Kitabı oku: «Стратегический диалог. Мемуары дипломата», sayfa 3

Поступление в институт. Поездка «в низы»

Перед самым выпуском руководство Сычуаньского университета предложило мне и еще нескольким студентам, хорошо проявившим себя в различных областях, сдать экзамены в магистратуру Института иностранных дел. Я тогда собирался остаться в университете и стать преподавателем, но раз уж появилось такое предложение, пошел поступать, хотя не ожидал, что и правда поступлю. Туда набрали пятьдесят бакалавров из одиннадцати ключевых вузов Китая: Пекинского, Народного, Пекинского педагогического, Нанькайского, Цзилиньского, Уханьского, Чжуншаньского, Фуданьского и Сычуаньского университетов, Пекинского и Сианьского институтов иностранных языков. Я слышал, что экзамен пошли сдавать больше тысячи человек со всей страны. Нас всех оценивали по единой шкале, потом отбирали пятьдесят лучших, изучали дело каждого (нет ли политических или семейных проблем), а если он не подходил, добирали на его место следующего в очереди. Среди поступивших пятидесяти студентов не было ни одного «богатенького сынка», у всех были самые обычные родители. Пятнадцать человек окончили университет по специальности «Русский язык», и большинство из них происходили из крестьянских семей. Некоторые ребята впоследствии заняли руководящие посты в дипломатическом аппарате.

В те времена поступить в Институт иностранных дел значило войти в круги МИДа. Мы пользовались всеми привилегиями магистрантов: получали ежемесячную стипендию в сорок два юаня и выплату на учебники и газеты. В Пекине я почувствовал, что условия моей жизни разом изменились в лучшую сторону После приезда в столицу мои пожелтевшие от скудного питания волосы снова почернели. Я впервые попал в столицу и пребывал в приятном возбуждении, все было для меня в новинку. Выйдя из здания Пекинского вокзала, я подозвал велорикшу. Сзади к повозке крепился кузов, куда я поставил взятый из Чэнду бамбуковый короб. Стояла ясная погода, рикша вез меня через площадь Тяньаньмэнь к институту, чтобы я мог доложить о себе, – эта поездка навсегда останется в моей памяти.

Вскоре после начала учебы, в один из дней 1965 года, сверху заявили: прекращайте учить язык, который вы учите, и принимайтесь за «четыре чистки»¹⁷. Так нас распределили в местечко близ города Вэнь-цзя в уезде Люян провинции Хунань, чтобы мы осуществляли «четыре чистки». Министерство иностранных дел выслало немало людей: меня с товарищами Тан Цзясюанем, Ли Фэнлинем, Чжан Дэгуаном и другими и еще кое-кого из Кабинета переводов, который тогда назывался «переводческим отрядом». Нашей группой командовал товарищ Цун Вэньцзы. Помню, до женитьбы я частенько заходил к нему домой пообедать.

Больше полугода мы проводили «чистку» в Хунане при полном отсутствии каких-либо удобств. По распоряжению свыше нас селили в самые бедные семьи; объедать этих людей категорически запрещалось. Мы питались, жили и трудились вместе с крестьянами, спали все вместе на одной циновке, и даже в лютые зимние морозы как обычно шли в поле работать. За те несколько месяцев я успел сменить три семьи, и все они жили в жутких условиях. Выйдя на пенсию, я поехал в ту самую деревню и пригласил знакомых мне по прошлым временам крестьян на обед. Кто-то вспомнил, как однажды принес Сяо Даю четыре яйца, но тот наотрез отказался есть. Тогда все называли меня Сяо Дай, то есть «маленький Дай».

Хотя с основания КНР прошло уже больше пятнадцати лет, хунаньские деревни по-прежнему оставались бедными. Даже мне, мальчишке, вышедшему из гуйчжоуских гор, это казалось удивительным.

