Kitabı oku: «Стратегический диалог. Мемуары дипломата», sayfa 2

На бесконечной дороге знаний

Осенью 1952 года я поступил на обучение в полную начальную школу поселка Баньси, который находился в пятнадцати ли от нас.

В те времена пятый класс начальной школы и выше назывались высшей ступенью, а все до четвертого класса включительно – малой. Если в школе вели занятия для пятых и шестых классов, то она считалась полной, если нет – малой начальной. В нашей деревне только три человека отучились в школе, и то всего три года, поэтому получили только малый начальный уровень образования. Я помню, как мы пришли записываться в школу, и я сказал, что хочу ходить в пятый класс. Как назло, пятого класса в том году не было, только шестой. Брали туда по результатам вступительного экзамена, который мы и пошли втроем сдавать. Успешно сдали двое, и я был одним из них.

Сейчас я понимаю, что смог сразу поступить в шестой класс полной начальной школы во многом благодаря тому, что достаточно рано освоил грамоту. Как-то раз во время уборки я случайно наткнулся на книги, по которым занимался в домашней школе. В период «культурной революции»⁸ все они были причислены к категории «четырех пережитков»⁹, и если бы мой отец, рискуя жизнью, не спрятал их у себя, они давно бы превратились в пепел в руках цзаофаней¹⁰. Ему удалось спасти пять или шесть книг из домашней школы: «Да сюэ» («Великое учение»), «Чжун юн» («Срединное и неизменное»), «Лунь юй» («Суждения и беседы»), «Мэн-цзы» и что-то еще. Они были скреплены прошивкой, их титульные листы потемнели от времени.

Глядя на эти книги, я невольно вспоминаю, как учился в домашней школе. Рядом с нами жил мой дядя (младший брат деда), который занимался преподаванием. Не имея собственных внуков, он очень любил нас с братьями. Однажды, когда он отправлял меня на занятия, я закапризничал, потому что не хотел идти. Тогда дядя схватил меня за ухо и силком притащил в класс.

Я был совсем маленьким, когда стал ходить в домашнюю школу, и наставники не требовали от меня понимать содержание книг, нужно было просто учить их наизусть. На моих учебных пособиях остались красные пометки, а в конце стояла печать: «Дай Бинго изучил и освоил в таком-то месяце такого-то года». «Изучил и освоил», видимо, значит, что я их вызубрил.

Среди четырех отцовских книг, что я изучил, сохранился и листок со стихотворением, которое я написал примерно в девять лет:

 
Небесное облако белой точкой
Мечется между западом и востоком.
Косые лучи сквозь тумана клочья
Бьют из-за синей горы бесконечным потоком.
 

Мое счастье, что я так рано оказался в домашней школе и освоил основы филологии. Иначе мне бы никак не удалось поступить на высшую ступень.

Уже с начальных классов мое образование было достаточно традиционным. Тогда особое значение придавалось формированию правильных политических и моральных взглядов у юного поколения. Поэтому на каникулах мы каждую неделю приходили в школу на день пионера. Я даже оформил подписку на журнал «Хун линцзинь» («Красный галстук») и регулярно просматривал его. Первой прочитанной мной книгой стала «Лю Хулань», за ней последовали «Горы Цзяншань длиной в три тысячи ли», «Дун Цуньжуй», «Хуан Цзигуан»¹¹ и прочие. Наш классный руководитель начальной школы, которому сейчас уже перевалило за девяносто лет, вспоминает случай, как однажды во время уборки я нашел три цзяо¹² и отдал их учителям.

Хотя начальные школы горных районов Гуйчжоу не взаимодействовали с Советским Союзом напрямую, наша тогдашняя жизнь несла в себе отпечаток советского строя. Можно сказать, что все мое поколение выросло в атмосфере дружбы Китая и СССР. С первых классов наше образование и воспитание было пропитано идеями этих добрососедских отношений. С девяти до восемнадцати лет каждый человек переживает важнейший период формирования мировоззрения и личных ценностей, значительное влияние на наше взросление оказали знания, полученные и в начальной, и в старшей школе, а также царившая в обществе атмосфера советско-китайской дружбы.

