Kitabı oku: «Чингизиды. Великие ханы Монгольской империи», sayfa 3

Рашид ад-Дин умалчивает о том, что Гуюк «принял решение направиться в ту сторону» с войском и Бату, во главе своего войска, выступил ему навстречу. Дойдя до предгорий Джунгарского Алатау⁴², Бату остановился и стал ждать Гуюка, но великий хан до него не дошел, потому что внезапно умер в пути (это случилось весной 1248 года). Ходили слухи, что хан Гуюк был отравлен. Скорее всего, так оно и было, вопрос лишь в том, кто устранил Гуюка – агенты Бату или его собственные приближенные, желавшие избежать гражданской войны в недавно созданном Монгольском государстве. «О смерти же самого Кена [хана Гуюка] я не мог узнать ничего достоверного, – пишет Гильом де Рубрук. – Брат Андрей [доминиканский монах Андре де Лонжюмо, посланный Людовиком IX ко двору хана Гуюка] говорил мне, что Кен [хан] умер от одного врачебного средства, данного ему, и подозревал, что это средство приказал приготовить Бату. Однако я слышал другое. Именно Кен сам позвал Бату, чтобы тот пришел поклониться ему, и Бату пустился в путь с великой пышностью. Однако он сам и его люди сильно опасались, и он послал вперед своего брата по имени Стикана [Шибана], который, прибыв к Кену, должен был подать ему чашу за столом, но в это время возникла ссора между ними, и они убили друг друга». По поводу причастности Бату к отравлению Гуюка ничего определенного сказать нельзя, кроме того, что смерть великого хана была крайне выгодной для Бату, а вот история с Шибаном – это явная выдумка, поскольку Шибан упоминается в хрониках и после смерти Гуюка.

Сотрудничество Бату со вдовой Толуя Сорхахтани-беки (Соркуктани-беги) было предопределено жизненными обстоятельствами. Сорхахтани, происходившей из рода кереитских правителей (она была дочерью Джаха-Гамбу, младшего брата хана Тогорила), хотелось сделать правителем монголов одного из своих сыновей, а Бату стремился не допустить к власти враждебно настроенных по отношению к нему потомков Угэдэя и Чагатая. Благодаря своему влиянию среди верхушки монгольской знати и во многом – поддержке Сорхахтани-беки, Бату смог настоять на том, чтобы избрание нового великого хана, в нарушение установленных традиций, происходило в его ставке, под его собственным контролем.

Иранский историк XIII века Усман Джузджани в своем трактате «Насировы разряды»⁴³ пишет: «Когда Гуюк сошел в ад⁴⁴, то сыновья Чагатая потребовала царство (себе). У них было много приверженцев и конницы, и они не соглашались на воцарение Менгу-хана. Началось это дело так: когда Гуюк переселился из мира сего, то все старейшины рода Чингиз-хана сказали Бату: “Нет никого старше тебя; престол… и владычество прежде всего твои”. Бату ответил: “Мне и брату моему Берка принадлежит уже в этом крае (т. е. Дешт-и-Кипчаке, или Половецкой степи) столько государств и владений, что распоряжаться им (краем) да вместе с тем управлять областями Китая (Чин), Туркестана и Ирана (Аджем) невозможно. Лучше всего вот что: дядя наш Тули, младший сын Чингиз-хана, умер в молодости и не воспользовался царством, так отдадим царство сыну его и посадим на престол царский старшего сына его, Менгу-хана. Так как на престол посажу его я, Бату, то на самом деле владыкою буду я”. (Все) согласились с этим мнением. Когда Менгу-хана возвели на престол, то Берка, бывший мусульманином, сказал: “Власть людей неверия прекратилась; господство всякого неверного царя, который вступит на престол, не будет продолжительно. Если вы хотите, чтобы держава Менгу удержалась и была продолжительна, то пусть он произнесет (мусульманский) символ веры, дабы имя его было внесено в список правоверных, и (уже) затем пусть он сядет на царство”. Они согласились на это, и Менгу произнес (мусульманский) символ веры. Тогда Берка взял его за руку и посадил его на престол»⁴⁵.

