«Хлеб с ветчиной» kitabının incelemeleri, sayfa 3

Самое лучшее ,что Я читал, чувствуется, как Хэнк пишет нанадрыве своё произведение .Его манера подачи текста пропитана болью тягостей жизни.

мне нельзя читать Буковски. я узнаю в Генри себя. и это действительно страшно. часть меня действительно хочет жить именно так. и ведь ничего, жил же Буковски до 74 лет? и почему я не смогу?

- Вашингтон - дерьмо, Беккер. - А женщины? Брак? Дети? - Дерьмо. - Да? Ну хорошо, а ты чего хочешь? - Спрятаться.

я разделяю слишком многие мысли героя. относительно веры, армии, учёбы, людей. и я боюсь того, до какой жизни эти мысли его довели.

- Вы просто восстаёте против всего. Как вы собираетесь жить дальше? - Не знаю. Я уже устал.

вот и я уже устала.

Бывают такие авторы - к которым даже если бы и хотел подкопаться, то не смог бы - настолько они идеальны. Для меня Буковски - такой автор. Хлеб с ветчиной - мой "роман - знакомство" с Буковски. Эта книга, на первый взгляд, не особо отличающаяся от множества других книг про девиантного, бунтующего подростка - на самом деле отличается от всех книг, которые Вы когда-либо прочтете на схожую тему. Она вообще отличается от всех книг, которые Вы когда-либо прочтете... Потому что Буковски пишет о правде, без прикрас. О любой правде. Не стараясь угодить читателю на волне мейнстримовых авторов, пишущих приличные тексты о высоких чувствах и морали. Вы знаете что-нибудь прекраснее правды? А где Вы в последний раз видели справедливость и мораль? Хлеб с ветчиной - это трагедия. Это книга - оплеуха. Книга, которая разберет Вас на части и сложит обратно воедино, но Вы уже не будете прежним. Серьезно, есть люди, которые не узнали себя в главном герое? Мне близки слишком многие мысли, чтобы не обратить на это внимание. И ведь вся эта жесткость повествования, весь этот натурализм, агрессия, нигилизм и противоборство, все это не может скрыть глубины Чарльза, как человека. Потому что он один из самых глубоко чувствующих авторов, которых я читала. Один из самых нежных и сентиметальных. Взять хотя бы влюбленность Хэнка в медсестру в клинике

Это был первый человек, который проявил ко мне неподдельное сочувствие. Странные ощущения. Мисс Аккерман — маленькая, толстенькая медсестра лет тридцати. Ей было и невдомек, что с каждый приступом боли во мне укреплялись решимость и отвага. В моей любви к ней не было сексуального оттенка. Я просто хотел, чтобы она укутала меня в свою накрахмаленную чистоту, и мы исчезли бы из этого мира навсегда.

Буковски дает понять, что за агрессивным, все отвергающим подростком стоит личность, которой просто не нашлось возможности проявить себя целиком. Разбирающаяся в классической музыке, читающая ночами Синклера Льюиса, Хэмингуэя, Драйзера.

Я читал русских — Тургенева и Горького. Но у отца было правило: после восьми вечера весь свет в доме должно выключать. Он хотел спать, чтобы завтра быть свежим и дееспособным на своей работе. Все разговоры в доме велись о «его работе». Он талдычил матери о «своей работе» с порога, когда возвращался вечером домой, вплоть до отхода ко сну. Он был переполнен решимости подниматься но служебной лестнице. — Все! Довольно этих паршивых книжонок! Выключай свет! Для меня же в людях, которые стояли за этими книгами и которые входили в мою жизнь из ниоткуда, было единственное спасение. Их голоса обращались ко мне и находили отклик.

Но кто, черт возьми, всматривается в трудных людей? Кто будет пытаться узнать о чем ты думаешь, если ты отличаешься от остальных? Кому нужен ты изнутри, если ты не такой как они снаружи?

К двадцати пяти годам большинство людей уже становились полными кретинами. Целая нация болванов, помешавшихся на своих автомобилях, жратве и потомстве. И самое гнусное - на президентских выборах они голосовали за кандидата, который больше всех походил на серое большинство Люди выглядели ограниченными в своей осторожности и щепетильной сосредоточенности на повседневных делах

Буковски поднимает вопросы политики, религии, брака, отношений отцов и детей, любви, секса, так что роман выходит вовсе не о становлении подростка, а о жизни в целом. Не только главного героя, а жизни общества вообще. Книга дает возможность понять не только главного героя, рассмотрев его изнутри, но и себя самого каждому из нас. Понять, что ты не один. Что бывают такие как ты, с такими же мыслями, эмоциями и чувствами. Наверное, это важно знать даже не только в подростковом возрасте, но и постфактум.