В первых классах учителя часто отправляли нас на ярмарку распространять важнейшую идею: «Мы освободились – создан Новый Китай!» Советский Союз выступал в роли нашего старшего товарища, его настоящее было нашим будущим. Мы верили, что в Китае тоже скоро будут тракторы, в каждой деревне! Мы заживем счастливо: электричество и телефон – в каждый дом! Всем по рюмке водки, чашке риса и куску мяса! В общем, нас ожидала сладкая жизнь. Я ясно помню зиму, когда я перешел на последнюю ступень начальной школы. Тогда шли сильные снегопады. Учителя отправили ребят постарше по деревням пропагандировать советско-китайскую дружбу. Валил снег, и на горных дорожках было скользко, мы топтали горные хребты босыми ногами, но все были страшно довольны. Позднее я вступил в школьную Ассоциацию советско-китайской дружбы, мне выдали членский билет и прикололи нагрудный значок, на который я никак не мог нарадоваться. Однажды, еще в начальной школе, я даже написал эссе-оду Сталину, что-то вроде стихотворения, а строчки расположил лесенкой в стиле Маяковского. Понимаете, насколько любили Союз и советских людей в Китае?! Насколько тесны были советско-китайские отношения!

Иосиф Сталин ушел из жизни 5 марта 1953 года. Я тогда гостил в городе у тетки и развлекался игрой на эрху. У меня только-только начало получаться, как к нам ворвался районный чиновник. Он строго отчитал меня: «Такой час, а ты вздумал на эрху бренчать! Ты вообще знаешь, что товарищ Сталин скончался?!» В те времена китайское общество относилось к Советскому Союзу и его руководителям с огромным уважением, а Сталин в глазах китайцев был практически богом. Играть на музыкальном инструменте в день его смерти считалось чрезвычайно легкомысленным занятием и серьезным проступком.

Когда я окончил начальную школу, пришла пора обеспечивать себя самому. На первой ступени средней школы сводить концы с концами по-прежнему было непросто. Учителя стали собирать по четыре юаня в месяц на питание, а тех, кто не сдавал, переставали кормить. В особо трудных случаях школа могла добавить один-два юаня, но никогда не покрывала эти расходы полностью. Однажды меня вдруг перестали кормить, и пришлось с пустым животом идти сорок с лишним километров по горам до дома. Увидев мать, я зарылся ей в колени и заплакал. Она тут же нашла, где взять в долг, чтобы я смог сдать деньги на питание.

Окончив первую ступень средней школы, я встал перед дилеммой: идти на высшую ступень или получать педагогическое образование. Я и не мечтал заняться дипломатией, в будущем хотел стать простым учителем. Поэтому выбор пал на педагогический курс. Педагогов тогда обучали бесплатно, а по окончании курса еще и распределяли на работу, так можно было пораньше начать зарабатывать и кормить семью. Отец специально обратился с этой просьбой к моему классному руководителю, но тот уперся намертво: заявил, что я еще слишком маленький, и, никого не спросив, записал меня на высшую ступень. Я успешно сдал экзамены, но обучение проходил уже не в нашем уезде. Тогда на девять уездов, относившихся к району Тунжэнь провинции Гуйчжоу, было всего три средних школы с высшей ступенью. В нашем уезде Иньцзян такой школы не было, и часть поступивших отправили учиться в уезд Сунтао – за целых триста ли от дома.

Новое здание начальной школы Дуймаси. Старое здание тех лет не сохранилось

Учиться так далеко от дома оказалось очень трудно. Я мог позволить себе вернуться домой только один раз за семестр. В первые годы после становления Нового Китая во многих районах еще не успели проложить государственные дороги, да и о транспорте речи не шло. Путь от школы до дома приходилось преодолевать пешком и, как правило, босиком. Я шел по три с лишним дня, по вечерам останавливаясь на постоялых дворах, чтобы дать отдых ногам.

Наша местность называется Юньнань-Гуйчжоуским нагорьем. Там высокие горы и густые леса, и почти везде безлюдно. Извилистые дорожки петляют меж гор – узенькие тропинки, края которых заросли бурной полынью. Можно долго идти по дороге и не встретить на пути ни единой души. Это было настоящее испытание, путешествие за три-девять земель. Недавно я ездил домой на машине и специально проехался от деревни до уезда Сунтао, на что ушло больше трех часов. Даже сейчас, передвигаясь по трассе, приходится тратить так много времени, а ведь раньше не было ничего и похожего на дорогу! Я ехал в машине, смотрел на проплывающую за окном картину и молча размышлял: вот она, эта дорога, которую за три года и шесть семестров учебы на высшей ступени средней школы я полностью прошел шесть раз! Как-то раз мы отправились домой на каникулы, и по пути я вдруг побелел и покрылся испариной. Ребятам, которые шли вместе со мной, пришлось по очереди тащить меня на спине – так мы преодолели несколько десятков ли по горам. Такие вот невзгоды и тягости нам приходилось преодолевать. Современным детям подобное и не снилось. С самых малых лет мы помногу ходили босиком по горным тропинкам, отчего пальцы на ногах стали кривыми.

