу выдать кредит по льготным процентным ставкам, для чего надо открыть счет в банке, определить залоговую базу. – Сказал то, что с чего начинал разговор со всеми, кто приходил в мой кабинет с надеждой получить заем, будучи готовыми не возвращать его с приращениями под множеством надуманных предлогов.

Долговязый скептически улыбнулся, на лице Асхаба появилось выражение сильной обиды. А Непримиримый вдруг заходил кругами как на ринге, в страстном желании достать банкира прямым сильным ударом. Но никак не мог сделать это, потому что первые двое активно стали закрывать нового знакомого своими телами. Я понял, что бить меня не будут, убивать тем более, несмотря на глубокую неудовлетворенность всех троих моим ответом.

А что я мог предложить им? Посулить некоторую сумму из личных средств, чтобы поскорее закончить нелицеприятный разговор? Но она вряд ли их могла удовлетворить. Количество нулей в ней оказалась бы гораздо меньше, чем они могли ожидать от банкира. Но и пообещать безвозвратный кредит и не выполнить обещание тоже не мог. В таком случае одна из следующих поездок в Грозный могла стать последней в моей и Али жизни.

– Ладно, езжай… Мы подумаем. Когда обратно? Как обычно в понедельник – вторник? – Долговязый заговорщически подмигнул мне: мол, они все знают.

– Ты как-нибудь заезжай к нам, поговорим в более непринужденной обстановке, – продолжил Асхаб мирную беседу, одновременно не забывая периодически закрывать меня своим телом от Непримиримого.

Всунув мне в руку листок бумаги с адресом, по которому мне следовало явиться, новые знакомые попрощались со мной. Двое вполне дружелюбно, одарив крепким рукопожатием, третий, – с неизменной злобой пройдясь по всему телу презрительным взглядом.

«Нормально», – ответил я на немой вопрос Али, с нетерпением ожидавшего конца трудных переговоров с боевиками. Но, признаться, нормального было мало не только в том, что мы все чаще и чаще стали попадать в нестандартные ситуации. Само положение в столице Чечни после попытки взятия ее мятежными войсками в марте 96-го года нормальным никак нельзя было назвать. Оно резко изменилось. По ночам под окнами офиса все чаще слышались выстрелы, топот бегущих ног боевиков. А чиновники из федерального центра и высокое военное начальство даже на малые расстояния в черте Грозного перестали ездить без сопровождения БТР.

X

Начальник гаража МВД Чеченской Республики, случайно оказавшийся в бухгалтерии во время очередной сдачи мной денег в кассу, спросил меня: «Скажи мне, зачем ты так сильно рискуешь жизнью? Честное слово, не могу понять тебя!»

Его звали Руслан, как многих из представителей северокавказских народов. Несмотря на то, что мы редко встречались, отношения между нами сложились вполне доверительные, в чем я был абсолютно уверен, потому как причин думать по-другому не было.

– Такова моя работа, – ответил я, складывая в папку документы, подготовленные для меня Иситой, главным бухгалтером финчасти. Она заплаканными глазами внимательно сопровождала каждый листок бумаги, дабы ни один из них не выпал из моих неуклюжих рук. Не прошло и пяти минут, как мне с трудом удалось успокоить ее. Дело в том, что, увидев меня, ввалившегося в бухгалтерию с мешками денег, она почему-то вдруг расплакалась навзрыд.

– Что случилось? – не на шутку встревожился я. А она никак не могла остановить из глубины идущие рыдания, пухленькими ручками размазывая по лицу слезы, льющиеся нескончаемым потоком. Немного придя в себя, с трудом произнесла: «Мне сказали, что тебя убили».

– Значит жить мне долго и, главное, счастливо, – пошутил я, на что она несколько раз подряд произнесла: «Дай Аллах, дай Аллах!»

Подошел ее муж Магамед, следователь следственного управления МВД ЧР, дружески обнял меня.

– Что ты плачешь, Исита, – поддержал он шутливый тон разговора, – таких как он не убивают. Он же блаженный. Который раз прошу его дать кредит, говорю, в долгу не останусь, а он делает вид, что не понимает, о чем речь. И вот, что удивительно, мне искренне хочется верить, что он действительно не может взять в толк, чего от него хотят.

Руслан слушал наш разговор и снисходительно улыбался. Я уже знал, что он принимал участие в похоронах телохранителя Дудаева, который погиб вместе с генералом во время очередных его переговоров по сотовому телефону с кем-то из своих многочисленных знакомых за пределами Чечни. С того момента, как их накрыли ракетой, прошло совсем немного времени, но уже по Грозному упорно поползли слухи, что опальный глава республики не погиб, благополучно покинул страну.

