Kitabı oku: «Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев», sayfa 5

Даже при официальной помощи путешествие было напряженным и тяжелым. На дороге из Гельсингфорса в Петроград был полуразрушенный железнодорожный мост, и пассажирам пришлось пробираться по опасному сооружению пешком и садиться на второй поезд на другом конце моста.

К тому моменту, когда его группа сошла с поезда в Петрограде, жажда приключений у Локарта несколько уменьшилась. Его тревожили не столько опасности, сколько хаос и атмосфера гибели и уныния. Он всегда ощущал – задолго до революции, – что за прекрасными фасадами Петрограда холодный сумрак прячется даже летом. «За его очаровательным внешним обликом, – писал он, – таится холодное сердце»⁸⁸.

Теперь здесь уже было очень холодно. Локарт мрачно смотрел на мертвую лошадь в снежном сугробе возле Троицкого моста, когда сани замедлили ход, чтобы остановиться перед посольством Великобритании. Петроград стал местом, где царила смерть.

Впервые Локарт приехал сюда в 1915 г., вызванный сэром Джорджем отчитаться о крупных антигерманских бунтах, которые разразились в Москве в июне того года. В то время он был исполняющим обязанности генерального консула и приехал в Петроград, испытывая одновременно и возбуждение, и тревогу, и страх, что его каким-либо образом сочтут ответственным за эти бунты, но был взволнован оттого, что его заметил посол. В те дни немногие могли себе представить, что в Россию придет революция. Локарт был одним из этих немногих. Он видел свидетельства этого везде – в том, как люди относятся к царю, Думе и полиции, которая поддерживала порядок. Он доложил сэру Джорджу, что повсеместно царит недовольство российским правительством, а императорская семья стремительно теряет популярность; восстанию рабочих невозможно помешать⁸⁹. К середине 1917 г. он стал частым гостем посольства, доверенным лицом сэра Джорджа, участвовавшим в дипломатических контактах с Керенским и его правительством. Тогда настроение было другим, и многие молодые англичане, преисполненные идеалами демократии и справедливости, считали, что есть надежда на новую Россию, избавленную от деспотизма, а вскоре – и от бедности и репрессий.

Прошло полгода, и Россия стала красной от крови и большевизма, и все выглядело совсем другим. Локарт, капитан Хикс, Бирс и Фелан вышли из саней, и, пока слуги вносили их багаж, они вошли в достаточно скромную с виду дверь с фасада здания и поднялись по внушительной лестнице, которая находилась за ней.

В тот момент во всех уголках жизни Локарта господствовала дипломатия, в том числе с его собственной стороны. Локарт боялся, что его встретит холодный прием поверенного в делах Френсиса Линдли, который номинально возглавлял посольство в отсутствие посла. Но он был предусмотрителен и консультировался с Линдли по всем вопросам и относился к нему так, как будто тот на самом деле возглавляет посольство. Сотрудники посольства разделились на тех, кто были за то, чтобы признать большевиков и иметь с ними дело, и тех, кто выступал против большевиков, – «признавателей» и «непризнавателей». Линдли не мог решить, к какой категории себя отнести, а Уайтхолл не указал ему, какой официальной линии придерживаться. Но все это, разумеется, не имело большого значения, потому что ни Линдли, ни кто-либо из его сотрудников не поддерживали официальных контактов с большевистским правительством. Это была задача Локарта.

Троцкий представлял главный интерес для Локарта, но комиссар иностранных дел по-прежнему находился в Брест-Литовске, не добившись удовлетворительного результата на мирных переговорах с немцами. Поэтому изначально Локарт имел дело с его заместителем Георгием Чичериным, который предложил Британии, раз российско-германские отношения не налаживаются, протянуть России дружескую руку. Всегда самонадеянный Чичерин мягко добавил, что Великобритания должна быть готова признать грядущий великий социалистический Интернационал – всемирную революцию, которая навсегда уничтожит буржуазию.

Большевики уже приняли решение относительно дипломатических отношений с Великобританией и, не теряя времени, предали его гласности, что сделало ситуацию для Локарта чрезвычайно затруднительной. Думая, что его миссия будет не подлежащей оглашению и совершенно секретной, он пришел в замешательство, когда узнал, что в большевистской прессе о нем раструбили как о «доверенном лице» Ллойд Джорджа. Писали, что он является политиком, обладающим на родине значительным влиянием и симпатизирующим делу большевиков. Сотрудник американской разведки в России (который «проглотил» абсурдную выдумку о том, что Троцкий – немецкий шпион), доложил правительству США, что Локарт – опасный революционер⁹⁰.

