Kitabı oku: «Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев», sayfa 4

Глава 3. Красная зима. Декабрь 1917 г. – январь 1918 г.

12 декабря 1917 г., Петроград

В тот год было два Рождества, и ни одно из них не было счастливым. Наемный экипаж ехал по Адмиралтейскому району по направлению к Дворцовой набережной. Извозчик погонял свою недоедающую лошаденку, чтобы та бежала как можно быстрее; находиться на улицах было небезопасно в любое время, не говоря уже о темном времени суток, но без еды ведь не проживешь. Лошади и извозчики голодали из-за нехватки клиентов, и, как всякая живая душа в этом гибнущем городе, выглядевшая так, будто у нее в кармане могут оказаться несколько рублей, извозчики становились жертвами грабителей и убийц, бродивших повсюду. На мостах и перекрестках сидели небольшие группки солдат, грелись вокруг жаровен, но они мало делали для поддержания порядка. Законом была толпа⁵⁷.

Сидя в экипаже, Мура смотрела на знакомые улицы. Сколько раз она проезжала по ним в автомобилях, каретах и наемных экипажах или беззаботно гуляла летом по проспектам, в тени Зимнего дворца и около Исаакиевского собора. Покой и уверенность надежно обеспечивались огромным государственным аппаратом империи, аристократией во всем ее блеске и военной мощью. Мура никогда не думала, что может дойти до такого – потертого экипажа, громыхающего колесами по небезопасным улицам. Золотые шпили все еще оставались на своем месте, и здания, построенные в палладианском стиле, мерцали под ночным небом, но жизнь из них ушла.

Рядом с Мурой сидел, погрузившись в горестные мысли, ее муж Иван, вернувшийся с войны домой, вероятно, на этот раз навсегда. В ноябре большевики договорились с немцами о прекращении огня и вели переговоры о временном перемирии, которое должно было продлиться до января 1918 г. Тем временем в Брест-Литовске в Польше шли мирные переговоры. Среди большевиков уже появились разногласия. Их вождь Ленин хотел быстрого конца войны, чтобы закрепить завоевания революции, но большинство членов Центрального Комитета, включая Троцкого – народного комиссара по иностранным делам, настаивали на плане возобновления боевых действий, привлечения на свою сторону симпатий немецкого пролетариата и распространения революции по Западной Европе⁵⁸.

Сердце патриота Ивана рвалось на части между войной и революцией. У него были связи с Германией благодаря дипломатическому прошлому, а также длинной космополитической родословной семьи Бенкендорф. Но всю свою жизнь он был истинным русским, абсолютно преданным царю. В то же время он волновался о будущем своей родной Эстонии, зажатой между двумя великими державами. Сохранится ли она при большевиках, будет отдана Германии или добьется независимости?

Для Муры главным результатом перемирия было то, что она оказалась вынужденной находиться в компании Ивана более продолжительное время, чем ей было комфортно. Полный тревоги, лишенный преимуществ своего звания, положения и возможности вести образ жизни богатого человека, он с каждым днем становился все менее и менее подходящим супругом. В отношениях возникли трения, напряженность, частые споры.

Теперь Петроград представлялся гнетущим, не похожим на волшебный город, которым когда-то казался. Место заключения. Здесь больше не было ничего волнующего, только страх, отсутствовали и возможности развлечься где-либо в других местах. Для Муры и ее друзей больше не будет рождественских праздников в Йенделе. Там стало опасно. Всего несколько недель назад, когда в Йенделе все еще жила семья, поместье подверглось нападению⁵⁹.

Это было ужасно. Вслед за Октябрьской революцией агрессивный дух большевизма полетел по Российской империи, в некоторых местах получил отпор, но во многих удержался. Одним из мест, которое запылало местью, была Эстония. Вооруженные банды бродили по сельской местности, грабили и терроризировали население. В Йенделе шайка крестьян – людей, которые для Бенкендорфов были лишь безликой рабочей силой и зловонной, одетой в овчинные тулупы толпой на железнодорожных станциях, – пришла в особняк в поисках крови и добычи. Испугавшись за жизнь своих детей, Мура собрала их и, когда толпа уже шла по подъездной аллее, бежала из дома.

