Kitabı oku: «В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора», sayfa 5

В зоне боевых действий

Шумовой фон приближавшейся войны стал непрерывным и днем и ночью. В первые дни непривычного физического труда ныло все тело, особенно мышцы рук и ног. Короткий сон в полевых условиях был подобен «маленькой смерти» – моментальный, глубокий, без сновидений. Примерно через неделю после работы лопатой и ломом, переброски с помощью тележек и носилок песка и земли стало появляться здоровое чувство укрепившихся мышц. Прошло еще дней десять в беспрерывном труде. Неожиданно ранним утром без объяснения причин наши группы срочно перебазировали южнее, в район Батайска.

Ходили слухи, что линия фронта приближалась к Ростову. Видимо, по этой причине гражданское население, привлеченное на возведение линий обороны, уводили в более безопасные места. Происходящее вокруг напоминало гигантский встревоженный муравейник. В разных направлениях с грохотом двигались военная техника, транспортные колонны, отряды солдат и народного ополчения. В небе с характерным гулом стремительно проносились и мгновенно исчезали в зловещем мареве взаимного уничтожения самолеты – истребители и бомбардировщики.

На земляных работах я подружился с двумя допризывниками – Кириллом и Миколой. Они, как и я, были эвакуированы с семьями с Украины в Ставропольский край. В один из дней, когда мы остервенело работали лопатами, подошел незнакомый военный средних лет и представился Богданом. Я не удержался и в шутку спросил:

– А фамилия ваша, случайно, не Хмельницкий?

Он рассмеялся и в унисон ответил:

– Нет, я родился на триста лет позже гетмана Хмельницкого. Но первая буква фамилии совпадает. А вот я вам троим задам хитрую загадку, проверю вашу смекалку. Почему у меня имя Богдан, а фамилия Хитров?

Мы одновременно хором изрекли:

– Вы, наверное, хитрый, поэтому и фамилия такая.

– Ну, допустим, а имя откуда?

Мы задумались. Мне вдруг вспомнилась бабушкина версия:

– Богдан – значит Богом дан.

Таинственный военный хмыкнул и произнес:

– Ну ладно, не буду мучить вас загадками. Вижу, вы смышленые ребята. Так вот, в таежной глухомани одной сибирской губернии очень давно появились две деревни: Богдановка и Хитрово. Вот и весь сказ. А теперь ваша очередь поведать о себе: после я объясню, зачем вы мне понадобились.

Внимательно выслушав наши нехитрые биографии, он закурил самокрутку, выдохнул едким дымом и задумчиво сказал:

– Значит, так. Мне для серьезного дела нужны подходящие ребята. С лопатами вы справляетесь лихо. Но мне сейчас важнее ваши грамотные мозги. Короче, если вы согласны, идите соберите манатки. Я тем временем договорюсь с командиром: временно переходите в мое распоряжение. Жду.

Мы так и не поняли, зачем ему понадобились. Сгорая от любопытства, быстро собрали скромные пожитки. Вскоре появился Богдан вместе со старшиной, который пожал нам руки и кратко сказал:

– Расстаемся ненадолго. До скорого возвращения.

Богдан усадил нас с собой в машину. Вскоре через контрольно-пропускной пункт мы въехали на большую огороженную территорию. Приглядевшись, можно было различить много замаскированных зенитных установок и другой боевой техники. Возле них деловито сновали люди в военной форме и в гражданской одежде. Впоследствии я узнал, что здесь дислоцируется полк народного ополчения перед отправкой к месту боевых действий.

Богдан жестом пригласил нас в невзрачное двухэтажное здание, расположенное рядом с контрольно-пропускным пунктом. Мы оказались в большом зале с приборами непонятного назначения. За столом сидело несколько офицеров. Богдан доложил о нашем прибытии. Его молча выслушали, с явным недоверием поглядывая на нас. Наконец старший по званию офицер обратился к нам:

– Проверим в деле, чему вы научились в школе. Быть может, вам будет легче освоить секреты очень умных новых приборов. Если почувствуете, что не по Сеньке шапка, – не стесняйтесь, сразу скажите. Ругать не будем. Обратно отвезем, как привезли. Инструктировать вас будет Василий. Теперь он ваш новый командир. Прошу его любить и жаловать.