Берке, младший брат Бату и третий сын Джучи, принял ислам чуть ли не первым среди Чингизидов. Берке был правой рукой Бату, в частности он представлял брата на курултае, провозгласившем Гуюка великим ханом. В 1257 году Берке унаследует власть над Золотой Ордой после того, как один за другим скончаются сын Бату Сартак и сын Сартака Улагчи, но до этого пока еще далеко.

Права Менгу на правление должен был подтвердить большой курултай, который собрался в середине 1251 года на реке Онон. Бату снова представлял Берке, игравший на этом собрании знати главенствующую роль. Потомки Угэдэя и Чагатая пытались сорвать курултай, но им не удалось сделать это. «Берке послал Бату [следующее] извещение: “Прошло два года, как мы хотим посадить на престол Менгу-каана, а потомки Угедей-каана и Гуюк-хана, а [также] Йису-Менгу, сын Чагатая, не прибыли”, – пишет Рашид ад-Дин. – Бату прислал ответ: “Ты его посади на трон, всякий, кто отвратится от ясы [т. е. пойдет против общего решения], лишится головы”».

А вот что пишет Джувейни: «А что до тех, кто высказывался уклончиво и откладывал [решение] этого дела, придумывая отговорки и сочиняя небылицы под предлогом, что власть над ханством должна принадлежать роду каана или Гуюк-хана, они забыли о смысле слов: “Ты даруешь власть, кому пожелаешь”, и потому отправили гонцов во все стороны, а также послали гонца к Бату, чтобы заявить о своем несогласии с этим решением и о неучастии в этом договоре. Бату отвечал так: “Решено дело, о котором вы спрашиваете. Невозможно отступить от него, и если мы не завершим его так, как было установлено, и назначим кого-то другого вместо Менгу-каана, порядок ведения дел будет нарушен, и в законах государства и делах людей воцарится такое смятение, что с этим нельзя будет ничего поделать. И если вы посмотрите на это глазами разума и дальновидности, вам станет ясно, что интересы сыновей и внуков Каана были соблюдены, ибо для управления такой великой империей, которая простирается от самых дальних земель востока до крайних западных областей, не достаточно детских сил и детского разума”».

Категоричность ответа Бату дает представление о его влиянии. Поддержка монгольской знати, во многом обеспеченная стараниями Бату, позволила Менгу-хану расправиться с «родственной оппозицией».

Что же касается верховной власти в монгольском государстве, то она фактически была поделена пополам между Менгу и Бату. Бату часто называют соправителем Менгу, но это не совсем верно. Вопросы общего характера, входившие в компетенцию великого хана, привлекали внимание Бату ровно настолько, насколько они касались его личных интересов, в основном же он занимался делами своего улуса и своих владений, лежащих за его пределами – в Северном Китае, в Средней Азии, в Иране. Можно сказать, что раскол монгольского государства уже состоялся, поскольку Менгу-хан совершенно не вмешивался в дела Улуса Джучи, но видимость единовластия пока что сохранялась.

Что еще можно добавить к портрету Бату, который по праву считается одним из наиболее выдающихся Чингизидов? Пожалуй, нужно отметить, что Бату очень хорошо понимал важность развития торговли и всячески ей покровительствовал. По улусу Джучи проходили такие важные торговые магистрали, как северный рукав Великого шелкового пути, «путь из варяг в греки», соединявший Балтийское море с Малой Азией, и Волжский торговый путь. Иностранные купцы, которым приходилось бывать во владениях Бату, в один голос отмечают, что здесь они чувствовали себя в безопасности.

Хронисты, находившиеся на службе у Чингизидов или жившие на подвластных им территориях, были вынуждены соблюдать определенную учтивость, но иностранцы могли выражать свое мнение о монгольских правителях непредвзято, и потому их свидетельства представляют особую ценность. «Бату… наиболее богат и могуществен после императора [Гуюк-хана]», – пишет францисканский монах Иоанн де Плано Карпини, направленный к хану Гуюку папой Иннокентием I. А армянский историк XIII века Киракос Гандзакеци в своей «Истории Армении» называет Бату великим военачальником, по приказу которого садился на престол тот, кто властвовал над монголами.