Тогда крестьяне не стали нападать на сам дом. Они остановились на скотном дворе поместья, внушительные конюшни, сараи и свинарники которого растянулись вдоль одного ответвления дороги. Они начали уводить лошадей и коров и рушить все, что не могли забрать с собой. Мура с детьми пряталась в саду пять часов, страдая от холода, слыша пронзительный визг свиней, которых забивали в хлеву.

Идиллия в Йенделе закончилась навсегда.

Страх был везде. В сельской местности царила анархия, а на городских улицах властвовала преступность. Но настоящий ужас вселило государство. У простых русских людей всегда хватало причин бояться своего правительства, но на этот раз все было иначе. Теперь больше всего причин для страха оказалось у буржуазии. В обстановке гражданской войны большевики создавали свое государство с поразительной скоростью, перенимая существующий чиновничий аппарат и проводя чистку его верхних эшелонов от ненадежных людей. Красная армия, состоявшая из старых полков, точно так же очищенная от не сочувствующих революции офицеров, почти мгновенно стала способной воевать с рассредоточенными белыми монархистскими вооруженными силами. К началу декабря большевики создали политическую службу безопасности. Ее полное название было Всероссийская чрезвычайная комиссия для борьбы с контрреволюцией и саботажем. Она тут же стала известна под аббревиатурой ЧК, а ее офицеров стали называть чекистами; эти названия вскоре стали символами террора.

Тот же самый декрет, по которому была создана ЧК, ввел требование регистрации для всех состоятельных людей⁶⁰. Началось лишение собственности правящих классов и землевладельцев. Самые дальновидные из них принялись прятать свои сокровища. Однако большинство все еще не видело чудовищность краха, который их всех ожидает. Пока они еще наслаждались теми немногими приоритетами высокого положения, которыми им удавалось пользоваться. Мужественно ходили по улицам, чтобы делать покупки, платя огромные цены за все и часто подвергаясь грабежам за мгновение до совершения какой-нибудь покупки⁶¹. Они даже осмеливались ночью выходить на улицу, чтобы отправиться друг к другу на ужин, а верные им слуги по крохам собирали блюда, какие только можно было приготовить из скудных запасов, и стоически терпели почти постоянные отключения электричества.

Экипаж, в котором ехали Мура и Иван, свернул на Дворцовую набережную. Им были видны ярко освещенные окна британского посольства – сегодня электричество давали бесперебойно; и это было, наверное, счастливое предзнаменование. Сэр Бьюкенен устраивал рождественский прием для сотни сотрудников посольства, а также для группы избранных близких русских друзей, которые еще не бежали из страны. Мура и Иван фон Бенкендорф были среди них.

Мероприятие было сугубо английское – празднование Рождества в день, на который оно выпало бы в Великобритании, а здесь это соответствовало 12 декабря. Этот способ придумал сэр Джордж, чтобы попрощаться со страной, которая была его вторым любимым домом на протяжении последних семи лет. Когда-то получить назначение в Петроград⁶² он счел успехом, но теперь все говорило за то, что оно может принести ему смерть. Сэр Бьюкенен всегда казался хрупким, но теперь выглядел по-настоящему нездоровым – «безнадежно истощенным», как писал Денис Гарстон⁶³. Стресс оттого, что он оказался в невероятно трудном положении, будучи вынужденным представлять правительство Великобритании враждебно настроенным большевикам, довел его до физического упадка сил пару недель назад, и он попросил разрешения съездить на родину в отпуск. Он был сломленным человеком, ум которого больше не функционировал должным образом⁶⁴. Но пока продолжал работать и выполнял обязанности хозяина.

