Kitabı oku: «Убийство у Тилз-Понд. Реальная история, легшая в основу «Твин Пикс»», sayfa 4

– Они сравнивают наше дело с убийством на Черном болоте.

– Напомни-ка, – сказал О’Брайен.

– Хелена Уитмор, найдена мертвой на болоте в Нью-Джерси, неподалеку от Ньюарка. Убийство повесили на мужа, но вынести вердикт не смогли. Ожидается новое судебное разбирательство.

– Что-то такое припоминаю, – сказал О’Брайен. – Это случилось на Рождество. Они поссорились, и она исчезла.

– Верно, – кивнул Кей. – Довольно мерзкая история. У обоих были любовники. Он все время ее бил. Последними словами, которые она сказала своей сестре, были такие: «Боюсь, в конце концов он меня убьет».

– Кажется, я даже вспомнил имя – Билли «Золотой зуб».

– Точно. Обвинение вызвало его в качестве свидетеля. Он показал, что они с ее мужем долгое время занимались криминальным бизнесом.

– Что ж, – сказал О’Брайен, – будем надеяться, что «Коламбия рипабликен» ошибается.

Глава 3
Хейзел

Хейзел Дрю была вежливой, уважительной и целомудренной. Она никогда не задерживалась дольше положенного времени, не пропускала воскресную службу и редко, если такое вообще когда-либо случалось, проявляла интерес к мальчикам. Она была добросовестной работницей и примером для маленьких детей.

Хейзел Дрю была общительной и кокетливой, она обзавелась толпой поклонников мужского пола, экстравагантно одевалась, а также много путешествовала, определенно не по средствам. Знакомые поговаривали, что у нее есть тайный благодетель или любовник, репортеры даже задавались вопросом, не делала ли она аборт.

Чем глубже следователи погружались в жизнь Хейзел Дрю, тем более парадоксальную личность они обнаруживали – своего рода чернильное пятно Роршаха, «истинная» идентичность которого зависит от того, кто интерпретирует изображение.

* * *

Хейзел Айрин Дрю родилась 3 июня 1888 года в фермерском доме на Блу-Фабрик-роуд в Ист-Поэстенкилле, штат Нью-Йорк, примерно в десяти километрах к северу от Сэнд-Лейка, там же, где она и встретит свою смерть. Джулия Дрю была на шестом месяце беременности, когда в 1888 году, во время Великой метели, внезапно выпало почти полтора метра снега, а ветер дул со скоростью до восьмидесяти миль в час.

Переезды Дрю с места на место в те ранние годы трудно отследить, но если Хейзел жила в Поэстенкилле, то ходила в школу четвертого округа на ферме в деревушке Айвз-Корнер, одну из восьми однокомнатных школ⁶, существовавших в Поэстенкилле в то время.

Ее родной город был назван в честь полноводной речки Поэстенкилл (kil на голландском означает «русло реки»), в которой есть водопад Маунт-Ида. Местная легенда гласит, что однажды воин-ирокез влюбился в молодую европейку, которая, чтобы не попасть в плен к своему поклоннику, совершила смертельный прыжок с уступа водопада. Сам ручей носит имя известного своей прозорливостью голландского фермера и торговца мехом семнадцатого века Яна Барентсена Вемпа, который поселился в этом районе и которого иногда называли Поэст. Город Поэстенкилл состоит из четырех деревень, одна из которых так и называется, три же другие носят названия Айвз-Корнер, Ист-Поэстенкилл (там Хейзел родилась) и Барбервилл (там она была похоронена, могила сохранилась по сей день).

На раннем этапе Поэстенкилл и прилегающие районы были особенно популярны среди немецких иммигрантов, которых соблазняла гористая, густо поросшая лесом местность, так напоминавшая им родной Шварцвальд. Местная легенда гласит, что гессенские перебежчики из британской армии во время Войны за независимость прятались в горах Поэстенкилла и соседнего Табортона, и им там так понравилось, что домой они уже не вернулись.

