Kitabı oku: «Досужие рассказы Сатаны», sayfa 3

Yazı tipi:

К полосе Эшеля примыкают с разных сторон два чужих поля. Соседи у него беспокойные, вернее сказать, недобрые. Во-первых, они смертельно враждуют между собой, и нашему герою изрядно перепадает, ибо земля его расположена меж соседскими наделами. Во-вторых, они и самого Эшеля не любят, и избегают говорить с ним, словно держат камень за пазухой. Сильные они и страшные. А могучего соседа всегда боятся. Пацаны, за межой живущие, норовят утеснить мальчишек Эшеля и затевают драки.

Дети, как известно, выбалтывают родительские секреты. Однажды Эшелю поведал один из сыновей, который дрался с отродьем соседа справа, что отец того задумал покончить со своим врагом и намерен совершить поджог. Другой Эшелев отпрыск, столкнувшийся в кулачном бою с сынком припольщика слева, сказал, будто противник проговорился, мол, родитель его задумал спалить вражью крепость.

Чрезвычайные вести окунули Эшеля в водоворот раздумий, бросили в омут сомнений. “Подожгут соседи друг у друга хутора, – размышлял он, – хорошо это или плохо? Нет в мире вещей однобоких, то бишь только хороших или только плохих, – философствовал крестьянин, – от недоброхотов своих я избавлюсь, и это хорошо. Если уж нанести соседу вред, то непоправимый. Опять же, власти посадят на землю других хозяев, а вдруг те окажутся хуже прежних? Это плохо. Известное старое зло лучше неизвестного нового. Спрошу-ка я мнение супруги!”

Жена Эшеля ужаснулась задуманному злодейству. “Сообщи властям! – решительно заявила она, – пусть пошлют жандармов, остановят произвол! Огонь всё порушит. Детишки невинные задохнутся в дыму. Хоть и хулиганы, а жалко! Скотина сгорит – коровы, овцы, птица домашняя. Пепелище, смрад, тлен! А вдруг огонь на наш дом перекинется?”

Эшель позавидовал жене – ей все ясно, и сомнений не ведает. Сам же ни к какому берегу не пристал и решил ждать, может дело само уладится. “К господам торопиться незачем, – размышлял умудренный жизнью Эшель, – кто знает, как истолкуют дело, недолго и самому без вины виноватым стать! Где голова не помощник, там сердце подсказчик. До рокового часа потерплю и по наитию поступлю – то ли жандармов звать, то ли рыбой молчать!”

И вот, настал решительный день, а, вернее, ночь. Эшель проснулся от подозрительного шума. Вышел во двор. Глянул вправо – там луна освещала посланца соседа слева, он обкладывал хворостом дом врага, готовился к поджогу. Поглядел влево и увидал, как орудует посыльный соседа справа.

“Еще не поздно призвать солдат, остановить безумие! – лихорадочно размышлял Эшель, – невинные детки погибнут, да и виновные примут кару сверх меры свершенного зла! Да что мне жалеть-то врагов своих да чертенят их! Доброго слова от них не слыхал, благого дела не видал. Нахлебался от соседей, и дальше терпеть? Мудрецы говорят, мол, коли не уверен – сиди, жди и не встревай!”

Нашедший успокоительную опору в книжной премудрости, Эшель вернулся в дом, тихо улегся рядом с мирно спящей супругой и уснул. В эту лунную ночь привиделся ему во сне солнечный день. Яркое небо блистало необычайно. Лучи ослепляли, и чтоб уберечь глаза, он повернулся спиной к неистовой дневной звезде. Испускаемый ею невероятной силы свет отражался от пшеничного поля и возвращался к зрачкам его. Спасая зеницы, Эшель закрыл их ладонью. Но тут средь ясного дня загремел сверху страшный гром, оглушил и разбудил бедного Эшеля.

“Вставай, муженек! – кричала жена, – какой страшный грохот, какой ослепительный свет!” Супруги выбежали из дому. Справа и слева от их поля пылали дома и постройки соседей. Криков о помощи не было слышно. “Удушье дыма погубило спящих, сгорели, сердечные, в огне! – плакала жена, – почему не послушал меня, Эшель, не уведомил власти, допустил до несчастья?”