Здесь было большинство близких друзей Муры – Мириам Арцимович и ее жених Бобби Йонин. Присутствовал и Френсис Кроуми, несмотря на то что был готов отправиться в свою флотилию подводных лодок, все еще находившихся на базе в Ревеле (но уже недолго). На приеме был и Денис Гарстин – Гарстино, все еще работавший в пропагандистской конторе, все еще подающий надежды и жизнерадостный, несмотря на то что большевики растоптали большую часть его веры в дело социализма. И разумеется, там была Мериэл. Она была расстроена, прекрасно зная, что, когда ее отец уедет в отпуск на Новый год, они покинут Россию навсегда, и едва сдерживала слезы⁶⁵.

Это были странный вечер и грустная вечеринка, несмотря на концерт и разнообразные развлечения, которые были предложены гостям. Электричество не отключали, и люстры горели всю ночь. Состоялся ужин, к блюдам, чудесным образом состряпанным практически из ничего итальянским поваром сэра Джорджа, добавилась тушенка. Были танцы, оживленные разговоры и смех, гости были полны решимости веселиться, но все были охвачены атмосферой постоянного напряжения; у всех атташе в карманах лежали заряженные пистолеты, а в помещении архива были спрятаны винтовки и ящики с патронами. Толпы снова разграбили Зимний дворец в начале этого месяца, и все боялись, что любое общественное сборище в одно мгновение может превратиться в кровавую осаду. Мериэл позднее будет вспоминать, что «в тот момент мы старались забыть о таившейся повсюду опасности, о грусти приближающегося расставания, разорении и нужде, скрытой за тяжелыми красными парчовыми портьерами»⁶⁶.

Когда вечер стал подходить к концу, английские офицеры запели «Боже, храни короля». Русские были глубоко тронуты; один из них повернулся к Мериэль со слезами на глазах. «Вы не знаете, что значит для нас слышать, как ваши люди поют это, – сказал он, – в то время как у нас, русских, больше нет императора и не осталось страны»⁶⁷. Едва английский гимн закончился, Бобби Йонин сел за фортепиано, и комната заполнилась медленными, настойчивыми начальными аккордами «Боже, царя храни» – государственного гимна России. Наступила тишина. Мериэл взглянула на Муру и ее мужа. Лицо Ивана было искажено такой болью, что самообладание Мериэл наконец иссякло и она заплакала⁶⁸.

День Рождества

В Англии теперь был январь, но в России – 25 декабря, день, на который был назначен отъезд англичан из Петрограда.

Ночью выпал свежий снег, и посольские автомобили с трудом проделали короткий путь до Финляндского вокзала в предрассветном сумраке. Для Мериэл, подавленной и охваченной горем, вокзал выглядел грязным и безрадостным. Это было то самое место, куда, как известно, приехал Ленин, возвратившись из эмиграции в Швейцарии, чтобы начать раздувать великую революцию. Отсюда поезда шли на север, в Финляндию. Англичане уезжали на родину наземным маршрутом, избегая опасных вод Балтики, где хозяйничали немецкие подлодки.

Сегодня уезжала лишь часть англичан – Бьюкенены, главы военной и военно-морской миссий генерал Нокс и адмирал Стенли и несколько атташе; а посольство должно было продолжать как-то существовать без посла. Царила атмосфера поражения, капитуляции.

Группа друзей Бьюкенена приехала проводить их, включая Дениса Гарстина, Френсиса Кроуми и других работников британских миссий, которые оставались в России. Дворецкий Уильям, который был водителем автомобиля, тоже оставался в посольстве, чтобы руководить обслуживающим персоналом. Когда мисс Бьюкенен подала ему на прощание руку, он не мог от волнения говорить. Приехали только трое русских друзей – Мура, а также Мириам и Бобби. Большинство русских были слишком напуганы, чтобы осмелиться выйти на улицу или показаться на людях в компании британского посла⁶⁹. Проходя мимо хмурых красногвардейцев-часовых, стоявших у входа на вокзал, сэр Джордж и Мериэл одновременно подумали, удастся ли им без проблем добраться до Финляндии.

