Снегодождь

Глава 1 – «Парадокс»

По присыпанной тонким слоем ноябрьского снега дороге, оставляя за собой след стертых напрочь покрышек, несся уже довольно потрепанный временем городской ЗИЛ-158, окрашенный в белый цвет с красными полосами на корпусе. Внутри, помимо меня, за постепенно угасающей харьковской суетой наблюдало ещё три человека. Одним из пассажиров была старая, надоедливая соседка, презренно прозванная мной «Галиной Гитлеровной». Естественно, за рамки моей головы это никуда не выходило, и хотя в последнее время скрывать свое отношение к ней становилось все тяжелее, я был обязан, ведь она – типичная активистка из старой задрипанной хрущевки, где живу я со своей матерью. За последние пару лет «оно» успело завоевать репутацию у местной малышни, как «баба Яга», а про подростков я вообще молчу.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что неосознанно сверлю её спину своим взглядом. Её порядком истрепанная бордовая куртка и безвкусный платок на голове вызывали ещё больше отвращения, а потому я оторвал от нее взгляд, сосредоточился на проносящимися за окном фонарными столбами и обнаружил, что практически прибыл к месту назначения. Тормоза подо мной заскрипели, и вскоре автобус полностью остановился. Дверь неуклюже распахнулась, сложившись вбок. Я сидел в конце салона, та бабка была спереди, а потому у меня были все шансы проскользнуть мимо и остаться незамеченным. Вскинув небольшую сумку с книгами на плечо и накинув капюшон, я быстро метнулся к выходу и попытался отойти как можно более в сторону, однако не учел, что эта карга, не смотря на свой возраст, способна моментально опознать кого-то из знакомых.

– Ох, Митя, это ты?

Ах… черт бы тебя побрал.

Я попытался проигнорировать, однако она снова выкрикнула мое имя, ещё громче. Мы были единственными, кто вышел на этой остановке, да и автобус уже успел немного отдалиться, а потому списать все на «я не услышал» не выйдет.

Я нехотя обернулся, попытавшись изобразить удивление на своей физиономии.

– Галина Степановна…

Она стремительно принялась сокращать дистанцию между нами, в то время как я просто стоял на месте, держа руки в карманах (было холодно).

– Чего это ты не здороваешься? И почему так поздно домой идешь? Почему не в шапке? Где был? Мать знает, что ты так допоздна шляешься непойми где?

Как и ожидалось, старуха с севшим хриплым голосом тут же накинулась на меня с расспросами, или, правильнее будет сказать, устроила мне допрос. Впрочем, в одном она права – сегодня я действительно слишком поздно иду домой.

– Я… был в институте, у меня скоро экзамены… – выдавил из себя я то, что первым пришло в голову.

– Смотри мне, – пригрозила пальцем та, – не вздумай огорчать свою мать – ещё не хватало, чтобы её сын в милицию угодил.

– Этого не будет, Галина Степановна.

– Очень на это надеюсь, а теперь марш домой!

От такой указки у меня сам собой дернулся глаз. Уже в тысячный раз меня одолевает неконтролируемое желание вмазать этой корове, и уже в тысячный раз я себя пересиливаю.

Да кто ты такая, чтобы мне тут нотации читать!?

Увы, это все навсегда останется лишь в моей голове, а сейчас я и дальше буду просто терпеть этот мерзкий голос, буквально перебирающий каждую кость в моем теле, словно намеренно провоцируя хруст один за другим.

– Хорошо.

Не желая оставаться наедине с Галиной Степановной ни секунды дольше, я ускоренным шагом двинул в сторону дома, который находился немного дальше, в спальном районе, окруженный абсолютно идентичными панельными многоэтажками.

Только я ощутил себя свободным от дула словесного пистолета этой карги, как она вновь навела на меня мушку.

– Подожди.

Ну что ещё?

Я обернулся и взглянул на нее с непониманием.