Это было приятно большевикам, но ставило Локарта в совершенно неудобное положение. Однако, по крайней мере, это было преимущество, обязывающее Ленина и Троцкого встретиться с ним.

В первую неделю Локарт и его спутники проживали у различных сотрудников английского посольства, но так не годилось, и он, не теряя времени, снял квартиру в огромном особняке по адресу: Дворцовая набережная, 10, всего в ста метрах от посольства. Из нее открывался вид на реку и Петропавловскую крепость, и она была достаточно большой, чтобы служить и резиденцией, и штаб-квартирой миссии Локарта. Арендная плата была баснословно низкой для такого роскошного места; если бы он пожелал, то мог бы получить и дворец. Многие великолепные дома Петрограда стояли пустыми, и их владельцы-аристократы очень хотели, чтобы в них были жильцы и охраняли их от толпы⁹¹. В квартире также имелся прекрасный запас вин, за который была назначена хорошая цена. Так что светская жизнь миссии была обеспечена.

Ее светская и дипломатическая жизни были неотделимы друг от друга. Как делал это с самых первых дней своего пребывания в России, агент Великобритании с головой погрузился во все источники информации. У британского посольства появилась сеть общественных связей, которые простирались за пределы английской колонии и уходили в российское общество. Те представители российских правящих классов, которые имели мужество остаться в Петрограде (или те, у которых не было выбора), оказались ценным источником информации. Они могли рассказать о мнениях и настроениях в России, а некоторые даже в какой-то мере понимали большевиков и их лидеров и с долей сочувствия относились к ним.

Однажды воскресным вечером, к тому времени Локарт находился в Петрограде чуть больше двух недель, Хикс привел на ужин гостью. Молодая русская дама из семьи дипломатов и аристократов была очень хорошо известна и популярна в британской общине Петрограда. Хикс познакомился с ней во время своего последнего пребывания в Петрограде. Ее звали Мария фон Бенкендорф, хотя все знали ее как Муру.

Роберт Брюс Локарт всегда был восприимчив к женскому очарованию, но мадам Бенкендорф стала чем-то новым и необычным в его жизненном опыте. Вспоминая много лет спустя свое первое впечатление о ней, он снова был пленен ее неповторимым обаянием. Как это случалось со всеми, кто знал Муру, его внимание привлекли ее глаза, «которые в спокойствии были подобны колодцам грусти и весело плясали, когда ее что-то позабавило». По его мнению, ее привлекательность превосходила привлекательность всех других русских женщин того времени⁹².

Однако на тот момент голова Локарта была слишком забита дипломатией и политикой, чтобы должным образом оценить физическую привлекательность Муры. Разговор за ужином в тот воскресный вечер перешел на мирные переговоры России с Германией⁹³. Пораженный внешностью Муры, Локарт остался под впечатлением и ее интеллекта. Как и московские либералы – которые все были мужчинами, – она знала настроения и нравы своей страны, и ее мнение было для него твердой валютой.

Двумя днями раньше у Локарта состоялась первая встреча с Львом Троцким. Народный комиссар иностранных дел только что возвратился из Брест-Литовска, где бросил свой потрясающий и совершенно безрассудный вызов: так как Германия не желает умерить свои территориальные притязания, никакой мирный договор заключен быть не может. Все обсуждения закончены. Тем не менее Россия не будет продолжать войну, а продолжит процесс демобилизации, который уже начался. Иными словами, Россия забирает свой мяч и уходит домой, а Германия может сама решать, что ей с этим делать. Троцкий был уверен, что немцы не осмелятся снова начать наступление; их войскам не хватит энтузиазма. И Германия, и Австро-Венгрия недавно были охвачены забастовками, и Троцкий полагал, что рабочие на Западе созрели для революции. Он уверял в этом Центральный комитет, а в речи, обращенной к Петроградскому Совету вечером 15 февраля⁹⁴, заявил, что на 99 процентов уверен в том, что Германия не станет нападать⁹⁵.