О старшем сыне и наследнике Бату Сартаке известно не так уж и много. На момент смерти Бату (большинство историков склонны датировать это событие концом 1255 года) Сартак находился при дворе великого хана Менгу, который выдал ему ярлык на правление Улусом Джучи. По пути домой Сартак скоропостижно скончался, и власть над улусом перешла к малолетнему Улагчи, младшему сыну Бату, которого некоторые историки склонны называть сыном Сартака, но это неверно. В хрониках можно найти упоминание о том, что смерть Сартака стала результатом заговора, который возглавляли младший брат Бату Берке и четвертый сын Джучи Беркечар.

Улагчи, от имени которого улусом правил Берке, скончался годом позже Сартака, и после него ханом стал Берке, у которого, к слову будь сказано, своих детей не было (так, во всяком случае, сообщает Рашид ад-Дин).

Глава 4
Берке-огул и его война с двоюродным братом

Принято считать, что Берке, третий сын Джучи-хана от хорезмийской принцессы Хан Султан, родился в 1221 году. Впрочем, некоторые историки оспаривают наличие у Джучи жены с таким именем, но материнские корни Берке-огула не столь уж и важны. Важно то, что он стал вторым правителем Золотой Орды и показал себя достойным этого высокого положения. Берке нередко называют ханом, однако сам он предпочитал использовать более скромный титул «огул», указывающий на его принадлежность к роду Чингизидов. Но ведь суть человека определяется не его титулом, а его качествами. Недаром же монголы говорят, что если назвать барана конем, то он не поскачет, а если назвать коня бараном, то шерсти от него все равно получить не удастся.

Египетский историк XIV века ал-Муфаддал ибн Абу-л-Фадаил в своем трактате «Прямой путь и единственная жемчужина в том, что случилось после летописи Ибн Амида», приводит кое-какие данные о внешности Берке – широкое лицо желтого цвета, жидкая бородка, зачесанные за уши волосы. Одежда Берке описана подробнее – шелковый кафтан, золотой пояс, украшенный драгоценными камнями, золотое кольцо с камнем в ухе, колпак на голове, башмаки из красной шагреневой кожи. Интересное украшение носил Берке на своем кушаке – черные витые рога, покрытые золотом.

Великий хан Менгу показал всем, как нужно обеспечивать спокойствие своего правления, и Берке-огул последовал этому примеру, избавившись от мешавшей ему Боракчин-хатун, старшей жены Бату. Умная и решительная Боракчин, пытавшаяся править улусом Джучи при Улагчи, выступала против перехода власти к Берке и намеревалась обратиться за помощью к сыну Толуя и Соркуктани-беги Хулагу, создавшему в 1256 году государство Иранзамин. Берке не дал Боракчин сбежать к Хулагу – она была схвачена и казнена по обвинению в измене. Некоторые авторы утверждают, будто вражда между двоюродными братьями началась с казни Боракчин-хатун, но это неверно – причин для вражды, которая в 1262 году вылилась в настоящую масштабную войну, было много, и разгораться она начала задолго до казни Боракчин. Относительно связи между Боракчин-хатун и Улагчи нет полной ясности, но можно предположить, что она была его матерью. То, что некоторые арабские авторы называют Боракчин женою Тукана, второго сына Бату, не противоречит сказанному, ведь, согласно одному из установлений Ясы, «после смерти отца сын распоряжается судьбою его жен, за исключением своей собственной матери, он вправе брать их в жены или же выдавать их замуж за другого».