– Я проконтролирую, чтобы ты дошел до дома, а затем отчитаюсь твоей матери.

«НУ НЕТ!!!»

– Хорошо.

Что б тебя, мне уже семнадцать, через неделю восемнадцать – я не нуждаюсь в твоей «опеке»! Мне повезло в одном – я научился максимально отстраняться от издаваемого ею шума, поскольку в школьные годы мне приходилось довольно часто совмещать свои походы домой из школы с её возвращением из магазина. Было достаточно просто в удобный момент кивать головой, откидывать примитивные фразочки вроде «ничего себе» и соглашаться с её мнением.

Идя по протоптанной тропинке, ведущей вглубь дворов, я то рассматривал звездное небо, то вглядывался в окна со все ещё включенным светом, то представлял себя курильщиком, выдыхая воздух из своих легких, который тут же, обратившись паром, уносился ввысь к ночному небу.

Под пропускаемые мимо моих ушей рассказы Гитлеровны о недавно прочитанных ею новостях в газетах, сплетнях о сыновьях третьей сестры лучшей подруги её второй дочери, а также всяких «алкашах Петровичах из восьмых квартир», мы, наконец, добрались до нужного подъезда, несмотря на уже выключенные фонарные столбы на улице, обычно освещающие серые монотонные пятиэтажки. Вскоре я, под пристальным надзором этого диктатора из семьдесят пятого дома, добрался до своей квартиры на пятом этаже.

Ну хотя бы поднимаясь по лестнице она слишком сосредотачивается, чтобы не навернуться и не покатиться вниз, а потому и молчит как рыба, от чего даже тишина становится гораздо тише.

– Ну, чего встал? Стучи давай.

И без тебя знаю, ну и вообще-то у меня ключи есть.

Достав из глубокого кармана связку ключей и найдя нужный, я провернул замок один раз, после чего смог открыть дверь. Продолговатый коридор, пара дверей в конце и один заворот направо, ведущий на кухню и к дверям в ванную. Из-за него, как по щелчку, показалась мамина фигура в фартуке. Судя по её лицу, она была явно не в настроении, хотя оно и понятно. Мне кажется, она уже давно подозревает, куда я спускаю остатки карманных денег каждую пятницу.

Не успел я сказать и слова, как меня опередили.

– Ох, ну наконец-то, я уж думала в милицию звонить, – слегка надменно произнесла она.

– Извини, я…

– Не, ну вы только послушайте, Мария Ивановна!.. – и вновь меня оборвали, но на этот раз это была старуха за мной. – Это ни в какие ворота не лезет – ребенку нельзя позволять шляться ночью где попало! Что ж тогда вырастет из вашего Мити?

– Да я… понимаю, – без особого энтузиазма ответила мама, а затем взглянула на меня строгим взглядом. – Ну и – где ты был?

– В библиотеке – не раздумывая произнес я. Я был не в силах смотреть ей в глаза дольше нескольких секунд, но и тут мне удалось придумать оправдание. – Мне стыдно, что я так задержался, прости.

Пусть думает, что меня гложет совесть, от чего я не могу посмотреть ей в глаза.

В свою очередь она тяжко вздохнула.

– Сил моих нет… разувайся и иди за стол, позже проведу беседу.

– Хорошо…

Ногами стянув с себя ботинки, даже не расшнуровывая их, и сняв с себя куртку, я поспешил в ванную помыть руки.

Галина Степановна в прихожей устроила какие-то нравоучения моей матери, однако я не вслушивался. Единственное что – из её уст как обычно исходили тезисы о «духовном развитии будущего строителя коммунизма», желании работать на благо общества и мнении окружающих. При этом, невооруженным глазом было видно, что она верующая, однако доносить – не моя стезя, хотя порой так и хочется отправить пару «писем счастья» куда надо.

Вымыв руки и вытершись полотенцем, я вновь вышел в коридор. Похоже, к этому времени разговор подходил к своему завершению.