Эшель упрямо не отвечал. Он заворожённо глядел на две рукотворные огненные стихии. “Слава Всевышнему, ветер щадит наш хутор! – думал крестьянин, – однако, что впереди нас ждет?”

Жена и дети приблизились к пепелищам. Насытилось голодное пламя. Только уцелевшие печи чернеют, да закопченные трубы в рассветное небо глядят. Смрадный туман и зловоние. Страшно подвинуть угли и головешки – вдруг откроется обгоревшее тело, или кость, хуже – череп – выглянет. А Эшель стоит недвижим у порога дома своего, и то кается, то радуется.

Тут я спустился с Небес и прямиком направился к Эшелю. Он с подозрением и опаской глянул на меня. Подумал, небось, кто-нибудь из власть предержащих прознал о злополучии, станет с него допрос снимать, еще и обвинит в поджоге, Боже сохрани! Я поспешил успокоить крестьянина.

– Здравствуй, Эшель, – сказал я и поглядел на него с ласкою, на какую только способен.

– Здравствуй, господин, – пролепетал Эшель, – а ты кто таков?

– Я – Сатан, спустился с Небес, чтобы тебя похвалить и наградить.

– Смеяться изволишь над простым тружеником?

– Ничуть! А вот и семейство твое вернулось с пожарища. Нам побеседовать надо, лишние уши ни к чему.

– Эй, женушка, уведи-ка детей в дом и сама с ними посиди, – строго крикнул Эшель.

– Сгинувшие в огне взаимной злобы, соседи изрядно досаждали тебе, не так ли, Эшель?

– Верно, Сатан! Настрадался я от них. И родитель мой от их отцов терпел, и сказывал, мол, и его батюшку семейства эти допекали.

– То-то и оно! И дети их таковы! – воскликнул я.

– А все же, погибли люди…

– Эшель, ты геройски подавил в душе никчемную жалость. Не донеся властям, ты дал свободу молоту справедливости. Благородству мщения поем мы песню. Хвала тебе, Эшель!

– Никак я не возьму в толк, Сатан, в чем заключается геройство мое?

– Сейчас все поймешь. Пойдем к пожарищам! – сказал я, и мы двинулись вперед.

– Ты видишь эту печь, Эшель? Разгреби возле нее угли. Вот и кованый вход в подпол. Открывай люк и полезай внутрь. Ничего не бойся. Там, глубоко внизу, в каменной нише найдешь железный сундучок. Достань его и дай мне.

– Бери, Сатан, – послушно вручил ларец своему хвалителю перепачканный землей и сажей крестьянин.

– Теперь проделаем это же самое у второго пепелища, – сказал Сатан, и вскоре в руках его оказались две жестянки.

– Эшель, ты грамотный?

– Обижаешь, Сатан!

– Шучу. Открывай по очереди сундучки, доставай из них свитки, ломай печати и читай.

– В обеих грамотках прописано, что все три надела – мой и соседей – принадлежат нашему роду! – вымолвил побледневший Эшель, – что это значит, Сатан?

– Что написано – то и значит! Древние сии документы – единственно законные. Соседей предки веками прятали их от твоих праотцев, а те по простоте не выхлопотали себе охранную бумагу. Коварные припольщики думали завладеть вашей родовой землей, но прежде каждый из них желал покончить с соперником, а заодно и уничтожить его свиток.

– Но ведь дети-то погибли невинными! – упрямился Эшель.

– Разве соседские сорванцы не теснили твоих ангелочков? Когда отцы едят кислый виноград, то и сыны станут делать то же. Алчность бесстыдна, вражда шествует сквозь поколения. Не уничтожить ненависть, не умертвив носителей ее. Ты хладнокровием своим убавил от мировой злобы.

– Погибли урожай, скот, постройки…

– Для исцеления удаляют зараженный орган, порой, страдает здоровая плоть!

– Сатан, не ты ли выдумал пословицу про лес и щепки?

– Не я, а жестокость вашей земной жизни. От меня тебе награда выйдет. Эти грамоты я предъявлю властям, и вся земля станет твоею. Вступай во владение сей же момент!