Формальным поводом для выступления Берке против Хулагу стала казнь последнего багдадского халифа из династии Аббасидов Абу Ахмада Абдуллаха аль-Мустасима, совершенная в феврале 1258 года после взятия монголами Багдада. Как уже было сказано выше, Берке принял ислам первым из Чингизидов, и, по мнению большинства историков, произошло это еще до его прихода к власти над улусом Джучи. Во всяком случае, Рашид ад-Дин пишет о том, что на курултае 1251 года, провозгласившем великим ханом Менгу, «ради присутствия Берке всех их [предназначенных в пищу животных] резали по предписанию мусульманского закона». Вопросы веры стоят выше кровного родства, так что не было ничего удивительного в том, что мусульманин Берке хотел отомстить язычнику⁴⁶ Хулагу, приказавшему убить наместника пророка Мухаммеда⁴⁷.

Однако же реальной причиной войны между двоюродными братьями был территориальный спор. В свое время, по воле Чингисхана, Закавказье было отнесено к сфере интересов улуса Джучи, ввиду чего Бату, а после него – Берке, считали земли, лежавшие между Кавказским хребтом и Ираном, своими, до захвата которых все никак не доходили руки. А у Хулагу, который руководил покорением Передней Азии, на этот счет было иное мнение, ведь Закавказье было соединено с Ираном, составлявшим ядро Иранзамина, множеством связей. К слову будь сказано, в войске Хулагу сражались три тумена из улуса Джучи, и это обстоятельство подкрепляло претензии джучидов на Закавказье – ведь каждому участнику военной кампании полагается доля добычи.

На территориальный спор наложился спор о наследовании власти, вспыхнувший после смерти великого хана Менгу, последовавшей в августе 1259 года. Потомки Чагатая и Угэдэя уже не могли претендовать на верховную власть, поскольку Менгу капитально ослабил влияние обоих домов – не извел под корень, но лишил амбиций. Берке не собирался усаживаться на белый войлок⁴⁸, так что борьба развернулась между братьями Менгу – Хубилаем, воевавшим с южнокитайской империей Сун⁴⁹, и находившимся в Монголии Ариг-Бугой (оба они были сыновьями Толуя и Соркуктани-беги, Хубилай – старшим, а Ариг-Буга – младшим). В свое время мы обстоятельно рассмотрим борьбу между братьями, а пока что надо сказать, что Берке и многие другие Чингизиды, в том числе и сыновья покойного Менгу-хана Асутай и Урунгташ, поддерживали Ариг-Бугу, а главным сторонником Хубилая был Хулагу.

В мае 1260 года Хубилай был провозглашен великим ханом на курултае, который он, в нарушение традиций, созвал на юге Китая. Месяцем позже Ариг-Буга созвал на монгольской земле другой курултай, провозгласивший великим ханом его. Так у монголов появилось два великих хана, которые сразу же начали воевать между собой. Эта война завершилась в 1264 году победой Хубилая, так что Берке сделал неверную ставку в большой политике. Но его на тот момент больше занимало противоборство с Хулагу…

С точки зрения хранителей монгольских традиций, Берке-огул совершил возмутительный поступок, заключив союз против брата-чингизида с мамлюками,⁵⁰ которые в 1250 году захватили власть над Египтом и Сирией. Мало того, что мамлюки были чужаками, так они еще и набирались из рабов, которые отчасти приобретались в Золотой Орде. Но для Берке мамлюки были единоверцами-мусульманами, осуждавшими убийство халифа аль-Мустасима и сильно опасавшимися прыткого Хулагу, а главное правило политики гласит: «Враг моего врага – мой друг».

Мамлюкский султан Бейбарс, прозванный за успешное противостояние монголам и крестоносцам Абу-ль-Футух («Отец побед»), с радостью принял монгольские отряды из улуса Джучи, прежде сражавшиеся под командованием Хулагу, а затем скрепил зародившийся союз, отправив к Берке в конце 1262 года послов – эмира Сейфеддина Кушар-бека и правоведа Медждеддина Рудзравери (надо отметить, что такое посольство выглядело весьма представительно). Берке и Хулагу к тому времени вовсю воевали между собой на Кавказе. В августе 1262 года тридцатитысячное войско золотоордынского беклярбека⁵¹ Ногая, приходившегося Джучи правнуком через его седьмого сына Бувала, вторглось в Восточное Закавказье, но под натиском хулагуидского Абатай-нойона было вынуждено вернуться назад.