Народный комиссар иностранных дел Лев Троцкий, отношения с которым сэра Джорджа в последние несколько месяцев были чрезвычайно зыбкие, отказался забронировать для них места в поезде. Сэр Джордж подарил начальнику вокзала две бутылки своего лучшего коньяка «Наполеон», и спальные места были моментально предоставлены. Некоторые вещи совсем не изменились, и ценность коньяка для русского служащего была одной из таких ценностей.

Для Муры отъезд друзей означал конец эпохи. Воспитание благодаря Мики привило ей сильную тягу к англичанам; она свободно владела языком и была глубоко привязана к английским друзьям. Когда она обняла Мериэл, лица обеих женщин были мокры от слез, и Мериэл не могла говорить. Муре было горько и тяжело видеть, как ее родина отбрасывает прежние сердечные отношения с Великобританией и начинается темный период недоверия и враждебности.

В Петрограде больше не будет посла, но посольство останется под руководством Френсиса Линдли, советника сэра Бьюкенена с 1915 г. и на тот момент поверенного в делах. Британское правительство, не способное мириться с тем, что в его глазах было предательством со стороны большевиков, разрывало с ними официальные дипломатические связи. Однако сохраняло полуофициальное присутствие. Из Лондона должен был приехать новый сотрудник, чтобы стать «неофициальным доверенным лицом» Великобритании в России, задача которого состояла в том, чтобы вести дипломатию с Троцким и большевиками. Это был одаренный молодой человек, который до прошлого лета служил консулом в Москве, после чего был отослан на родину сэром Джорджем после скандальной связи с французской еврейкой мадам Вермель⁷⁰. Теперь по указанию премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа он отправлялся в Петроград. Его фамилия была Локарт.

Мура, возможно, сознавала, что какой-то период подошел к завершению, но она тогда не знала другого: вот-вот начнется новый, самый важный период в ее жизни.

Потребовалось время, чтобы наступила новая социалистическая эра.

Всю зиму, когда революционный 1917 г. сменился новым большевистским 1918 г., место аристократии и буржуазии оставалось неопределенным, пока большевики были сосредоточены на укреплении своей власти в стране и спорах на тему, как быть с Германией. Экспроприация земель началась осенью, и большая часть огромных сельских поместий теперь перешла в руки правительства, но частные дома и личное имущество все еще в основном не трогали. Все изменится в последующие годы⁷¹.

Мура Бенкендорф, теперь почти одна оставшаяся в Петрограде, начала возвращаться к своему основному инстинкту – инстинкту самосохранения. Теперь, когда уехали многие друзья и Иван вновь появился в ее жизни, не имея никаких влиятельных связей в правительстве, Мура совсем пала духом. Ее брак был почти разрушен. Между Иваном и Мурой встали политические и эмоциональные разногласия. Искренний, сентиментально-патриотически настроенный Иван горевал об утрате царя, который теперь жил под домашним арестом в Тобольске с остальными членами бывшей императорской семьи. Мура, хотя и сожалела об утрате комфортного образа жизни, требующего много денег, знала, как и ее отец, что старый строй прогнил и стал причиной своей собственной гибели. Подобно многим представителям ее поколения она была сторонницей демократического социализма.

Мура и Иван часто спорили в те осенние месяцы после революции, но какое место в спорах занимала политика, а какое – личное разочарование и недовольство Муры скукой, которая окружала ее новую жизнь, невозможно сказать.