Локарт не был в этом так уверен. Его также полностью не убедила демонстрация уверенности Троцкого. На той первой встрече, которая продолжалась два часа, он почувствовал, что Троцкий в глубине души обеспокоен реакцией Германии на его декларацию «ни мира, ни войны». Для Локарта гнев человека на то, как немцы унизили его во время переговоров, категорически отвергнув условия большевиков и потребовав огромные куски территории в обмен на мир, раз и навсегда доказал, что Троцкий не является немецким агентом, и не важно, что об этом думают некоторые глупцы с Уайтхолла. Он произвел на Локарта впечатление мужественного, любящего свою родину, очень и очень тщеславного человека, «который с готовностью умрет, сражаясь за Россию, при условии, что при этом будет достаточное количество зрителей»⁹⁶.

Но гнев Троцкого на немцев был ничто по сравнению с его гневом на англичан. По мнению Локарта, было ужасной ошибкой относиться к Троцкому как к преступнику во время его пребывания в изгнании в Америке. Керенский хотел, чтобы он возвратился в Россию, но англичане сначала интернировали его в Канаде, разжигая его враждебность и заставив отвернуться от умеренных меньшевиков и примкнуть к большевикам⁹⁷. Сэр Джордж Бьюкенен лично заплатил за это, будучи вынужден переносить бурную неприязнь Троцкого. Он также внес в это свой вклад, приняв участие в тайной отправке денег настроенным против большевиков донским казакам и поддерживая связь с их командующим Алексеем Калединым, о чем узнал Троцкий⁹⁸. Бьюкенен пытался уклониться от проведения этой политики (опасаясь серьезных репрессий против англичан в России), но был вынужден подчиниться Уайтхоллу. Страх и стрессовая ситуация подточили его здоровье.

А теперь Локарт столкнулся с результатом – полным глубоких подозрений и враждебно настроенным Троцким. На самом деле он был не так враждебно настроен, как можно было бы ожидать: многое из его антибританских высказываний было рассчитано на публику⁹⁹. За закрытыми дверями он был готов оставить свои чувства в стороне и придерживаться интересов России – а на тот момент это означало вести переговоры с англичанами. Но за этим стоял реальный гнев, который имел свои последствия весной и летом 1918 г. Каким бы умным ни был Локарт, бросить вызов хитрости и коварству Троцкого и Ленина – это, вероятно, оказалось непосильной задачей.

На тот момент все другие затмевал вопрос, останется ли Россия участницей войны, а если нет, то на какие условия мира согласятся большевики. Что будет делать русский народ? О чем он думает? Локарт жаждал услышать любые компетентные мнения на этот счет, так что эта тема была главной в разговоре на той первой встрече за ужином с Хиксом и Мурой.

Через два дня после встречи Локарта с Троцким произошли драматические события. В субботу 16 февраля правительство Германии телеграфировало русским, что в отсутствие мирного договора военные действия возобновятся в полдень в понедельник. Ленин и Троцкий были потрясены, но не предприняли никаких немедленных шагов. Ленин, который все время выступал за мир, напомнил Троцкому об их личной договоренности, по которой тот должен теперь принять мирные условия Германии. Троцкий отмахнулся от этой идеи: он все еще был убежден, что немцы на самом деле не пойдут в наступление¹⁰⁰. Между тем эту новость держали в строжайшем секрете от русского народа; даже военных не проинформировали о том, что им, возможно, придется опять воевать. В воскресенье вечером – когда Локарт, капитан Хикс и Мура касались в разговоре этой темы – Центральный комитет большевиков начал ее тайное обсуждение, которое продлилось всю ночь.

К утру понедельника уже стали поступать донесения о военной активности немцев вдоль линии фронта. Те, кто был достаточно прозорлив, чтобы знать, что происходит, встревожились. Локарт, который теперь ежедневно встречался с Троцким, записал в своем дневнике, что надежда на способность большевиков оказать сопротивление немцам мала. Россия вполне может оказаться завоеванной, что будет катастрофой для союзников. «Похоже, наша миссия подошла к концу, – написал он. – Троцкий говорит, что, даже если Россия не сможет оказать сопротивление, она будет вести партизанскую войну, сколько сможет»¹⁰¹.