Это были приземленные, неприхотливые, уверенные в себе люди, в основном фермеры и лесорубы, натура которых определялась природными особенностями местности. Они вели уединенное, неторопливое существование, лишенное многих удобств современной жизни, присущих соседним городам, таких, к примеру, как Трой. Они знали своих соседей по именам – многие из них и вовсе состояли в родстве с соседями – и спали с незапертыми дверями. Горожане насмехались над ними как над тугодумами и простаками, но им была свойственна простодушная, бесхитростная чувствительность («Яблоко от дерева далеко не падает», – гласила ходившая в тех местах поговорка), порожденная недоверием к показному, притворному или хитрому. В свою очередь сами они считали горожан из Троя и других мест самоуверенными пустомелями.

Бабушка и дедушка Хейзел по материнской линии, Чарльз Уильям и Мэри Энн Толе (их фамилия со временем превратилась в англизированное написание Тейлор), были людьми крепкими и работящими. Согласно семейным преданиям, у Чарльза Тейлора, родом из Ганновера, Германия, не было ничего, кроме топора, когда он женился на Мэри Энн Лапп около 1850 года, но они были полны решимости построить жизнь для себя и своих одиннадцати детей, из которых мать Хейзел, Джулия, была седьмой. Тейлоры жили и работали на ферме в Берлине, штат Нью-Йорк. Жизнь была трудная и стала еще трудней, когда в 1863 году Чарльза призвали воевать в армию Союза. Когда их ферма в Берлине сгорела дотла, они начали все сначала и в конечном счете перебрались чуть западнее, в соседний Поэстенкилл, где продолжили заниматься сельским хозяйством. Чарльз служил там дорожным комиссаром, пока не порезал руку при строительстве моста и не умер от заражения крови в возрасте пятидесяти одного года.

Меньше известно о прошлом бродяги Джона Дрю, хотя, по общему мнению, он был неисправимым жуликом и непоседой, который любил выпивку и не мог найти постоянной работы. Отец Хейзел так и не научился читать или писать. Из Вермонта его потянуло на юг, и в итоге он нашел работу на ферме Барбера в Поэстенкилле, где познакомился с Джулией, чья семья жила неподалеку на Блу-Фэйшн-роуд.

Джон и Джулия поженились в 1885 году, и у них было семеро детей, хотя только пятеро пережили раннее детство: Джозефу, старшему, в 1908 году исполнился двадцать один год; за ним последовали Хейзел, Кэрри (четырнадцать), Уильям, или Вилли (одиннадцать), и Эмма (девять).

Из-за неспособности Джона Дрю удержаться на одной работе семья Дрю вынужденно переезжала с места на место. К 1900 году Дрю перебрались из Поэстенкилла в городок Сэнд-Лейк, расположенный примерно в восьми километрах южнее, но пробыли там недолго и уже на следующий год переехали в Трой, где Джон Дрю устроился чернорабочим. С 1905 по 1906 год семья снова жила в Сэнд-Лейке и работала на ферме Уильяма Тейлора, старшего брата Джулии, но в 1906 году, после жаркого спора между Тейлором и Джоном, возвратилась в Трой.

Хейзел в Сэнд-Лейк не вернулась: в 1902 году, в нежном возрасте четырнадцати лет, она получила работу домашней прислуги в одном богатом доме на Третьей улице в Южном Трое. Дом этот принадлежал Томасу У. Хислопу, видному члену Республиканской партии и городскому казначею Троя.

Как бедной деревенской девушке из тихого городка Поэстенкилл удалось поступить в услужение к одному из самых влиятельных людей Троя? Это остается одной из тех загадок жизни Хейзел, на которые до сих пор нет ответа.

* * *

На рубеже двадцатого века Трой, расположенный в двухстах сорока километрах к северу от Нью-Йорка и в тринадцати километрах к северу от Олбани, на восточном берегу реки Гудзон, был одним из самых богатых и культурно развитых городов в стране. Во времена Второй промышленной революции, продолжавшейся примерно с 1870 по 1914 год, экономика США процветала, и Трой был экономическим гигантом, стоящим на металлах и текстиле.