Преданный Россией, Иван фон Бенкендорф нашел себе убежище на своей родине. Политическая ситуация в Эстонии была неспокойной, и Йендель был уязвим для бродячих банд, но не более опасен, чем теперь Петроград, к тому же у Ивана там были близкие родственники. Более того, когда баланс мирных переговоров сдвинулся в пользу Германии, он стал надеяться, что Эстония может стать независимой или, по крайней мере, войдет в монархистскую Германию. Иван уехал в Йендель и начал строить свою жизнь там.

Мура разрывалась на части. Жизнь для нее была в Петрограде. Ее пожилая мать все еще жила здесь в квартире Закревских и была уже недостаточно здоровой, чтобы путешествовать. То, что осталось для Муры от светской жизни, было здесь. Она сохранила связь с посольством Великобритании – и некоторую личную независимость, – приняв должность переводчика при посольстве. (Вскоре поползли слухи, что ее роль там была больше чем обязанности переводчицы; репутация шпионки тянулась за ней. Но ничто не было известно наверняка.) Что важнее всего, здесь были ее дети.

Начался новый год, у Муры внезапно появился повод отвлечься от своих проблем. По крайней мере, так это вначале выглядело – пустяк, забавное развлечение. Она понятия не имела о том, куда это развлечение приведет. Мура, которая сделала бы почти все, чтобы выжить, была на краю своей самой опасной игры и романа, который изменит ход ее жизни. Женщина, для которой свои интересы были первостепенными, вот-вот должна была открыть для себя самопожертвование.

Глава 4. Доверенное лицо Великобритании. Январь – февраль 1918 г.

17 января 1918 г.

В снегу лежала мертвая лошадь, замерзшая на перекрестке, где Дворцовая набережная выходила на Троицкий мост. Она выглядела так, будто лежит здесь уже много дней. Локарт с грустью посмотрел на нее, когда проезжал мимо в неверном свете уличных фонарей. Несчастное животное, тянувшее сани, в которых ехали он и его спутники с Финляндского вокзала, выглядело так, будто тоже вот-вот упадет. Так было везде: лошади – кожа да кости, подавленные люди и снег, засыпающий дороги так, что даже саням было тяжело проехать⁷².

Локарт вернулся в Россию меньше суток назад и уже пришел в уныние. Это был не тот Петроград, который он видел летом, когда Керенский все еще пытался удержать в подчинении Советы. В то время Локарт временно исполнял обязанности генерального консула в Москве, и это был необычно высокий пост для человека, которому не исполнилось еще тридцати лет. Но и Роберт Гамильтон Брюс Локарт был необычным человеком.

Он был искателем приключений викторианского образца, одним из тех людей, которые создали Британскую империю. Будучи шотландцем – выходцем из древнего шотландского рода, Локарт с гордостью утверждал, что в его венах «не течет ни одной капли английской крови»⁷³. Мужчина, обладавший отвагой, острым умом, харизмой, опытный в обращении в равной степени и с пером, и с револьвером, имел по крайней мере одну слабость – женщины. Он был способен погубить себя из-за них. В юности его многообещающая карьера подверглась риску из-за его увлечения прекрасной – и замужней – подопечной султана. Вынужденный расстаться с ней, Локарт посвятил ей не один лист стихов, которые отражали боль, желание и сожаление⁷⁴.

В 1912 г. Локарт получил должность вице-консула в Москве. Он привязался к России, с поразительным восторгом наслаждаясь ее культурой и выразительным языком. Он также оказался вовлеченным в пользующуюся дурной славой ночную жизнь столицы. В 1914 г., поддавшись внезапному порыву, он возвратился в Англию и женился на молодой австралийке по имени Джин Тернер и привез ее в Москву. Пока она старалась адаптироваться к новым условиям, Локарт продолжал делать свою карьеру, уйдя с головой в дипломатическую и интеллектуальную жизнь Москвы и Петрограда. Он стал близок к московской либеральной элите, особенно к Михаилу Челнокову – московскому городскому голове, который был важным источником информации об образе мыслей прогрессивных политиков России. Он показывал свои литературные опыты Толстому и таким писателям того времени, как Хью Уолпол (который позже получил должность в отделе пропаганды посольства Великобритании) и Максим Горький. Карьера Локарта шла в гору. Он постепенно становился фаворитом сэра Джорджа Бьюкенена, а его проницательные отчеты о русской жизни и политике были замечены и министерством иностранных дел, и разведывательной службой⁷⁵.