Человеку нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Если никого нет, его нужно создать, создать таким, каким должен быть человек. Это не фантазии и не обман. Фантазия и обман — жить без такого на примете.

Я считаю, что эту книгу просто обязаны прочитать молодые родители. Особенно воспитывающие сына. Эта книга многое им объяснит. Я уверена, что эту книгу будет полезно прочитать подросткам, не смотря на лексику и натурализм некоторых сцен. Она от многого их защитит. Я жалею, что не прочла эту книгу лет в 13. Я счастлива, что я знакома с Буковски, пусть даже с совершеннолетия... И черт возьми, Буковски, я люблю тебя...

К чтению "Хлеба с ветчиной" я приступала настороженно и на всякий случай сгруппировавшись - когда-то давно Макулатура Буковски совсем у меня не пошла. Но глава легко читалась за главой, и мои опасения явно были лишними. Потому что это история взросления мальчика-подростка-юноши, мальчика из не очень благополучной семьи эмигрантов, где и алкоголизм, и побои, и разбитые мечты о богатстве среди безработицы Великой Депрессии в США, все как полагается и без лишних извращений.

Главный герой всего этого хоровода Генри Чинаски - как выяснилось и явственно ощущалось во время прочтения, явно альтер-эго самого автора - сталкивается с проблемами, которых не избежал наверное ни один пацан того времени, если твои родители не богачи и не катаются на ярких новых машинах, пока ты сверкаешь улыбкой во все зубы в частной дорогой школе. Чинаски медленно, но верно постигает окружающий его мир, начиная с семьи и заканчивая задирами в школе и собственным телом (по части фурункулов до сих пор нереально жаль парня, столько натерпеться). Здесь вам и драки, и матюки, и ботаники-приставалы, и возбуждающие женские ноги, и мастурбация, и порка отцовским ремнем, и американский футбол, и девочки-давалки, всё это было, всего этого не вырезать и не отнять. Ничего из ряда вон неприемлемого или порочащего душу читателя, просто история парнишки, который в один прекрасный день повзрослел и осознал, что вот он, он такой каков он есть - изгой, читавший русских классиков и уже умеющий постоять за себя, но не ахти как жаждующий работать скучную работу - и этого не отнять, выше головы он вряд ли прыгнет. А вокруг они, люди, которые вовсе не вызывают симпатии. И с этим или надо что-то делать, ибо раздражают эти люди ужасно. Или не делать и тупо смириться, пойти выпить. Выбор за нашим героем, а что и как у него сложится - время покажет.

Буковски не хочет и не собирается как-то умаслить читателя, дабы понравиться всем и каждому. Он такой, каков он есть, и в его планы не входит быть любимцем Вселенной, ему достаточно тех слушателей, что у него есть. В "Хлебе с ветчиной" нет праведников, есть США, 20-30-е годы XX века и далее по линейке истории, есть эпизоды, где тянет зевнуть, а где-то - весело усмехнуться (те же крещение пса и исповедь). Версия взросления мальчика в молодого мужика без возможности перемотки обратно, которая во сто крат интересней именно за счет увесистой доли автобиографичности. Не рекомендуется к прочтению любителям белых перчаток, снобам и тем, кто находится в поисках светлой и солнечной литературы.

Это третья прочитанная мной книга Буковски, и он как всегда хорош и держит свой стиль. Генри Чинаски это Альтер-эго самого Чарльза Буковски. В этой книге автор погружает нас в свое детство и позволяет нам увидеть истоки своей жизни. Очень интересно показано становление героя. Характер героя складывается из многих факторов: атмосфера в семье, взаимоотношения со сверстниками, то место и время в котором пришлось расти герою. Хоть это книга о детстве, юности и молодости, но в ней четко просматривается тот своеобразный стиль повествования Буковски. Алкоголь, драки и влечение к противоположному полу - это основная тема произведения, как и в прошлых книгах. Без всяких прикрас и очень искренне автор рассказывает о своем детстве, юности и молодости. Я люблю Буковски за эту искренность. Всегда интересно читать о чужой жизни, если это достойно преподнесено.