По вечерам мы засиживались на собраниях до глубокой ночи, затем в полной темноте шли ночевать в свои временные крестьянские жилища. Этот опыт работы и ведения быта среди крестьян Хунаня помог мне по-настоящему, со всех сторон увидеть реальную жизнь страны и людей, он укрепил мою привязанность к трудовому народу и закалил навыки общественной деятельности. Впоследствии, уже занимая должность секретаря партийного комитета МИДа, каждый год вместе с чиновниками государственного аппарата я непременно участвовал в специальной поездке по бедным регионам, чтобы изучить обстановку в стране. Мы, дипломаты, обязаны четко знать и понимать собственную страну и свой народ, чтобы всегда помнить, кому мы служим и за что боремся.

После доброго полугода «четырех чисток» в марте или апреле 1966 года мы вернулись в Пекин. Назревала «культурная революция», в пекинских политических кругах царила напряженная обстановка, на «Деревушку в три двора» уже покатилась волна критики¹⁸. К маю нас вернули в Пекинский институт иностранных языков в качестве членов рабочей бригады. Бригаду возглавлял замминистра иностранных дел и ветеран Великого похода Лю Синьцюань. Всего спустя месяц после основания рабочей бригады в нашем институте, то есть в середине или конце июня, ЦК КПК запустил критику «буржуазного реакционного курса» и потребовал вывести отовсюду рабочие бригады. Маршал Чэнь И тогда по совместительству занимал должность министра иностранных дел. Он сказал: «Уходите да поторапливайтесь!», и мы в спешке ретировались.

Помню, как на следующий день после упразднения бригад маршал Чэнь созвал всех нас в небольшом зале резиденции Чжуннаньхай.

Именно тогда я впервые увидел Чэнь И. Больше всего мне запомнилось, как он воодушевленно заявил что-то вроде:

 
Сотни раз я видел
Бури и шторма.
Разве испугают
Бриз или волна?
 

Вот в каком настроении он пребывал, ему было что сказать о «культурной революции». После этого меня направили работать координатором «восьми главных институтов»¹⁹, но вскоре в верхах решили, что подобная деятельность также относится к «буржуазному реакционному курсу», так что всех координаторов прогнали. Тогда я окончательно вернулся в МИД и попал в отдел по работе с Советским Союзом департамента Европы и СССР.

В немилости

Итак, в 1966 году я официально стал работать в департаменте по делам Европы и СССР (ДЕС) Министерства иностранных дел Китая. Мой департамент был самым старым подразделением министерства и занимался по большей части взаимодействием с Советским Союзом и социалистическими странами Восточной Европы. Первым пост директора департамента получил У Сюцянь. Я начал карьеру в ДЕСе с простого сотрудника и прошел путь до заместителя главы отдела, затем главы отдела, заместителя директора департамента и наконец директора ДЕСа. В советско-китайских отношениях тогда наступил период охлаждения, и мы были отнюдь не в почете. В марте 1969 года произошел конфликт на острове Даманском, и меня отправили на службу в китайское посольство в СССР. Китай и Союз тогда находились на грани войны, мы практически слышали звон скрещенных мечей. Меня терзали большие сомнения, потому что сложно было предугадать развитие событий. Если две державы и впрямь сойдутся в схватке, то я окажусь заложником в чужой стране. Перед отъездом я специально привез отца в Пекин на несколько дней и поделился своими опасениями, что эта поездка не сулит ничего хорошего. Отец меня выслушал, но никак не показал свою тревогу. Мне действительно потребовалось определенное мужество, чтобы собраться и отправиться в Москву.

