Kitabı oku: «Зал ожидания», sayfa 2
Артём Роганов
Герметичность
Вот не люблю я много двигаться. Движение – это не жизнь, а злой напряг. Не считая, разве что, тихих вечерних прогулок или воскресного похода на рынок.
Помню, студентом ещё, откипишь положенные часы на парах по английскому, вылезаешь в арку, где ледяная от ноября земля, куришь и смотришь на теплотрассу. Там ты куковал с разными ребятами вместо шестых уроков, а по улице с другой стороны арки топал одиннадцать лет в школу. И твой город не большой и не маленький, с университетом и аэропортом, но всего две ветки метро, которыми нормальные люди не пользуются. Магазины рядом; такси, если что, дешёвое. Никакой суеты. После пар дома выучил монолог по английскому, разогрел в микроволновке сырную пиццу и сидишь с куском на кресле. Смотришь в окно – куст шиповника во дворе, пушистый, похожий на ёлку. И никуда тебе не надо дальше универа ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц. А потом началась эта работа. Самолёты, гостиницы, по нескольку раз в неделю новые страны.
Вы, наверное, подумаете, что я какой-то придурок. Жалуюсь, а сам стою на балконе небоскрёба с видом на горы – опрятный молодой мужик в белой рубашке, в руках чашка с фантой, утро, многоэтажки немеют в знойной дымке, а в ванной моется девушка с красивым именем Катя. С Катей моя работа в Алматы и была связана. Теперь задание выполнено. Следующий самолёт сегодня вечером. Чемоданчик ждёт меня в камере хранения ровно к пяти часам. Всё-таки пунктуальность очень важна, когда постоянно перемещаешься, а сам при первой возможности норовишь полежать, поспать, послушать музыку. Из музыки я предпочитаю блэк-метал. Там такая плотная стена звука, что, кажется, всё замирает. И ещё часто поют про лес, про снег, про древние деревья. Я люблю снег и завидую спящим зимним деревьям. А сейчас лето, и лететь мне отсюда наверняка тоже в жару.
Катя выходит из ванной, смотрит исподлобья, умным взглядом. Она догадывается, что больше меня не увидит. Такая у неё, тоже дрянная, профессия. Психолог она. Халат на Кате махристый, цвета спелой алычи, которую мы не доели ночью. Скрывает халат бальные танцы, педантичную любовь к здоровой пище и кое-какие болячки детства, наследившие хронической бледнотой. Я немало про Катю знаю, это тоже минус моей работы. И нет, я не жиголо, не какой-то Казанова диковинного сорта. Большая Сестра меня не для того нанимала.
Вы скорее всего в курсе или просто догадываетесь: если есть Большой Брат, который следит, то есть и Большая Сестра. Она не то чтобы следит, но присматривает за теми, кому это нужно.
Тогда я сидел без работы, заваривал дошираки, по вечерам выходил гулять и стрелять сигареты в парке. Парк был освещён лишь редкими оранжевыми фонарями. Куча скамеек и маленьких мусорок, иней на траве поздней осенью лежит, как будто рассыпали крупной морской соли. А ближе к ночи никого, и слышно только корябанье веток о соседние стволы. Как же мне было хорошо!
Ходил я, правда, и на собеседования. Устраивался менеджером по продажам, администратором в отеле. Даже официантом в грузинском кафе. Везде получал отказы – слишком было видно, что неинтересно мне работать не по специальности. Честно говоря, вакансия по специальности вызвала бы у меня энтузиазма не больше, предложи мне её кто. Работа – вообще игрушка дьявола, но я всё-таки не какой-то там Обломов. Не дворянин, боюсь стать нищим и не имею пассивного дохода, что, конечно, жаль. Может, поэтому я и выбрал Большую Сестру. Увидел в парке эту моложавую мадонну, хотя лет ей, наверное, сорок, не меньше. Подошёл и стрельнул сигарету. Она протянула мне самокрутку и спросила холодным тоном: «Хочешь бросить курить?». Я взял самокрутку, поджёг, затянулся, подумал. Ответил утвердительно. И с тех пор не курю. Как отрезало. Следующий вопрос был, хочу ли я заработать, помогая людям и путешествуя. Мне показалось, идея прикольная.
Большая Сестра говорила так: «С тяжёлыми болезнями или катастрофами мало что можно сделать, но существует у людей несчастье тонкое, прорастающее из крошечных семян. С ним не все могут справиться, более того, не всем я хочу помогать. Только вот иногда от человека ещё много всякого присутствия миру нужно, а он сдаётся раньше времени. Тут следует дарить подарки. Подарки-лекарства. Не медицинские, другие. Такие, которые никак иначе не получить, кроме как через меня. И через тебя, если согласишься. Представь, что я тебе Дедом Морозом предлагаю быть».