Все как по команде встали и вышли из зала. Остался моложавый военный. Мы догадались, что это и есть тот самый инструктор Василий. Он сразу приступил к делу. Объяснил назначение загадочных приборов. Их аббревиатура звучала интригующе: ПУАЗО. В расшифровке – приборы управления артиллерийским зенитным огнем. Это были новейшие сложные вычислительные устройства для автоматического наведения зенитных установок на движущиеся в небе и на земле цели. Василий в течение трех дней по несколько часов учил нас искусству: определять угол наклона зениток с учетом расположения цели по высоте, скорости движения и другим взаимосвязанным факторам.

По окончании ликбеза он проверил, насколько правильно мы усвоили методику вычисления баллистических кривых. Результатом применения наших новых знаний Василий остался доволен и похвалил за смекалку, усердие и успехи в математике, геометрии и тригонометрии. Правда, Миколе, который разбирался в точных науках хуже, чем я и Кирилл, был поручен более простой вид вычислений. Чтобы закрепить достигнутое, я попросил большие листы ватмана и цветные карандаши. По аналогии со школой всю последовательность нужных действий изобразил в ярких графических схемах. А в дополнение выпустил «боевой листок». Нарисовал безжалостный штык, пронзающий черную окровавленную свастику. Под ним крупными буквами написал:

 
ПУАЗО поможет нам
Метко бить по злым врагам
И победы наши множить,
Чтоб фашистов уничтожить!
 

Развесив по стенам зала схемы и листок, мы позвали Богдана и Василия. Наше творчество вызвало у них искреннее удивление и даже восторг. Затем Богдан заявил, что пора заняться нашим внешним видом. Он повел нас к вещевому складу, где нам подобрали по росту старые комплекты солдатского обмундирования. С первого дня пребывания в полку нас также приобщили к нехитрой полевой кухне. Спустя десятилетия изысканные ресторанные блюда мне не казались такими вкусными, как простая солдатская еда. По доброте душевной солдаты наперебой предлагали нам, как они выражались – для «сугрева», глотнуть из алюминиевых кружек спиртного. А заодно – затянуться крепким табаком из газетной скрутки. Мой организм не был готов к этому. Но наша троица хотела казаться солиднее и сильнее своего возраста. Правда, Кирилл и Микола, выросшие в селе, уже приобщились к куреву и добротному самогону. А я, заставив себя глотнуть чистый спирт и затянуться жгучим зельем, стремительно убегал куда-нибудь в сторону, чтобы никто не видел, как меня выворачивает. С тех пор я практически не употребляю спиртные напитки (кроме сухих вин) и не курю.

Мы не знали, как долго продлится наше пребывание в полку. Но в отличие от монотонных земляных работ здесь мы чувствовали себя более нужными и полезными для фронта. Чтобы успокоить маму, я несколько раз в неделю посылал ей письма, сразу указав номер моей полевой почты. Нас отделяло друг от друга совсем небольшое расстояние. Но, как говорят, близок локоть, да не укусишь. От мамы также стали приходить весточки, где между строк читалась тревога за меня и надежда на мое скорое возвращение.

Тем временем мы все больше втягивались в суровую и тревожную жизнь полка, который, по всем признакам, готовился к отправке на передовую. Стало больше озабоченности и суеты. Усилились авиационные бомбежки. Замаскированные зенитные орудия практически день и ночь били по врагам. Наш сон сократился до минимума. Мы напросились, в промежутке между нашими дежурствами, участвовать в подвозе снарядов, а также в чистке и смазке неостывающей военной техники. В один из налетов разметало вещевой склад, снесло часть ограждения, а воронками изрыло ухоженный полигон. К счастью, мощные укрытия были устроены далеко. На этот раз обошлось без человеческих потерь.