"Я парень очень скромный, я парень очень тихий, Вообще, когда я трезвый – я чистый эталон. Но часто я зверею, но часто я шизею, Как только бормотухи я высажу баллон." Сектор Газа

И, улыбаясь, мне ломали крылья, Мой хрип порой похожим был на вой, И я немел от боли и бессилья И лишь шептал: "Спасибо, что живой". (с) В. Высоцкий.

Привет, Хэнк. В этом году исполняется 20 лет как тебя нет с нами. Каждая глава твоей жизни описана тобой кропотливо, и, по-своему, гениально. В этот раз мимо меня стремительно промчалось твое детство. Ты не впервые упоминаешь своего отца, и свою мать. Но только тут я понял, как сильно они повлияли на твое становление. Вспоминал ли ты... вернее, чувствовал ли ты, переживал ли снова те кошмары, когда выводил печатной машинкой на бумаге "Хлеб с ветчиной"? Что на самом деле значили побои отца и тупое равнодушие матери?

Для меня Чарльз Буковски с самого начала, с первой страницы знакомства стал родным. Причем, безобразно родным. Я не любил и не понимал его, но никак не мог перестать к нему тянуться. До "Женщин" я думал, что Бук - это о сексе и грязи. А пробираясь через первые страницы его романа, я понял, что основа всей этой бесовщины - страшнейшая сентиментальность. Как он смог стать таким, в уме не приложу. Ведь его растили в уродских условиях. Это знаете, как если Оливер Твист у Диккенса жил в полном дерьме, потом стало чуть лучше, потом еще чуть лучше, потом еще чуть лучше, то Хэнк рос в стабильно полнейшем дерьме. Разве что, была возможность покушать и поспать. Когда человек живет в тяжелых условиях, его психика коверкается постепенно, с момента первого ясного воспоминания, а если тяжелые условия не так тяжелы физически, как духовно, то они постепенно сводят его с ума. Сложная аналогия. Еще пример: если наркоман каждый день принимает стабильную дозу, он разрушен, его уже нельзя спасти. А если обычному человеку раз в два месяца вкалывают героин, а потом на две недели приковывают к батарее, то у него, обычного и здорового, снесет башню. И что хуже? Я считаю, что второе.

Проснись, Генри! Какого черта ты все еще дрыхнешь? А? Поднимай свой уродский зад, спускайся вниз и жри то, что приготовила мать! Не хочешь? Что ты сказал? Я работаю каждый день как проклятый, чтобы ты жрал этот сраный горох с пюре и кусок жирной свинины! Если ты не будешь жрать, значит не будешь и жить здесь! (Отец, знай, что когда я вырасту, в твой огород я лично принесу сотню булыжников) Эй, ты! Здесь торчит травинка! Ты слишком плохо постриг газон! Ну-ка, пойдем наверх. Пикни мне только, маленький ублюдок. Не нравится порка? Нет, я выбью из тебя ВСЁ дерьмо, которое в тебе с рождения! А потом твоя мать тоже свое получит!

(Выпивка? Не так уж и плохо. Мне что ваша Россия, что моя Америка, все до лампы. Какая-то работа, какие-то мечты. Кому это все нужно? Бухло, и бабу, конечно. Да только нет бабы. Я же уродлив)

Страшными, но увлекательными картинами наполнена жизнь бедных американских кварталов. С самого детства, огражденный от внешнего мира, но наблюдающий за ним со стороны Генри, тихо сходит с ума. Вот женщина, дающая за копейки, вот соседская девочка показывает трусы. Вот соседский мальчик избивает Генри, а затем его избивает отец, за то, что ему "стыдно за своего сына". Вот Чинаски первый раз играет в футбол, вот он первый раз мастурбирует, первый раз пробует дешевое бухло. А вот, прыжок, и он уже снимает квартиру в бедном квартале, дерется и пьет. Просто потому, что ему нечего больше дать миру.

