Kitabı oku: «Охота на мудрецов», sayfa 10
Глава 11. Интервью Создателя
От скуки меряю шагами зал для тренировок. Вечерние лучи светила гаснут, и молчаливый мальчик включает освещение. Он же чуть позже приносит мне подушку и отдает с поклоном. Дежурный? Совсем юный и худой. Такого обнять и приласкать, а не гонять с посохом. Только я устраиваюсь сидя и складываю под себя ноги, как боковая дверь распахивается, выпуская Наилия.
– Создателя по телевизору показывают, – без предисловий заявляет генерал. Вскакиваю с подушки и бегу к нему в открытую дверь. Внутри крошечная комната так же без мебели, на полу сидят мастер и Марк, а с телевизионной панели на стене смотрит Создатель. Живой, здоровый и очень серьезный. Я переживала, где он. Сам сбежал или похитили его? Думала, что он в браслетах и в клетке или в комнате с мягкими стенами. Но даже представить не могла, что услышу его голос так скоро.
– Реальные, видимые нами факты говорят о том, что наше общество состоит из четырех слоев. Ремесленников, звезд, правителей и мудрецов.
Значит, я пропустила только вступление про генетически приобретенный опыт и перерождение души. Тезисы своей теории излагает мудрец со всех экранов на трех материках. Раскрывает военную тайну. Оба генерала злы и молчаливы, а мастер не отрывается от телевизионной панели. Ноги не держат меня, ощущение надвигающейся беды противно крутит живот. Опускаюсь на пол и скукоживаюсь под синим взглядом Создателя. Сколько раз я слушала его теорию? На стуле в общей комнате центра, через перегородку в боксе для буйных, ночью в карцере по рации. Знаю наизусть и могу повторить по словам, развернуть любую мысль и свернуть до короткого тезиса. Теория рождалась и формулировалась при мне. Я часть её, и она навсегда часть меня.
– Ремесленники работают с природой, своими руками делают продукты прямого потребления, услуги, – ровно и четко говорит Создатель, делая паузы для зрителей на осмысление услышанного. – Звезды создают дискурс, что в общем смысле можно назвать процессом общения. Продуктом правителей является власть. Они структурируют все нижележащие слои, создают правила и законы. Мудрецы – четвертый слой, который пока, к сожалению, не сформирован.
– Всех сдаст, – качает головой Марк, а Наилий согласно кивает. Не могу решить для себя, рада или нет такой известности. Правители по своей природе консерваторы, приверженцы систем и адепты порядка. Любые кардинальные изменения выводят их из себя. С генералов станется объявить нас опасными и уничтожить так, что никто об этом не узнает. Убили уже один раз на бумаге.
– У каждого слоя есть системные требования, – продолжает Создатель. – То, что цзы’дарийцы хотят. То, что им помогает реализоваться. У мудрецов они простые – думать. У правителей задача – научиться управлять, строить системы, у звезд интересы заключаются в возможности общаться, в свободе. Ремесленнику важно работать. Но законы общества пишут правители, подстраивая под свои нужды. Невозможно достойно жить, просто делая свою работу, у нас не существует свободы и равенства, а тех, кто думает иначе, объявляют сумасшедшими.
Почти слышу, как взрываются маленькие бомбы, сотрясая глобальную систему. Отклика пока нет, ропот слишком тих, но Создатель только начал. Теперь он рассказывает о психбольницах, карцере и психотропных препаратах. О фиктивной смерти десятков мудрецов и двух центрах на территориях пятой и девятой армий. Камера берет общий план, и я вижу в кресле рядом с Создателем второго пропавшего мудреца – Маятника. Он отстраненно смотрит в пустоту и абсолютно равнодушен к происходящему. Зато ведущий выпуска новостей каждое слово чутко ловит и отыгрывает мимикой жалости и сочувствия. Задает вопросы, старательно изображая, как он раздавлен ужасной истиной.
– И кто же отдавал приказы? Кто лишил вас работы и семьи, а потом и жизни?
– Генералы Наилий Орхитус Лар и Марк Сципион Мор, – отвечает Создатель.
Оба синхронно кивают и молчат. Марк беззвучно шевелит губами, произнося ругательства, а Наилий погружен в раздумья. Мастер хмыкает, слушая, как ведущий произносит длинную обличительную речь, рассуждая о недопустимости подобного обращения с цзы’дарийцами, не имеющими психических заболеваний и виновными только в том, что не такие, как все. Сообщает, что из-за ограниченности эфирного времени не может показать запись всего разговора с мудрецами. Прощается с Создателем и Маятником, с аудиторией в зале, телезрителями, и на экране вспыхивает заставка.