Дедом, ага. Постареешь тут с вами.
– Уходишь? – спрашивает Катя. Поняла по застёгнутой на все пуговицы рубашке.
– Не хочется, а что делать, когда работа, – говорю я и ни капли не вру. В Катиной фешенебельной студии с видом на Медео я бы остался на пару дней с удовольствием. Особенно, если без Кати.
– Фигово, – кивает она, – у меня сегодня как раз выходной. Могли бы прогуляться, рамен поесть. Тут место недалеко чудесное.
Я уверен, что Кате на самом деле не очень фигово. Ей хочется побыть одной. Молчу.
Лапша в Алматы действительно очень хорошая. Я здесь второй раз уже по делам. Первое казахстанское задание было куда проще – я играл роль одноногого нищего, сидел на скамейке и кричал: «От винта! Брассом, брассом загребай, морячок!». Одному чуваку, который нигде не мог снять квартиру и шатался от хостела к хостелу, это помогло вспомнить давнего приятеля по школьной секции плаванья. Чувак нашёл профили приятеля в соцсетях и узнал, что тот тоже в городе и к тому же ищет, с кем жить, поскольку снял хату большую и дорогую. Большая Сестра потом сама мне показала его довольные сториз. Так я окончательно понял, что она не шутки шутит.
– Давай спишемся вечером? – спрашиваю Катю. Улыбаюсь. Катя ставит чайник и садится за высокий кухонный стол доедать алычу.
– Посмотрим. Поеду, может, сегодня в горы снова.
Мы вчера были в горах, там и познакомились. Сейчас лето, жара и совсем не лыжный сезон, но пешие прогулки – самое то. Я встретил Катю у ручья и помог перейти его в не очень положенном месте, зато быстро. Потом поделился блинами с черникой. Блины – это была первая часть моего задания с ней.
«Главное условие – летать. Нам нужны твои языки для помощи людям в разных странах. Те, кого ты встретишь, будут по-разному мучиться, – наставляла Большая Сестра. – Допустим, тоска отъела у них кусок личности, либо ноет что-то из памяти. Ты сможешь помочь им всем, если захочешь, вот не сомневайся. Ты курьер и подарки в тебе уже есть, необходимо их просто достать и распаковать».
В случае с Катей «распаковать» звучит похабно, но только звучит. После пикника мы долго бродили по горам, я выдал придуманную легенду, мол, увлекаюсь альпинизмом, а сам сотрудничаю с одной логистической конторой и приехал на конференцию. Катя, к счастью, не уточняла толком, что да как. Рассказывала она больше сама. Что уже год как поссорилась с родителями из-за переезда, что проводит сеансы онлайн, через приложение. И вроде бы похожа её психология на моё занятие, а я слушал и думал: «Нет, совсем другое». Она с восприятием человека работает, а я – с его жизнью. Потом в центр приехали, зашли в пивную, выпили по литру и решили двинуть куда-то типа клуба. По дороге ещё запоздалая торговка фруктами попалась, я у неё алычи этой взял полкило спьяну (жесть как дорого). И уже потом, где-то через два часа, после трёх шотов в подвальном танц-баре Катя предложила зайти к ней. Я согласился. Мы приехали на такси, поели алычи. Катя сказала, что ей нужно зарядить телефон, ушла к себе в спальню и там задремала. Я подождал минут пять, пришёл к ней, поставил кондиционер на эко-режим, укутал тонкой простынёй и лёг рядом. Она сквозь сон попросила её обнять. Я обнял, погладил по голове. Катя заснула глубоко и окончательно, а я отвернулся на бок и вскоре тоже вырубился.
Иной скажет, что занимаюсь я какой-то ерундой, что шёл бы спасать лучше голодных детей. Но кто-то должен класть кирпичи, а кто-то выжигать по дереву орнамент на дверях. Особенно, если за этот орнамент обещают две квартиры и солидный нал.
Большая Сестра говорила так: «Тебе временами будет казаться, что совершаешь действия ты малозначимые, но то верхушка айсберга, растапливая которую, приводишь в движение подводную глыбу».
Верхушкой в Катином случае была древняя встреча, о которой она сама толком не помнила. Неудавшееся свидание в московской забегаловке. Катя заплатила за блины и сбежала от скупого красавца читать книжку в музейное кафе, чувствовать себя уверенной и свободной. Уверенность и свобода были оледеневшей сутью подводной части её айсберга. Я выдёргивал Катю из рутины онлайн-консультаций и однообразных свиданий через приложения для знакомств. Случайная встреча, блинчик в качестве крючка для памяти, приятное развитие в отличие от оригинала и такое же отсутствие продолжения, плюс целомудренная ночь с мужчиной как небывалая странность. В итоге Катя, предоставленная сама себе, должна подумать сегодня вечером, что и с ней бывают забавно-безобидные нелепости, что она хорошо отдохнула, что может жить сейчас так же легко, как жила тогда, снимая тесную однушку в Хамовниках.