В начале 1263 года Берке предпринял новое наступление, на сей раз – главными силами, которыми он располагал в том регионе. 13 января на берегу Терека состоялось первое большое сражение этой междоусобной войны, закончившееся победой золотоордынцев. «На берегу реки Терека они от зари до конца дня бились жестоким боем, – пишет служивший Хулагуидам Рашид ад-Дин. – Так как мало-помалу к врагу прибывала помощь, наша рать обратилась вспять. Река Терек замерзла, и стали переправляться через нее. Вдруг [лед] проломился и множество войска утонуло… Беркей с ратью, прейдя Дербент, вернулся назад, а Хулагу-хан… достиг окрестностей Тебриза [столицы Хулагу]. После этой беды [Хулагу-хан], расстроенный и с удрученным сердцем, занялся возмещением и исправлением потерь и приказал, чтобы во всех владениях приготовили оружие». А один из сановников султана Бейбарса по имени Абу Мухаммед ибн Васил вспоминал, как Берке воскликнул после сражения: «Да посрамит Аллах этого Хулагу, погубившего монголов мечами монголов! Если бы мы действовали сообща, то мы покорили бы всю землю». Тем не менее война продолжалась, и сильнее всех от нее страдали купцы. Хулагу первым казнил всех золотоордынских купцов, находившихся в его владениях, Берке ответил на это казнью иранских купцов, после чего торговые отношения между враждующими сторонами полностью прекратились.

Сложилось так, что Византийская империя стала союзницей Хулагу (у византийцев просто не было выбора), а Берке привлек на свою сторону болгарского царя Константина I. Болгары изначально считали, что худой мир с монголами лучше доброй ссоры – во время нашествия Бату, желая избежать разорения своей страны, они согласились платить дань монголам, вместо того чтобы воевать с ними. Кроме того, у болгар были свои претензии к византийцам, так что союз Берке и Константина выглядел весьма гармонично.

Сорокасемилетний Хулагу умер в феврале 1265 года. Новым ильханом (этот титул даровал Хулагу великий хан Хубилай) стал его сын Абага. Военные действия на время прекратились, но в июле того же года Ногай снова явился в Восточное Закавказье и снова был изгнан обратно. В середине 1266 года армии Берке и Абаги две недели простояли друг против друга на разных берегах Куры. Берке собирался переправиться на южный берег реки, чтобы сразиться с противником, но умер в начале августа 1266 года, не успев осуществить своего намерения. После его смерти золотоордынское войско ушло обратно.

Глава 5
Правосудный великий хан Менгу-Тимур Беклярбек Ногай

Среди сыновей Бату был Тукан, которого принято считать вторым по старшинству после Сартака. «Второй сын Бату – Тукан, – пишет Рашид ад-Дин. – У него было пять сыновей, в таком порядке и перечислении: Тарбу, Менгу-Тимур, Туда-Мунга, Такту-Нука и Угэчи». Сам Тукан не правил Золотой Ордой, но зато после Берке правили его потомки, и первым из них стал второй сын Тукана Менгу-Тимур.

У нас нет данных о том, что Берке назначил Менгу-Тимура своим преемником, скорее всего Менгу-Тимур победил в борьбе за власть над улусом, который в его правление окончательно превратился в самостоятельное государство. Рашид ад-Дин упоминает о том, что великий хан Хубилай выдал Менгу-Тимуру ярлык⁵² на правление улусом Джучи, но на деле Менгу-Тимур в великоханском благословении не нуждался и с самого начала правил без оглядки на Хубилая.