Антиподы

Среди людей бытует представление, что, поскольку пребывание на Небесах безоговорочно прекрасно, благостно и умиротворяюще, то обитателям высших сфер неведом непокой сомнений. Казалось бы, есть резон в таком взгляде на вещи: ведь сомнение – это всегда барьер, ибо, во-первых, оно предполагает трудный и, порой, рискованный выбор меж альтернативами, а, во-вторых, последствия выбора не прогнозируемы – иначе не возникли бы сомнения. Однако наличие различных мнений важно, ибо в противном случае не из чего выбирать лучшее. Тут надо иметь в виду, что даже аргументированное суждение не обязательно верно.

Людское представление об отсутствии сомнений в ином мире проистекает из неосведомленности смертных о небесном бытии. Оно отнюдь не так безоблачно, как кажется сторонникам пасторальной точки зрения. Безоблачность следует понимать, разумеется, не в метеорологическом смысле, ибо небо – естественное место пребывания облаков, но в переносном значении слова.

Мне, как Сатану, на протяжении всей моей жизни – нескончаемой и уходящей в бесконечность будущего – приходится противостоять всевозможным глупейшим предубеждениям. Упомянутый выше ошибочный взгляд является следствием одного из предубеждений. Заявляю решительно: “Ангелам ведомы сомнения, в том числе и мне, ветерану Творения, уроженцу Небес!”

Сейчас я поведаю моим благодарным читателям об одном давнем и поучительном случае, впрочем, отнюдь не уникальном, выводы из которого до сих пор не до конца ясны мне, и я по сей день пребываю в состоянии неопределенности относительно оценки последствий истории, которую я намерен рассказать. И не только я один колеблюсь, но, как мне кажется, мой коллега ангел Михаэль, занимающий один из ключевых постов на Небесах – властителя рая – тоже сомневается.

Среди многочисленных моих знакомцев были два достойных мужа, посвятивших жизнь тонкому искусству коммерции. Говоря проще, они держали лавки и продавали обывателям своего городка необходимые потребительские товары. Бакалейщик Птахья торговал крупами, сахаром, солью, мукой, чаем и прочими важными съестными продуктами. Мануфактурщик Барух предлагал покупателям сукно, ситец, а кому-то шелк и батист – всевозможные ткани на любой карман.

– Здравствуй, Птахья, – поприветствует бакалейщика заглянувший в лавку покупатель.

– Мир тебе, друг, – ответит Птахья, – чем могу послужить утробе твоей?

– Мне бы мучицы два фунтика!

– Вот, получай, друг! На пампушки да на пончики лучшего товара не сыщешь! И вес точнейший: у меня гири проверенные, комар носа не подточит!

– Да я уж знаю, Птахья, у тебя все по-честному, как в Писании сказано.

– Бывай здоров, друг, заходи почаще, всегда тебе рад!

– Здравствуй, Барух, – скажет вошедший в мануфактурную лавку солидный покупщик.

– Мир тебе, друг, – ответит Барух, – никак, приодеться желаешь?

– У сына скоро свадьба, нужна обновка жениху. Мне бы сукна хорошего. Четыре с половиной аршина в пору будет.

– Вот отличная материя. Получай, сколько просил. Я на свой аршин мерю – проверенный, самый точный, никогда не подведет!

– Да уж я знаю, Барух, у тебя все по-честному, как в Писании сказано.

– Отпрыску твоему и снохе – благополучия, тебе – внуков побольше!

– Аминь.

Так день за днем трудятся Птахья и Барух. Один кормит людей, другой одевает их. Они между собой ладят – добрые знакомые. Друг другу не конкуренты, не враждуют, камня за пазухой не держат, но и не сближаются чрезмерно, ибо есть одна важная вещь, на которую взгляды их разнятся.

Как сказано выше, я был знаком с обоими. Встречаясь, я каждому в отдельности напоминал строку из Закона, недвусмысленно говорящую о том, что нельзя делать неправды в весе и в измерении. Я получал в ответ благонамеренное молчание, которое, несомненно, означало согласие.