Приехав в Советский Союз, я с удивлением обнаружил, что ситуация там кардинально отличается от тех настроений, что ощущались в Китае: не было никаких признаков надвигающейся войны. Однако советско-китайские отношения все же претерпели серьезные изменения. Улицу Дружбы перед посольством перекрыли барьерами, пешеходное движение по ней было запрещено. Многие мои коллеги, тоже служившие в Москве, считали, что нужно сообщить в Китай о реальном положении дел в СССР, объяснить соотечественникам, что Союз вовсе не планирует ни с кем воевать. Но некоторые посольские не поддержали это намерение, назвав его «проблемой понимания сути социалистического империализма», п сентября 1969 года председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин, возвращаясь из Вьетнама на родину с погребальной церемонии Хо Ши Мина, провел встречу с премьер-министром Китая Чжоу Эньлаем в пекинском аэропорту. Два премьера выразили взаимное согласие с тем, что их странам не стоит вступать в войну из-за пограничных проблем, их следует устранять путем переговоров, а также решили вновь обменяться послами и возобновить торговые отношения. Им удалось вовремя предотвратить сползание КНР и СССР к открытому военному конфликту. 20 октября 1969 года в Пекине состоялись переговоры по пограничным вопросам на уровне заместителей министров иностранных дел, где обсуждались события последних девяти лет. И хотя ни к каким конкретным результатам эта встреча не привела, переговорный процесс все же был запущен, и напряженность в отношениях двух стран стала постепенно спадать.

В китайском посольстве тогда работало больше тридцати человек, и почти все – холостяки и одиночки. Несмотря на неблагоприятную политическую обстановку в стране, коллектив сложился очень дружный. Те, кто знал русский язык, постоянно общались с советскими людьми, узнавали их нравы и быт. Если кто-нибудь выходил на улицу, к нему тут же в качестве сопровождения присоединялся советский агент службы безопасности. Мы познакомились со многими из них. Стоило заблудиться в городе, как они тут же указывали верное направление. Как-то раз мне довелось сопровождать советника Ван Цзиньциня в его поездках в Хабаровск по реке Амур, на озеро Байкал и в черноморский город Сочи. В итоге пара моих очков навсегда осталась на дне Черного моря. Я довольно неуклюж, но для работы все-таки выучился водить машину. Однажды во время уроков вождения я нажал педаль газа вместо тормоза и въехал в дерево на обочине, переломив его. Это стало любимой байкой всех посольских, учившихся водить.

Новогодняя ночь 1972 года²⁰.

В общежитии посольства Китая в СССР

На Красной площади в Москве в период работы в Советском Союзе. 1972 г.

В 1973 году подошел к концу срок моей службы в посольстве. За это время я ездил домой один раз. Помню, что в ту секунду, когда поезд пересек китайскую границу, из глаз у меня хлынули слезы – я наконец-то вернулся на Родину! А потом проводник принес вкуснейшую саньсяньмянь — лапшу с тофу, креветками и морскими огурцами. Это было незабываемо! Снова оказавшись в Китае, я стал работать в Школе кадров 7 мая при МИДе²¹. Я водил тележку на ручном управлении. Однажды она перевернулась – хорошо, что я успел выскочить, иначе бы остался не мертвым, так калекой. И именно там я первый и единственный раз в жизни заколол свинью. Для этого нужна физическая сила – потом у меня еще долго ныло запястье.

Отработав год с небольшим, я вернулся в ДЕС. Тогда началось ухудшение китайско-американских отношений, а взаимодействие с Советским Союзом еще не наладилось, хотя стороны теперь оставляли себе пространство для дипломатического маневра, избегая категоричных высказываний и решительных действий. Все русскоговорящие специалисты отдела сидели на скамье запасных. После моего возвращения в Пекин товарища Ань Чжиюаня, поверенного в делах посольства в СССР, перевели на должность директора департамента международных организаций (ДМО), и он хотел взять меня с собой. Однако начальник отдела кадров Ван Минею, который когда-то служил заместителем директора ДЕСа, стал настаивать, чтобы я остался. После этого меня еще несколько раз уговаривали перейти в ДМО. В тот период Новый Китай восстановил свой законный статус в ООН, и работы в ДМО было по горло, но я все-таки отказался. Переходить в новую сферу, неважно какую, означает приниматься за работу с нуля, а я предпочел сидеть в запасном составе до конца игры.