– …хорошенько поразмышляйте над этим, Мария Ивановна, ибо только вы отвечаете за то, что получится из вашего сына.

В этот момент мой явно равнодушный взгляд пересекся с её, самоуверенным и грубым.

– В следующий раз сама надаю тебе по шее. Слышишь? Ишь какая молодежь пошла, вот в наше время…

– Мы вас поняли, Галина Степановна, Митя больше так не будет, верно? – сказала мама, с надеждой взглянув на меня.

– Да, я больше так не буду.

Интересно, это детское «чувство стыда» – все, чего хочет получить от меня эта старуха, дабы потешить свое чувство собственной важности? Судя по её самодовольному выражению лица – я прав.

– То-то же. В таком случае я пойду. До свидания.

– До свидания, Галина Степановна – ответила ей напоследок мама, после чего вновь кинула на меня просящий взгляд, и я сразу понял, что ей нужно.

– До свидания, и ещё раз извините.

Она не ответила, а просто вышла из квартиры. Мама закрыла дверь и провернула замок два раза, в то время как я двинулся к своей комнате.

– Я уроки делать.

– А как же ужин?

– Не хочу, спасибо, – с этими словами я скрылся в своей комнате.

Хоть выключатель и находился прямо под рукой, включать свет мне не хотелось.

«Ха-а-а… я устал.»

Прислонившись спиной к двери, я опустился на пол и устремил свой взгляд в потолок. Меня вновь захлестнули, было, мысли обо мне, о моей жизни, об окружении, однако сейчас меня потянуло вспомнить то, что было когда-то. Скорее всего, мне очень захотелось понять, в какой момент я свернул не туда до такой степени, что теперь мне нужно столько всего терпеть. Взяв за ремни сумку, я подошел к своему письменному столу под навесной полкой с огромным количеством книг. Протащив её по полу и кинув рядом, я сел на стул. Помимо стакана с ручками и карандашами, на нем также стояла небольшая фотография, которая навевала теплые воспоминания о тех беззаботных временах, когда я перешел в шестой класс. Клацнув свет лампы, я начал рассматривать её содержание.

Этот улыбающийся мальчик справа – я. Тогда я был довольно стеснительным, а потому и улыбаюсь не так ярко-выраженно, как те двое слева и в центре в школьной форме. Первый, Мишка, всегда был любимчиком всех мамочек, однако не за его оценки и что-то вроде того, а за яркий и добрый характер. Даже здесь он смеется, ставя «рожки» Женьке – мальчику по центру. Насчет него – Женька с детства ходил на плавание, а потому был чуть-чуть выше нас обоих. Он, как и я, очень любил Мишкины затеи, хоть порой за некоторые из них приходилось получать всем троим. Он самый первый из нас заинтересовался девчонками и, даже не смотря на дразнилки со стороны, продолжал добиваться внимания одной подружки.

– Мда… хорошее было время.

После школы мы сломя голову неслись за лимонадом, а зимой бегали в гости к Женьке и играли у него в приставку, ведь его папа был ого-го – аж замом главного инженера на тракторном заводе. Помню, однажды Мишка придумал новую игру – сбрасывать с окна на проходящих мимо людей бумажные шарики с водой. Каждый день асфальт был полностью мокрым в трех разных местах. Лето, жара, лимонад, Валерий Леонтьев или Пугачёва, играющие из маленького киоска под домом, смех и веселье – помню это как вчера.

Накануне Нового года в шестом классе Мишку сбил насмерть автобус, а через пару месяцев, из-за работы отца, уехал в Донецк Женька. Некоторое время мы переписывались и созванивались, а когда нам было уже по шестнадцать, однажды мне позвонила его мама.

«Женька повесился» – было первым, что я отпечатал в своей памяти после того разговора.