Приступая к рассказу о золотоордынском хане Менгу-Тимуре, нужно сразу уточнить, что у него был тезка-современник – одиннадцатый сын Хулагу-хана Менгу-Тимур, родившийся в октябре 1256 года, за десять лет до прихода золотоордынского Менгу-Тимура к власти. Невнимательные люди, мнящие себя историками, часто путают тезок, и потому иногда можно прочесть о том, что Менгу-Тимур начал править Золотой Ордой в десятилетнем возрасте, хотя на самом деле он к тому времени был уже зрелым мужем (точная дата его рождения неизвестна). Заодно нужно отдать должное Рашиду ад-Дину, который, упоминая о герое этой главы, добавляет уточнение: «из дома Джучи». Рашид ад-Дин сообщает о том, что матерью Менгу-Тимура из дома Джучи была Кучу-хатун из рода ойрат⁵³. «Когда Берке скончался, на его место посадили упомянутого Менгу-Тимура, – пишет Рашид ад-Дин. – Он тоже долгое время противился Абага-хану, и они несколько раз сражались, и Абага-хан одерживал победы. В конце концов они… в силу крайней необходимости заключили мир…[в 1269 году] С той поры они оставили споры до времен Аргун-хана, когда в месяце рамазане 687 года хиджры⁵⁴ [29 сентября – 28 октября 1288] опять пришло от них громадное войско… Аргун-хан [уже] направлялся из зимних стойбищ в Арране и Мугане⁵⁵ на летовку. Когда он услышал весть об их прибытии, то вернулся обратно и в передовой рати отправил старших эмиров Тогачара и Кунджи-бала с войском. Они дали бой и убили Бурултая, из предводителей их войска, и много воинов. Враги, разбитые, повернули обратно. С той поры до сего времени они больше не принимались за распри и вследствие [своей] слабости предпочли соглашение раздору».

Менгу-Тимур правил шестнадцать лет – с 1266 по 1282 год. Наиболее значимым событием его правления стало обретение улусом Джучи полной независимости. Об этом неопровержимо свидетельствуют монеты с надписью «Менгу-Тимур правосудный великий хан», которые чеканились с 1266 года, то есть с самого начала правления Менгу-Тимура. Вообще-то, монеты в улусе Джучи начали чеканить еще при Бату, но прежде на них выбивалось имя великого хана – сначала Менгу, а затем Арик-Буги, пока шло его противоборство с Хубилаем.

Монеты были не единственным и не главным подтверждением суверенитета Менгу-Тимура, главным подтверждением стали ярлыки, которые хан раздавал от своего имени, а не от имени великого хана, как вообще-то полагалось. В 1267 году Менгу-Тимур выдал ярлык, освобождавший от уплаты дани и ряда иных повинностей, митрополиту русской церкви. А годом ранее ханский ярлык получили генуэзские купцы, желавшие основать в Крыму свои фактории⁵⁶.

В 1269 году на реке Талас⁵⁷ состоялся курултай, который можно назвать «сепаратистским», поскольку на нем улусы Джучи, Угэдэя и Чагатая заключили между собой соглашение в качестве самостоятельных государств, договорившись сообща противостоять проискам укрепившихся в Иране хулагидов (вспомним, что Хулагу был братом великого хана Хубилая) и разделив между собой Мавераннахр⁵⁸, с которым вышла следующая история. Барак, шестой хан Чагатайского улуса и правнук Чагатая, не заботился о процветании своих владений, а разорял их по принципу «возьму сегодня все, что можно взять». Менгу-Тимур заключил против Барака союз с внуком Угэдэя Хайду, и в результате Барак лишился трети Мавераннахра, которую поделили между собой Менгу-Тимур и Хайду. Так был оформлен распад Еке Монгол улуса⁵⁹.

А что же Хубилай? Упрочив свою власть, великий хан Хубилай смог вернуться к завоеванию Сунской империи. Эта кампания отвлекала много сил, но и без того Хубилай не смог бы привести к покорности родичей, выступивших против него «единым фронтом». Умный человек примет то, что он не в силах изменить, как должное, так и пришлось поступить Хубилаю.