Тем временем сотрудники департамента по делам Европы и СССР не теряли времени даром. Попав на скамью запасных, мы принялись разбирать документы: создали архив документов, касающихся советско-китайских отношений, и тщательно изучили несколько важных вех во взаимодействии двух стран. Изучение мы начали с поездки заместителя председателя Совета министров СССР и члена Политбюро ЦК ВКП (б) Анастаса Микояна в поселок Сибайпо по приказу Сталина в феврале 1949 года, а затем взялись за визиты Лю Шаоци и Мао Цзэдуна в Советский Союз, подписание Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи²², события Корейской войны, возврат Порт-Артура и строительство станции длинноволновой связи. У меня до сих пор сохранились хроники советско-китайских отношений 1950-1980-х годов, кропотливо составленные вручную моими коллегами из службы по делам СССР. Огромный объем собранных нами материалов мы передали на рассмотрение высшему руководству ЦК. Эти ценные сведения стали громадным подспорьем в моей дальнейшей дипломатической работе с Россией.

Глава вторая
От любви до ненависти

ТРЕУГОЛЬНИК ОТНОШЕНИЙ «КИТАЙ-США – СССР» ОКАЗАЛСЯ ОЧЕНЬ ЗАПУТАННЫМ ЯВЛЕНИЕМ: ЕГО УЧАСТНИКИ СДЕРЖИВАЛИ ДРУГ ДРУГА, НО ПРИ ЭТОМ ЯВЛЯЛИСЬ ВЗАИМОЗАВИСИМЫМИ. ЕСЛИ В СОВЕТСКО-КИТАЙСКИХ ОТНОШЕНИЯХ ПРОИСХОДИЛА МАЛЕЙШАЯ ПЕРЕМЕНА, АМЕРИКА ТУТ ЖЕ ПЫТАЛАСЬ ВМЕШАТЬСЯ И СВЯЗАТЬ НАМ РУКИ. ПОЭТОМУ ВОПРОС ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ СССР И КИТАЯ ПРЕВРАТИЛСЯ В ОЧЕНЬ ЩЕПЕТИЛЬНУЮ ТЕМУ: НЕ БУДУЧИ УЛАЖЕННЫМ, ОН МОГ ПОВЛИЯТЬ НА МЕСТО КИТАЯ В МИРОВОЙ ДИПЛОМАТИИ.

Вся моя жизнь связана с Советским Союзом и Россией. Я пережил, на своем опыте прочувствовал все подъемы и спады в отношениях наших стран. Поступив на службу в МИД, я долгое время работал с СССР. Покинув пост посла в Венгрии и вернувшись на родину, я занимал должности помощника министра и заместителя министра по делам России и стран Восточной Европы, а затем был переведен в Отдел международных связей ЦК КПК. Оглядываясь на сорокалетний период советско-китайских отношений, мы можем сделать важные выводы, по-прежнему полезные для дипломатической работы в настоящее время.

Обратный ход

Советско-китайские отношения можно условно разделить на четыре периода по десять лет: медовый месяц (1949–1959), дискуссия (1959–1969), противостояние (1969–1979) и переговоры (1979–1989).

В 1949 году образовалась Китайская Народная Республика, но страна находилась в бедственном положении. Перед Коммунистической партией встал вопрос, требующий немедленного ответа: каким государством станет Новый Китай? Тщательно изучив историю китайских революций и оценив текущую международную обстановку, КПК приняла решение примкнуть к СССР и социалистическому блоку, а советская модель развития стала образцом для подражания.