Не смотря на то, сколько слёз я пролил, когда узнал о судьбе Мишки, услышав о смерти Жени я не проронил ни одной слезинки. Мне было тяжело – да, сердце болело – да. Меня словно разрывало изнутри, и тогда я осознал, как сильно изменился. Что поделать, такова жизнь. Такова жизнь, но…

Почему она такова?

Мой взгляд неосознанно привлекли собственные руки. Из-под рукава рубашки показалось запястье, а вместе с ним и мой самый главный позор, о котором никто никогда не узнает. Я всегда ношу какой-нибудь аксессуар на левой руке, скрывающий эти чертовы плоды чрезмерной эмоциональности.

Хватит уже – мои раны давно затянулись, однако я всё ещё не понимаю, почему я должен был их получить. Могло ли всё быть иначе? Хотя, если бы всё было иначе, стал бы я тем, кем являюсь?

Нет, определенно не стал…

– Митя, я войду? – послышался из-за двери мамин голос в самый разгар моих копаний в себе.

Я поднялся со стула как ни в чем не бывало, покачивающимся шагом подошел к двери и потянул за ручку. Белая дверь с узорчатым стеклом, сделанным исключительно для декора, со скрипом и скрежетом отворилась. На пороге в мою комнату стояла немного угрюмая, но в то же время обеспокоенная мать.

– Чего тебе? – устало произнес я.

– Мить, ну сколько можно так загуливаться? Ты ведь знаешь, как Галина Степановна к этому относится. А если хулиганы?..

– Ну мам, ну сколько можно? Нет до меня никому здесь дела. К тому же я делом занят, ты же знаешь.

Мои попытки спокойно вразумить с каждым днем дают все меньше эффекта.

– Ну а вдруг!? Вон, сколько новостей по телевизору передавали.

– Да ну брось…

– Нет не брось! Ну ладно ты, но обо мне то ты хоть подумай. Что скажут люди, если вдруг поползут сплетни о том, что мой сын со шпаной какой связался. Могут такое понапридумывать!..

– Ну и что? Какое тебе дело до всяких слухов, если это неправда?

– Ох, ну ты ведь сам понимаешь…

– Нет я не понимаю! – в этот момент я почувствовал, что начинаю терять самоконтроль, но осознал я это слишком поздно. – Я не понимаю, почему я хорошо закончил школу, ни разу никому не доставлял проблем, поступил в институт, участвую в общественной деятельности, и все равно находятся недовольные! Я не понимаю, почему я должен каждое утро переться в институт, чтобы потом работать на нелюбимой работе, чтобы потом жениться на нелюбимой женщине и воспитывать нелюбимых детей! Я не понимаю, почему при том, что я и так иду по проложенной мне другими людьми дороге, четко следуя чужим указаниям, они сами же жалуются, что я стал тем, кем стал! Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ!

Стиснув зубы, я вылил малую часть того наболевшего внутри меня, о чем думал все это время. Самое обидное, что жертвой стал именно тот человек, который, несмотря на все то дерьмо, что происходило вокруг меня, старался что было сил оставаться на моей стороне даже тогда, когда это было тяжело.

Когда взрослые называли меня угрюмым или неприветливым – мама с пеной у рта доказывала обратное. Когда ей твердили об отсутствии светлого будущего для меня с моим настроением – она настаивала на обратном.

Сейчас я вновь никак не мог посмотреть ей в глаза. Осознав произошедшее, я метнулся к прихожей, слегка оттолкнув опешившую маму. Буквально запрыгнув в ботинки и схватив висящую на крючке куртку, я открыл дверь.

– Куда ты, Митя? Стой!

Я ничего не ответил. Полностью проигнорировав её, я резко вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь. Ноги двигались сами; перепрыгивая через одну ступеньку, я как можно быстрее намеревался спуститься вниз. Уже добравшись до пролета между первым и вторым этажами, я почувствовал на себе исходящий снизу у дверей хмурый взгляд «Галины Гитлеровны», однако это меня никак не останавливало.