В начале девятнадцатого века Трой шел и в авангарде прогрессивного образования. В 1821 году Эмма Уиллард, жена врача, открыла школу-интернат, первоначально называвшуюся Женской семинарией Троя, но семьдесят четыре года спустя переименованную в честь ее основательницы. Это была одна из первых в стране школ, где обучались одни лишь женщины. Три года спустя Стивен ван Ренсселер, потомок основателя округа Ренсселер, объединился с ученым Амосом Итоном, чтобы основать Политехнический институт Ренсселера, первый университет в англоязычном мире, посвященный инженерному делу. Располагалось это учебное заведение в здании бывшего Фермерского банка на северо-западном углу Мидлбург и Ривер-стрит.

В 1827 году домохозяйка из Троя Ханна Лорд Монтегю, вышедшая замуж за местного сапожника по имени Орландо, привередливого модника, устала стирать рубашки снова и снова, когда те едва запачкались по краям. Она придумала новое решение: почему бы просто не отрезать воротнички и манжеты, чтобы их можно было постирать и накрахмалить отдельно, а затем прикрепить лентой или пуговицами? Так родилась индустрия съемных воротников и манжет. К началу двадцатого века Трой, где обосновалось двадцать шесть производителей воротничков и манжет, на которых работали тысячи женщин (иногда можно было услышать, как они во время работы напевали такие мелодии, как «Закутан в красную фланель»), заслужил новое прозвище «Город воротничков». «Клуэтт, Пибоди и компания», титан отрасли и производитель всемирно известных рубашек «Эрроу», выпустила более четырехсот вариантов съемных воротников. В 1905 году художник по имени Джозеф К. Лейендекер, нанятый Клуэттом, создал «Эрроу Мэн», универсальный символ городской утонченности в серии рекламных объявлений, которые появлялись на стендах, автобусах и трамваях.

К тому времени, когда в 1902 году Хейзел Дрю отправилась в самостоятельное плавание, Трой был шумным, кипучим городом, переживавшим самый большой демографический бум в своей истории: более семидесяти тысяч человек были втиснуты на площадь около двадцати семи квадратных километров. Шикарные особняки из бурого песчаника выстроились вдоль Пятой авеню – «Улицы Тиффани», как еще ее называли. Парк Вашингтона, частное зеленое пространство, был окружен особняками, возведенными в тот золотой век.

Десятки предприятий теснились на центральных городских улицах, вымощенных булыжником, желтым и красным кирпичом и большими плитами гранита, известными как бельгийские блоки. Множество универмагов выстроились вдоль тротуаров, демонстрируя свои товары в зеркальных витринах.

Одним из старейших был «Квакенбуш-и-Компани», открывшийся в 1824 году. Самым известным считался «Фрирс Трой Кэш Базар», названный в честь владельца Уильяма Х. Фрира, чей девиз, написанный 3 марта 1865 года на бронзовой табличке, гласил: «Одна цена и никаких отклонений. Гарантируем полное удовлетворение или возвращаем деньги с улыбкой». Покупатели входили в магазин «Фрирс» через три арочных мраморных входа, ведущих к двухэтажной аркаде внизу и четырехэтажному атриуму, увенчанному огромным, залитым солнцем куполом.

По выходным на тротуарах в центре Троя толпилось так много людей – как местных, так и приезжих, – что пешеходам приходилось прокладывать себе путь по улицам, старательно избегая трамваев, конных экипажей и только-только начавших тогда появляться автомобилей.

Временами какофония оглушала: пламенные социалисты проповедовали на углах улиц, перекрикивая грохот паровых локомотивов, проходивших прямо через центр города двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, ероша белье, которое хозяйки вывешивали сушиться в домах над своими магазинами; суфражистки и профсоюзные активисты маршировали к фабрикам вверх по Ривер-стрит, становившейся ульем деловой активности, когда грузовые суда по каналу входили и выходили из Троя. Иногда можно было встретить шарманщика, в другое время цирк, недавно прибывший в город, мог шествовать от железнодорожного вокзала до парка Ренсселер в северной части города со слонами на буксире.

Ночью освещенные газовыми фонарями улицы были значительно менее многолюдны, так что, оказавшись случайно в центре города, следовало проявлять определенную осторожность, чтобы избежать карманников или хулиганов, жаждущих драки после ночной попойки в одной из многочисленных городских таверн.