В полдень понедельника немецкие войска перешли в наступление. Истощенные силы русских оказывали им слабое сопротивление, и к концу недели немецкая армия захватила большие территории, чем за все предыдущие три года¹⁰². Тем временем испуганные, сбитые с толку большевики яростно спорили между собой. Ленин, боясь уничтожения России, краха большевистского режима и конца всех надежд на революцию, настаивал на том, что необходимо узнать, какие условия выдвигает Германия, и принять их.

К воскресенью 23 февраля немцы захватили большую часть земель на западной границе России от Украины до Балтики. В тот день они выдвинули свои условия: Россия должна уступить им всю территорию, которая на тот момент находилась в их руках. Мура лично пострадала от немецкого наступления и условий мира: Эстония – родина мужа – и ее любимый Йендель остались на захваченной территории.

В тот же вечер Мура снова пришла на ужин в дом номер 10 на Дворцовой набережной с группой друзей. Ее знакомство с Локартом становилось все более тесным. Агент Великобритании находился под глубоким впечатлением от этой молодой женщины. Локарт считал, что русские женщины более смелые и «лучше во всех отношениях» своих мужчин. Он восхищался умом Муры, и его волновала магнетическая харизма, которой она обладала. Она владела языками – бегло говорила по-английски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. «Она была не просто очаровательной, – вспоминал он много лет спустя, – она была поразительно начитанна, чрезвычайно умна и мудра не по годам». Локарт был человеком своего времени и не мог не добавить, что ее мудрость – исключительная, потому что «в отличие от многих умных женщин она умела слушать умных мужчин, которые обладали знаниями и могли ими поделиться».

Но для Локарта, как и для многих других людей, она была больше чем все это; самое главное впечатление, которое производила Мура с ранней юности до глубокой старости, выражалось просто: «Мужчины ее обожали»¹⁰³.

В эти февральские и мартовские недели 1918 г., когда мир вокруг снова заполыхал пламенем, между английским агентом и русской дамой стала крепнуть связь. Мура демонстрировала «высокомерное пренебрежение ко всей мелочности жизни и бесстрашие, которое было непроницаемо для трусости», как заметил Локарт. «Ее жизнестойкость… была огромна и воодушевляла каждого, с кем она вступала в контакт». Чем больше он узнавал о ней, тем больше ею восхищался. «Там, где она любила, был ее мир, а жизненная философия делала ее хозяйкой всех последствий. Она была аристократка. Она могла бы быть коммунисткой. Она никогда не смогла бы быть представительницей буржуазии». Их знакомство началось на людях и медленно, незаметно становилось все более личным. «В те первые дни, – вспоминал он, – я был слишком занят, слишком озабочен собственной значимостью, чтобы думать о ней больше, чем разве что мимолетно. Я увидел в ней весьма привлекательную женщину, общение с которой делало ярче мою повседневную жизнь»¹⁰⁴.

Она станет для него гораздо больше, чем просто привлекательной женщиной, – бесконечно больше. А пока Локарт и Мура строили небольшой рай для себя в обстановке вновь разгорающейся войны и мраке доведенного до нищеты города.

Глава 5. «Какими детьми мы были». Февраль – март 1918 г.

Снег казался бледно-голубым в свете убывающей луны. Стояла тишина, не было ни души вокруг – только безмолвный свет на мягком снегу, усеянный звездами небесный свод над головой и редкий покой ночного города. Вдали раздавались редкие выстрелы, но в остальном было тихо.

Стоя близко друг к другу, Мура и Локарт устремили взгляды над замерзшей Невой на огни вдоль Дворцовой набережной, британское посольство, расположенное рядом с Троицким мостом, Зимний дворец. Между ними стояли особняки, в одном из которых у Локарта была квартира и располагался штаб его миссии. Огней было немного, и в каждой тени таилась опасность, но в своих мемуарах Мура и Локарт будут вспоминать моменты вроде этого как драгоценную идиллию.

Когда прошли первые недели и регулярных встреч за ужином им уже стало мало, чтобы находиться в обществе друг друга, они взяли за правило брать сани и кататься вдоль берегов Невы¹⁰⁵. Обычно они катались по вечерам, направляясь через мосты на острова, на которых раскинулся город в дельте реки: Васильевский остров, где находились университет и фондовая биржа, Крестовский остров с парком развлечений и яхт-клубом или огромный Петроградский остров – сердце города, на плече которого угнездилась Петропавловская крепость.