В один из холодных и ветреных ноябрьских дней Василий оповестил о начале передислокации нашего подразделения. Технику осторожно демонтировали и в упакованном виде устанавливали на «студебеккеры»¹⁷ и платформы с мощными тягачами. Мы очень быстро повзрослели на годы вперед. Поэтому без лишних расспросов действовали наравне с бывалыми солдатами. За несколько дней передовые подразделения и основная часть техники спешно покинули территорию, которая уже стала для нас вторым домом. Группа обслуживания ПУАЗО должна была последовать за ними после полного завершения работ. Василий как-то во время короткого отдыха сказал, что намерен поощрить нас за усердие и мужество. Он также добавил, что мы достойны носить звание сыновей полка.

Тем временем, по принципу «свято место пусто не бывает», опустевшая база превратилась в подобие перевалочного пункта: подходили новые войска. Через несколько дней мы услышали сообщение, вызвавшее радостное ликование. Это была первая крупная победа Красной армии в начале войны. После недельной оккупации был освобожден Ростов¹⁸. В числе отличившихся частей назвали и полк народного ополчения. Окончательное освобождение города произошло 29 ноября 1941 года. Эту дату я запомнил навсегда. Она могла стать последним днем моей короткой жизни.

Вечером, как бы в отместку за изгнание из Ростова, произошел массированный налет люфтваффе. В это время мы все находились в двухэтажном строении, завершая последние сборы. Взрывная волна с грохотом и треском оставила дыры вместо оконных и дверных проемов. Пройдя насквозь, она втянула внутрь помещений огромную массу мусора. Обрушилась большая часть междуэтажного перекрытия – балки и деревянный настил. Двухскатную кровлю с чердаком просто снесло. Всех, кто находился в помещении, разметало в разные стороны. Не знаю, отключалось ли сознание в страшных объятиях взрывной волны, щедро забросавшей меня тяжелыми глыбами земли, камней и мусора. Помню, когда меня вытащили из-под завала, адское ощущение боли в глазу, груди и колене правой ноги. Оперированный глаз был залеплен размокшей землей, перемешанной с мелкими камнями.

Поверье, что в один и тот же окоп снаряд дважды не попадет, конечно, проверено опытом бесконечных войн. Но в данном случае опять пострадал именно мой правый глаз. Несмотря на общую суматоху и хаос, меня немедленно передали в руки санитарной команды. Раненых и контуженых, в числе которых оказался и я, перевезли в полевой госпиталь в небольшом поселении Самарское. Вторая глазная операция была менее удачной, чем первая. Зрение в глазу практически снизилось до светоощущения. На правом колене зашили рваную рану. Сняли сильные боли в затылке, позвоночнике и грудной клетке, полученные в результате общей контузии.

В госпитале я узнал о гибели во время этого налета Василия и четверых ребят из группы обслуживания ПУАЗО. В их числе оказался славный Микола, с которым мы стали неразлучными друзьями. Трудно смириться с тем, что кровожадная и ненасытная пасть войны непрерывно поглощает неисчислимое количество человеческих жизней. А для свидетеля их гибели боль от утраты часто становится нестерпимой. Глубокое чувство скорби я на госпитальной койке выразил в словах:

 
Второе рождение, спасибо судьбе,
Лишь шрамы напомнят о страшной войне.
Ведь тысячи тысяч славных ребят
Пожить не успели, в землице лежат.
В степном Ставрополье был страшный налет,
Погиб в нем Василий и маленький взвод.
Вам вечная память. Пока буду жить,
Вас в сердце израненном стану носить.
 