Неофициально Трой делился на два сектора: южный, проходящий ниже канала Шамплейн, и северный, располагавшийся выше. В северном, как и в центре города, размещались многочисленные предприятия по производству воротничков и манжет. Южный, где в 1908 году жила семья Хейзел Дрю, был промышленным центром города, где иммигранты, в основном сильно пьющие, неуклюжие ирландцы, работали на «жаре» – в литейных цехах, растянувшихся вдоль Вайнантс-Килл. Как говорили тогда, ты, парень, крут, если живешь в Южном Трое. Много лет спустя некий солдат из Троя написал на побережье Нормандии такую фразу: «Южный Трой против всего мира». Говорили, что Южный Трой по ночам светится красным светом от многочисленных производств, отливавших чугунные печи и колокола – и то и другое местные изобретения.

Районы в Южном Трое, каждый длиной в несколько кварталов, возникали вокруг представителей отдельных национальностей – в основном ирландцев, немцев, итальянцев, евреев, поляков и украинцев. Семейные магазинчики, где местные жители могли «открыть счет» – отложить оплату до получки, – были разбросаны повсюду, наряду с мастерскими и пекарнями. Магазины размещались на первом этаже, а выше, над витринами, жили их владельцы. Напряженность между этническими группами была обычным явлением, как и трудовые конфликты, которые неоднократно приводили к забастовкам, особенно на сталелитейных заводах и воротничковых фабриках. У каждой этнической группы была своя банда, и если вы принадлежали к одной из них, то вам не стоило показываться на территории, контролируемой другой, особенно если вы были в меньшинстве.

Эпицентром делового района Троя был вокзал Юнион-Стейшн, здание в стиле бозар, длиной в квартал, с восемью линиями железнодорожных путей, где ежедневно проходило более ста поездов, в том числе тридцать, курсирующих между Троем и Олбани с интервалом в двадцать пять минут на пригородной «кольцевой дороге». Трой был популярным местом не только сам по себе, но и как транзитный пункт, особенно для бизнесменов, направляющихся на юг в Нью-Йорк, или военнослужащих, вызванных к сборным пунктам. Здание вокзала, ограниченное Юнион-стрит, Бродвеем, Фултон-стрит и Шестой авеню, отличалось высокими потолками, огромными окнами и террасой с видом на отделанный мрамором зал ожидания на первом этаже, со встроенным компасом и гигантскими зелеными керамическими часами.

Оживленный и шумный, Юнион-Стейшн находился прямо в центре бурлящих событий, в окружении отелей, ресторанов, магазинов, коммерческих контор и, что не случайно, борделями и игорными домами, где мужчины собирались вокруг огромных карточных столов в облаках сигаретного дыма, таких густых, что сквозь них едва можно было что-то разглядеть. Полиция Троя не стеснялась смотреть в другую сторону – за малую мзду.

Главой этого преступного мира была Мэри Элис Фейхи, более известная как Мэйм Фэй, которая в 1906 году, в возрасте сорока лет, открыла первый из череды публичных домов на Шестой авеню, в самом сердце района красных фонарей Троя, известного как Линия, района обветшалого, шумного и грязного. В последующие годы она будет обслуживать клиентов всех экономических классов без какой-либо дискриминации – как маргинализованных, так и влиятельных. В отчетах переписи населения за это время указано до шести женщин в возрасте от девятнадцати до тридцати шести лет, проживавших в принадлежавшем Мэри доме по адресу: Шестая авеню, 1725, и значившихся «домашней прислугой» или «безработными».

Дом располагался прямо через дорогу от Юнион-Стейшн и едва ли не бок о бок с полицейским участком, что позволяло полиции присматривать за заведениями Мэйм в обмен на обжигающе горячие чашки кофе (по меньшей мере). Прямо за борделем, на углу Шестой авеню и Бродвея, находилась крутая, с замысловатыми мраморными ступенями и колоннами Главная лестница, ведущая в Политехнический институт Ренсселера и известная как Подъезд.

Мэйм – дочь ирландских иммигрантов и, по слухам, набожная католичка – набирала девушек в местных магазинах и ресторанах, поощряя их бросать низкооплачиваемую работу и работать на нее – совсем за другие деньги. Она не лгала. Привлекательные молодые проститутки могли зарабатывать до пятидесяти долларов за один раз, тогда как средний еженедельный доход составлял в среднем от двадцати до тридцати долларов. Некоторые женщины выбирали и то и другое: они сохраняли свою «дневную работу», но при необходимости обслуживали клиентов по ночам.