Все это были места отдыха и развлечений, там на протяжении прошедших двухсот лет, еще с тех пор, когда Петр Великий решил построить портовый город на земле, отнятой у шведов, располагались учреждения и резиденции представителей правящего класса. Сотни тысяч крепостных крестьян прокладывали дороги, копали каналы, возводили мосты, дворцы и особняки, и десятки тысяч из них положили здесь свои жизни. Теперь их потомки заявили на все это свои права.

Здесь могло быть опасно после наступления темноты. Благоразумные люди не выходили из дому в одиночку и шли посередине улицы, избегая переулков и подворотен. Локарт всегда носил в кармане револьвер, и его рука постоянно лежала на нем¹⁰⁶. Но эти двое молодых людей не думали о риске, особенно Мура. Пылкая натура Локарта брала верх, и он был способен во весь опор нестись к гибели, потакая ей. Эта женщина очаровала и приковала его к себе.

В те первые недели их знакомства Мура держала мысли и чувства при себе. Их поездки на санях были моментами беспечности, отнятыми у политической обстановки, которая складывалась вокруг них. Но в ней что-то менялось. Она никогда еще не чувствовала особой привязанности ни к одному мужчине. Связь с Энгельгардтом мало для нее значила – это была лишь попытка девушки-подростка вырваться на свободу. В Керенском она искала поддержки для выживания, хотя выбор и оказался ошибочным. За Ивана она вышла замуж, потому что он открывал ей двери в волнующую яркую жизнь, к которой Мура страстно стремилась, но в этом браке она не испытывала сколько-нибудь глубоких чувств; теперь же и вовсе настал момент, когда его прикосновения стали ей неприятны. Она испытала облегчение, когда Иван уехал в Эстонию.

Все другие видные, энергичные, привлекательные мужчины, которые вились вокруг нее, не сумели воспламенить в ней страсть. Было несколько мужчин – Денис Гарстин и Френсис Кроуми, в частности, – к которым она испытывала симпатию, но ни один из них не вселил в нее романтические чувства, не говоря уже о любви.

Но Локарт с его чопорно сжатым ртом и торчащими ушами, который описывал себя как «мужчину со сломанным носом, коренастой, приземистой фигурой и смешной походкой»¹⁰⁷, чем-то отличался от всех. Безусловно, он не делал секрета из своего желания. Во время поездок в быстро несущихся санях Локарт пользовался преимуществом их близости и пытался поцеловать ее. Мура не отвечала; она сидела «охваченная необычным трепетом, в замешательстве и немного напуганная странным чувством, которое, как я подсознательно ощущала, росло во мне»¹⁰⁸.

Пройдет еще какое-то время, прежде чем она даст название этому непривычному для нее чувству. И если она сумела понять, почему его испытывала, никогда не писала об этом и не рассказывала никому. Да, Локарт имел наружность, которая привлекала внимание, – как и она сама – и неотразимый взгляд. Он был мужчиной, которого либо любят, либо ненавидят. Один ревнивый соперник назвал его «презренным маленьким грубияном», а некоторые сотрудники министерства иностранных дел считали чуть ли не предателем¹⁰⁹. Но никто не мог усомниться в его талантах. С самого первого мгновения он оценил Муру за ее обширные знания и ум. Более поздний любовник, который был склонен презрительно отзываться о свободном «русском» образе мыслей Муры, признал, что ее ум был «энергичным, свободным, острым и проницательным», «периодически демонстрирующим необычайную мудрость». Она могла «разъяснить тот или иной возникший внезапно вопрос, словно осветив его вспышкой солнечного света в сырой февральский день»¹¹⁰.

Для Локарта, который нес груз отношений Великобритании с огромной державой – Россией, такая мудрость была товаром, не имевшим цены. Он был весьма уверенным в себе молодым человеком, склонным доверять собственному здравому смыслу, но внимательно прислушивался к рассудительным и проницательным высказываниям – особенно когда они исходили от человека, обладавшего такой привлекательностью, как Мура.

Возможно, именно это пробудило необычное нереализованное чувство, которое проснулось в ней теперь, когда она стояла рядом с Локартом, глядя на заснеженный город, залитый лунным светом. До этого момента Мура – как считали ее друзья и родственники – стремилась к высшему обществу, развлечениям, таинственности: хозяйка дома с магнетическим обаянием, исполнительница западающих в душу цыганских романсов, насмешница над влюбленными мужчинами – и никто не видел в ней источник знаний.