На высшей ступени в программе появился иностранный язык, то есть русский. Однако наши уроки не соответствовали никаким стандартам, и мы выходили весьма посредственными знатоками. По слухам, наш учитель вернулся из Синьцзяна, где получил только базовые знания. На уроках он любил поболтать о том о сем, потрепаться на отвлеченные темы – ничего путного. Только в конце второго семестра второго класса высшей ступени школа все-таки получила для нас преподавательницу, которая только-только выпустилась из Гуйянского педагогического института. Ее звали Чэнь Тинхуа, родом она была из Чэнду. С тех пор мы, можно сказать, встали на правильный путь в изучении русского языка.

После окончания средней школы нужно было выбрать специальность и подать заявление на обучение в вузе. Я смутно представлял себе, что же делать дальше, и заполнил заявление в Сычуаньский университет на факультет иностранных языков по специальности «Русский язык и литература». Кажется, это было мое третье заявление. Мы заполняли заявления самостоятельно – некому было помочь нам с выбором, даже родителей рядом не было. А если бы и были, как крестьяне могли принять такое решение за нас?

Когда закончились вступительные экзамены, я, будучи уверенным, что не смогу поступить, сразу же уехал домой и принялся за работу. Как-то раз, пропалывая сорняки, я захотел пить, набрал воды из горного источника и подхватил дизентерию. Постоянный полевой труд и расстроенный желудок истощили меня так, что я даже забыл, что вообще собирался куда-то поступать.

Выпускник высшей ступени средней школы. 1959 г.

С одноклассниками по начальной ступени средней школы в уезде Иньцзян. 1980-е гг.

Однажды во время очередной прополки я распрямился, чтобы перевести дыхание, и вдруг подумал, что результаты экзаменов уже наверняка известны. Тогда я попросил младшего брата: «Когда поедешь в город на ярмарку, посмотри, пожалуйста, не пришел ли приказ о зачислении». Сельская система социального обслуживания была еще совсем не развита: почтовые отделения на местах не утруждали себя доставкой писем и газет. Если кому-нибудь приходило письмо, его бросали в общий ящик, висевший на наружной стене почты, так что любой мог свободно подойти и забрать что хотел. Добравшись до города, братишка тут же увидел мое извещение. Кстати, это служит очередным доказательством честного нрава местных жителей: бог знает сколько дней там провалялось это письмо, но никто его не тронул.

Приказ о зачислении в Сычуаньский университет привел меня в глубочайший восторг. Уже потом я узнал, что стал единственным учеником сунтаоской средней школы, поступившим в университет другой провинции в 1959 году. Сычуаньский университет тогда входил в число немногих ключевых университетов страны. Однако трудности тоже были: чтобы уехать в Чэнду учиться, требовались средства – по моим примерным подсчетам, больше сорока юаней, а таких денег у моей семьи не было.

Получив заветное письмо, я тем же вечером помчался занимать повсюду деньги. Родные тоже подсуетились, но наскребли всего двенадцать юаней. Мой дядя работал в городе, в снабженческо-сбытовом кооперативе, и имел с этого какой-то небольшой доход: он дал мне несколько пачек талонов на питание и немного юаней, но этого по-прежнему было слишком мало. Я отправился в районную администрацию и получил ответ: «Никто тебя не просил поступать в такую даль!»

Тогда я решил вернуться в школу и придумать какой-то выход из положения. Мне, парнишке семнадцати-восемнадцати лет, маленького роста да еще и довольно робкому, было страшновато одному идти больше трехсот ли по горным тропам. Кроме того, я как раз переболел дизентерией и был еще очень слаб. С каждым шагом свернутое за спиной одеяло все сильнее давило на плечи. Тем не менее за первый день я босыми ногами отшагал сто двадцать ли – даже не знаю, откуда силы взялись. А на другой день я поднялся среди ночи и прошел еще несколько десятков ли по темноте вместе с крестьянами, которые шли отдавать налог с зерна. Подняв голову, я наблюдал за луной в небесах: мы шли, и она двигалась с нами, такая настоящая и в то же время такая далекая.