– Телохранителя действительно похоронили? – спросил я, чтобы сменить тему разговора.

– Без сомнения. Я же говорил, что мы с ним из одного села, – чуть ли не с обидой ответил Руслан.

– А как насчет Дудаева?

– Не знаю. Могу только поделиться слухами. Говорят, предать его тело земле поручили трем старикам, взяв слово, что никому не скажут место захоронения, дабы исключить надругательство над телом покойного. Говорят также, что, когда кому-то взбрело удостовериться в истинности гибели генерала, и он попросил стариков поклясться на Коране, что именно его тело завернули в саван и опустили в могилу, те отказались.

– И что ты думаешь по этому поводу?

– Ничего не думаю, потому что все рассказы якобы очевидцев – пустая болтовня. А вот тебе настоятельно советую летать в Грозный вертолетом, как твой родственник – начальник следственного отдела Регионального Управления по борьбе с организованной преступностью.

Руслана явно нельзя было отнести к любителям праздных разговоров. Потому поспешил закрыть и эту тему: дал обещание серьезно отнестись к его предложению.

Признаться, мне и раньше приходила в голову мысль воспользоваться услугами РУБОПа. Но были сомнения, и вполне существенные. Не частной вертушкой летали в Грозный и обратно сотрудники управления, и неизвестно, как среагировало бы на самовольный поступок родственника его высокое московское начальство, случись нечто из ряда вон выходящее. Я не забыл еще первый перелет из Моздока в Северный, когда борт, в котором летел заместитель министра Страшко, оказался под прицельным огнем во время посадки. И чем дольше пребывал в Чечне, тем больше убеждался, что дырка от пули в днище вертолета была сделана не случайным метким стрелком.

…Получив от Шарани под роспись новенькую рацию «Моторола» из партии, которую только-только доставили из Москвы, и тепло попрощавшись с людьми, еще год назад даже не подозревавшими о моем существовании, но ставшими такими близкими, направился к себе в офис.

В подъезде наткнулся на двух женщин, живших в том же доме. В приподнятом настроении от выпитого спиртного в сопровождении двух молодых, подтянутых, с военной выправкой, людей, также находившихся подшофе, они поднимались на второй этаж, где была квартира одной из них. Громко поздоровавшись, обе в один голос пригласили чуть позже присоединиться к ним.

«А почему бы нет?!» – подумал я. Внутреннее напряжение, которое всегда испытывал при переезде из родного города в Грозный, чаще всего приходилось снимать водкой. Днем компанию составляли командированные в Чечню сотрудники федеральных министерств и ведомств или приятели, служившие в различных структурных подразделениях местной милиции. Ночью могли заскочить на огонек знакомые, которых не без оснований подозревал в тесных связях с чеченским сопротивлением. Последних гнало к гостеприимному очагу страстное желание тайком отвести души и взбодрить тела. Многим из них, как я понял, с трудом удавалось переносить тяготы новой жизни по строгим религиозным канонам рядом с боевиками или в их среде.

Как первые, так и вторые были прекрасно осведомлены о моем неразборчивом гостеприимстве. И после изрядной доли, принятого на грудь, всегда находились самые большие ревнители правды, кому не удавалось сдержаться в желании упрекнуть меня. Засветло журил кто-нибудь из федералов, с наступлением ночи корил меня запанибратские отношения с первыми какой-нибудь страстный поборник идеи непримиримой борьбы с захватчиками. В ответ на безобидные выпады отшучивался: мол, в этой непонятной войне каждый несет свой крест.

Но после тренировочного штурма Грозного претензии дневных и ночных гостей приобрели более жесткий характер. Они перестали реагировать на мои шутки снисходительными улыбками. Смотрели на меня исподлобья, с трудом сдерживая злость. А иногда им не терпелось открыть мне мое истинное лицо, но не могли, потому что я, по их мнению, слишком искусно умел скрывать его. Потому федералы, недоумевая, почему ситуация в Чечне стала складываться далеко не в их пользу, стали чаще вспоминать, что я такое же лицо кавказской национальности, как и чеченцы. Причастные к боевикам также не были оригинальны в своих умозаключениях. Зная, что по работе я в основном связан с МВД ЧР, коллаборационистами, которые «стреляют им в спину», спешили зачислить меня в агенты спецслужб.

Памятуя о происшедших метаморфозах во взаимоотношениях с множеством знакомых и прикинув в уме возможный сценарий ночной посиделки в кругу незнакомых молодцов с военной выправкой, отказался принять приглашение соседок.