– Эй, ты куда это собрался!? – завидев меня, тут же проскрипела она на весь коридор.

Сейчас мне было не до нее – захлестнувшие меня чувства и эмоции глушили любой раздражитель извне. Скорее всего, дабы оградиться от лишнего дискомфорта в виде этой старухи, я накинул капюшон.

«Да, так комфортнее».

Поспешно открыв дверь, я вынесся наружу, оставив дверь в подъезд закрываться самой. Побитая асфальтированная дорожка и пара скамеек у подъезда, детская площадка с отклеивающейся краской на горках и перекладинах, окружающие серые многоэтажки, так истощившие мою душу – не смотря на ночную темень, я отчетливо видел все это. Оставляя неглубокие следы на тонком слое снега, я кинулся прочь – прямо в темную ночную пучину.

Я бежал. Просто бежал, не зная куда, и лишь хруст не успевшего толком накрыть землю снега отдавался в моей голове громким эхом, от которого, спустя время, мой бег сменился шагом. Немного остынув, я поднял голову и осмотрелся по сторонам. Передо мной возникла обычно немного загруженная дорога во тьме ночи, ведущая в сторону тракторного завода, куда ездит работать большая часть этого спального района. Я задумался, однако ненадолго – вскоре, перейдя на другую сторону, я в который раз направился к грязной речушке в паре сотен метров отсюда. На вид она выглядит вполне нормальной, однако то, что может находиться на ее дне, ясно дает понять, насколько опасно может быть в ней рыбачить и, тем более, купаться.

Пройдя через бурсу с парой экспонатов в виде пушек времен второй мировой на входе, я, наконец, вышел к полю, идя вдоль которого можно оказаться на берегу этой самой реки. Холодного лунного света было достаточно для меня, чтобы найти дорогу, и вскоре я увидел её (луны) отражение – я на месте. Берег был довольно высоким и крутым, однако на это место часто выходили мамы с детьми, расстилали покрывала и просто весело проводили время, будь они вдвоем или в компании с другими семьями. Ночью же здесь никого не было. Мысли были в полном бардаке, и борясь с хаосом в своей голове, я пошаркал дальше.

После столь резкого побега из дому мое сбившееся дыхание постепенно начинало приходить в норму, однако камень на душе, тяготящий меня все тяжелее с каждым днем, не давал мне полностью прийти в себя. Кровь в голове неистово пульсировала, а сердце сжималось изнутри так сильно, что я даже ненадолго ухватился за него, но продолжал идти дальше.

Черт, ну и обязательно мне было так срываться? Нет, наверное, однако вновь окатившая меня тоска уже давно стучалась и жаждала вырваться наружу. Я не знаю, что со мной происходит, и в то же время прекрасно это осознаю. Я устаю абсолютно от всего, и от этого я истощаюсь все сильнее.

«На что я рассчитывал вообще, сбежав вот так из дому в такое время?». Внезапно эта мысль заняла все свободное пространство в моей голове. А ведь точно – столь вспыльчивое поведение, да и к тому же мама ни в чем не виновата… Веду себя, как ребенок. Надо скорее возвращаться, но почему-то не могу. Наверное, меня вновь гложет это необоснованное чувство вины. То самое, возникающее просто на ровном месте, когда решаешь посвятить лишнюю минуту себе одному вместо того, чтобы закрывать пробелы в учебе, когда не можешь отказать в помощи тупым сверстникам – когда твоей вины нет, но ты все равно терзаешь себя изнутри.

Это… угнетает. Единственным союзником в такие моменты для меня является усыпанный огнями ночной пейзаж, где каждый огонек таит в себе свою историю и свои вопросы. Порой смотришь и думаешь: «Есть ли хоть где-то в галактике что-то такое, что способно облегчить любую ношу, сколь тяжелой она бы ни была?»