Прежде всего, не подлежит сомнению тот факт, что СССР оказал неоценимую помощь в разработке плана первой пятилетки и сыграл большую роль в формировании индустриальной базы Китая. Кроме того, Советский Союз активно выступал за восстановление законных прав Китая в ООН и объединения Тайваня с материковой частью, что имело колоссальное политическое значение для молодой республики. СССР стал старшим наставником Китая, который грезил вырасти в такую же сильную социалистическую страну, зажить в достатке, как и советский народ. В то время все – мода, музыка, театр, литература, кино – формировалось под влиянием Советского Союза, он наложил свой отпечаток на все сферы общественной жизни. Главы двух стран постоянно обменивались визитами, а наши народы связывала тесная дружба.

Однако после смерти Сталина к власти пришел Хрущев, который внес свои изменения во внутри- и внешнеполитический курс страны. У СССР и Китая появились серьезные расхождения в теоретических и практических вопросах, что постепенно стало известно общественности. Из двух побратимов государства превратились в публично скандалящих противников, и такой роковой поворот стал сильным ударом по китайскому обществу С ухудшением двусторонних отношений стал меняться и образ Советского Союза в глазах китайских граждан.

Из сферы идеологии взаимные противоречия перетекли в область национальной безопасности. 2 марта 1969 года на острове Даманском произошло вооруженное столкновение пограничных войск СССР и Китая. 5 марта в Китай по специальной правительственной линии поступил звонок из Советского Союза с требованием переговорить с премьер-министром Чжоу Эньлаем или министром иностранных дел Чэнь И, но оператор с китайской стороны отказался устанавливать соединение. 15 марта произошло новое боестолкновение на острове Даманском. Советское военное командование отправило туда огромное количество бронетехники, танков и вооруженных солдат, которые направили артиллерийский огонь вглубь китайского фронта. Пограничные войска Китая сумели отразить три яростные атаки советских бойцов и защитить свою территорию²³. 21 марта советская сторона заявила, что председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин требует вступить в телефонные переговоры с Мао Цзэдуном или Чжоу Эньлаем, на что оператор дал повторный отказ. Впоследствии Мао Цзэдун с осуждением говорил: «Звонили мне, так почему вы дали отказ, даже не доложив об этом?»

Вечером того же дня временный поверенный в делах посольства СССР в Китае настоял на немедленной встрече с заместителем директора департамента СССР и Европы МИД и вновь потребовал организовать телефонный разговор с руководством страны. Китай ответил на это меморандумом: «В условиях сложившейся ситуации телефонный разговор считаем неуместным. Если советской стороне есть что сказать, воспользуйтесь для этого дипломатическими каналами». Тогда же Мао Цзэдун заговорил о необходимости готовиться к дипломатическим переговорам. Получив послание, Советский Союз предложил возобновить переговоры по пограничным вопросам. В последней декаде марта Председатель Мао вновь заявил: «Нужно готовиться к дипломатическим переговорам – вижу, что время пришло».

13 августа 1969 года произошел новый вооруженный конфликт – у речки Теректы (Кусак)²⁴. Мы боялись, что дело зашло слишком далеко, чтобы разрешиться мирно. В стране готовились к самому худшему.

Но, как уже отмечалось выше, п сентября прошла встреча Алексея Косыгина и Чжоу Эньлая, 20 октября – переговоры на уровне заместителей министров иностранных дел.

Стоит отметить, что как только появилась информация о прошедших переговорах, США немедленно захотели возобновить китайско-американские переговоры на уровне послов. Это доказывает, что треугольник «Китай – США – СССР» существовал, а потепление в советско-китайских отношениях вызывало у Штатов беспокойство. В США беспокоились, что, возобновив дружеское взаимодействие, Китай и Советский Союз выступят против Америки единым фронтом. Посол США в Польше сумел перехватить китайского дипломата на выставке моды в Варшаве и выразил надежду на встречу с китайским поверенным в делах – только так удалось установить двустороннее взаимодействие на уровне послов²⁵. Улучшение китайско-американских отношений стало одним из важнейших событий на международной арене за период «холодной войны».