Не будь она благоразумной, не держи это чувство в узде, то, когда рано или поздно Локарт предпринял бы еще одну попытку поцеловать ее, не стала бы сопротивляться. И кто мог сказать, куда это завело бы их, какие неизвестные чувства вырвались бы на свободу?

Их разговоры уже балансировали на грани интимности. Они шутили на тему «большевистского брака»¹¹¹ – разрушения патриархального института брака, к которому призывали революционно настроенные феминистки. Никто не призывал к этому громче, чем Александра Коллонтай – новый народный комиссар социального обеспечения, которая выступала в защиту сексуального раскрепощения, при котором женщины и мужчины будут свободны и смогут иметь возлюбленных и друзей по своему выбору, тем самым разрушая буржуазную систему, которая держала замужних женщин в подчинении мужей. Ее идеи не нашли отклика у Ленина, который в чем-то был непреклонным консерватором, и не были приняты женщинами – представительницами рабочего класса¹¹². Но ее идеи о свободной любви приятно будоражили либеральную элиту. Для Локарта и Муры, которые на цыпочках подходили к самому краю буржуазного ухаживания, как исследователи на ледяном поле, это была возбуждающая и забавная тема для разговора, но, по крайней мере, что касалось Муры, – не для действий¹¹³. Пока были вечеринки с друзьями и поездки на санях вдоль реки и на острова и обещание чего-то большего, что немного вне досягаемости.

«Какими детьми мы были тогда, – вспоминала Мура, оглядываясь назад, на это волшебное время. – И какие старые-престарые мы теперь»¹¹⁴. Спустя всего восемь месяцев она написала эти слова; восемь месяцев, за которые жизни их обоих полностью изменились. Если бы их не было друг у друга, они, возможно, не выжили бы; но тогда, вероятно, не оказались бы ввергнутыми в тот ужасный, ошеломляющий кошмар.

Германская армия, огромная и неудержимая, день за днем отодвигала границу на восток. Ее появление в Петрограде было вопросом времени. Русская армия, ослабленная демобилизацией Троцкого и его политикой «ни мира, ни войны», отступала. Многие солдаты – латыши, украинцы и представители других национальных окраин империи – уже увидели, что их родину поглотило немецкое наступление. Большевики спорили между собой и лихорадочно пытались вести переговоры, но немцы были настроены решительно: все захваченные территории должны быть отданы Германии, и тогда настанет мир. Никаких переговоров. А тем временем они продолжали завоевывать все большие территории.

Миссия Локарта, которой было меньше месяца, похоже, терпела провал. Его главная задача в России состояла в том, чтобы убедить большевиков не выходить из войны. Рано или поздно Центральный комитет согласится на условия Германии, и война закончится. В воскресенье 24 февраля он настоял на срочной встрече с Троцким, который отсиживался в своем кабинете в Смольном – бывшем институте для благородных девиц, который был реквизирован и превратился в штаб большевиков. Локарту это место показалось странным: на дверях по-прежнему висели таблички, обозначающие спальни девочек, склад белья, классные комнаты, но большевики превратили все это в хлев. Повсюду ходили грязные солдаты и рабочие, полы были усыпаны мусором и окурками¹¹⁵.

Троцкий, кабинет которого был островом порядка и чистоты среди всей этой грязи, неистовствовал в гневе. Потребовав у Локарта ответ на вопрос, есть ли у него какие-либо сообщения из Лондона (их не было), Троцкий принялся бранить союзников, особенно англичан, за интриги в России, обвиняя их в том, что в стране сложилась такая ситуация. Утверждения, будто Троцкий – немецкий шпион, по-прежнему циркулировали по дипломатическим миссиям вместе с явно сфабрикованными доказательствами. Локарт внутренне напрягся; он получил сообщение из министерства иностранных дел в тот самый день, когда этот чертов дурак лорд Роберт Сесил озвучивал эти подозрения. У Троцкого на столе лежала кипа обличительных документов, и он гневно сунул бумаги Локарту, который уже был знаком с их содержанием – в каждой союзнической миссии в Петрограде имелись их копии. Несколько месяцев спустя будет доказано, что все документы, которые предположительно поступили из разных источников по всей Европе, были состряпаны на одной и той же пишущей машинке. Но горячие головы, настроенные против большевиков, по-прежнему верили в эти утверждения¹¹⁶.