А пока она машет мне рукой, машет, пытаясь скрыть облегчение от того, что я не задаю вопросов, не требую надежды на развитие этой истории. Это облегчение демонстрируют ямочки на её щеках, на круглом, таком не по-местному северном лице.
Хотя в Алматы, конечно, кого только не встретишь: есть и остатки сосланных некогда поволжских немцев, и мигранты из Туркмении, и тихие колонисты из Китая, которых, правда, любят зачастую ещё меньше, чем русских. Я не фанат этого города, сужающегося ближе к массиву гор и такого просторного на окраинах. Моё любимое место здесь – большой парк недалеко от центра, размашистый по площади и скромно отделанный. Там я сижу после Катиной квартиры минут пятнадцать и смотрю на серый, вовсю бьющий непригодной для питья водой фонтан. В моём городе похожий фонтан был, поменьше, поизящней, но чаще не работал. В остальном очень узнаваемо. В Алматы всё вокруг почти родное, но при этом ты сам – чужой.
Наверное, Катя чувствовала что-то похожее. Да и чёрт с ней, Кате сейчас станет лучше, мне – нет. У меня ноют ноги и спина от постоянных прогулок с рюкзаком и чемоданом. K врачу сходить толком некогда, работа пока не предполагает, чтобы я подолгу задерживался на месте. И снова одеревенеет шея за несколько часов в кресле самолёта. И снова буду путаться, на каком языке мне сейчас заказывать еду в очередной забегаловке, где остановлюсь поесть перед новым заданием. Большая Сестра даёт бюджет на эконом, спасибо, что не лоукостер.
Около соседней скамейки лежит серый угловатый камень. Я наклоняюсь и отодвигаю его, поднимая пыль. Под камнем запачканный конверт, в нём несколько стодолларовых купюр и новое задание. Письмо, фото, сим-карта следующей страны. Большая Сестра не любит пользоваться интернетом, там она только бронирует мне жильё и транспорт. Лишь изредка мы созваниваемся. Самое главное она обычно оставляет в конвертах.
Фотография пожилой женщины, сидящей на табуретке у воды. Седые волосы, острый нос и выцветшие салатовые глаза. На фоне залив, катер, чайки. Бетонный берег необъятного города. Читаю инструкцию. Женщину зовут Екатерина. Опять Екатерина. Вот как. Самое удивительное – не это. Екатерину нужно найти. Большая сестра не знает, где именно она живёт. Мне нужно отыскать её по наитию. В исполинском городе. И потом уже подарить подарок, к слову, довольно нелепый.
Об условиях Большая Сестра говорила так:
«Наитие часто нужно в нашем деле. Хорошее наитие – ключевая причина, по которой я выбрала именно тебя. Так что иные задания будут напоминать расследования. Я не всегда знаю всё о тех, кто нуждается в подарках. Но ты можешь узнать больше моего. И справился ли ты, я всегда почувствую. В общем, если ты согласен, я заключу с тобой эксклюзивный Большой Договор на три года. По всем понятиям, официальный. Три года ты беспрерывно катаешься с подарками по десяти странам, мы заранее обозначим. За каждое невыполненное задание – два дополнительных задания попроще вне срока, вот только они могут быть и в странах, которые мы не оговаривали. Ты волен выйти из Большого Договора в любой момент, но в таком случае тебе не будет полагаться ничего, кроме билета в родной город. Если всё пройдёт хорошо, спустя три года ты получишь от меня семь тысяч евро наличными и выберешь любой город в любой стране, где я передам тебе во владение две любые трёхкомнатные квартиры. В одной поселишься, а на ренту с другой будешь обеспечивать себя, не работая. Ты ведь мечтаешь об этом?»
Хороший вопрос, о чём я мечтаю. Я просто вызываю такси в аэропорт и еду, долго еду и стараюсь не думать ни о каких вещах вообще.
С Катей всё прояснилось почти сразу, уже по её профилям в соцсетях. Едва ли не классика: проблемы с отцом, нехватка родительско-дружеской тактильности, неверие в бескорыстные поступки. Через неделю Катя, подспудно приободрённая нашей встречей, подаст заявку на немецкий грант по своему профилю, получит его и там, в Гамбурге, с высокой вероятностью поможет одному инженеру избавиться от ОКР. В таком случае этот инженер через пять лет скорее всего не снюхается, а сделает важное открытие в сфере экологии. Какое именно, мы точно не знаем, но знаем, что оно сыграет не последнюю роль, когда Земля станет куда менее пригодной для жизни, чем сейчас. Экология очень волнует Большую Сестру, и она уверена, что решить эту проблему реально только наукой, а никаким не сокращением потребления.