Теперь настало время сообщить читателю одиозный факт – Птахья и Барух не были верны канону, а, попросту говоря, бакалейщик обвешивал, а мануфактурщик обмеривал. Разумеется, преступления наших героев не столь тяжелы, чтобы считаться неискупимыми. К тому же, грехи обоих не являли собою реку одного лишь мутного зла, ибо в широком потоке блистали светлые ручейки добра. Провинности торговцев создавали не только пострадавших, но и облагодетельствованных тоже. Скажем, семьи наших героев не оставались в накладе.

Здесь уместно добавить, что вне стен своих коммерческих предприятий оба лавочника вели жизнь праведную: они самозабвенно и энергично молились, со рвением исполняли предписанные заповеди, любили ближних, свободные от профессии часы, а также субботы и праздники, посвящали учению Святого Писания, жертвовали на вдов, сирот, неимущих и совершали еще множество богоугодных дел.

Тем не менее беззаконие останется беззаконием, даже если попутным его результатом окажется благодеяние. Сознавая это, Птахья и Барух придавали большое значение покаянию. Оба твердо знали, что если искренне покаяться в день накануне смерти, то грехи будут прощены, и тогда вполне можно рассчитывать на достойное место в раю, ибо на Высшем суде нагруженная добрыми деяниями чаша весов непременно опустится вниз.

Подходы Птахьи и Баруха к выбору правильного момента времени для самоочищения существенно различались. Соглашаясь с тем, что виниться следует за день до смерти, Барух резонно возражал, мол, человеку, слава Богу, не известен срок кончины. Поэтому он медлил с покаянием, будучи уверенным, что глас Небес подскажет ему урочный час.

Птахья, человек рациональный и не слишком расположенный к мистике, не полагался на голос свыше. Допуская правоту Баруха, он все же не хотел рисковать своим посмертным будущим и избрал иную линию поведения. Благополучный должен думать, что предпринять к приходу беды. Птахья исходил из того, что смерть может нагрянуть в любое мгновение и застать человека врасплох. Поэтому он очищал душу ежевечерне. Регулярность была тем более оправдана, что всякий день трудов давал основания для покаяния.

Моей упорядоченной ангельской природе предусмотрительность Птахьи ближе и понятнее, нежели беспечность Баруха. К тому же, принятая бакалейщиком метода регулярного погашения греха дневными дозами обеспечивала бесспорное преимущество уменьшения общего мирового количества творимого смертными зла. В то время как принцип мануфактурщика имел следствием накопление беззакония. Сохраняя объективность, я замечу, что беспечный не всегда глуп, а серьезный вид предусмотрительного необязательно свидетельствует об уме.

О своем предпочтении я многократно говорил со старшим над раем ангелом Михаэлем. Он неизменно соглашался со мной, но, боюсь, понял меня превратно, в пределах узости своего должностного горизонта.

Михаэль расценил мои похвалы Птахье как ходатайство. Не зная других способов награждения за праведность, он направил к бакалейщику своего ангела, и тот забрал его душу, и ее тут же определили в рай. Оказавшись в вожделенной епархии, душа Птахьи не сетовала на поспешность судьбы, но и в небесной музыке случаются фальшивые ноты.

Вернемся на землю. Награжденный принятием в рай, Птахья оставил после себя вдову, безотцовщину и процветающее коммерческое предприятие. Обо всех и обо всем позаботился Барух, взявший на себя канительную обязанность опекуна.

Безвременно усопший имел обыкновение баловать супругу как обильными ласками, так и щедрыми подарками. Вдова, не вынеся утрат того и другого рода, стала чахнуть, худеть и вскоре захворала и умерла. Барух устроил покойной достойные похороны. Детишек он определил в богоугодное заведение для сирот. Мальчики будут учиться ремеслам, портновскому и сапожному, девочки освоят навыки, необходимые женам и матерям.

Теперь Баруху предстояло решить, как поступить с самой важной частью наследия Птахьи, а именно, определить будущее бакалейной лавки. Торговля крупами, мукой, сахаром и прочим товаром – дело прибыльное и хлопотное вместе. Барух человек импульсивный, склонный к спонтанности и экспромтам. Не погружаясь в скрупулезный анализ в духе Птахьи, он извлек из кубышки заработанные сбережения и, пользуясь преимуществом опекуна, занедорого выкупил у властей перешедшую в их временную собственность лавку.