Спустя годы Генри вырастет, будет очень и очень долго искать себе работу, потом начнет работать в Почтовом отделении, потом бросит это дело и станет поэтом, затем писателем (хоть он и был им всю жизнь), затем в его постель будут прыгать десятки милых и наивных дам, а он найдет себе совсем другую, ту, что удержит его от окончательного ухода. Он будет медленно стареть, болеть, писать сценарий для голливудского фильма... Продолжит бранить этот мир за то, что он дерьмо. Что жизнь - дерьмо, а если и нет, то по сути, бессмысленна. Уже умирая, он оставит о себе память в виде абсурдного текста, где он прощается с этим миром, и с нами. В 2014 ему могло бы исполниться 94 года. Могло бы... Разве? Да нет, конечно же нет. Он ушел несвоевременно, но вовремя. Больше он уже не смог бы. Слишком долго он тянул эту лямку под названием "жизнь", слишком тонко осознавал всю суть.

"Хлеб с ветчиной" важно читать в самом конце, когда ты уже знаешь кто такой Чарли. Только тогда этот опыт будет ценным. И сразу все становится ясно. Это важнейшая веха в истории Америки и в личной истории Буковски. И одна из лучших его книг. Только не начинайте с неё, умоляю.

Буковски — это Селин для масс. Хоть по части желчности и мизантропии француз перещеголял янки (не смотря на немецкое происхождение это истый янки), последний в своей озлобленности совершенно обаятелен, чем и подкупает. И, в отличие от Луи-Фердинанда, его нельзя упрекнуть в занудстве; а его пессимизм остаётся при нём — вы уходите почти таким же чистеньким и благоухающим, испачкав разве только подошву, в то время как после Селина на вас живого места не остаётся.

«Хлеб с ветчиной» остаётся самобытной историей при том, что количество параллелей со «Смертью в кредит» велико: автобиографичность, тема отцов и детей, бунтарство против привычного уклада жизни, бедность, полная утрата веры в человека. Идя по следам Селина, Буковски изображает людей не более чем существами, способными только жрать, сношаться и избавляться от ранее съеденного. Оттого и женщины для него не более чем носители половых органов и обладатели аппетитных ляжек. Только на примере своего персонажа он демонстрирует, что неспособный ни на что с точки зрения общества новоиспеченный алкоголик и дебошир, может быть чище душой (что вообще фицжеральдовщиной отдаёт), чем люди, притворяющиеся праведниками и имитирующие собственную общественную полезность, каждый божий день выезжая на работу, которой у них нет. Более того, последние могут быть сущими монстрами.

Но, увы, многое порой звучит как оправдание его поступков. Мол, «я ненавижу баб, потому что вот какие они», «вот почему я пью и вот поэтому я выбираю сторону аутсайдеров» или «вот эти мерзкие людишки каким меня сделали». А каким, собственно? Почему сам Чинаски чувствует себя неправильным? С ним всё в полном порядке. Быть маргиналом в мире им изображённом — самое логичное и здравое решение. Не подходите к заведенному порядку? Поздравляю, вы — человек, вы спаслись.

Мне нравилось быть пьяным. Я понял, что полюблю пьянство навсегда. Оно отвлекало от реальности, а если мне удастся отвлекаться от этой очевидности как можно чаще, возможно, я и спасусь от нее, не позволю вползти в меня.

Буковски часто ругают за ненормативную лексику. Но ведь здесь отвращение вызывают вовсе не хлёсткие слова из трёх и пяти букв, а моменты, когда его мать называет мужа «папочкой». Вот от каких эпизодов действительно передёргивает. Этот ублюдок кроет сына ни за что на чем свет стоит, а она ему, якобы не замечая происходящего, «папочка, что приготовить на ужин». Ух, бл*дь! В такие моменты хотелось её просто взять и сами знаете что сделать. Ну конечно, мы слишком нежные, чтобы читать нецензурную брань, а так — читать про насилие в семье и равнодушие — это ничего, главное, чтобы без мата, без грубости.

К сожалению, при переводе игра слов в названии потерялась, и русскоязычный читатель может недоумевать, а при чем тут хлеб и ветчина? Был там какой-то бутерброд, который даже оголодавший пёс есть не стал... Может, главный персонаж чувствовал себя зажатым своими родителями и школой, как ветчина в сендвиче между хлебцами, который дают американским школьникам в качестве карманного ланча. Но «ham» называют так же плохого актёра, «rye» же - хлебную водку. Как ни странно, актёрствовать персонажу пришлось много, как и пить, и некоторые его игре действительно не верили, а вот подшофе он был очень убедителен.