Жизнь эта была далеко не гламурная. Женщины могли заниматься сексом со 150 мужчинами в неделю. Их карьера была недолгой, часто заканчивалась к тридцати годам, когда их вытесняли конкурентки помоложе. У мадам вроде Мэйм дела складывались лучше. Они могли зарабатывать до одного миллиона долларов в год в сегодняшних деньгах, не платя ни цента подоходного налога.

Говорили, что каждую неделю, в один и тот же день, в одно и то же время, Мэйм складывала деньги в дорожную сумку и сама ходила в банк. Однажды, во время такого похода, дама на другой стороне улицы заметила ее и крикнула:

– Эй, Мэйми, как дела?

– Были бы чертовски лучше, – ответила она, – если бы не такие любопытные, как ты!

В городе Мэйм была не одна такая, на Линии процветал незаконный бизнес. Мэйми, Жидовка Дженни, Большая Фло, Маленькая Фло – все они открыто рекламировали свои услуги в местных газетах: удовлетворение гарантировано, «особое внимание старшеклассникам и коммивояжерам». Проституция была незаконной в штате Нью-Йорк – на федеральном уровне ее объявили таковой в 1910 году, с принятием Закона Манна, но фактически закрывали глаза на продолжающуюся практику. Мало кто из влиятельных лиц выражал по этому поводу свое беспокойство, кроме разве что громкоголосых воскресных проповедников и политиков во время предвыборной кампании, но последние забывали о своих обещаниях, как только закрывались избирательные участки.

Таковы были два мира Хейзел Дрю: с одной стороны – сонные провинциальные городки Поэстенкилл и Сэнд-Лейк с их фермами, угольными горелками и церковными пикниками, а с другой – богатый и кипучий мегаполис Трой, утонченный, пьянящий и полный опасностей.

В доме Хислопов Хейзел провела четыре года, с 1902 по 1906 год, живя там и работая в качестве домашней прислуги. В то время это было обычным занятием для молодых девушек, особенно из бедных семей, которые рано бросали школу ради заработка. Между членами семьи и слугами нередко устанавливались тесные, почти родственные связи. Но стоило только служанке переступить черту, как ее выставляли из дома, зачастую отправляя к знакомым. Никаких объяснений касательно того, что послужило причиной разрыва, девушке никто не давал.

Томасу Хислопу, первому в истории Троя городскому казначею, было чуть за сорок, он был женат и имел двоих детей, когда Хейзел начала работать на него в 1902 году. Уроженец Троя, Хислоп изучал бизнес в колледже и после окончания школы устроился фармацевтом в продуктовый магазин своего отца. Какое-то время он управлял компанией «Фут энд Торн»», занимался оптовой торговлей стеклом в Нью-Йорке и был совладельцем парома «Трой» и «Уэст-Трой». Хислоп участвовал в испано-американской войне и был членом Национальной гвардии, Гражданского корпуса Троя и кадетов Тиббитса, организации ветеранов войны, которые служили в воинских частях Троя еще в 1876 году, названной в честь генерал-майора Уильяма Баджера Тиббитса, отличившегося в ходе Гражданской войны.

Хислопа знали и уважали в городе, он был членом всех достойных клубов, включая Масонскую ассоциацию ветеранов и Ложу Лосей. Он служил в методистской епископальной церкви на Третьей улице, а в 1902 году – когда Хейзел приняли на работу – в его доме на Третьей улице, 360, жил также и пастор церкви Джон М. Харрис. Сама Хейзел тоже посещала методистскую церковь на Третьей улице.