Локарт пытался отшутиться, но Троцкий не был настроен шутить. «Ваше министерство иностранных дел не заслуживает того, чтобы выиграть войну, – кипел он, уже устав от нерешительной политики Великобритании в отношении России. – Ваш Ллойд Джордж похож на человека, играющего в рулетку и делающего ставки на все числа»¹¹⁷. Локарт не мог с этим не согласиться. По его мнению, Великобритании следовало либо признать большевиков и вести с ними дела, пока они не подружились с Германией, либо сделать заявление и начать полноценную войну с ними. Эта постоянная нерешительность могла привести к катастрофе и Россию, и Европу.

Эта встреча закончилась обещанием. И хотя России пришлось принять условия Германии и мирный договор был подписан, Троцкий считал его условия бесчестными. Он сказал, что большевики не намерены позволить буржуазии, монархистской Германии уйти с одной третью российской территории. Мир не продлится долго. Это было слабое утешение для англичан.

Но частные обещания не имели большого значения в непосредственном ходе событий. Всем было ясно, что между Германией и Россией не будет мира. Поэтому для правительств стран-союзников настало время отзывать из России свои посольства – или то, что от них осталось. Отъезд был назначен на четверг 28 февраля. Перед Локартом стояла задача получить выездные визы для персонала британского посольства. И он пошел, держа под мышкой пачку паспортов для того, чтобы проставить в них визы. Некоторые военные сотрудники посольства были заподозрены революционными властями в ведении тайной антибольшевистской деятельности, и Локарту пришлось произнести имя Троцкого (и прибегнуть к некоторым ухищрениям), чтобы получить визы во всех паспортах.

Его собственного паспорта среди прочих не было. Несмотря на давление, оказываемое на него, чтобы он признал свою миссию обреченной, а свое руководство ею неэффективыным, Локарт не собирался уезжать с остальными. Из министерства иностранных дел приходили телеграммы с требованием, чтобы он прекратил свои теплые отношения с большевиками. Его жена Джин прислала ему письмо, в котором умоляла изменить линию поведения, иначе его карьера будет кончена. Люди его очерняли. И хотя Ллойд Джордж продолжал поддерживать Локарта в кабинете министров и настаивать на признании большевиков¹¹⁸, он шел на уступки единогласному мнению. Министр иностранных дел Артур Бальфур и его заместитель Роберт Сесил возглавляли антибольшевистскую партию. Генерал Нокс, который теперь был советником кабинета министров по России, назвал «заигрывания» Локарта с большевиками «ошибочными и аморальными». Другой офицер, имеющий опыт работы в России, выразил свою точку зрения: Локарт – «дурак или предатель», и его следует повесить¹¹⁹.

И все же Локарт решил остаться и считал, что у него есть веские причины сделать это. Мирный договор не был еще подписан, и он поверил обещанию Троцкого, что этот мир окажется недолгим¹²⁰.

Чего Локарт никак не мог знать – хотя, наверное, ему следовало бы догадаться, – так это того, что большевики вводят его в заблуждение. Ллойд Джордж был не единственным, кто легко распоряжался фишками в рулетке. Локарт представлял ценность для Ленина и Троцкого, будучи человеком с ценными связями, и они стремились его использовать. У других союзников были неофициальные агенты в Петрограде, такие как легендарный американец Реймонд Робинс, эмоциональный, яркий человек и добрый друг Локарта. Робинс в России был официальным главой американского Красного Креста, но на самом деле исполнял обязанности неофициального представителя Соединенных Штатов. Однако ни он, ни какой-либо другой представитель не был лично послан в Россию руководителями своей страны. Локарт был единственным: он представлял прямой канал связи с премьер-министром Великобритании. У Робинса не было доступа к президенту Вудро Вильсону. Поэтому Ленину и Троцкому было важно поддерживать хорошие отношения с представителем Великобритании. Он был их единственной надеждой на оказание прямого влияния на союзников. Большевики очень хотели предотвратить интервенцию Японии в Сибирь, так что союзников Японии необходимо было заверить в том, что Россия не собирается дружить с Германией или надолго выходить из войны. Поэтому они кормили Локарта обещаниями, что война возобновится рано или поздно, и могли быть уверены в том, что эти обещания напрямую попадут в Уайтхолл, на Даунинг-стрит и в кабинет министров военного времени¹²¹.