Эти тяжелые воспоминания я не навязывал никому, даже самым родным и близким людям. Поскольку чувствовал, что для них это отрезок далекой истории, который не раз, правда с большим количеством небылиц и вариантов, описан в документальной и литературной форме. Поэтому впервые на этих страницах оживает моя память о военных годах…

Более двух недель меня ставили на ноги. После вручения полного комплекта медицинских документов с печатями, различных удостоверяющих справок и выписок мне помогли попасть на попутный транспорт в Петровское Село. Круг замкнулся. Здесь со слезами радости встретила меня мама и повисшая в объятиях сестренка. Переживания и тяготы наложили отпечаток на красивую мамину внешность. Появилось много ранней седины и морщин на исхудавшем лице. А увидев повязку на моем глазу и нетвердую походку (я прихрамывал), мама ахнула.

В смягченной и сжатой форме, чтобы поменьше ее травмировать, я поведал о том, что со мной произошло почти за полгода. А казалось, что прошел целый год! Но главное – во мне закрепилось внутреннее ощущение бывалого мужчины и появилось чувство уверенности в своих силах. Весомо заявил маме, что отныне, пока отца с нами нет, всю ответственность за судьбу ее и сестренки я полностью беру на себя. На вопрос о судьбе родных мама поведала, что папа вместе с заводчанами успел перебазировать часть станков на Урал. Он нас ждет не дождется. Мама просто не хотела ехать к нему без меня. Дядя Яков с семьей, включая бабушку, находился в Новосибирске. Состав, который увозил на восток самое ценное оборудование и сотрудников типографии, где он трудился многие годы, успел проскочить под бомбежками буквально за несколько дней до захвата немцами Полтавы.

Через калмыцкие степи на Урал

Мы стали готовиться к отъезду. Наши документы позволяли беспрепятственно двигаться на восток. Решающая роль принадлежала моему свидетельству об участии в боевых действиях и последующей госпитализации. В то тревожное время проверки на дорогах и в населенных пунктах проводились специальными патрулями на каждом шагу. Малейшее подозрение было чревато длительным расследованием. Особенно придирчиво проверяли мужчин призывного возраста с подозрением на дезертирство.

Для нас единственным возможным вариантом был путь через бесконечные калмыцкие степи до Астрахани. Оттуда по железной дороге до Свердловска, затем пересадка на северо-восточную ветку, до станции с необычным, даже романтичным названием – Красные Орлы. В большом селе, на базе старинного литейного производства демидовских времен, разместили часть полтавского Ремонтно-механического завода, сокращенно – РЕМЗ.

Был конец декабря. Традиционно любимый всеми канун Нового года мы встречали на колесах. Вместе с другими беженцами, на крытых толстым брезентом «студебеккерах», по ухабистой дороге нас доставили в Элисту. Калмыцкая столица в те годы выглядела архаично, убого и неприветливо. К машинам подбегали местные жители, предлагая обменять вяленое мясо с запашком, кумыс, лепешки и другую съедобную снедь на любую одежду, обувь, мыло, спички и курево. Мы остановились на ночлег в относительно теплом бараке. На следующий день предстоял тяжелый переезд через всю калмыцкую степь. Всех нас предупредили, что он может занять несколько суток, так как узкая дорога забита встречными военными колоннами.

Утро выдалось холодное и пасмурное. Сильный ветер со зловеще-певучим завыванием приводил в движение песчаные массы, которые обволакивали людей и проникали во все щели и дыры. Мы постарались утеплиться, как смогли. Сестренку поверх одежды мы укутали еще в два теплых одеяла. Внешне она смахивала на живой колобок. Несмотря на свой возраст, она все тяготы переносила без капризов и плача, в какой-то недетской задумчивости. Меня от холода спасал комплект обмундирования, полученный еще в полку. Больше всего мерзли ноги. Поэтому я укутал их дополнительной парой портянок. Широконосые кирзовые сапоги, которые были велики мне на несколько размеров, позволяли это сделать.