Центробежные тенденции были характерны не только для Монгольского государства, но и для огромных улусов, с ханами которых соперничали за власть местные правители. Соперником Менгу-Тимура и его ближайших преемников стал уже упоминавшийся выше беклярбек Ногай, возвысившийся до статуса главнокомандующего золотоордынскими войсками. Властный характер, острый ум, высокое происхождение и стратегические таланты обеспечили Ногаю такое влияние, что не ему приходилось оглядываться на ханов, а ханы оглядывались на него. В 1266 году Ногай упрочил свое положение, взяв в жены внебрачную дочь византийского императора Михаила VIII Палеолога. Обратите внимание на то, что не император оказал милость Ногаю, выдав за него свою дочь, а Ногай оказал императору честь, став его зятем, поскольку брак был заключен после «вразумляющего» похода на Византию, предпринятого Ногаем в союзе с болгарским царем Константином I. Одного не мог добиться Ногай – права на ханскую власть, потому что был потомком «второстепенного» сына Джучи, но на этот счет у Ногая имелись определенные соображения.

Но вернемся к Менгу-Тимуру. Такие его поступки, как, например, освобождение русской православной церкви от уплаты дани, свидетельствуют о большой государственной мудрости, ведь только мудрый правитель способен отказаться от сегодняшних выгод во имя завтрашнего блага. Продемонстрировав благожелательное отношение к православной церкви и всей православной религии в целом, Менгу-Тимур упрочил свою власть в регионах с православным населением и превратил церковь из своего потенциального врага в надежного союзника.

Менгу-Тимур не вел больших завоевательных войн (идея достижения «последнего моря» к тому времени была окончательно похоронена), но не упускал случая продемонстрировать соседям, будь то византийцы, литовцы или ливонские рыцари⁶⁰, свое могущество. Единственной ошибкой этого, в общем-то, успешного правителя стало легкомысленное отношение к передаче власти – Менгу-Тимур не обеспечил себе достойного преемника. Можно сказать и иначе: «Единственной ошибкой Менгу-Тимура стало легкомысленное отношение к усилению влияния беклярбека Ногая».

После смерти Менгу-Тимура власть должна была перейти к его сыну Тула-Бугу, но Ногай сделал великим ханом Туда-Менгу, брата Менгу-Тимура. У Ногая были плохие отношения с Тула-Бугу, а кроме того, слабовольный и недалекий Туда-Менгу, не проявлявший интереса к государственным делам, с точки зрения амбициозного беклярбека являлся идеальным ханом. При всех своих достоинствах и при всем своем влиянии Ногай не мог заполучить верховную власть над Золотой Ордой, поскольку вел свой род от «второстепенного» сына Джучи-хана, поэтому ему приходилось использовать джучидов в качестве «ширмы».

Когда-то орда Ногая кочевала близ Дербента, но впоследствии, готовясь к походу на Византию, Ногай перебрался в междуречье Дуная и Днестра. Этот регион был очень удобным в политическом смысле – рукой подать и до Малой Азии, и до русских земель, и до Западной Европы. Ногай устанавливал дипломатические отношения и заключал союзы, объявлял войны, назначал сановников, а Туда-Менгу, как писал в своей летописи «Сливки размышления» мамлюкский султан Бейбарс, «обнаружил помешательство и отвращение от занятий государственными делами, привязался к шейхам и факирам, посещал богомолов и благочестивцев, довольствуясь малым после большого»⁶¹.