Профессионализм и большой коммерческий опыт помогли Баруху быстро освоить торговлю в новой для него бакалейной сфере. При этом он сохранил и развил выработанную его предшественником утонченность приемов обращения с товаром и с покупателями. Выручка Баруха удвоилась, и кубышка вновь отяжелела. Червонцы множились и неуклонно пополняли мошну. Легко догадаться, что новые обстоятельства ничуть не изменили подхода Баруха к покаянию.

Я спросил старшего над раем ангела Михаэля, имеет ли Барух основания надеяться на такое же отличие, какового удостоился Птахья, то есть может ли наш скоробогач рассчитывать на место в раю? Михаэль разъяснил мне, что если Барух успеет своевременно, то есть в день кануна смерти, покаяться в грехах, то не будет никаких законных причин не принять его душу в рай.

Теперь подведем итог. Бакалейщик Птахья, человек предусмотрительный, заботясь о будущем месте в ином мире, регулярно приносил покаяние за ежедневные грехи и тем самым не способствовал накоплению общего зла. В результате он получил небесную награду.

Личность беспечная, в прошлом только мануфактурщик, а ныне почти магнат Барух, питает небеспочвенные надежды очутиться в раю, притом, что он уже завоевал земной трофей, изрядно разбогатев. Как говорят мудрецы, человек вкушает наслаждение из двух миров. К сожалению, с переходом бакалейной лавки в собственность Баруха, накопление мирового греха увеличилось.

Теперь мы пришли, дорогой читатель, к начальному пункту рассказа: бремя сомнений несут даже небесные ангелы. Вот и я, великолепный Сатан, не уверен, правильно ли поступал, безмерно восхваляя Птахью владыке рая Михаэлю? Нет, я вовсе не утверждаю, будто Барух не заслуживает благ настоящей и будущей жизни. Но, кто знает, сложись судьба бакалейщика иначе, и мир был бы менее уродлив. Кстати, я уверен, что Михаэль разделяет мои сомнения. В заключение замечу, что не нужно избавляться от сомнений, наоборот, нам следует учиться сомневаться.

Ход вещей

Порой читатели упрекают меня, дескать, вечно ты, Сатан, рассказываешь нам потешные вещи, стараешься рассмешить, а ведь иной раз хочется чего-нибудь грустного, берущего за душу, чтоб уронить слезу, задуматься о бренном, нескладном, пустом, глупом, наконец!

Упрек я принимаю, но исключительно из желания потрафить благонамеренным ценителям моих рассказов, а вовсе не потому, что безоговорочно принимаю критику, хотя и нахожу в ней зерно истины. Вообще, я придерживаюсь абсолютно либерального взгляда на различие в образе мыслей людей. Иными словами, каждый имеет полное право на собственное мнение, если оно, разумеется, не расходится с моим.

Итак, на сей раз, я поведаю повесть, печальнее которой нет на свете. Это история об одном дерзком опыте, или, как сейчас у вас на земле говорят, эксперименте, который закончился крушением изначальной идеи, а неуспех повлек за собою бедствия и разочарование. Забегая вперед, возьму на себя смелость указать на причину неудачи: пренебрежение задуманным самим Господом естественным ходом вещей.

Однажды явился ко мне некий смертный и попросил уделить ему час-другой внимания. Одет добротно, аккуратно. Манеры благородные, глаза проницательные, лицо умное, сразу видно образованного человека. Представился, и выяснилось, что и имя у него тоже подходящее – Наор.

– Я пришел к тебе за советом, Сатан, – сказал гость.

– Буду рад, если смогу тебе помочь, Наор, – ответил я.

– Не сомневаюсь, что сможешь. У живущего на Небесах ангела взгляд на мир не узкий, как у землян, но общий, фундаментальный.

– Перейдем к делу, Наор, – ответил я сухо, не показывая, что польщен.