Как и предполагалось, наш транспорт часами ждал на обочине дороги, пропуская бесконечные потоки на запад. Чтобы немного согреться, все вприпрыжку двигались вокруг машин. Поздно вечером мы оказались в маленьком допотопном поселении Яшкуль. Разместились в заброшенном неотапливаемом строении. Холод был настолько сильный, что для спасения все прижались друг к другу, образовав монолит из человеческих тел. Я расстегнул свою стеганую на ватине куртку и бережно укрыл там хрупкую сестренку, стараясь, чтобы ей было потеплее. Ночь тянулась бесконечно долго, как бы испытывая всех на прочность. К счастью, несмотря на это, никто из нас в пути не заболел. Видимо, инстинкт самосохранения создал защитный барьер для человеческого организма, который в размягчающих условиях комфорта более податлив различным болезням и холоду.

Утром, невыспавшиеся, продрогшие, с болевыми ощущениями во всем теле (очень неудобно было лежать и сидеть в условиях запредельной тесноты!), мы молча, без ропота и стенаний, погрузились в «студебеккеры» и тронулись дальше. Дорога в этот раз оказалась более свободной. Во второй половине дня мы въехали на окраину поселения Красный Худук. Про себя я подумал, что Красный Худук и Красные Орлы (наш конечный пункт), к сожалению, разделяет слишком большое расстояние. Поселение приютилось у развилки дорог на Астрахань и Кизляр. Недалеко, судя по всему, размещался животноводческий совхоз. На обширных степных просторах вокруг паслась различная живность. Наши автомашины остановились на площадке перед двухэтажным жилым зданием с аляповатой вывеской на русском и непонятном калмыцком языках – «Правление совхоза». Оттуда вышли несколько человек и направились к нам. Ответственный за переезд долго о чем-то договаривался с ними. Наконец с довольной улыбкой сообщил, что нам обещают теплый ночлег и горячее питание. Это известие измученные и уставшие люди встретили с нескрываемой радостью.

Нам предоставили для ночлега здание правления совхоза и пустующий клуб. Работники совхоза, русские и калмыки, для устройства наших постелей стали набивать мешки высушенными степными травами. Когда я решил испытать импровизированный матрац, мне показалось, что я прилег на царское ложе. Вскоре всех пригласили в рабочую столовую, из которой уже давно доносились аппетитные запахи. Обилие разнообразной еды на столах нам также показалось поистине царским угощением в условиях военного времени. В основном нам приготовили национальные калмыцкие блюда, которые я попробовал впервые в жизни.

Я старался время от времени вести краткие записи, которые частично сохранились и помогли восстановить ряд событий тех далеких лет. В том числе названия калмыцких яств. При входе всех угостили, для душевного обогрева и поднятия настроения, молочной водкой – аракой. Я даже попытался в сестренку влить пару капель араки, но она с отвращением сплюнула. Затем по калмыцким традициям нам подали пиалы джамбы – молочного чая с солью и различными травяными приправами. Он обладает лечебными свойствами, а также согревает в холод и охлаждает в жару. Очень аппетитные тушеные потроха баранины дотур вперемешку с крупными пельменями берг запивались кумысом. Был даже десерт – яблоки в сметане. Я так подробно описываю этот пир, потому что он остался самым приятным воспоминанием о тех безрадостных днях.

Незадолго до сна нам предложили по очереди помыться в совхозной бане. Это был еще один необыкновенный подарок судьбы. После спокойного сна в тепле мы с огромной благодарностью распрощались с добрыми и чуткими калмыками. Каждый старался на память оставить им какой-нибудь сувенир. Я передал директору совхоза набор полтавских значков и написал четверостишие:

 
В далеком калмыцком селенье, где добрые люди живут,
Нашли мы совсем ненадолго душевный и теплый приют.
Здесь нас накормили по-царски и спать уложили в тепле,
У вас мы пожили как в сказке и очень красивой мечте.
 

Отъезжая от совхоза, мы долго размахивали руками в знак прощания. Через несколько часов въехали в Астрахань.