К тому времени, когда Хейзел вошла в его жизнь, Хислоп покончил с частной торговлей и был готов попробовать себя на государственной службе. Поначалу все шло хорошо. Он выиграл свои первые выборы в качестве городского казначея по республиканскому списку, впоследствии выиграв и переизбрание. В течение многих лет партийные знаменосцы восхваляли его. Хислоп, кричали они, был честным, эффективным и благоразумным, именно таким человеком, которому вы хотели бы доверить свои деньги. Но в 1905 году Хислоп совершил непростительный грех против партии, бросив свою шляпу на ринг в качестве кандидата в мэры – от Гражданской партии. Поддерживая Хислопа, адвокат и бывший сенатор штата Альберт К. Комсток раскритиковал республиканский истеблишмент, заявив, что республиканцы хотели такого кандидата в мэры, который «был бы послушным и подчинялся командам». Хислоп занял третье место, уступив демократу Кэлвину Э. Николсу и республиканцу Элиасу П. Манну, который был избран мэром.

В следующем году Хислоп оказался втянут в особенно неприличный скандал, в результате которого был арестован, осужден и заключен в тюрьму его заместитель Фрэнк Каррингтон за хищение десяти тысяч долларов из городского бюджета. Хислоп, построивший репутацию казначея на таких качествах, как проницательность и экономность в сбережении государственных средств, никогда не обвинялся в совершении уголовных правонарушений, хотя в 1909 году республиканские власти города подали на него в суд за исчезновение казенных фондов. С тех пор он никогда больше не занимал публичных должностей.

В том же году, когда разразился этот скандал, Хейзел покинула дом Хислопа после четырех лет службы по причинам, которые так и не были обнародованы.

* * *

В 1907 году Хейзел устроилась на работу прислугой в дом Джона Х. Таппера, богатого пожилого торговца из Троя, занимавшегося углем, «черным алмазом» того времени, без которого не могли обойтись ни металлургические заводы, ни железные дороги, ни пароходы, ни текстильные фабрики, ни многие другие важные отрасли промышленности. Как и Хислоп, Таппер был видным республиканцем и офицером как в Гражданском корпусе Троя, так и в Национальной гвардии штата Нью-Йорк.

Властный, решительный бизнесмен, Таппер занимал пост комиссара и секретаря Ассоциации розничных торговцев углем Троя. Его роль заключалась в том, чтобы подавить нараставшее рабочее движение, которое привело к серии крупных забастовок шахтеров, требовавших более высокой заработной платы, более короткого рабочего дня и места для их союза за тем самым пресловутым столом. В 1897 году Таппер сам баллотировался на пост мэра, выдвинутый на Республиканском съезде Троя Робертом Клюеттом, членом влиятельной семьи производителей воротничков и манжет. В преддверии выборов нью-йоркская газета «Уорлд» опубликовала менее чем лестную редакционную статью, в которой говорилось, что Таппер «знает об угле больше, чем о политике». В дождливый день выборов Таппер потерпел сокрушительное поражение, проиграв более двух тысяч голосов действующему президенту Фрэнсису Дж. Моллою, протеже босса Демократической партии Эдварда Мерфи-младшего, бывшего мэра Троя и в то время сенатора США от Нью-Йорка.

По некоторым данным, Хейзел была близка с женой Таппера Аделаидой, которая в свои шестьдесят с небольшим во многих отношениях предлагала Хейзел ту материнскую заботу, которую едва ли могла обеспечить ее собственная мать. Летом 1907 года Тапперы отдыхали в Канаде, на родине Аделаиды, и вернулись с подарком для Хейзел: булавкой с латинской надписью Concordia Salus – «спасение через гармонию» – и выгравированными на обороте инициалами Хейзел. Хейзел обожала брошь и носила ее на воротничке блузки. Булавка была на месте, когда ее тело обнаружили в пруду Тила, что помогло семье в опознании.

Дом Таппера на Фултон-стрит, 711, находился в тени Политехнического института Ренсселера, расположенного на вершине холма, откуда открывался вид на город. За холмом городской пейзаж резко менялся, переходя от величественных резиденций, таких как новый дом Хейзел, к погрязшему в грехе району красных фонарей, где Мэйм Фэй и другие мадам держали свои бордели. Менее чем в двух кварталах от Тапперса, на углу Шестой авеню и Фултона, находился печально известный отель «Комета», «часто посещаемый уличными девушками», как однажды описал его частный детектив, следивший за неверным супругом.