По мнению Китая, условия для улучшения китайско-американских отношений были созданы кажущейся угрозой возвышения СССР. Мао Цзэдун ратовал за нормализацию сотрудничества с США из стратегических соображений, а возобновленные переговоры на уровне послов и последовавшая за этим «пинг-понговая дипломатия»²⁶ были лишь прелюдией к основной стратегии. Замысел председателя Мао состоял в том, чтобы создать в мире «одну единую линию, одно большое поле»²⁷, то есть объединить США, Японию и Западную Европу, а также многочисленные страны Азии, Африки и Латинской Америки в противостоянии верховенству Советского Союза и защите безопасности Китая, а Штаты с радостью ухватились за эту возможность.

СССР прекрасно понимал, какой вес Китай имеет в советско-американском противостоянии. Для советского руководства была крайне неприятна сама мысль о потенциальном улучшении отношений между США и КНР, и потому оно неоднократно выражало надежду на проведение советско-китайской встречи на высшем уровне. Мы не давали положительного ответа, но и не отвергали возможность благоприятного развития событий. В июне 1970 года член ЦК Коммунистической партии и заместитель председателя Государственного совета Румынии Эмиль Боднараш поехал в Китай с визитом. Советское руководство поручило ему выразить Мао Цзэдуну надежду на прекращение полемики и улучшение отношений. Председатель Мао ответил: «Можем сократить советско-китайскую полемику еще на тысячу лет» и попросил передать привет Косыгину²⁸. Проезжая через Москву, Боднараш передал председателю Совета министров слова Мао Цзэдуна. Услышав это, Косыгин улыбнулся и выразил свою благодарность, добавив, что знает, как ответить председателю. Косыгин считался одним из советских руководителей, которые придерживались умеренных взглядов относительно Китая, но попали под давление Хрущева.

Уже после смещения Хрущева (1964) в высших кругах СССР зазвучали идеи о нормализации отношений с КНР. Во времена советско-китайского раскола Советский Союз придерживался весьма неоднозначной позиции. С одной стороны, он оказывал на Китай сильнейшее политическое, военное и экономическое давление, с другой – боялся оттолкнуть в лагерь США и Запада. СССР волновали взаимоотношения Китая с Западом и особенно назревающая «оттепель» между Китаем и Штатами, которая могла бы нанести ему серьезный ущерб. Помню, как еще в период моей работы в советском посольстве МИД СССР внезапно потребовал встречи с нашим руководством. Они не сказали, в чем дело, но дали понять, что это не терпит отлагательства. Из посольства ответили: «Поверенного в делах нет на месте». Советская сторона опять попросила: дайте нам любого дипломатического сотрудника, главное, чтобы он с нами встретился. Советское руководство почувствовало, что в китайско-американских отношениях грядет прорыв. На самом деле развитие отношений между Китаем и странами Запада никогда не оставляло СССР равнодушным. Даже в Яньаньский период в Москве с недоверием относились к наблюдательному посту армии США в Яньани – беспокоились, что мы «якшаемся» с Западом²⁹.

Во второй половине 1970 года началось улучшение советско-китайских отношений. В октябре 1970 года в должность вступил новый посол СССР в Китае Василий Толстиков. В ноябре ветеран Великого похода и заместитель министра иностранных дел посол Лю Синьцюань отправился в Москву, чтобы принять полномочия. От общения на уровне поверенных стороны перешли на уровень послов.

21 февраля 1972 года, после того как Китай с визитом посетил президент Никсон и был запущен процесс нормализации китайско-американских отношений, Советский Союз почувствовал себя неуютно. Штаты превратились в главных инициаторов, определяющих взаимодействие между Китаем и СССР. 20 марта 1972 года Брежнев выступил с речью на XV съезде профсоюзов СССР, где подчеркнул готовность развивать советско-китайские отношения на основе пяти принципов мирного сосуществования, хотя до этого Советский Союз категорически отказывался их признавать.