Площадь перед вокзалом напоминала взбудораженный улей, как в Полтаве во время эвакуации. Попрощавшись с нашими временными попутчиками, мы буквально втиснулись в один из залов вокзала, где обнаружили кусочек свободной площади. Через представительство военной комендатуры я по своим документам оформил три проездных билета на ближайший поезд до Свердловска. К счастью, он отправлялся в ближайшие часы. Мне очень хотелось хотя бы немного осмотреть древний, с богатой историей город. Но пришлось, из-за нехватки времени, лишь с вокзальной площади издали полюбоваться силуэтом монументального Астраханского кремля, по стилю отдаленно напоминавшего Крестовоздвиженский монастырь в моей родной Полтаве.

Вокзал, построенный в мавританском стиле, был конечной станцией, дальше Астрахани поезда не ходили. В то время электронных табло не было. Время отправления, номер платформы и пути меняли вручную на расписаниях движения поездов в зале ожидания. И, конечно, объявляли через громкоговорители. Подземные и наземные переходы практически отсутствовали, за исключением таких городов, как Москва и Ленинград. Поэтому, чтобы попасть на поезда, которые подавали на отдаленные пути, приходилось или обходить длинные составы, или, на свой страх и риск, проползать под вагонами с малыми детьми и вещами. Такие рискованные маневры не всегда завершались благополучно. По закону подлости бывали случаи, когда именно в этот момент поезд трогался с места и жертвы были неминуемы. Особенно опасно стало в военное время. Большинство составов отправлялось вне привычных графиков, подав лишь три коротких предупредительных гудка.

Поэтому, отправив отцу телеграмму с указанием номера пассажирского поезда и даты отправления, я разведал путь, на который будет подан наш состав. Затем, без спешки, провел маму и сестренку к месту посадки. Дорога предстояла долгая и длинная. Но теплый вагон со спальными местами располагал к нормальному отдыху. Условия по сравнению с муками эвакуации из Полтавы в Ставропольский край были просто райские. Астрахань и Заволжье находились еще относительно далеко от зоны военных действий. Поэтому на промежуточных станциях в пути не было ощущения надвигающейся беды.

Вместе с любознательной сестренкой мы часами с интересом смотрели в окно. Бесконечные пространства проплывали мимо наших любопытных взоров. В пути сильно расширился и горизонт познаний. Я читал до этого о существовании соляных озер. Но одно дело – читать и знать. Другое дело – воочию увидеть. Когда поезд медленно двигался мимо озер Баскунчак и Эльтон, я был поражен фантастическим, неземным зрелищем уходящего вдаль белоснежного плато с выщербленными кратерами выработок. Был солнечный день, и яркие блики с холодными и теплыми оттенками создавали удивительную игру красок, достойных кисти талантливого художника. Нечто подобное я встретил уже в зрелом возрасте, прогуливаясь по соляному озеру в далеком и экзотичном Тунисе.

В Саратове я воспользовался длительной стоянкой и успешно совершил небольшую коммерческую операцию. Дело в том, что завтра нам предстояло на колесах встретить Новый год. Мне безумно хотелось сделать приятный сюрприз маме и сестренке. Втайне я задумал продать второй комплект теплого зимнего белья, выданного мне в дополнение к общему обмундированию еще в Батайске. Кроме того, за время работы по возведению линий обороны, пребывания в полку народного ополчения и госпитализации мне, на основании подтверждающих документов, была выплачена по тем временам приличная сумма денег. Я их почти все с некоторой даже гордостью передал маме. Себе оставил небольшую часть. На перроне вокзала я у пожилой женщины, торгующей пирожками, приценился, за какую сумму можно продать белье. Она охотно, со знанием дела, взглянув на комплект, назвала цену.

Поблагодарив ее за консультацию, я уверенно стал размахивать нижней рубашкой и кальсонами с завязками. Меня сразу обступила толпа заинтересованных мужиков. Самый ближний выхватил у меня комплект и спросил: «Сколько?» Почувствовав, что товар ходовой, я твердым и уверенным тоном завысил цену в полтора раза. Мужичок задумался, но комплект из рук не выпускал. Сзади раздались сердитые голоса, и тот, больше не мешкая, сунул мне деньги и исчез с желанной покупкой.