– Я – человек состоятельный, – начал свой рассказ Наор, – владею ювелирным заведением, от отца досталось мне. Покупаю золото, серебро, самоцветы. Рабочие мои изготовляют на любой вкус украшения для женщин и мужчин, всё вещицы отменно дорогие, и доход у меня – слава Богу.

– Так отчего же лик твой безотраден, почтенный Наор, – спросил я и почуял перспективу занимательного парадокса.

– Трудятся в моем заведении несколько работников. Люди они в мастерстве искусные, но в жизни и в обращении простые. Сказать по правде, не чудом я богатею – это умелые руки наемников полнят червонцами мою мошну. А сами-то они живут в бедности. Но в радости!

– Поясни, Наор, – попросил я, – не скудостью же они наслаждаются?

– Вот в этом-то и великий мой вопрос, мудрый Сатан!

– Коли работники отменно обогащают тебя, Наор, отчего не повысишь им жалование?

– Повышал! Обиделись, отказались принимать!

– Поразительно! Отказались из гордости? Из глупости? – изумился я.

– Из солидарности! Сказали мне, мол, товарищам их, которые у других хозяев трудятся, плата выходит меньше. Вот мои работяги и не хотят, чтобы им завидовали, дескать, дружба дороже.

– Думаю, Наор, напрасно ты своих людей простаками считаешь, ум у них весьма утонченный.

– Ум у них утонченный? Пожалуй, прав ты, Сатан: живут они бедно, а жизни радоваться умеют!

– Что дальше?

– Дело в том, Сатан, что я, человек состоятельный, удовольствий жизни не чувствую. И не я один. Все мои покупатели – люди богатые, и никого среди них не вижу счастливыми.

– Головокружительное открытие! Выходит, на большие деньги купишь печаль, а на малые – радость? Может, не даром говорят, что путь парадокса – путь истины? Я должен признаться, Наор, озадачил ты меня. Давай вместе думать. Где твой маяк?

– Маяк мой мигает с берега всеобщего благоденствия.

– Неужто благоденствие может быть всеобщим? У тебя и план имеется?

– Есть кое-какие мыслишки. Вот я и пришел к тебе, Сатан, посоветоваться.

– Выкладывай свою сверхидею, я сгораю от нетерпения!

– Боюсь, не оказалась бы идеей фикс моя сверхидея! – скромно заметил Наор.

– Не бойся! Мы с тобой – две головы. Сколько голов, столько умов.

– Вот и я говорю, Сатан, что ум золота дороже, а умный и без него богат!

– Так каков он, план твой?

– Разберем всё по порядку. Малоимущие в нашем местечке жизнью довольны. Толстосумы не ведают радости. Первых, как известно, большинство. Вторых – мало. Причина огорчений коренится в золоте. Чем его меньше у человека – тем он счастливее. Таковы факты.

– Упрямые они, факты эти, непреложные, очевидные, надежные, жестокие! – поддакнул я, впрочем, с некоторым сомнением, – и как же плыть к твоему маяку?

– Счастье, как и солнце, светит всем, – воодушевился Наор, – нужно только подставить лицо живительным лучам!

– Думаешь, все людишки возрадуются твоему солнцу?

– Есть единомышленники у меня! Узок круг их, но помыслы страшно близки народу. Мы двинемся вперед с идеями в головах и с красными речами на устах.

– И с оружием в руках? – уточнил я.

– И с Писанием в руках! – мгновенно парировал Наор, – ведь сказано же: “И пастись будет корова с медведем; детеныши их лежать будут вместе; и лев будет есть солому как вол!”

– Правильно ли, Наор, понимаешь ты слова мудрецов?

– Конечно, правильно! Рассудим вместе, Сатан. Бедных – что песку в море, а богатых – по пальцам перечесть. Если неимущие поделят меж собой золото имущих, то на каждого из великого множества придется совсем малая доля содержимого кованых сундуков. Выйдет, что нищие почти не разбогатеют, стало быть, счастье их не убудет, зато крезы, обделенные ныне радостью жизни, обретут блаженство!

– Значит, вчерашние богачи, всего своего добра лишившись, станут счастливее других? Справедливо ли?