Как и в Малайе, именно эта его страсть ко всему захватывающему и женщинам его и сгубила. Он всеми силами старался положить конец своим компрометирующим связям после брака, но в конечном счете оказался в их круговороте. Он слишком любил ночные рестораны, где звучала цыганская музыка, а атмосфера была насыщена сексуальными обещаниями. Отношения с мадам Вермель были не первой его сексуальной связью и даже не первой связью с замужней женщиной. Но это был его первый любовный роман, слух о котором достиг ушей сэра Джорджа. В начале сентября 1917 г., чтобы предотвратить скандал, посол с сожалением отправил молодого Локарта на родину «в отпуск»⁷⁶.

Шесть недель спустя, когда Локарт делил свое время между написанием отчетов о политической ситуации в России для министерства иностранных дел и отдыхом в поместье своего дяди на севере Шотландии, разразилась Октябрьская революция.

Правительство Великобритании, потрясенное предательским поведением низших сословий России и боясь того, что Россия выйдет из войны, не знало, что делать. В министерстве иностранных дел и кабинете военного времени подробные и проницательные отчеты, написанные господином Р. Г. Брюсом Локартом, были замечены, и он был вызван на подробное собеседование с целью высказать свое мнение относительно будущих действий. Следует ли правительству его британского величества поддерживать контакты с большевиками? Возможно, они преступные бунтовщики, но de facto теперь представляют правительство России. Что же делать?

На протяжении всего декабря 1917 г. Локарта приглашали на обеды, уделяли ему внимание и расспрашивали о нем десятки политиков и дипломатов. Потом, в последнюю пятницу перед Рождеством, его вызвали на Даунинг-стрит⁷⁷. Локарта сопровождала группа экспертов по России, включая офицеров – полковников Г. Ф. Бирна и Джона Бакена⁷⁸. Их всех ввели в зал заседаний кабинета министров, где только что закончилось очередное мероприятие. Министры еще не разошлись и беседовали друг с другом. Премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж, выглядевший старым и утомленным, но все еще пышущий энергией, стоял у окна, споря с лордом Керзоном (которого он, как известно, презирал), и размахивал своим пенсне. Когда ему представили Локарта, премьер-министр пристально на него посмотрел. «Господин Локарт? Тот самый господин Локарт?» Все в комнате повернулись, чтобы посмотреть. «Судя по разумности ваших отчетов, я ожидал увидеть пожилого господина с седой бородой!» Пока Локарт стоял, смутившись, с растерянным видом, премьер-министр погладил его по спине. «Питт стал премьер-министром, когда был моложе вас», – сказал он и пригласил бывшего консула сесть.

Уроженец Уэльса и шотландец, в жилах которых не было ни капли английской крови, приступили к делу.

Ллойд Джордж умел видеть то, чего не видели большинство членов его кабинета (многие из них присутствовали на этой беседе). Великобритания должна вести переговоры с большевиками. Среди присутствовавших были люди, которые самым решительным образом выступали против этой идеи. Большевикам нельзя доверять, так они считали. Лорд Роберт Сесил – заместитель министра иностранных дел возглавлял большую и голосистую фракцию, которая настаивала на том, что революция большевиков представляет собой германский заговор с целью вывести Россию из войны. Ходили слухи, что Троцкий был на самом деле немецким шпионом. Разве он в этот самый момент не находится вместе с немцами, ведя переговоры об окончании войны? Поговаривали даже, что существуют тайные разведданные, доказывающие, что Троцкий работает на правительство Германии.