– Что, не нравится наша компания? – съязвила одна из них. – Чтоб ты знал, они работают в ФСБ, и я расскажу им, с кем ты по ночам якшаешься.

Я не знал, что ответить на злобный выпад пьяной женщины. Да и желания реагировать на него никакого не было. Тем более в состоянии, когда внутреннее напряжение было вдвойне усилено рыданиями Иситы по поводу моей безвременной кончины. Больше волновала реакция на него ее кавалера. А тот мельком взглянул на меня, одарил едва уловимым кивком головы, будто давал знать, что и без нее все про меня знает.

В целом, не выказав особого неудовольствия по поводу моего отказа, все четверо весело и дружно потопали дальше вверх по ступенькам.

Одна пара все-таки не стала лишать себя удовольствия побыть со мной в одной компании. Поздно ночью мужчина и женщина, с трудом держась на ногах и источая изнутри ослабших тел едкий запах перегара, нежданно-негаданно завалились в мой офис. Наверное, соседке очень захотелось продемонстрировать пылкую любовь к ней красавца офицера. А тот, пьяный в стельку, как только переступил порог, бросился перед ней на колени, стал неистово клясться в вечной любви и верности.

– Голубушка моя, но что мне сделать для тебя? Я люблю тебя, – твердил он беспрестанно, что давало явные представления по поводу количества выпитого им спиртного. Но произносил он каждое слово на удивление четко, что несвойственно для чрезмерно пьяного человека. И можно было усомниться в высокой степени нетрезвости пылкого любовника, если бы предмет его воздыханий действительно стоил такого обилия страсти. Она была далеко не первой молодости и имела весьма потрепанный вид. Не красило ее, помимо состояния крайнего опьянения, и нарисованное на лице выражение безмерной радости от столь откровенных признаний молодого человека довольно приятной наружности. То и дело она бросала на меня самодовольные взгляды, будто говорила: «Смотри, смотри! Ты пренебрегал мной. А вот какие мужчины признаются мне в любви, не то, что ты – хилый интеллигентик». А я думал в ответ: «Да, действительно, нет некрасивых женщин. Просто мало выпито водки».

Офицер на мгновение посмотрел на меня, и я увидел вполне осмысленное лицо: нетрезвым он не был. Но продолжал куражиться. Потом оба покинули мой офис, так и не объяснив, зачем приходили. Он, – шатаясь из стороны в сторону, с трудом держась на ногах, она – на седьмом небе от счастья. На память о мимолетной встрече он подарил мне кассету с песенным творчеством солдат, прошедших срочную службу в Чечне.

– Здесь совсем другие песни, – доверительно сказал он. – Это не то, что написано в Афганистане. Ты обязательно послушай. «Таня, Таня, – поется в одной из них, она мне больше остальных нравится. Моя милая Таня. В глубине темных глаз раненной девочки я увидел всю боль и страдания Чечни».

Я остался один со своими горькими думами, с которыми в последнее время все труднее становилось справляться. Достал из вмонтированного в стену шкафа початую бутылку водки, налил полстакана и выпил до конца маленькими глотками, с трудом превозмогая горечь горячительного напитка. Али, спавший в соседней комнате, появился у дверей. «Вы слишком много пьете, – сказал он и тут же добавил, будто извиняясь. – Но, признаться, никогда не видел вас пьяным. По крайней мере, в Грозном».

XI

Несмотря на все сомнения, которые оправданно или неоправданно заставляли меня отказаться от намерений воспользоваться услугами РУБОПа, при очередной доставке денег в Чечню мне все-таки пришлось обратиться за помощью к брату. На слишком большую сумму был выписан чек начфином, – целых семь с половиной миллиардов рублей. В переводе на свободно конвертируемую валюту – один миллион двести тысяч долларов. В физическом объеме, по моим предварительным прикидкам, – как минимум, семь мешков весом до десяти килограммов каждый. Везти тяжелый в прямом и переносном смысле груз привычным способом не решился. Позвонил родственнику. Тот сообщил, что собирается отправить в Грозный вертолет, но ни дня, ни часа, назвать не может. Это означало, что мне надо заказать указанную сумму в расчетно-кассовом центре ЦБ, сложить деньги у себя в хранилище и ждать звонка.

Двое суток безвылазно просидел на работе. Ночами с винчестером, заряженным патронами двенадцатого калибра, каждые час-два спускался к кассовому узлу, расположенному на цокольном этаже, чтобы проверить состояние контрольного замка, опечатанного сургучом. Вооруженная охрана молча наблюдала за мной, не рискуя отговорить от чрезмерной бдительности. На третий день, когда был почти готов отвезти деньги обратно в РКЦ, чтобы не искушать судьбу и тех, кто был осведомлен о количестве денег в хранилище, раздался долгожданный звонок.