Я пробежал вдоль плотных рядов торгующих. Мое внимание привлекли теплые платки, которые наперебой предлагали многочисленные продавщицы. Я подумал, что для зимы на Урале это самый практичный подарок маме, а заодно и сестренке. С видом привередливого знатока, хотя совершенно в платках не разбирался, я просмотрел все образцы. Тональность хора продавщиц повышалась на несколько октав, когда они разворачивали товар с ударением на слове «оренбургский». О существовании города Оренбурга я знал еще со школьной скамьи. О замечательных платках из этой местности я узнал впервые. В толпе хватких продавщиц мне приглянулась улыбчивая старушка. Она со скидкой продала для мамы большой серый платок и теплые перчатки. Для сестренки я выбрал комплект: вязаную шапочку с шарфиком и перчатками. На оставшиеся деньги накупил весомый кулек конфет и печенья. Не забыл и отца. Ему, как заядлому курильщику, купил портсигар, на котором Вождь народов, узнаваемый только по усам, рукой указывает в пространство, где корявыми буквами выгравировано: «Вперед к победе!»

Все подарки я бережно уложил в матерчатую сумку и, довольный результатом первой в жизни коммерческой комбинации, вернулся в вагон за несколько минут до отправления поезда. На вопрос мамы, почему у меня такая разбухшая сумка, я уклончиво пробурчал:

– Это тебе показалось.

Забросив ее на вторую полку – подальше от любопытных взоров, я уселся с сестренкой рядом у окна, следя за убегающими назад одноэтажными домиками – окраинами незнакомого города. Из многочисленных остановок на долгом пути больше других по названиям мне запомнились две станции – Пугачевск (в городе Пугачеве) и Чапаевск. Спустя десятилетия в качестве архитектора мне пришлось посетить эти небольшие городки. Я узнал, что их исторические названия неоднократно менялись. Основателями нынешнего города Пугачева были старообрядцы. Первое поселение получило необычное название – слобода Мечетная. Затем слободу переименовали в город Николаевск. После революции, по предложению Чапаева, город нарекли в честь бригады, носившей имя бунтаря Пугачева. Аналогична судьба и у нынешнего Чапаевска. Поселок Иващенково в 1920-х годах в честь Троцкого получил название Троцк, а после его опалы – Чапаевск.

За несколько дней пути все пассажиры перезнакомились между собой. Напротив нас ехал грузный пожилой мужчина, который представился директором леспромхоза из уральского глубинного города Туринска. С лукавой улыбкой он сказал, что у Василия Чапаева и у него одинаковое имя и отчество. Он ездил в командировку в Калмыкию заключать договор на поставку леса. Словоохотливый и любознательный, мне он с ходу предложил ехать к нему помощником в управление на приличную зарплату. Я уклончиво сказал, что подумаю: хотелось пожить всем вместе после долгой разлуки.

Тем временем позади осталась «запасная столица» страны – Куйбышев (Самара)¹⁹, мы въехали в Башкирию и приближались к Уфе. Остались считаные часы до Нового года. Я заранее предвкушал удовольствие от вручения подарков. Во всех уголках вагона усилилась суета. Каждый пассажир в пределах скудных возможностей военного времени как-то пытался отметить праздник. Наш сосед раскрыл внушительных размеров фибровый чемодан. С деловым видом выложил несколько буханок хлеба, сало, колбасу, вяленую рыбу. Из газетных упаковок нежно извлек несколько бутылок водки. Мне сказал:

– Пойди посчитай всех в вагоне.

– Зачем? – с недоумением спросил я.

– Слушай старших, потом поймешь, не теряй время.

Смутно начиная догадываться, через несколько минут я назвал ему число наших спутников. Он одобрительно кивнул и попросил маму помочь разрезать всю выложенную снедь на равные куски, а меня – ножницами изготовить из газет подобие салфеток. Я попытался сделать их покрасивее. Потом Василий Иванович велел собрать у всех по стакану или кружке. Уверенно разлил равные дозы спиртного. Мама красиво уложила на самодельные салфетки нарезку, а я вместе с сестренкой разнес их изумленным пассажирам. Наш сосед торжественно прошел по вагону. В момент перехода в Новый год он всех поздравил и привычным залпом выпил содержимое стакана.