Мастер выключает телевизионную панель с пульта и в абсолютной, почти звенящей тишине громко хлопает в ладоши. Я подбираюсь, ожидая реакции на теорию, на Создателя, но в комнате всего лишь появляется дежурный.
– Ужин на четверых. Сюда, – коротко распоряжается мастер. Мальчишка кланяется и убегает, закрыв за собой дверь.
– Свободная пресса, значит, – хмыкает Наилий, – тяжело быть беспристрастными, если передающий центр на территории четвертой армии, а половина сотрудников – рядовые и лейтенанты.
– У Агриппы все-таки оба мудреца, – произносит Марк, смотря в пустоту, – обошлось без сюрпризов.
Теперь у меня в голове взрывается маленькая бомба. Миф о независимости прессы самый любимый у нас. Конспиролог верил, что среди лжи официальной позиции только с экрана телевизионной панели можно уловить крупицы правды. Но оказалось, что это всего лишь еще один инструмент в руках правителей.
– И что теперь будет с мудрецами? – хмуро спрашиваю я. За генералов можно не беспокоиться. Они аккуратно прикрыты нашими историями болезней, медицинскими статусами центров и показаниями персонала о том, что ничего противозаконного с нами не делали. А что до этической составляющей – так общественное порицание по голове не бьет.
– Не знаю пока, – отвечает Наилий, – соберут Совет из двенадцати генералов и обсудят. День или два на планирование ответных действий у нас есть.
Генерал сильно переживает. Я вижу это по опущенным плечам и глубокой морщине на переносице. Но сама ничего не чувствую. Столько раз думала, как будет, если про нас все узнают? Колебалась в предсказаниях от настороженности до откровенной ненависти. Единственное, чего не хотелось, – жалости. А именно так всех нас выставил Создатель – жалкими, обиженными психами.
– Это игра, – первой нарушаю молчание, – сделка, обмен. Создатель сказал, что мудрецы хотят думать и этого достаточно для реализации. Единицам и двойкам да, но не тройке. Мало родить новую Великую Идею, её надо распространить. А для этого нужен свой правитель. Карманный, ручной, исполняющий все указания. Но он не будет трудиться за спасибо. Обязательно потребует поставить его во главе новой системы. Сделать императором. Помазать на царство.
– Диктатура – ваша Великая Идея? – спрашивает Наилий.
Вздрагиваю и пытаюсь поймать его взгляд. Понять, что чувствует. Закрыт наглухо.
– Звучит отвратительно, знаю, – отвечаю как можно осторожнее. – Но если старый мир рухнет, а новая Идея не появится, то либо диктатура, либо анархия. Третьего варианта просто не будет.
– Я ничего не понимаю, но вы продолжайте, – говорит мастер и расправляет длинные полы рубашки на коленях. Бесшумно отворяется дверь, и дежурный по очереди заносит низкие столики с едой и ставит перед нами на пол. В тарелке пшено и отварные овощи с мясом. Вместо напитка стакан воды. Несмотря на то, что за весь день я проглотила только кусочек пирога с мясом у матушки, даже притронуться к еде не могу.
– Я не помню таких выводов в тезисах теории Создателя, – включается в разговор Марк.
– Потому что их там нет, – отвечаю я. – Он всерьез опасался, что если изложит все под запись, то живой будет просто не нужен.
– Еще один параноик, – усмехается генерал девятой армии и берет со столика ложку.
– Чем его мог купить Агриппа? – спрашивает Наилий. Ужин так же игнорирует.
Не спешу с ответом. Размышляю, на что могла согласиться я, окажись на месте Создателя. За статус будущего императора правитель может пообещать все что угодно и даже выдать авансом. Жилье, штат личных слуг, неограниченные материальные блага? Не наш уровень потребностей. Что тогда?
– Должность главного над всеми мудрецами, – предполагаю я, – это соответствует статусу тройки.
– Мудрецы рассеяны по двум материкам, – говорит мастер. Замечаю, как презрение в его взгляде сменяется любопытством. Много успели рассказать генералы. В подробностях вряд ли, но в общих чертах посвятили. И про меня в том числе.
– Значит, Друз Агриппа Гор знает способ, как собрать нас всех вместе.
Оборачиваюсь к генералам. Мотивы и уловки правителей по их части.
– Через Совет будет действовать, – задумчиво говорит Наилий.