– Ты прав, Сатан, об этом-то я и не подумал… Одинаковость пострадает… А ведь по мысли мудрецов все должны есть солому… Как хорошо, что я пришел к тебе за советом! Пожалуй, не станем раздевать догола толстосумов, ради равенства оставим им долю малую!

– Надеюсь, Наор, что добрые твои намерения угодны Творцу, а угодны ли будут действия?

– Сомнения науки разрешит жизнь, не так ли, Сатан?

– Задумки проверь на деле. Не поднявшись на высокую гору, не узнаешь высоты неба. Возвращайся в местечко и твори. Донесется и до меня гул перемен.

– Ты благословляешь? Советуешь воплощать замысел?

– Сочувствую и надеюсь, – ответил я Наору, – а теперь – ступай!

Прошли года. Я почти забыл о беседе с мятежным ювелиром. Как-то призвал меня Господь к своему трону и с неудовольствием сообщил, что дошли до него сведения о бедствиях в местечке, где проживал Наор. “Спустись на землю, Сатан, разведай, что к чему!” – приказал Всевышний.

Я не сказал Богу о своей причастности к делу. “Слетаю на землю, разберусь, потом, может быть, признаюсь!” – подумал я.

Нашел городок Наора. Безлюдье и разруха встретили меня. Я бродил по пустынным улицам. На меня глядели черные пасти окон. “Вымерли, что ли, двуногие эти?” – все больше сердился я.

Наконец, увидел в придорожной канаве спящего человека. Рядом с ним копошились мыши. Я тронул посохом тощее тело. Человек проснулся, вскочил на ноги. Передо мной стоял грязный, обросший бородой оборванец. Я всмотрелся в его лицо и признал Наора. Тот глядел на меня пустыми глазами. “Здравствуй, Наор, я – Сатан, пришел проведать тебя и деяния ума твоего!” – сказал я строго.

По чумазым щекам Наора потекли слезы, он размазывал их, всхлипывая. Успокоившись, попытался обнять меня, но я ловко увернуться.

– Рассказывай! – приказал я.

– Случилось у меня затмение ума. Что видел и слышал – понимал превратно. Думал, разрушение – ключ к улучшению. А ты, Сатан, – советчик и свидетель безумия. Вот и весь сказ… – прошамкал беззубым ртом Наор.

– К делу переходи! – крикнул я гневно.

– Удался замысел, и в этом несчастье. Чем краше говорили соратники мои, тем больше крови лилось в местечке. Не за счастье, а за добро воевали, кто за чужое, а кто за свое. Много голов полегло. Голод выкосил тысячи. Выжившие сбежали. Я – последний тут.

Не стал я дальше слушать несчастного, вернулся на Небеса и доложил Богу обо всем виденном, и свою долю не скрыл. Велик и справедлив был гнев Господа. “Ты, Сатан, как неразумный Наор, не понял замысла Творения Моего! – прогремел Всевышний, – вы нарушили ход вещей, а рабы мои на земле поплатились!”

Каясь, подумал я про себя: “Не учил Господь, что должна быть одинаковой природа разных творений Его. Вечны сила и слабость, дерзость и робость, а неравенство плодотворно. Мудрецов я призову к ответу, почему говорят они, мол, медведь станет пастись с коровой, а лев вместе с волом – солому жевать?”

Семья красна, коли крыша одна

Небожители упрощенно представляют себе житье-бытье людей на земле. Порой судят о грехах и благодеяниях двуногих творений с некоторой легковесной прямолинейностью, не принимая во внимание довлеющих земных обстоятельств. Верхоглядство свойственно практически всем ангелам, но в разной степени. Скажем, властитель ада Насаргиэль, по характеру службы наслышанный о могучей силе искушений, разъедающей души его будущих пациентов, готов иной раз проявить понимание и даже снисхождение. Зато старший над раем ангел Михаэль, имеющий дело с беспорочными праведниками, бывает чрезмерно строг к нарушителям заповедей. Никто не понимает человеков лучше меня, Сатана, ибо я частенько спускаюсь на грешную землю. Поэтому на Небесах я по праву считаюсь главным экспертом по земным делам.