…Первый раз при транспортировке ценного груза чувствовал себя абсолютно спокойно. Даже представить не мог, как же все-таки приятно, когда рядом с тобой около десятка вооруженных спецназовцев. Некоторые из них оказались даже хорошими знакомыми. Вот долетим до Ханкалы, вертелось в голове, сядем на вертолетную площадку МВД РФ, – она у ведомства своя. Ребята помогут донести семь с половиной мешков до штабной палатки, доложат обстановку военным, а те, как положено, непременно предоставят БТР для сопровождения до здания МВД Чечни. На душе было легко и свободно. Только одно портило радужное настроение и то чуть-чуть: обратно из Грозного придется добираться на попутках.

Но то, что случилось с нами в Ханкале, оказалось непостижимым для моего исстрадавшегося, но все еще здорового рассудка. Вертолет медленно приземлился, открылась настежь боковая дверь… Но ребята, на которых так надеялся, даже с мест не привстали. Молча наблюдали, как торопливо, будто спасаясь от погони, поднималась на борт пара старших офицеров с дорожными сумками в руках. Оказывается, вся эта бравая компания прилетела в столицу Чечни только для того, чтобы забрать своих людей, отбывших на войне положенный им по командировочным удостоверениям срок.

– А как же мы? – спросил я в недоумении.

– А что у вас в мешках? – первый в очереди на посадку на секунду остановил взор на сваленных в кучу и запечатанных сургучом инкассаторских мешках.

– Деньги.

– Е-е-шкин кот! – воскликнул он, слегка взявшись обеими руками за голову, которая, казалось, еще немного и слетит с толстой покрытой гусиной кожей шеи.

Даже не взглянув на меня, поспешил к свободному сидению в конце «салона», ясно давая понять, что мои проблемы его не касаются. Спецназовцы по-прежнему сидели, тупо уставившись в пол. Мне с Али ничего не оставалось, как начинать выбрасывать мешки наружу. Как только закрылась за нами дверь, вертолет плавно поднялся в воздух, винтами нагоняя на нас воздушные потоки, наполненные прохладной влагой. И мы остались вдвоем один на один с миллионом с лишним долларов.

Ханкала представляла собой огромных размеров поляну, расположенную у подножья гор. На западе от вертолетной площадки, построенной вблизи палаточного городка, виднелись очертания холмов, покрытых густым лесом. На востоке и север-востоке едва проглядывались контуры разрушенных многоэтажных зданий Грозного. А на юге край поляны и вовсе тонул во мраке густого тумана.

Моросил дождь, усиливаемый частыми порывами холодного ветра, который дул с разных сторон. Водитель разложил мешки кругом, сел в середину, пригласил и меня последовать его примеру. Перекинув через плечо винчестер, примостился рядом. Не успел прикурить и как следует затянуться, откуда не возьмись, появились солдатики срочной службы: «Сигаретки не будет?»

– Почему не будет? Конечно, есть.

– А что у вас в мешках?

– Деньги.

От услышанного Али вдруг потерял дар речи. Впился в меня испуганными глазами и, казалось, что вот-вот еще немного начнет страстно переубеждать ребят в правдивости моего ответа. Не успел. Служивые мгновенно среагировали на мою «шутку» безудержным и продолжительным хохотом. Водитель с удовольствием присоединился к ним, разбавив громкий хор нервным едва слышным смешком.

На смену им подошли еще двое, – также за сигаретами. Потом еще и еще. Одна пачка уже была пустая, открыл вторую. А падкие на халяву пацаны все подходили и подходили, прикурив, задавали все тот же вопрос: что в мешках? Только одному из десятка двух срочников пришло в голову пощупать тару: «Книжки, блокноты, что ли?»

– Скоро выборы президента России. Бюллетени привезли, – наконец, нашел я более подходящий ответ.

Но вскоре понял, что продолжать и дальше испытывать судьбу в такой манере было очень даже глупо. Наверняка, мог найтись тот, кто окажется не таким доверчивым, и которому вдруг взбредет в голову наглядно удостовериться, что в мешках ничего ценного нет.

Надо было что-то делать. Но что? До первой палатки метров пятьсот-шестьсот. Далековато, чтобы оставить водителя наедине с ценным грузом. Не был уверен, что у него хватит выдержки вести без меня непринужденную беседу с очередным чрезмерно любопытным солдатом. Опять же сомневался и в том, что военные в ближайшей палатке обязательно встретят меня с радостью и готовностью поспешить на помощь. Будь я в сопровождении спецназовцев, они еще могли отнестись ко мне с некоторым пониманием. Но в ситуации, когда подходит к ним гражданское лицо и рассказывает «сказку» про зарплату сотрудникам МВД ЧР, которых они откровенно недолюбливают, предсказать итог разговора было очень трудно.