Премьер-министр не верил всему этому, не верил и Локарт. Отмахнувшись от оппозиции, Ллойд Джордж встал со своего места и высказался. В России царит хаос, заявил он, и, что бы еще ни случилось, важно, чтобы англичане вступили в контакт с Лениным и Троцким. Такая миссия потребует такта, знаний и понимания. «Господин Локарт, – сказал он, – тот человек, место которого в настоящий момент в Санкт-Петербурге, а не в Лондоне».

И на этом он завершил встречу⁷⁹.

Человека они нашли, но потребовались время и еще много встреч, чтобы решить, каковы должны быть его обязанности. Локарту можно было не давать официальных полномочий. Ситуация была слишком щекотливой. Официально правительство Великобритании не поддерживало дипломатических отношений с большевистским правительством. Поэтому Локарт должен был стать «неофициальным доверенным лицом» Великобритании в Петрограде. Он будет главой миссии с подчиненным ему небольшим штатом служащих, но у него не будет полномочий, власти. Все, что он мог делать, – это пытаться поговорить с Лениным и Троцким – положить начало контактам – тайно и совершенно неофициально. Вполне вероятно, что они откажутся признать его или гарантировать ему должные дипломатические привилегии. На первый взгляд, Локарта ставили в безвыходное положение.

В дни, оставшиеся до отъезда, он познакомился еще с одним человеком, оказавшимся в безвыходном положении, – Максимом Литвиновым, большевистским послом в Великобритании. Литвинов пребывал в замешательстве. Он находился в изгнании в Лондоне во время свершения революции и был сильно удивлен, когда узнал из газет о своем назначении послом⁸⁰. Литвинов не был официально признан в Великобритании, у него не было штата сотрудников и собственно посольства (это был сюрреализм: старое посольство России и консульство по-прежнему существовали, как будто никакой революции и не произошло). Так что его встреча с Локартом состоялась за обедом в «Лайэнз Корнер Хаус»⁸¹.

К двум мужчинам присоединились сотрудник британской разведки Рекс Липер (который присутствовал на встрече на Даунинг-стрит) и российский журналист Федор Ротштейн. Будучи по убеждениям радикальным социалистом, Ротштейн ненавидел британский капитализм, но германского милитаризма он боялся больше⁸². У него был живой донкихотский темперамент, который помогал встрече протекать в дружеском ключе. Там, за столом ресторана «Лайэнз», Литвинов любезно написал Локарту рекомендательное письмо к Троцкому. «Я знаю его лично, – сообщал он, преувеличив реальное положение дел в своем рвении оказать услугу, – как абсолютно честного человека, который понимает наше положение и симпатизирует нам». В том же самом письме Литвинов умолял Троцкого оказать ему лично хоть какую-то поддержку и отвечать на его телеграммы. Трудно было быть дипломатом, когда собственное правительство вело себя так, будто тебя не существует. После того как письмо было написано, четверо мужчин вернулись к обеду. Изучая в меню десерты, русский обрадовался, увидев в перечне «дипломатический пудинг», и заказал его, но ему было сказано, что блюдо закончилось. Литвинов философски пожал плечами: «Не признают даже в «Лайэнз» – и вздохнул⁸³.

С этим письмом в кармане Локарт отправился в Шотландию, чтобы сесть на корабль и преодолеть первый отрезок своего пути. Это был новый и довольно волнующий опыт. Его путешествие из России в сентябре было незаметным и даже унизительным; возвращение в новом статусе с важной миссией стало совершенно другим. Он должен был отплыть в Норвегию на борту специально снаряженного крейсера Королевского флота с двумя эсминцами сопровождения.