– И покушений на нас больше не будет, – добавляет Марк.
Первая хорошая новость за несколько дней. Едва в разговоре появляется определенность, генералы расслабляются и вспоминают про ужин. Меня же потряхивает от нервного напряжения, и голова плывет. Давно не думала так быстро и настолько интенсивно.
– Дэлия, ешь, пожалуйста, – тихо говорит Наилий, – тебя скоро ветром будет качать.
– Если еда не кажется вкусной, то есть сладости. Ты любишь конфеты? – спрашивает мастер, а я теряю дар речи. Вспоминаю холодный и агрессивный прием, презрение, почти ненависть и теперь не знаю, как реагировать.
Начальник интерната молча встает и уходит к ширме у дальней стены. Минуту чем-то шуршит, а я недоуменно смотрю, как улыбаются оба генерала. Возвращается мастер с бумажным пакетом и кладет его ко мне на колени.
– Ка-ра-мель, – произносит он по слогам, – может быть, высохла немного, кусай осторожно.
Открываю пакет и вижу ровные бруски мягкого золотистого оттенка. Не фабричное изделие. Явно варили и резали в интернате или где-то поблизости.
– Спасибо, – замолкаю, пытаясь сообразить, как обратиться. Звания не знаю, имени тоже, потом решаюсь и выдыхаю, – мастер.
– Ешь, – сухо отвечает он.
Конфеты действительно вкусные, хотя другими они просто не бывают. На сладкое аппетит у меня есть всегда, и настроение поднимается. Столики убирает все тот же мальчик-дежурный, желает мастеру вещих сновидений и уходит.
– Женщина, ты спишь здесь, – громко заявляет начальник интерната.
Марк прячет смешок в кулаке, а я давлюсь карамелью и задаю два глупых вопроса:
– Почему? А где здесь?
– Потому. За ширмой.
Генерал девятой армии хохочет в голос, а Наилий мрачно интересуется:
– А где же будете спать вы, мастер?
– Тоже здесь.
Лицо Наилия вытягивается, а глаза становятся круглыми. Марк давится смехом, но умолкает, стоит только мастеру строго на него посмотреть. Превосходно. Моим мнением, как обычно, забыли поинтересоваться.
– Не хочу беспокоить вас своим присутствием, – начинаю сочинять отговорку.
– А я не хочу блуда и разврата в интернате.
Буднично и спокойно, не обращая внимания на фыркнувшего Наилия. Бывшего наставника двух генералов сложно вывести из равновесия, я это уже поняла. Но теперь каждый желающий будет решать, куда мне идти и что делать? Я уважаю чужие правила и порядки, но всему есть предел.
– С меня достаточно статуса любовницы генерала, – тихо отвечаю, убрав мешок с карамелью в сторону, – не желаю слухов о том, что провела ночь с начальником интерната.
– Раньше надо было думать о репутации.
– Репутация Дэлии вне подозрений, – жестко обрывает Наилий.
Наставник являет миру слабое подобие улыбки. Уголки губ чуть вздрагивают и тут же возвращаются в прежнее положение.
– О, если её чистота кристальна, то к ней, как к снегу на вершине горы, не пристает грязь. Не желает делить комнату с одним мужчиной, будет спать в общей с выпускниками.
Оборачивается ко мне и добавляет, склонив голову на бок:
– Не зря же надела форму.
Резко поднимаюсь на ноги и отвечаю чуть дрогнувшим голосом:
– Благодарю за кров и пищу, мастер, но…
– Мы идем в общую комнату все вместе, – вмешивается Наилий, не дав мне попрощаться. Он тоже встает и подходит вплотную, наклоняется ко мне, вздрагивающей от негодования, и шепчет:
– Во всем нужно искать плюсы. И сдавать бесперспективные позиции в обмен на тактическое преимущество. Наставник упрям, но на подлость не способен. Идем.
Маневр непонятен, но оба генерала спокойны. Марк на ногах и желает мастеру вещих снов. Беру себя в руки и подчиняюсь обстоятельствам. Ночью я по лестнице обратно не спущусь, да и глупая в целом выходка с побегом. Наилий кладет руку на мою талию и чуть подталкивает к двери.
Пустой и темный тренировочный зал встречает ароматом сандала.
– Разврата он не хочет, – ворчит Марк себе под нос, – а мы спать должны, как патроны в обойме.
Совесть колет больно. Из-за меня генералы терпят неудобства. Подстраиваюсь под размашистые мужские шаги, обреченно опустив голову.