Точно в полночь я вручил наконец маме и сестренке подарки. Глаза мамы увлажнились, она расцеловала меня и сразу укуталась в платок. Сестренка с восторженным визгом все напялила на себя и, не снимая, вскоре уснула. Слегка подвыпившие пассажиры непринужденно болтали. Казалось неправдоподобным, что в это же время, когда под мирный стук колес люди отмечают встречу Нового года, где-то идет жесточайшая война. Оживленные разговоры пассажиров затянулись далеко за полночь. Естественно, основной темой было положение на фронтах. Люди с надеждой делились прогнозами на будущее. Сожалели только, что наша армия так быстро и намного отступила. Но все верили, что итогом обязательно будет победа.

Когда я проснулся, за окном проплывали невысокие горы Южного Урала. Из любимой географии я знал наперечет крупнейшие горные образования всех стран и континентов. Но реальный пейзаж поразил меня своей живописностью и красотой. В горных впадинах отдавали холодной голубизной еще не замерзшие бесчисленные озера. Мы проехали промышленные города Златоуст и Миасс, ощетинившиеся заводскими трубами. Впереди был Челябинск, а там рукой подать до Свердловска.

День клонился к закату, когда наш состав, несколько раз дернувшись, замер на перроне большого вокзала Свердловска. Мы не знали, сумеет ли встретить нас отец. Сумерки сгущались, и трудно было в массе движущихся силуэтов узнать самого родного человека. И вдруг сестренка громко завопила и стала руками стучать по окну:

– Папа, папа, мы здесь!!!

Встреча была трогательной, долгожданной и выстраданной. Сестренка повисла в крепких объятиях отца. Укоризненно поводя указательным пальчиком, нежно поглядывая на его постаревшее лицо с выразительными голубыми глазами, несколько раз переспросила:

– Ну почему ты так долго отсутствовал? Мы ведь очень скучали. Без тебя нам было совсем плохо!

– Отныне мы будем все время вместе, доченька, – отвечал ей отец с доброй, счастливой улыбкой.

Повязку с моего правого глаза уже сняли. Отец испытующе посмотрел на меня и дрогнувшим голосом, что редко с ним бывало, произнес:

– Слава богу, что ты остался жив и сейчас рядом с нами!

Предугадывая неизбежные вопросы, отец объявил, что предстоящую ночь мы проведем в гостинице неподалеку от вокзала. Завтра в первой половине дня на местном поезде поедем в село Красные Орлы. После устройства в небольшой уютной гостинице отец повел нас на первый этаж в ресторан. Здесь я ему вручил новогодний подарок – тот самый саратовский портсигар. Отец был очень тронут и моментально переложил курево из бумажной упаковки в портсигар.

Я с интересом рассматривал необычный интерьер: стены ресторана поражали живописными фантастическими образами. Отец сказал, что это сюжеты популярного уральского сказочника Павла Бажова. Меня удивил метод оформления зала. Это была не роспись плоскости стен, а накладки из рельефной позолоты, вырезанных элементов картона и бумаги, окрашенных в различные цвета. Впоследствии я узнал, что этот уникальный уральский способ оформления интерьеров называется декупаж. Простенки между окнами были увешаны подносами, также расписанными сказочными сюжетами и красочными букетами цветов на черном фоне. На полу в простенках стояли тяжелые кованые сундуки, на которые взгромоздили необработанные, удивительные по цветовой полихромии каменные глыбы минералов. Подвески люстр также были набраны из минералов. Для контраста с большими декоративными глыбами подвески имели граненую геометрическую форму. Это было первое знакомство с некоторыми уральскими традициями оформления интерьеров помещений общественного назначения.