Я намерен рассказать историю двух супружеских пар, последовательно преодолевавших одно затруднение за другим. Они не ждали советов от своих мудрецов, а поступали по собственному разумению. Однако, преодолевая одно препятствие, они создавали другое. И только мое компетентное вмешательство устранило преграды к их новому счастью.

А теперь – обо всем по порядку.

Жили два друга в местечке одном, разом смеялись и вместе грустили. Жарко молились, бок о бок учились. Если один чего не поймет, другой на помощь спешит. Короче, неразлучные друзья, водой не разольешь. Одногодки. Звали их Ханох и Барух. Оба парня стройной стати и равные ростом, а мастью – разные. Ханох чернявый, и глаза у него темные, а Барух белобрысый и светлоглазый.

Отцы наших героев были потомственными коммерсантами. Семья Ханоха торговала лесом, а родитель Баруха отдавал предпочтение недвижимому имуществу. Очень понятным и совершенно естественным стало желание ветеранов негоции вручить сынам эстафету фамильного дела. Огромно значение преемственности, ибо настоящее есть росток прошлого, и сходство меж ними облегчает созерцание будущего. Когда, по мнению старших, младшие в достаточной мере познали Святое Писание, первые решили, что вторым пришла пора заняться делом.

Замечу читателям, что факт прекращения учебы вовсе не следует трактовать как пренебрежение Божественным знанием. Отнюдь! В обеих семьях несокрушимо соблюдались заповеди Господа, но ведь и верность родовым традициям тоже чего-то стоит, не так ли? К тому же, среди приверженцев доходных утилитарных профессий распространено небеспочвенное убеждение, что нет в жизни якоря надежнее, чем хорошие деньги, доставляемые, например, умелой коммерцией.

Чтобы вникнуть в тонкости любого торгового поприща, новобранцу полезнее всего будет начать со службы коммивояжера – изучит свой товар, познакомится с продавцами и покупателями, оглядится вокруг и покажет себя. Отцы указали сыновьям сферу самостоятельных действий, снабдили советами и начальным капиталом.

Настал ли момент вступления юношей на широкую дорогу успехов и неудач, побед и поражений? Пора ли отправляться в самостоятельный жизненный путь? Ответ может быть только один – нет! Парням, слава Богу, уже по восемнадцать, а, может, и по девятнадцать лет, а они все еще не женаты! Не имеющий теплого домашнего тыла – нежной супруги и любящих деток – не добьется побед на деловых фронтах.

Будет день – будет невеста. В местечке у некоего состоятельного обывателя выросли дочки-близнецы. Звали их Хана и Браха. Сходство меж ними удивительное: одно лицо, и один склад. Где тут Хана, а где Браха – лишь родной отец да мать их умели различать. Исполнилось отроковицам шестнадцать лет, девы на выданье, нечего тянуть!

Встретились трое отцов, обсудили, поладили, познакомили молодых. Ханоху и Баруху невесты весьма приглянулись, причем обе в равной степени, что и не удивительно. Но ведь никак нельзя жениться на двоих – надо выбирать. Впрочем, не будем забегать вперед.

Какой из парней пришелся по душе Хане, а какой – Брахе, нам знать не дано, ибо женское сердце непознаваемо. Отец невест подсказал разумный ход, дескать, пусть молодые вступают в брак по сходству имен: Ханох женится на Хане, а Барух возьмет в жены Браху. Мужчинам идея понравилась, стало быть, и женщины с ней были согласны.

Сыграли две свадьбы. Родители вскладчину купили молодоженам дома в хорошем городке. Не слишком близко к местечку, дабы дети пореже обращались за помощью и сами воевали свою жизненную войну, и не слишком далеко, чтобы навещать внуков, когда народятся.

Дома молодоженов располагались в разных концах городка, но расстояние не стесняло и не охлаждало. Дружбе Ханоха с Барухом женитьба не повредила. Хана и Браха все детство провели вместе и не могли разлучаться надолго. Каждую неделю молодые семьи сообща встречали субботу. Собирались и по праздникам. Как славно любящим друг друга людям сидеть за одним столом, глядеть в милые лица, вместе трапезничать, молиться, а то и песню затянуть! Прошло немного времени, и юные жены понесли. В добрый путь, Хана и Ханох, Браха и Барух!