Побродив еще некоторое время по грунтовой дороге в поисках ответов, я внезапно заметил маленький огонек посреди темноты вниз по склону. Немного присмотревшись, мне удалось разглядеть очертания немного ближе ко мне – кто-то курил в одиночестве. Сливающаяся с ночным сумраком человеческая фигура неподвижно сидела на склоне, глядя куда-то вперед и просто держа в руке мелькающую во тьме сигарету. Не знаю почему, но я на секунду остановился. Не пойму, что меня так сильно привлекло – быть может исходящая от этого незнакомца аура. Такая… теплая, но такая одинокая. Этот огонек от подожженного конца сигареты так и просится сравнить его с одинокой яркой звездой посреди ночного неба, постепенно угасающей и сливающейся с давящей со всех сторон тьмой, но в котором также хранятся свои вопросы и ответы.

Быть может, она тут по той же причине, что и я – побыть в одиночестве, дабы никто не посмел нагло потревожить личное пространство? В любом случае – это не мое дело.

Ох, услышал бы меня кто сейчас – посмотрел бы глазами «по пять копеек».

Я уже было собирался отвести взгляд, как сидевший на склоне незнакомец вдруг двинулся – с безразличием в движении руки, она (из-за капюшона на секунду промелькнули длинные волосы) кинула окурок в сторону, даже не потушив и не посмотрев куда тот в итоге улетит. Я проследовал взглядом за пролетевшим огоньком от начала и до конца.

Несмотря на то, что погода была влажной, я почему-то подумал, что может дойти до пожара. Я решил тихо, стараясь не потревожить, как мне кажется, родственную душу, подобрать окурок и выкинуть в реку. Найти его было просто, как и спуститься к реке и обезвредить пожароопасный предмет. Чувствую, прямо сейчас меня сверлят взглядом, ну и пусть – я ведь не делаю ничего плохого, наоборот – приношу пользу. Понаблюдав, как гаснущий огонек испустил несколько пузырьков в воде, я развернулся. Возвращаясь обратно на дорогу, мне захотелось напоследок мельком взглянуть на одиноко сидящую девушку, однако даже не думал, что она до сих пор наблюдала за мной, от чего наши взгляды пересеклись. Даже в такой темноте я сумел разглядеть её большие глаза, полные отчаяния, тщетно пытающиеся скрыть то, что происходит у нее внутри за маской безразличия. Как я это понял – да просто я такой же, хоть со временем мои глаза окончательно превратились во взгляд «мертвой рыбы». Мне стало неловко, и я отвернулся, вновь сосредоточившись на дороге, однако внезапно, словно гром средь бело дня, она заговорила.

– Ну и – неужели ничего не скажешь?

Её фраза действительно застала меня врасплох. Уверен, она это точно видит.

– А что, мне сказать – «Больше так не делай»? Будто бы это что-то изменит – не смотря на легкую растерянность, я быстро нашел логичный ответ.

Судя по тому, как эта незнакомка (на вид одного со мной возраста) подняла брови – мой ответ её удивил.

– Ну как же – «надо ведь соблюдать порядок и быть начеку, чтобы все вокруг его соблюдали».

По её интонации мне сразу стало понятно, насколько тошно стало ей от произнесенной фразы. Не думаю, что разговор о навязанной нам морали будет разумно продолжать в таком тоне, поскольку я уже чувствую, как портится мое настроение. Вместо этого скажу ей все кратко и напрямую.

– Не знаю, что у тебя случилось, однако могу понять, что тебе сейчас просто хочется побыть одной. Я уверен в этом, потому что сам тут ошиваюсь по той же причине. Иными словами – я не хотел тревожить тебя, но по большей степени просто не хотел лишних разговоров. – В этот момент она, кажется, хотела что-то сказать, но я не остановился. – А сигарету я поднял банально из-за вероятности пожара – не больше.