Понравилось, как автор преподносит обстоятельства, в которых пришлось оказаться его альтер-эго. Америка тридцатых годов двадцатого века, периода Великой депрессии, под его пером получилась колоритнейшая. Она представлена не в тяжёлых, вымученных и напыщенных описаниях, а в персонажах и их реальных историях, что очень круто. Не смотря на общую кинематографичность происходящего, он передал ту атмосферу. Поэтому если у вас голод по подлинным вещам, настоящим, живым книгам, а все битники и им подобные читаны-перечитаны, то угоститесь этим сэндвичем.

Диалог отца с сыном: - Ну, парень, в каком мы сейчас едем направлении? - На север. Мы двигались дальше, сворачивая с улицы на улицу. - А теперь куда мы направляемся? - На запад. - Нет, мы едем на юг. После нескольких остановок он снова спросил меня: - Допустим, я сейчас высажу тебя из грузовика на тротуар и уеду, что ты будешь делать? - Не знаю. - Ну, как ты будешь жить? - Я думаю, пойду назад и буду пить молоко, которое ты оставлял у домов. - И что ты сделаешь после? - Я найду полицейского и расскажу ему, что ты сделал. - Вот как! И что же ты скажешь? - Я скажу ему, что ты сказал мне, что "запад" - это "юг", потому что хотел избавиться от меня. Никогда не думала, что это скажу, но я в восторге от Буковски. Моё первое знакомство было крайне неудачным, книгу я в итоге не дочитала. Это был знаменитый "Голливуд", который вызвал лишь лёгкое отвращение. Сейчас же, спустя столько лет, могу сказать, что до Буковски нужно, всё-таки, дорасти. Чтобы весь цинизм и иронию, которыми пронизана его литература, прочувствовать всем своим нутром. Генри Чинаски прекрасный персонаж, простой, как пять копеек. Через всю историю мы видим его изменения, как всё это дерьмо его не ломает. Легко прочувствовать, насколько полна ненависть ребенка к своему отцу и наоборот - вечные недовольства, побои, колкие брюзжания и то, как взрослый не видит за внешностью собственного сына обычного ребёнка, который нуждается в его поддержке, любви и понимании. Очень тяжелое произведение. Есть над чем посмеяться, но и есть, над чем очень горько плакать. Чаще детское сердце ожесточается, когда в юности столько боли и злобы, но в период рассказа, мы видим, что его сердце намного чище, чем может показаться на первый взгляд. Как он исповедовался о том, что покрестил собаку. Или то, как ему было стыдно за человечество, смотря на то, как друзья подкинули собаке кошку, чтобы посмотреть, как та разорвёт котёнка на части. Самое главное, какие мысли роились у Генри в голове, глядя на этот ужас. Прозорливый ум, очень реалистично прописанные эмоции Генри позволяют смотреть не со стороны, а будто его глазами. Маленькая книга, а оторваться невозможно, не говоря уже, как не заметите, что история закончилась и пришло время прощаться. Что, скажу от всего сердца, далось мне тяжело.

Фраза из заголовка - эпитафия на надгробной плите Буковски. Она же всецело относится к его творчеству. Это не первая книга, которую прочитал у Буковски, но первая и единственная, про которую напишу несколько слов. Я бы сравнил её с "Похороните за плинтусом" и "Фарфором". Рассказ от лица подростка со всем спектром подростковых переживаний. Я бы советовал подобные книги читать молодым и не самым молодым родителям - чтобы никто не забывал, что все мы росли и взрослели.

Буковски, конечно, своеобразная альтернатива американской слащавой прозе и прочей "санта-барбаре". Бьёт по-мужски, брутально, грязью в лицо и хлестко, вырывая с корнем всю напускную "масочность". И у читателя тоже. Внутренний и внешний, осознанный вызов всему обществу от взрослеющей личности, начиная с более-менее осознанного возраста, нельзя не оценить. Написано достаточно глубоко, со знанием и твердой уверенностью того, о чем говорит автор, словно на бумагу он выложил самого себя. Читать про подрастающее поколение Великой депрессии было увлекательно, потому как не глазами Стейнбека или других мастеров американской литературы.. Если бы не перегибы с половой и гормональной перестройкой организма у Генри Чинаски и не так спесиво-гордо с нецензурной бранью через абзац, смело можно ставить пять звёзд. Но так как мне это несколько мешало, ограничусь четвёркой. К тому же отец чересчур жесток, неправдоподобно жесток.