Его жена Джин приехала в Квинсферри, чтобы его проводить. Однажды она уже ездила с ним в Россию, но, даже если бы это было безопасно, она не поехала бы туда во второй раз. Их брак не был счастливым, и Локарт чувствовал себя виновным в том, что женился на Джин. С какой стороны ни посмотреть на их брак – финансовой, романтической или нравственной, – несчастная женщина заключила невыгодную сделку⁸⁴.

Всего три спутника – группа для выполнения его миссии – были с ним на борту английского военного корабля «Ярмут». Капитан Уильям Хикс раньше бывал в Петрограде в качестве советника российской армии по отравляющему газу. Он был милым человеком, хорошим лингвистом, знавшим людей и политику России. Хикс также в прошлом работал в разведке, прикомандированный к штабу полковника Бирна⁸⁵. Хики станет ближайшим товарищем Локарта в испытаниях грядущих месяцев – «самым верным коллегой и преданным другом»⁸⁶. Также с ним отправились московский предприниматель Эдвард Бирс в качестве коммерческого эксперта миссии и Эдвард Фелан – молодой гражданский служащий из министерства труда. Другие сотрудники будут прикомандированы к нему из посольства в Петрограде, но в настоящий момент эти четверо мужчин представляли собой всех сотрудников британской миссии.

Одного члена группы не хватало. Локарту был предоставлен ординарец, чтобы помогать управляться с дипломатическими шифрами. Им был огромного роста гвардеец-ирландец, который был постоянно пьян и предложил Локарту подраться на Принсес-стрит за полкроны. Он исчез где-то между Эдинбургом и Куинсферри, и его отсутствия никто не заметил.

На яркой утренней шотландской заре «Ярмут» поднял якорь и вслед за двумя эсминцами медленно пошел к устью реки Форт мимо скопления кораблей Королевского военно-морского флота. Локарт, вспоминая свое детство, пропитанное произведениями Роберта Льюиса Стивенсона, испытывал глубокое волнение от начала путешествия, которое обещало стать большим приключением.

Если бы он знал, что это приключение может закончиться для него смертью, возможно, испытывал бы иное чувство. Но он, без сомнения, поехал бы все равно – такой уж был человек.

После мучительного плавания по Северному морю, во время которого даже бывалые моряки страдали от морской болезни, «Ярмут» в метель с трудом добрался по фьорду до Бергена. Там Локарт ненадолго оказался в компании сэра Джорджа Бьюкенена. Прошло чуть больше недели с того дня, когда бывший посол и его свита уехали из Петрограда и какое-то время ожидали прибытия «Ярмута», который должен был забрать их и отвезти в Великобританию. Сэр Джордж обрадовался встрече со своим бывшим любимцем, но он был измотанным и больным (десять месяцев революции состарили его на десять лет, вспоминал Локарт), а вся его свита – деморализована и подавлена⁸⁷.

Они были не единственными беженцами из России, которых Локарт встретил во время своей поездки. Когда он и трое его спутников продолжили путешествие по суше и морю через Норвегию, Швецию и Финляндию, им попадалось все больше и больше английских эмигрантов, которые направлялись на родину, а также русских аристократов, бежавших от революции. Гостиницы на пути их следования были переполнены.

Ранее «безопасный» маршрут в Россию и из нее в обход германских войск сам по себе превратился в военную зону. Хаос в России просачивался во все ее провинции и протектораты. Война между красными и белыми, финнами и русскими развертывалась в княжестве Финляндия. В Гельсингфорсе (теперь Хельсинки) на улицах была слышна стрельба. Локарт и Хикс, отважившиеся выйти в город, чтобы поискать жилье, оказались в центре бойни: красные русские матросы, вооруженные пулеметами, преследовали бежавшую толпу людей, поливая улицу пулями. Локарту и Хиксу пришлось упасть на окровавленный снег среди трупов, чтобы не быть убитыми. Их английские паспорта вместе с письмом Литвинова, которое хранилось у Локарта, спасли им жизнь, когда их подняли и потребовали пропуск, а также обеспечили им содействие со стороны местных красных.