Я закончил и ждал ответа, однако она словно проглотила язык. Более того – одиночка отвела взгляд и даже не смотрела в мою сторону. Подождав ещё и успев вновь сосредоточиться на журчании воды, я решил, что эта пауза – сигнал к тому, что пора бы оставить этого человека наедине со своими мыслями, а мне вернуться к своим. И уже собравшись уходить, я вновь услышал голос этой незнакомки.

– Постой.

Я в недоумении обернулся, и она продолжила.

– Ты ведь живешь недалеко от сюда?

Что? К чему это?

– Ну да, а что?

Она слегка выдохнула.

– Если не затруднит – могли бы мы поговорить?

– Хм? О чем?

– Да так – хочу наконец выговориться, да только некому. Такое чувство, словно даже если я кому-то и расскажу, то меня все равно не услышат, но… – приобняв колени, продолжила говорить она, – я все думаю, как бы в какой-то момент я не взялась за веревку с мылом…

Ты что, повеситься хочешь? Хотя… черт, как хорошо, что я не сказал этого вслух.

Если присмотреться, то одного взгляда на эту девушку хватает, чтобы понять, через какие трудности она проходит. А ведь на самом деле таких людей в нашем обществе хватает – типичный внутренний мир на вид жизнерадостного молодого человека, в полном рассвете сил. Вот только её внутренний мир давно стал внешней оболочкой, а это значит – какие бы события не преследовали эту девушку, её дух уже доживает последние дни.

Пока я думал о том-сем, она достала вторую сигарету и подожгла спичку. Довольно грациозно и со странной, привлекающей глаз манерой, она подожгла кончик и через пару мгновений выдохнула довольно густой клуб дыма.

– Мне не сложно, – наконец сообразил ответ я.

Немного спустившись и встав рядом, я устремил свой взгляд на противоположный берег. Прохладный серый ветер подул со стороны спального района и медленно заколыхал одежду; капюшон на моей голове лез в глаза.

– Сядь пожалуйста.

Таинственная девушка, чьего имени я не знаю и вряд ли осмелюсь узнать, наконец собралась с мыслями.

Я послушно сел рядом на землю и вытянул вперед одну ногу.

Наострив все свое внимание, я приготовился к глубокому разговору.

– Меня тревожит мое будущее.

– Будущее…

– Да.

Хоть мы оба и смотрели на противоположный берег, не видя глаз друг друга – я прекрасно понимал, в каком настроении и что сейчас чувствует моя собеседница.

– Я сейчас учусь на врача, однако меня воротит от одной только мысли, что когда-нибудь мне действительно придется этим заниматься…

– Разве это не уважаемая профессия?

– Мной точно нет, – резко ответила она. – Сама не знаю почему, но я не хочу этого, однако моя мама, мой отчим, моя бабушка – все хотят этого. У нас неодноразово возникали конфликты по поводу или без, и всегда я выхожу проигравшей, порой даже с парой порезов или синяков.

В подтверждение, она показала мне свою руку, на которой я успел насчитать два пластыря. Не хочется даже представлять, что может твориться под её одеждой…

– Меня называют неблагодарной и ленивой, хотя я просто рассказываю о завале по учебе. Или же говорят обо мне как о замкнутой, неразговорчивой и угрюмой, ведь я отвечаю односложными предложениями, боясь лишний раз спровоцировать конфликт. Я просто… не пойму, в какой момент повернула не туда…

Меня пробрало до глубины души.

«И я тоже – я тоже задаюсь этим вопросом!»

– В какой момент наши отношения стали столь… столь… тоталитарными! Или может я просто раньше этого не замечала? Почему все просто не может быть так, как мне того хочется? Почему все обязательно должно идти в корне по-другому? Неужели жизнь дана для того, чтобы человек мучался с каждым годом все больше? В чем тогда смысл?

Словно на пришедшего на зов мученика ангела, с до глубины души раздирающей улыбкой на лице, она взглянула прямо мне в глаза. Мне даже бокового зрения хватило, чтобы полностью прочувствовать на себе её клич о помощи.