Несколько раз за время ее короткого пребывания в доме Тапперов Хейзел подвергалась преследованиям и нападениям на улице, а однажды прямо возле дома со стороны незнакомца, который, по-видимому, воспылал нездоровой страстью к юной красавице. В тот раз Хейзел отбилась от негодяя, сильно ударив его зонтиком по голове. По словам Мины, незнакомец, убегая, сказал Хейзел: «Я доберусь до тебя». Хейзел написала Мине, что этот странный тип все еще временами беспокоит ее.

Вот в этот котел преступности, секса, гламура и коррупции попала восемнадцатилетняя Хейзел Дрю, когда переехала на Фултон-стрит, где билось сердце и пульс города. Возможно, это было началом новой жизни – и новой личности.

К лучшему это или к худшему, но Хейзел была полна решимости расширить горизонты.

На Рождество 1907 года Хейзел пожаловалась тете Минни, что плохо себя чувствует, в тот день Минни вызвалась помочь ей по хозяйству в доме Тапперов. В начале января Хейзел покинула дом Тапперов, все еще жалуясь на плохое самочувствие. Она провела почти три недели в фермерском доме своего дяди Уильяма Тейлора в Табортоне, где в то время жили ее брат Джозеф и его жена Ева, наперсница Хейзел.

Примерно через две недели после прибытия на ферму Тейлора Хейзел получила конверт от Джона Таппера: внутри были деньги и письмо, в котором сообщалось, что ее заменили другой девушкой, – Хейзел стала безработной.

Оправившись от болезни, она вернулась в Трой, устроившись на работу домашней прислугой к Эдварду Кэри, профессору геодезии в Политехническом институте Ренсселера и, как Хислоп и Таппер, видному республиканцу, дважды назначавшемуся городским инженером Троя в администрациях, поддерживаемых Республиканской партией. В 1908 году профессор Кэри жил со своей женой Мэри и их одиннадцатилетней дочерью Хелен в Уитмен-Корте, в Ист-Сайде, фешенебельном районе города, расположенном вдали от шума, суеты и грязи центра Троя. Многие из богатых промышленников, чьи фабрики загрязняли воздух над городом, перебирались туда после открытия транспортных линий.

Ее пребывание у Кэри продлилось чуть больше пяти месяцев.

* * *

За несколько месяцев до убийства Хейзел гадалка сообщила девушке, что в течение года ее ждет внезапная смерть.

Хейзел отшутилась. Уверенности ей было не занимать. Порой казалось, что она получает какое-то извращенное удовольствие, искушая судьбу.

Уже в четырнадцать лет она была яркой, харизматичной молодой женщиной с чутьем на моду, и ее необычная красота привлекала внимание повсюду, куда бы она ни пошла. Люди говорили о ее блестящих голубых глазах и пушистых, словно льняных, волосах.

Где-то на этом пути Хейзел поняла, что красота откроет двери. И она намеревалась войти в них.

Возможно, реагируя на трудную жизнь родителей, Хейзел мечтала о великом. Ее корни были скромными, а образование слабым – следователи находили частые орфографические и грамматические ошибки в оставленных ею письмах. Но, будучи всего лишь скромной домашней прислугой, она обладала определенной степенью независимости. Для Хейзел будущее было полно неограниченных возможностей.

И она была уже на пути к тому, чтобы добраться до них. Несмотря на скромное начало, она закончила тем, что работала в семьях трех самых влиятельных в Трое людей. Она нашла способ при зарплате в 4,50 доллара в неделю потакать своим фантазиям. Она изысканно одевалась в сшитые на заказ платья, носила экстравагантные шляпы и туфли на высоком каблуке. Она любила ходить по магазинам и обедала в лучших ресторанах. Она много путешествовала – не только в Нью-Йорк, Олбани, Скенектади и близлежащие курортные районы, но даже за пределы штата. За последние шесть месяцев своей жизни она трижды выезжала из Троя – дважды в Нью-Йорк, один раз в Провиденс и один раз в Бостон.

Хейзел была не просто общительной или веселой, она была социально ориентирована. Она обладала поразительным обаянием и везде легко заводила друзей.

Такова, по крайней мере, была одна из граней личности Хейзел Дрю, хотя не все замечали это. Чем дольше продолжалось расследование, тем очевиднее становилось, что Хейзел прожила жизнь, полную тайн, загадок и противоречий.