– Не поверю, что кадеты в деревню не бегают и никого оттуда не приводят, – усмехается Наилий. – До сих пор, наверное, дырка по стене кочует. Разберут по камням, найдет наставник, по клеткам всех рассадит, прикажет заложить, а её снова разбирают уже в другом месте.
– А как же, – смеется Марк, – думаешь, новое поколение дурнее нас?
Генералы улыбаются и переглядываются, уверенно направляясь к двухэтажному бараку. Во дворе интерната холодно, и мои голые руки мгновенно покрываются гусиной кожей. Пару раз стучу зубами и с завистью смотрю на невозмутимых полководцев. В темноте не спотыкаются, не мерзнут, все неприятности встречают усмешкой. Из железа их делают, что ли? Охраны нигде нет, нам всего один раз попадается на пути дежурный, и тот, видя белую форму, тут же теряет интерес. Ни камер видеонаблюдения, ни электронных замков со сканерами отпечатков пальцев. Удачно, конечно. Будь здесь обычная система безопасности, и трюк с переодеванием лишился бы смысла. Дверь в барак деревянная, замок врезан музейный под ключ нелепой формы с зазубринами. Открыта дверь. Невероятно. Военное учебное заведение и такая беспечность. Хотя, быть может, я не права, и внешний периметр защищен, как секретная база.
– К выпускникам пойдем? – спрашивает Наилий, толкая дверь.
– Нет, давай ко второй ступени, – отвечает Марк. Они спят крепче.
– Почему? – срывается с моих губ.
Генерал девятой армии пропускает меня вперед и говорит в спину:
– У них только начались боевые тренировки. Устают так, что не могут есть. Выстрелом над ухом не разбудишь.
Много слышала о жестоких методах обучения в училищах и горных интернатах. Всегда казалось, что рассказчики зря нагнетают. Мальчики должны расти сильными и выносливыми. То, что я сегодня видела в исполнении Марка, от рождения не дается. Жесткий режим и строгий наставник не самое страшное, что может случиться. Но мнение меняется, как только я вижу комнату второй ступени.
На всю длину от стены до окна два яруса деревянных настилов. По-настоящему гигантская двухэтажная кровать на тридцать цзы’дарийцев. Мальчишки спят и сопят, а кто-то один даже присвистывает. Полуголые, едва прикрытые каждый своим одеялом, худые настолько, что выпирают кости. Голые пятки торчат и свешиваются с края настила. Подушки где угодно, но только не под бритыми налысо головами. Обнимают их кадеты, как мягкие игрушки. Изможденные все и замученные. В синяках и свежих ссадинах. Комната крошечная, забита до отказа, и воздух тяжелый от дыхания. Странно, но я не чувствую запаха пота, хотя от разгоряченных тренировками тел разве что пар не идет.
– Узнаю завтра, что с питанием в интернате, – шепчет Марк, снимая с плеча белую накидку и расшнуровывая гетры, – это не кадеты, а скелеты.
– Нормальные они, – возражает Наилий, так же раздеваясь до белых штанов, – ты сам такой же был. Это сейчас отъелся на генеральском пайке.
Стою в нерешительности и глазами ищу свободное место в сонном царстве. В углу есть у самой двери, и втроем поместимся только боком. Не будь я женщиной, ничего не имела бы против, но я даже шапку с длинных волос снять не могу, не то что накидку с обнаженной груди.
Генералов ситуация не смущает совсем. Марк вытаскивает из-под настила подушки с одеялами и устраивается у стены.
– Наилий, захрапишь – пинка получишь.
Вижу в лучах света от окна, как полководец хмурится и оборачивается ко мне:
– Я храплю?
Решаю пошутить и шепчу стандартный ответ:
– Никак нет, Ваше Превосходство.
Марк реагирует мгновенно, резко садится на кровати и приглушенно выдает:
– О, а ты в постели тоже Ваше Превосходство?
– Я самое превосходное Превосходство из всех Превосходств, – цедит сквозь зубы Наилий и запускает в генерала девятой армии подушкой. – Катись в бездну, Сципион.
От стыда хочется провалиться сквозь землю. Никакой жалости к моей скромности. От шума кадеты ворочаются во сне, но глаз никто не открывает. Благословен их крепкий сон. Марк смеется в подушку и отворачивается к стене. Наилий укладывается рядом, спиной к нему. А я стою, как статуя несуществующей богини, и боюсь разоблачиться. Понимаю, что, пока буду ворочаться во сне, легкая повязка обязательно сползет с плеча, и утреннее удивление тридцати кадетов станет местной легендой. Вытягиваю ткань из-под пояса и заматываю грудь, как полотенцем, подтыкая край, чтобы не раскрутилась. Гетры и черные ленточки кладу на тапочки и задвигаю под настил. Хватит тянуть время, пора ложиться.