В отношениях с СССР Мао Цзэдун всегда оценивал общую обстановку со стратегической точки зрения, в нужный момент добавляя или понижая давление. Оглядываясь на историю противостояния двух стран, прежде всего важно уяснить для себя, как Мао Цзэдун, Дэн Сяопин и другие пролетарские революционеры видели будущее советско-китайских отношений, как определяли и выдерживали меру своего воздействия.

14 июня 1973 года, накануне своего визита в США, Брежнев предложил Китаю заключить пакт о взаимном ненападении и провести по этому вопросу переговоры на высшем уровне, но Мао Цзэдун не дал определенного ответа. К концу года Китай выдвинул два условия: Советский Союз должен, во-первых, вывести войска из Монголии до линии, на которой они находились при Хрущеве, и, во-вторых, признать свои ошибки, начиная с Бухарестского совещания³⁰.

В марте 1974 года советский вертолет сбился с курса и вторгся в пределы китайского Синьцзяна, где был перехвачен нашей разведывательной авиацией. В декабре 1974 года глава отдела МИД СССР по делам Китая на частных переговорах призвал китайскую сторону вернуть летный экипаж. Получив от посольства докладную телеграмму, председатель Мао велел Министерству иностранных дел проработать возможность освобождения людей. В МИДе связались с соответствующими структурами, изучили вопрос и дали такую рекомендацию: действовать как при контакте с воздушным судном разведки, то есть членов экипажа депортировать, а вертолет изъять. Мао Цзэдун ознакомился с содержанием дела и вынес решение: «Эти трое невиновны – вина лежит на высшем руководстве. Не хватило топлива, сбились с курса, заблудились. Перед отъездом сводите их на обед и отправляйте с миром на родину».

В канун нового 1976 года Китай уведомил СССР, что после расследования версия о сбившемся с курса вертолете была признана достоверной и экипаж может быть свободен, воздушное судно также будет возвращено. Даже в условиях нараставшего конфликта следовало проявлять стратегическую гибкость, чтобы не доводить напряжение до предела.

В январе 1975 года Мао Цзэдун, говоря о попытках СССР оценить вероятность проведения переговоров на высшем уровне, заявил, что последнее слово еще не было сказано и при необходимости можно все переиграть.

В конце 1970-х годов Советский Союз продолжал сигнализировать о своей надежде на улучшение отношений, однако условия для такой смены курса пока что не складывались. 18 января 1976 года министр обороны Георгий Гречко передал своему китайскому коллеге Е Цзя-ньину сообщение, выразив желание вернуть советско-китайские отношения в состояние, в котором они пребывали до 1959 года. В сентябре 1976-го из жизни ушел Мао Цзэдун. В СССР этот момент сочли удачным для восстановления сотрудничества: Москва по собственной инициативе прекратила антикитайскую пропаганду, а Леонид Брежнев отправил китайской стороне телеграмму с соболезнованиями.

В апреле 1977 года во время инспекционной поездки по трем провинциям Северо-Западного Китая Хуа Гофэн³¹ подчеркнул, что «самозабвенный запал советских ревизионистов еще не погас» и необходимо вести подготовку к войне. В августе того же года состоялся XI съезд КПК, где Хуа Гофэн в своем докладе заявил: «СССР и США – это очаги новой мировой войны, причем особенную опасность представляет собой социал-империализм». Так Америка впервые «уступила СССР первенство» в наших речах о противоборстве гегемонии. Тогда считалось, что Советский Союз по-прежнему представляет для нас главную угрозу.