Разумеется, сыновьям и другим родичам Менгу-Тимура не нравилось своеволие Ногая. В 1287 году они заставили Туда-Менгу отречься в пользу Тула-Бугу, а после отречения убили его. То ли по каким-то причинам Ногаю пришлось смириться с этим, то ли он и сам поддерживал кандидатуру Тула-Буги, но, так или иначе, Тула-Буга стал ханом. Правда, правил он недолго – в 1291 году Ногай заменил его на Тохту, другого сына Менгу-Тимура. «В (1291) 690 году было избиение Тулабуги… сидевшего на престоле Берке… – пишет Бейбарс. – Ногай был старик опытный и искусный в устройстве козней. Дошло до него то, что Тулабуга замыслил против него и что он собрал вокруг себя войска. Потом он (Тулабуга) стал звать его к себе под предлогом, что нуждается в его присутствии для советов и для испрошения его мнения. Ногай вошел в сношения с матерью Тулабуги и сказал ей: “Сын твой еще царь молодой, я хочу наставить его и научить приемам, полезным для установлены порядков и определения внешних и внутренних дел его, но мне нельзя взяться за это иначе, как в уединенном месте, куда не забрался бы никто кроме него; я желаю встретить его с небольшим числом людей, и чтобы около него не было никого из тех войск, которые он собрал вокруг себя”. Женщина эта поддалась его словам и обманулась его посланием: она посоветовала сыну своему войти с ним в соглашение и отклонила намерение его от враждебных действий против него. Тулабуга распустил войско, которое уже успел собрать, и послал к Ногаю, пригласить его к себе. Тот снарядился в путь, собрал свое войско и послал к тем сыновьям Менгутемира, которые были расположены к нему, т. е. Токте, Бурдюку, Сарайбуге и Тудану, чтобы они присоединились к нему. Потом он ускорил путь, делая большие переходы… пока не приблизился к тому месту (пребывания) Тулабуги, в котором оба условились сойтись… Сошлись Тулабуга и Ногай и принялись за беседу и совещания. Заметил Тулабуга (что замышлялось против него) только тогда, когда уже подъехали к нему всадники и окружили его. Он растерялся, и его поразило сплетение козней и интриг Ногая. Войско остановилось, выжидая, что ему прикажет делать Ногай, чтобы исполнить его (приказание). Он приказал им спешить с коней Тулабугу и бывших при нем сыновей Менгутемира, и они спешили их; приказал он связать их, и связали их. И сказал он Токте: “Вот этот завладел царством отца твоего и твоим царством, а вот эти сыновья отца твоего согласились с ним схватить и убить тебя. Я отдал их в твои руки; умертви их, как хочешь”. Им покрыли головы и переломили спины. Это были Тулабуга, Алгуй, Тогрулджа, Малаган, Кадан и Кутуган, сыновья Менгутемира».

Этот отрывок из «Сливок размышления» дает исчерпывающее представление о могуществе Ногая. Но недаром же говорится, что, забавляясь с волчонком, не следует забывать о том, что когда-нибудь он вырастет в волка. В 1298 году Тохта-хан выступил против Ногая, но не смог его одолеть, а Ногай не смог (или не пожелал) преследовать бегущего хана, за что был наказан годом позже, когда Тохта-хан подверг разорению улус Ногая и разгромил его войско. «Оба войска сошлись в местности, называемой Куканлык⁶², и сразились, – пишет Бейбарс. – Поражение постигло Ногая во время заката солнца. Сыновья и войска его обратились в бегство и разбрелись в разные стороны. Он же оставался на коне; но он уже был в преклонных летах, и глаза его были покрыты волосами бровей его (мешавшими ему видеть); старость его одолела и ослабила его силу. Настиг его Русский из войска Токты; он (Ногай) сообщил ему, кто он такой и сказал ему: “Не убивай меня, я Ногай, а отведи меня к Токте; мне нужно с ним сойтись и переговорить с ним”. Но Русский не поддался его словам, а тотчас тут же отрубил ему голову, принес ее к царю Токте и сказал ему: “Вот голова Ногая”. Тот спросил его: “Что же надоумило тебя, что это Ногай?” Тот ответил: “Он сам мне поведал об этом и просил меня не убивать его, но я не послушался его и кинулся на него”. Токта вознегодовал на это сильным гневом и отдал приказание на счет (казни) Русского. Он был убит за то, что умертвил такого великого по сану человека, а не представил его султану. Он (Токта) сказал: «правосудие требует смерти его, чтобы не явился снова кто-нибудь, который сделал бы подобное этому». По Рашид ад-Дину, русский воин не стал убивать Ногая, а решил доставить его к Тохта-хану живым, но Ногай умер по дороге.