Вот уж не ожидал, что, преодолев трехдневный путь до школы, я услышу от завуча ту же самую фразу: «А зачем надо было поступать в такую даль?» От этих слов у меня из глаз градом полились слезы. Ничего не ответив, я развернулся и ушел. Понятно, что и у школы тогда не было средств! Сорок юаней – немалая сумма, даже по меркам учебного заведения.

Я отправился просить помощи в отдел образования и культуры бюро комиссаров уезда Тунжэнь. Между Сунтао и Тунжэнем уже пустили транспорт, но мне не хотелось тратиться на дорогу, и я продолжил свое пешее путешествие – туда и обратно опять вышло больше трехсот ли. На счастье, эта прогулка оказалась не напрасной: бюро выделило мне пятнадцать юаней. Я был счастлив получить такое сокровище, но денег все равно не хватало, и я отправил домой телеграмму, попросив родных во что бы то ни стало раздобыть для меня еще немного. Уж не знаю, что придумали отец с братом, но им удалось кое-что достать. Новости о том, что я мечусь повсюду в поисках денег на оплату обучения, через моих одноклассников дошла и до преподавательницы русского языка Чэнь Тинхуа, которая поручила передать мне двадцать юаней. В то время она только начала работать, получая в месяц тридцать с небольшим юаней, так что для нее это была очень серьезная трата. Этот поступок я запомнил на всю жизнь. Учительница Чэнь говорит, что я потом вернул ей эти деньги, но это уже не отложилось в моей памяти. Когда ее перевели работать в Чэнду, она часто приглашала меня к себе в гости. Я невероятно ценю сложившиеся между нами теплые отношения учителя и ученика.

Поиск средств отнял у меня много времени, и когда нужная сумма была наконец собрана, в Сычуаньском университете уже начались занятия, а потому я спешно отправился в Чэнду. Однако в те времена выбраться из Гуйчжоуских гор было непросто: сначала на автомобиле через горы Сюшань до рек Цяньцзян и Пэншуй, а потом на деревянной лодке, курсирующей по реке Уцзян. По реке тогда ходили два вида судов: один – обычная открытая лодка из дерева, на веслах сидел простой люд, и она тащилась очень медленно, и второй, который называли цихуацзы, что значит «движимый паром», – это был быстрый пароход. Я добрался до причала слишком поздно: пароход только что отплыл, а следующий рейс был только через пять-десять дней. Оставалась обычная деревянная лодка. Мы спускались по реке целых два с половиной дня, пока наконец не прибыли в Фулин. Уцзян здесь впадала в Янцзы, и, сев в Фулине на большой паром компании «Минь-шэн», можно было подняться по течению и добраться до Чунцина. И вот я, мальчонка, выросший в горной гуйчжоуской деревне, который никогда не проделывал такой долгий путь, постигаю окружающий мир, кажущийся мне таким незнакомым. Стоит лишь закрыть глаза, и из глубин памяти тут же появляется паром «Миньшэн»: он издает протяжный гудок и движется вперед по бесконечной реке Янцзы.

Как только паром причалил к чунцинскому порту Чаотяньмэнь, я стремглав бросился на вокзал Сайюаньба покупать железнодорожные билеты до Чэнду. Направление Чунцин – Чэнду было тогда единственным в юго-западном регионе, и движение по нему пустили меньше десяти лет назад. Я встал в очередь за билетом, но, как назло, когда подошел мой черед, касса закрылась. Разнервничавшись, я вытянул руку, перегородил билетерше проход и принялся умолять ее сжалиться надо мной, но девушка была непреклонна. Я просидел в зале ожидания всю ночь и добрался до Чэнду только на следующий день, на девятый день учебного года в Сычуаньском университете. Все учителя и однокурсники уже решили, что Дай Бинго не собирается учиться. Несмотря на невзгоды моего пути и опоздание на учебу, я все же попал в университетские круги, о которых раньше не мог мечтать даже во сне. С тех пор моя жизнь изменилась навсегда.

