«Любовник леди Чаттерлей / Lady Chatterley's Lover» kitabından alıntılar, sayfa 37
Мужчина - это как голодный ребёнок. Женщине приходится отдавать ему то, что он хочет, иначе он, как дитя, начнет капризничать и может исчезнуть, испортив приятные отношения.
В юности она не раз задавалась вопросом, что значат слова Абеляра об их с Элоизой любви. Он писал, что за один год любви они прошли все ступени, все изгибы страсти. Одно и то же всегда - тысячу лет назад, десять тысяч лет назад, на греческих вазах - всюду! Эксцессы страсти, выжигающие ложный стыд, выплавляющие из самой грязной руды чистейший металл. Всегда было,
есть и пребудет вовеки.
И он внял ей, обнял, привлек к себе, взял на руки, и она вдруг ощутила себя крошечным комочком. Сопротивление исчезло, в душе воцарился ни с чем не сравнимый покой. И тогда эта нежная, доверчиво прильнувшая к нему женщина стала для него бесконечно желанна. Он жаждал обладать этой мягкой женственной красотой, волнующей в нем каждую жилку. И он стал, как в тумане, ласкать ее ладонью, воплощавшей чистую живую страсть. Ладонь его плыла по шелковистым округлым бедрам, теплым холмикам ягодиц, все ниже, ниже, пока не коснулась самых чувствительных ее клеточек. Она отогревалась, оттаивала в его пламени. Мужская его плоть напряглась сильно, уверенно. И она покорилась ему. Точно электрический разряд пробежал по ее телу, это было как смерть, и она вся ему раскрылась. Он не посмеет сейчас быть резким, разящим, ведь она беззащитна, вся открыта ему. И если бы он вонзился в ее тело кинжалом, это была бы смерть. На нее нахлынул мгновенный ужас. Но движение его было странным, замедленным, несущим мир - темное, тяжелое и вместе медленное колыхание космоса, сотворившее Землю. Ужас унялся у нее в груди, ее объял покой, ничего
затаенного не осталось. Она отреклась от всего, от себя и предалась несущейся стремнине.
Она сама была теперь океан; его тяжелая зыбь, раскачивающая свою темную немую бездну; где-то в глуби бездна расступалась, посылая в стороны длинные, тягучие валы, - расступалась от нежных и сильных толчков; толчки уходили все глубже; валы, которые были она сама, колыхались сильнее, обнажая ее, порывая с ней... Внезапно нежное и сильное содрогание коснулось святая святых ее плоти. Крещендо разрешилось, и она исчезла.
Исчезла и родилась заново - женщиной!
Половина третьего. Беспокойно спит жестокий мир, то всхрапнет - проедет поезд или грузовик, то полохнет красноватым отблеском из доменных печей. Это мир угля и стали, жестокой стали и дымного угля. А порождено это все бесконечной, неуемной человеческой жадностью. И сейчас это чудище ворочается во сне.
Клиффорд отказывал ей даже в свободе, требуя, чтоб она постоянно была рядом. От страшной мысли, что жена может уйти, его била дрожь. Все его на удивление рыхлое бесхребетное естество, все чувственное начало, вся его человеческая суть целиком и полностью зависела от Конни - так чудовищно беспомощен бывает ребенок или умственно неполноценный. И потому ее место только в Рагби; в усадьбе должна быть хозяйка, а у Клиффорда - жена. Иначеон пропадет, как недоумок болоте.
Куда исчезала его хитрость, его практичный ум, когда он оставался наедине со своими чувствами? Клиффорд делался недоумком, боготворившим жену, почитавшим ее за высшее существо - так поклоняется божеству дикарь-язычник, поклоняется, трепеща от страха, ненавидя своего идола за всемогущество. Идолище страха. И от Конни он хотел лишь одного - клятвенного обещания не оставлять его, не предавать.
Он началистязать ее своим поклонением. Жестокость эта исходила от его полногобессилия. И Конни чувствовала: либо она тронется умом, либо умрет.
"Обучение" пробудило в ней другую страсть, пылкую готовность внимать - никакая любовная связь такого не пробудит, скорее наоборот: сознание того, что любовная связь невозможна, до сладострастия обострило связь просветительскую, миссис Болтон нестерпимо хотелось разбираться во всем так же, как Клиффорд.
Нет, не плотская красота привлекла ее, даже не собственно красота тела - прекрасного сосуда, а тот теплый белый свет жизни, горевший в нем. Он-то и выделял очертания сосуда, до которого можно дотронуться.
Любовь, радость, счастье, дом, мать, отец, муж. Поколение Конни просто отказалось от них, и теперь слова эти мертвы, и кладбище их полнится с каждым днем. Ныне дом - это место, где живешь; любовь - сказка для дурачков; радость - лихоотплясанный чарльстон; счастье - слово, придуманное ханжами, чтобы дурачить других; отец - человек, который живет в свое удовольствие; муж - тот, с кем делишь быт и кого поддерживаешь морально; и, наконец, "секс", то бишь радости плоти, - последнее из великих слов - это пузырек в игристом коктейле: поначалу бодрит, а потом - раз! - от хорошего настроения - одни клочки. Сущие лохмотья! Превращаешься в ветхую тряпичную куклу.
Пустота! Смириться с тем, что жизнь - это великая пустыня, значит подойти к самому краю бытия. Великое множество дел малых и важных составляет огромное число - но из одних только нулей.
- Но во что-то вы же верите?
- Я-то? Ну, разумом я верю в доброе сердце, в задорный пенис, в живой ум, в мужество, если его достанет сказать при даме неприличное слово.
- Во всем этом вам не отказать, - согласился Берри.