Ныряю под одеяло рядом с Наилием. Дышу, успокаивая сердцебиение. С Его Превосходством день идет за месяц. Чем бы ни кончилось наше путешествие и в какой центр бы меня потом ни упрятали – будет что вспомнить.
Сон не идет. Лежу с закрытыми глазами и без толку. Наилий тоже не спит, но молчит. Есть генералу, о чем подумать, хорошо его понимаю. Два покушения заставляют прятаться на чужом материке, таскать за собой шизофреничку, друг и соратник которой подкинул проблем своим выступлением на телевидении. Зная журналистов, я готова поклясться, что завтрашний выпуск будет не менее содержательным и неожиданным. Как много информации Создатель готов выпустить в мир? Станет ли закапываться в одни нам ведомые дали? Рассказывать, что кроме четырех слоев есть еще три уровня в каждом, и они отличаются друг от друга? Единички, двойки и тройки существуют и у ремесленников, и у звезд с правителями. Чистые, истинные, цельные и сформировавшиеся только двойки. Единички и тройки – переходные от слоя к слою. Как он сможет все это объяснить простым и доступным языком? Нужно ли это объяснять?
Открываю глаза, устав притворяться спящей. Кадеты мирно сопят. Спутник планеты катится по небу и заглядывает в окно. Лучи серебристого света заливают комнату, делая мир холодным и чистым, как сонные мальчишки. Не верю, что мастер не может за ними уследить, наговаривают генералы. Невинные, наверное, все без исключения.
Тянусь к ним, пропуская через себя облако привязок. Одинокие мальчики. На каждом нитей так мало, что мне становится жутко. Неужели правда, что вся их жизнь – сплошные тренировки и больше ничего? Да как же так?
Дружат хорошо, привязаны крепко. Вся комната переплетена ковром. Одна группа, с детства вместе, как два генерала. Враждуют и дерутся, но привязок на смерть нет совсем. Сюзерен один, но, чтобы посмотреть кто, надо звать Юрао, а я до сих пор не могу переварить прошлые откровения паразита. Догадка подтверждается, невинны мальчики. Ни одной реализованной зеленой нити, только бледные розовые привязанности. Первые нежные влюбленности на грани поклонения идеалу. Почти растворяюсь в них и пропускаю момент, когда генерал ложится ко мне ближе, обнимая со спины.
– Не спится? – шепчет он в ухо. – Работаешь?
– Да, а как ты догадался?
От удивления чуть было не спрашиваю в полный голос. Наилий прижимает к себе и тихо отвечает:
– Я еще на балу увидел, как ты выпадаешь из реальности. Только что была со мной и улыбалась, а тут щелк. Нет. Пропадаешь куда-то. Не знаю, как объяснить.
Я потрясена, что обратил внимание на такую мелочь. Всегда казалось, что мысли генерала заняты куда более важными вещами, чем я. Наилий ведь поддерживал разговоры и отвечал на вопросы, пока я сканировала офицеров. Десятой части не помню из того, что обсуждалось. Улыбаюсь и глажу его по руке, обняла бы и зацеловала, не будь вокруг нас столько цзы’дарийцев.
– Иногда ты говоришь как мудрец, – шепчу я.
– Да, я тоже псих, если ты не заметила, – смеется генерал, и от жаркого дыхания на шее я выгибаюсь, прислоняясь к нему бедрами. Ткань штанов настолько тонкая, будто её совсем нет. Когда Наилий успел завестись? Оглядываю сонных кадетов. Спят и ничего не видят. Безумие. Бесстыдство. Натягиваю под горло одеяло и чувствую, как под ним генерал гладит меня по животу. Все настойчивее и настойчивее, а потом оттягивает слабую резинку штанов и ведет ладонью ниже. Дергаюсь, всхлипываю и слышу:
– Шшш. Лежи.
Закрываю глаза и прикусываю край одеяла, чтоб не стонать. Черное кружевное белье просвечивало через белую ткань, и его пришлось снять еще в прачечной. Не станет же Наилий здесь… Нет!