В Сычуаньском университете

Сычуаньский университет был старейшим учебным заведением, воспитавшим немало известных людей: Чжу Дэ, Го Можо, Ба Цзиня, Тун Дичжоу, Чжоу Жучана, Бянь Чжилиня, Фэи Юланя, Чжу Гуан-цяня и многих других. После становления Нового Китая в стране насчитывалось всего семь ключевых университетов, они управлялись Министерством образования напрямую. Сычуаньский университет был единственным ключевым университетом общего образования на весь юго-западный регион. Факультет иностранных языков входил в число самых первых учрежденных университетом факультетов. В 1959 году на моем потоке впервые открылся набор на специальность «Русский язык и литература», набрались две группы примерно по двадцать человек. Студенческая жизнь оказалась непростой: уже на второй день учебы мы писали диктант, где я набрал всего два балла (из пяти). Это был незачет, что меня сильно расстроило.

Я стал одним из студентов Сычуаньского университета, а из обуви у меня были одни лишь матерчатые туфли, вручную сшитые мамой. Летом я решил их не трогать – боялся, что к зиме они совсем износятся, и потому частенько разгуливал босиком. Моя одежда тоже была сделана из маминого холста. Поскольку зимы в Чэнду темные и холодные, я, не выдержав морозов, отправился в лавку старьевщика и купил себе ватник, чтобы не мерзнуть. В группе нашелся добросердечный человек, который пожертвовал мне еще одну куртку. Никогда в жизни я не забуду этого студенческого единения душ.

Обычно на инязе преподавали специалисты из Советского Союза, но наше обучение, как назло, пришлось на период ухудшения советско-китайских отношений. Все советские преподаватели уехали, и с нами занимались китайские учителя, многие из которых были студентами, только что распределенными из Пекина. Однако с некоторыми советскими преподавателями мы поддерживали связь по переписке. Иногда они вкладывали в свои письма фотографии. Жаль, что впоследствии все эти письма потерялись. Поступив в университет, я по-настоящему почувствовал разлад в отношениях Китая и Советского Союза. Еще одним неожиданным поворотом стал экономический кризис, начавшийся в стране в это время, из-за чего поесть мяса было затруднительно.

Университетские годы навсегда останутся в моей памяти. Для нас, студентов со сложными семейными обстоятельствами, государство практически полностью брало на себя вопрос питания, а со стипендии можно было сэкономить еще немного денег на покупку словарей и учебных материалов. Я тогда очень любил читать и целыми днями носил с собой холщовый рюкзак: куда притащу его – там и сяду за книгу. После 1959 года экономическая ситуация в стране ухудшилась, многие мои одногруппники постоянно ходили голодными, у кого-то даже начались отеки. Только семь человек чувствовали себя как ни в чем не бывало, и я в том числе. Возможно, так сложилось из-за того, что я не вышел ростом, или потому что мне требовалось совсем мало энергии. Чтобы как-то бороться с проблемой, университет придумал «противоотечное средство»: всех загоняли в просторную парилку, где коптились лекарственные травы. Одним из ярчайших впечатлений этого непростого времени стало также распределение пайков в столовой. Это была почетная и священная миссия, выполнявшаяся студентами по очереди. Миска риса выдавалась на восемь человек, и при разделе требовалась особая аккуратность. Всегда находился тот, кто набирал себе порцию побольше или соскребал снизу лишнее. Еда тогда была на вес золота: каждая рисинка имела значение!

Этот период стал тяжелым испытанием воли и характера. Некоторые студенты не выдерживали голода и просто возвращались домой. За пять лет учебы я ездил в свою деревню всего один раз: поездка обходилась слишком дорого, я бы не потянул больше. Когда я подошел к порогу родительского дома, мама увидела меня, тощего и пожелтевшего, и оцепенела, она еле меня узнала, так сильно я изменился.

Это были летние каникулы 1962 года. Условия жизни в деревне тогда стали понемногу улучшаться. Меня принялись угощать всем самым вкусным, что только нашлось дома. Я целыми днями ел до отвала и спал, спал и ел – кончилось тем, что за полмесяца я набрал шесть килограммов! Когда пришло время возвращаться в университет, отец проводил меня до уездного города Сынань в сорока километрах от дома и посадил на машину. С собой он дал мне мешок жареного гороха и несколько маленьких стеклянных бутылок, наполненных белоснежным свиным салом. Это было что-то невероятное! Я брал в университетской столовой миску обжигающего риса, размешивал с ложечкой жира и посыпал солью… Аромат сводил с ума! Нынешней молодежи чужды подобные радости, а тогда для счастья было достаточно всего несколько бутылочек свиного жира.