Готов поспорить – мои глаза как обычно выдают мою абсолютную потерянность, однако я и вправду не знаю, что на это ответить. Хотя, с другой стороны, мне не обязательно что-то говорить.

Тактика отмолчаться, не смотря на мою ставку на нее, полностью провалилась уже в первые несколько секунд, когда я отвел взгляд. Она поняла, что я бессилен, и не хочу просто, как дебил, «бэкать» да «мэкать».

– А ведь глупо получилось, согласись, – тихо, и довольно жутко посмеялась она. – Решила вывалить проблемы личной жизни совершенно не знающему меня человеку. Думаю, это был просто последний отчаянный шаг, в надежде скинуть душевный груз, но и это не помогло – ничто не помогло… Быть может, моя судьба – вечно терпеть и хранить проблемы в себе, не досаждая другим, как того велит система общества? Наверное, я правда…

– Нет, ты не права, – тут же, словно выстрелом, я выплюнул первое, что пришло на ум.

Незнакомка моментально потеряла дар речи. То ли от того, насколько грубо это звучало, то ли от того, что я её перебил – кто знает.

– П-прости… должно быть, я слишком навязчивая и вывела тебя из себя. Я сейчас же уйду.

Ко мне тут же пришло осознание, что я сейчас сделал.

– Стой, я не это имел ввиду! Просто… я не знаю, что сказать, но уверен, что ты не права! Вернее, ты права, но лишь наполовину… нет. Черт, я безнадежен.

Моя натура показала себя во всей красе, однако сейчас не время для того, чтобы в очередной раз демонстрировать мою ничтожность и унылость пессимистичных взглядов. Уже давно пора повзрослеть, и с этой мыслью я попытался максимально спокойно, чтобы не осталось недопониманий, объяснить свою позицию и выводы.

– Не знаю, все ли это, что тебя беспокоит, однако все равно я слишком хреновый собеседник для того, чтобы дать какой-то мотивирующий или полезный совет. Что мне сказать? «Ничего страшного, в Африке вон дети голодают, а у тебя все хорошо» – разве это правильно жить с мыслью «могло быть и хуже»? «У тебя все получится»? – да откуда мне знать, мы ведь даже не знакомы! Я правда не могу правильно выразить свое переживание по этому поводу, да и как можно помочь в твоей ситуации. Но… с уверенностью могу сказать, что разделяю твои чувства, хоть, может, и не до конца понимаю твои переживания.

Неужели я правда могу так открыто высказать то, что думаю? Да и с чего вдруг я так разоткровенничался? Может быть потому, что кто-то открылся мне, и я захотел ответить тем же… кто знает. Довольно иронично, что об одном из моих душевных и личных переживаний первым узнал человек, находящийся далеко от моей зоны близости, в которую входят родные и близкие.

– Прости, что я такой бесполезный.

Мне показалось, что молчаливая обстановка между нами накалилась до предела, а потому предпринял попытку сбросить неловкость и, похоже, успешно.

– Нет… ты не бесполезный, – ответила девушка. – Наоборот, только что я поняла, что и другие люди могут чувствовать схожие с моими эмоции, – уголки её губ слегка приподнялись. – Я рада, что мы встретились, эм…

– Что-то не так? – отреагировал я на внезапно замолкшую собеседницу.

– Да так… я ведь не знаю твоего имени, да и сама говорила, что не буду спрашивать.

– Разве? – наклонил голову я.

Она смутилась, слегка отведя взгляд.

– А разве нет? Наверное, я не сказала об этом вслух, а лишь подумала…

Из меня вырвался легкий смешок.

– Это надо ж было, ха-ха. Не знаю, увидимся ли мы еще когда-то, но – я Дима, Митя, Дмитрий, лучше зови просто Дима – Митя меня немного раздражает.

Она улыбнулась.

– Меня зовут София – можно просто Соня.

«Красивое имя» – с улыбкой подумал я.