Сжимаюсь пружиной и начинаю паниковать. Кажется, что сейчас все проснутся. Что уже никто не спит. Генерал ждет, пока расслаблюсь, и прикасается ко мне пальцами. Ласкает между ног, добиваясь, чтобы выступила прозрачная влага. И ведь получается. Жарко под одеялом, он почти раздет, а на мне столько лишнего. Удержать дыхание не получается. Пусть думают, что мне снится страшный сон или, наоборот, очень приятный. Лишь бы никто не спросил: «Что мы здесь делаем?»
Наилий наглеет и запускает в меня палец. Серебристый свет от спутника меркнет, погружая во тьму. На мгновение все исчезает. Остаемся только мы. Сумасшедший. Даже больше, чем я. Стараюсь не двигаться, но это невозможно. Крепкий под нами настил, не скрипит. Замечательно. Сдерживаю рвущийся стон и прижимаюсь к генералу сильнее. Чувствую, как напряжен, и решаю, что не должна одна сгорать от стыда. Так нечестно. Завожу руку за спину и добираюсь до пояса штанов Наилия. Он вздрагивает и молчит. Втискиваю ладонь между нами, запускаю под ткань белья и накрываю пальцами каменное возбуждение генерала.
Собственные ощущения становятся ярче. Сливаемся в один ритм, и порочное удовольствие выключает рассудок. Наилий не выдерживает и почти стонет, а за его спиной ворочается Марк.
Холодею от ужаса. Отдергиваю руку и перестаю дышать. Тихо. Ни звука со стороны Марка. Спит?
– Идем, – шепчет Наилий и сползает с настила.
Не успокоимся теперь, и не стоит надеяться на крепкий сон. Это как с Шуи. Мир может рухнуть, а после первой волны эйфории всегда будет вторая. Надеваю тапочки и послушно выхожу за генералом в коридор. Он крутит головой и прикладывает палец к губам, требуя тишины. Дежурный где-то близко? Отдыхать уже должен, как все нормальные дежурные. Можно прямо на посту.
Генерал кивает головой направо и тянет за руку мимо длинного ряда дверей. Останавливается в середине и вынимает из-за пояса штанов тонкую отмычку.
– Чем только не приходилось в жизни заниматься? – тихо спрашиваю я, и Наилий улыбается в ответ. Минуту скрежещет в замке до щелчка, а потом открывает дверь.
Подсобка без окон. На полу большие тюки, и тонко пахнет мылом.
– Здесь хранится чистое постельное, – поясняет генерал и закрывает дверь, отрезая нас от дежурного освещения в коридоре, – в порядке есть смысл, когда он постоянен.
Обрываю фразу поцелуем. В полной темноте наощупь стаскиваю с его бедер штаны. Срываю с себя белую ткань. Не вижу и не запоминаю, что и куда летит. Не важно. Чувствую, как генерал подхватывает под бедра и усаживает на тюк, вставая между моих ног. Разогреты оба, и он не медлит больше. Заполняет собой одним толчком. Задыхаюсь от восторга, но стонать по-прежнему нельзя. Наилий замирает, пока я обхватываю его ногами. Подаюсь навстречу и двигаю бедрами. Темнота скрывает нас, гася даже звуки. Мелодию дыхания, четких, ритмичных движений. Тело ноет и плавится от жара. Он один, и я знаю, что лучше мне ни с кем не будет. Все отдам и даже больше.
«Любимый», – беззвучно шепчут губы и открываются для поцелуя. Наилий обрывает мой вдох, и это почти больно. Когда вот так неистово и жадно, с каждым толчком все больше. Его ярость и мощь превращаются в пожар. А мне мало. Я мысленно умоляю, чтобы сильнее. Еще. Движения становятся грубыми, отрывистыми. Судорога генерала дергает первым, а потом вспышкой накрывает меня. В висках стучит, и каждый вдох как подвиг. Не отпускаю Наилия, пока не затихнет пульсация. Мой до последней капли. Он обнимает и целует в шею. Слабый и горячий, как в лихорадке. Отстраняется с сожалением и долго собирает одежду, приоткрыв дверь, чтобы стало хоть немного светлее.
– Надо проснуться до команды подъем, – тихо говорит Наилий, – кадеты, конечно, не ждут в гости ни прекрасную женщину, ни двух генералов, но узнать могут.
– И куда мы пойдем?
– К мастеру, – отвечает генерал, – там же и позавтракаем.
Главное не смотреть в глаза начальнику интерната. Догадается ведь по одному моему смущенному виду. Еще и бегать заставит или упражнения делать, раз уж я в форме кадета. Но это будет завтра. Одеваемся и возвращаемся в спальню. До рассвета еще есть время отдохнуть и выспаться.