После смерти председателя Мао Советский Союз в целом продолжал сочетать в своем подходе военное давление и политические методы. 24 февраля 1978 года Президиум Верховного совета СССР направил Постоянному комитету ВСНП предложение опубликовать совместное коммюнике о принципах взаимоотношений двух стран и провести по этому вопросу переговоры на высоком уровне, но Китай не дал своего согласия. В это же время стремительное развитие в лучшую сторону получили отношения Китая со Штатами, Японией и другими странами Запада. В августе 1978 года Китай и Япония подписали договор о мире и дружбе, который содержал положения о борьбе с гегемонией. В декабре Китай достиг договоренности с США об установлении отношений начиная с I января следующего года. Военно-политическая картина на Дальнем Востоке приобрела новый облик. Впоследствии представители СССР заявляли нам: «Вы не просто говорили о борьбе с гегемонией – вы предпринимали активные действия, заставив нас почувствовать себя в осаде. В такой ситуации нам пришлось сделать соответствующие выводы и подыскать правильный подход».

В январе 1979 года Дэн Сяопин приехал в США и стал первым китайским руководителем, посетившим Америку. 3 апреля Китай уведомил советскую сторону о том, что не собирается продлевать договор о дружбе, союзе и взаимной помощи, и предложил провести переговоры об улучшении советско-китайских отношений с последующим обменом меморандумами. Таким образом, с юридической точки зрения союз между СССР и Китаем был расторгнут.

Оказавшись на политическом поле, где противодействовали два полюса, СССР и США, Китай продолжил оппонировать Союзу и налаживать отношения с Америкой, что стало объективным шансом установить связь с западными странами. Советский Союз беспокоило улучшение наших отношений с Западом: он неоднократно выражал надежду на проведение встреч на высшем уровне, но мы не торопились дать положительный ответ, хотя и не исключали такой вариант развития событий. Что планировал сделать Мао Цзэдун, навсегда останется тайной, однако очевидным было то, что, если Китай хочет пойти по пути сотрудничества с Америкой и Западом, он должен дать им небольшую фору в этой геополитической партии, пробудить еще больший интерес к Китаю. Необходимо выработать общий план и учесть все факторы, чтобы поймать тот самый момент, додержать горшочек на огне, не оставив отношения с Западом «полусырыми», в этом и состоит искусство дипломатии.

Без всяких сомнений, налаживая связи с Западом, требовалось с предельной точностью подойти к отношениям с Советским Союзом. О какой стратегической безопасности можно говорить, когда чужая армия теснит наши северные границы, а над горизонтом постоянно сгущаются тучи? Поэтому уже с 1970-х годов Китай, работая над нормализацией взаимодействия с США и ключевыми западными странами, одновременно обдумывал, как наладить связи с СССР. Однако по причинам различного характера стороны приступили к соответствующим дипломатическим переговорам только в 1979 году. В 1980-е годы мы поменяли концепцию «одной единой линии» и выдвинули постулат «не заключать союзы». Китай развивал отношения с двумя фронтами одновременно, но не впутывал в эти дела стратегию. Только тогда в отношениях между СССР и КНР действительно наметилась тенденция к разрядке.

В сентябре 1979 года ветеран Великого похода и бывалый генерал Ван Юпин, занимавший пост заместителя министра иностранных дел, в качестве главы китайской делегации повез нас в Москву на первый тур переговоров о нормализации отношений, основным предметом которых был вывод советских войск из Монголии. Переговоры продолжались два с половиной месяца, но не принесли никаких результатов. Мы ставили всего два условия: Советский Союз выводит свою армию с территории МНР, а Вьетнам выводит войска из Камбоджи. Но сразу же после этого, в декабре 1979 года, советские войска вошли в Афганистан, и второй тур переговоров, назначенный на начало 1980 года в Пекине, не состоялся. Тогда к уже выдвинутым условиям добавилось третье: широко известное устранение «третьего препятствия», то есть вывод войск СССР из Афганистана.

Помню, что на переговоры в Москву мы летели на советском Ил-62. Не прошло и часа после взлета, как в одном из двигателей произошла поломка. Нам пришлось вернуться в аэропорт Шоуду («Столица») и поменять самолет.