Обязательным условием обучения в университете была работа на производстве: примерно по одному месяцу за семестр. Особенно активным считался период летнего сбора урожая, тогда нас отправляли в деревни на окраинах Чэнду жать пшеницу. Факультет иностранных языков даже устроил соревнование, чтобы узнать, кто жнет быстрее и больше остальных. Я вырос в деревне и был привычен к крестьянскому труду больше городских ребят. Мы вставали ни свет ни заря, перекусывали и отправлялись работать. На обед не прерывались, потому что еду нам привозили прямо в поле, так что мы трудились до самой темноты. Без воли и физической силы с такой изнуряющей работой было не справиться. Я уставал так, что не мог разогнуть ноги и поясницу. Сейчас я понимаю, что именно благодаря этой закалке в юношеском возрасте на протяжении последующей жизни все задачи, которые требовали от меня усилий духа и тела, казались пустяковыми. Ну подумайте, если я справился с такими трудностями, чего мне еще бояться?

Во время учебы в Сычуаньском университете. 1964 г.

Переписанный кистью отрывок из дневника Лэй Фэна – подарок моему однокурснику. 1964 г.

Когда мы учились в университете, Мао Цзэдун¹³ призвал всех подражать примеру Лэй Фэна¹⁴. Мы, будучи студентами, с радостью откликнулись на этот призыв. Наша группа даже поставила поучительную пьесу о Лэй Фэне на русском языке. Пару лет назад один мой однокурсник прислал мне отрывок из дневника Лэй Фэна, который я переписал для него в 1964 году, и теперь я бережно храню его. Вот что там было написано: «Ах, молодость… Ты вечная радость! Но истинная молодость принадлежит тем, кто вечно стремится вперед и вверх, кто забывает себя в вечном труде, кто вечно помнит о скромности».

Студенческие годы пролетели незаметно. На четвертом курсе нужно было писать курсовую, и я перевел произведение киргизского писателя Чингиза Айтматова¹⁵. Темой дипломной работы на пятом курсе я выбрал «Гуманизм Л. Н. Толстого». Вообще в нашем инязе огромное внимание уделялось именно литературе: проводились даже лекции по истории западной литературы, чтению литературных произведений и риторике. Мне это казалось очень увлекательным. За время обучения я воспитал в себе привычку читать газету «Жэньминь жибао» и журнал «Хунци» и тщательно разбирать передовицы. Также я не пропускал ни одного тематического выпуска ежедневной газеты «Сычуань жибао», посвященного искусству или международным отношениям.

В 1960-1970-е годы во всех школах, вузах и государственных органах огромное внимание уделялось воспитанию и образованию детей из рабочих и крестьянских семей, они пользовались политическим доверием. В то время по всей стране не нашлось бы ни одного по-настоящему зажиточного региона, и я, деревенский мальчик из гуйчжоуских гор, чувствовал, что не так уж сильно отличаюсь от городских жителей. Сейчас обстановка кардинально изменилась: университеты набирают абитуриентов, государственные органы – выпускников, но среди них встречается все меньше детей крестьян и рабочих, не так ли? Занимая должность секретаря партийного комитета Министерства иностранных дел, я специально обращал внимание на происхождение наших сотрудников и кадровую структуру ведомства, а также запрашивал у заместителя министра, отвечавшего за управление персоналом, сведения о том, какие регионы и социальные слои представляют сотрудники министерства. На мой взгляд, это вопрос из области не просто техники, а высокой политики.

Однажды, выступая с речью на заседании Госсовета, посвященном реформе образования, я отметил, что в лучших учебных заведениях, где воспитываются политические лидеры Китая, таких как Университет Цинхуа или Пекинский университет, необходимо выстроить сбалансированную систему набора абитуриентов: важно, чтобы там учились представители всех регионов и социальных классов, поэтому необходимо выделить часть мест для бедных западных областей и детей из малообеспеченных семей рабочих и крестьян. Ведь от того, кто будет возглавлять нашу огромную державу и управлять ей, зависит путь Китая и его судьба. Как потом говорили, руководители министерств и ведомств сочли мое замечание разумным и передали его Министерству образования. Сейчас вузы Проекта 2П¹⁶ постепенно увеличивают квоту мест для абитуриентов из малообеспеченных крестьянских семей.