Я ждал, а чего, даже сам не знал. По наитию чувствовал, что бездействие в данном случае лучше, чем опрометчивые, спонтанно принятые необдуманные решения. Али, насквозь промокший, и оттого подрагивающий от холода, умоляюще посмотрел на меня. Я чувствовал себе комфортней; на мне был бушлат, подаренный Страшко. И тут вспомнил про рацию, которая всегда находилась во внутреннем кармане телогрейки. Мне так и не довелось воспользоваться непривычным для меня средством связи с тех пор, как получил его у Шарани. Там же, во внутреннем кармане, находилась бумажка с его позывными и позывными Руслана, начальника гаража. Включив ее, стал набирать начфина. В ответ – тишина. Наверное, он, как и я, просто-напросто забыл о существовании у него компактного средства связи.

Рация во время переключения на нужную мне волну неприятно шипела, и сквозь режущий слух звуки из нее периодически вырывалась одна и та же фраза: «Горец-один, Горец-один, ответьте Горцу-два».

«Шарани, я в Ханкале, приезжай за мной», – твердил я, тщетно пытаясь перебить «горцев» и донести до начфина, что нахожусь в отчаянном положении. Но он не слышал меня. Мои мучения с рацией продолжались более двух часов. От туч, низко нависших над землей, стало рано темнеть, и я по-настоящему начал тревожиться за исход избранного впервые способа доставки денег.

Совсем уже отчаявшись, решил набрать позывные Руслана. На всякий случай, без всякой надежды на положительный результат. И он ответил, причем услышал его настолько отчетливо, будто он находился совсем рядом, всего в нескольких шагах.

– Я в Ханкале, на вертолетной площадке МВД. С грузом. Забери меня отсюда. Срочно! – сказал почти открытым текстом.

– Я тоже в Ханкале. Не вижу тебя. Ты видишь меня? Я в желтом Уазике… Все, все… Вижу вас, подъезжаю…

В кабине, кроме Руслана, сидели еще трое милиционеров, потому разместились мы в ней с большим трудом, положив на колени несколько мешков, которым не нашлось места в багажном отсеке.

– Сегодня не думал в Ханкалу наведываться. Завернул только потому, что проезжал мимо. Уже неделю никак не могу получить БРДМ для министерства. – На лице Руслана было такое выражение, которое обычно появляется, когда человек недоумевает, удивляется, переживает и радуется одновременно. – Ну, ты даешь… В рубашке, наверное, родился.

– Нет, мама говорила, что таким же как все, голеньким.

Сидевший рядом с водителем милиционер в ответ на мою неудачную шутку покачал головой из стороны в сторону. Затем, не сдержав распирающее изнутри негодование, что-то сказал Руслану по-чеченски и добавил на русском, чтобы и мне было понятно.

– А если бы не мы сегодня были в машине, а кто-нибудь из новобранцев… Стольких случайных людей взяли на работу в милицию в последнее время! Какие из них работники… Записались только, чтобы деньги получать.

Когда доехали до места назначения, у Шарани, который встретил нас возле кассы, под которую был приспособлен туалет, на лице нарисовалось точно такое же выражение, как у Руслана. А когда рассказал ему о том, как удалось выбраться из Ханкалы и, главное, сколько времени мы торчали на вертолетной площадке в ожидании неизвестно чего, кажется, он и вовсе потерял дар речи.

XII

Обратно добирались на рейсовом автобусе. Сели в него на импровизированном вокзале, который спонтанно образовался рядом с самым крупным в республике рынком, также стихийно созданным под открытым небом спустя короткое время после завершения в Грозном активных боевых действий. Кажущаяся пустячность неудобства возвращения домой на общественном транспорте на самом деле обернулась для меня настоящей пыткой. Преимущества передвижения на инкассаторской машине заключались в том, что мои водительские навыки будучи, мягко говоря, не совсем достаточными даже для управления легковым автомобилем, заставляли концентрироваться именно на самом процессе вождения. И он отвлекал настолько, что забывал обо всем. Более того, испытывал даже некоторое удовольствие от сидения за рулем. А тут – монотонный гул работающего движка, повидавшего виды и лишенного какого-либо комфорта старенького советского автобуса, сосредоточенные мрачные лица пассажиров, отправившихся в неблизкий путь за медицинскими и социальными услугами, которых на родине не стало в одночасье.