Короче, с Екатериной, не в пример Кате, полный туман. Кто она? Похоже, что-то типа меня. Сибаритка. Домоседка. Тихая одинокая женщина. Зачем она Большой Сестре? В инструкции написано, что она нужна… для радости. Но кому? Где?
Погранец на контроле – сонный щуплый парень. Не улыбается, но и не спрашивает. Пропускает быстро. У меня три паспорта. Русский, аргентинский и ещё израильский лессе-пассе. Тут я показываю русский. Большая Сестра позаботилась, чтобы никто не чинил мне препятствий, но я всё равно ненавижу потные очереди на досмотре в зону дьюти-фри, где потом тебе, словно собаке за выполненные команды, дадут возможность прикупить глянцевую коробку конфет или духов. В общем-то, тут и покупать особо нечего, я шарюсь минут пятнадцать по неочевидным лестницам в поисках нужного гейта, прежде чем нахожу маленький зал внизу. Там уже стоят мои попутчики в ожидании запоздалой посадки.
До Стамбула шесть часов примерно. Именно туда мне надо. Место в боинге посередине. У окна мужик, погружённый в турецкие аудиокниги. Летит он домой из командировки. С другой стороны съёжился студент, которого пришлось будить стюардессе, чтобы застегнул ремень. Наитие подсказывает, что направляется студент в каникулярный загул, тусить с однокурсниками, чуть раньше него снявшими дешёвый лофт на две недели. Этот студент довольно стеснителен по натуре, отчего прибился к общей компании позже и теперь путешествует отдельным рейсом. У меня болит горло от кондиционера, после взлёта я тоже пытаюсь уснуть, поставив локти на столик и положив голову на сцепленные в замок руки. Получается плохо, хотя на самом деле самолёт – одно из моих любимых мест.
Самолёт как пристанище. Это с мутной Екатериной всё бесит. Обычно садишься, читаешь новостную ленту, меняешь симку и закрываешь глаза. Ждёшь, когда тебя унесёт. Всё уже определено, минимум движений. Уши заполняются пустотой. Воздушный океан забирает. Герметичность. Наверное, о ней и мечтаю. Я бы хотел герметичную жизнь. Несколько друзей, с которыми раз в две недели ходишь в бар или играешь в баскетбол. Две-три подруги, с которыми иногда спишь. Занятие для души, например, записывать ролики про блэк-метал, которые никогда, конечно, не станут особо популярны в силу специфики жанра. Я хотел бы ходить на стадион болеть за местную хоккейную команду, читать старые книжки, отправляться на рынок по воскресеньям, выбирать мясо и зелень, а потом долго готовить рагу с баклажанами или шурпу. Помогать родителям, которые сейчас пока ещё на ногах и бодрятся, но через три-четыре года постареют совсем. Я дико скучаю по моментам герметичности в родном городке. Но они были отравлены безденежьем, избавиться от которого значило бы продать кучу свободного времени. Я решил продать не кучу, всего три года и без рутины хотя бы. Что-то, видимо, со мной не так, что для нормальной жизни мне надо тупить, смотреть в одну точку где-то полчаса после утреннего душа, подолгу слушать перед сном плеер. Есть, уверен, и кроме меня такие люди. Медленные, малоэнергичные. Может, это болезнь какая, не знаю. Помню, тестовые делал в одной компании, четверг и пятница в офисе со всеми: к концу рабочего дня в голове начиналось покалывание, как после долгого недосыпа. И на практике по техпереводу я за неделю скатился буквально до тошноты. Потом не вставал с кровати день. Ходил, мучился. Мучился, что такой. Мучился. Да, в каком-то смысле я тоже ведь работаю себе на подарок.
Самолёт немного потряхивает, укачивает, и я всё-таки вырубаюсь. Мерещатся байдарки, полуголые люди и какие-то слова то на японском, то на итальянском. Я приземляюсь уже настолько не в себе, что если бы на въезде в Турцию спрашивали о цели визита, мог бы честно ответить: прилетел рассказать анекдот пенсионерке, о которой ничего не знаю.
Спрашивает о цели таксист – усач на старой колымаге, ухоженный настолько, что я чувствую себя рядом с ним бездомным. Впрочем, я и есть своего рода бездомный.
Таксист (здесь и далее мой примерный перевод). Да ладно гнать. У тебя целый Стамбул на четыре дня! Ты соображаешь, что это такое? Ты хочешь потратить лучшие четыре дня своей жизни на старые байки? Я тебя сейчас отвезу в Каракёй на паром, а ты садись там, плыви и смотри. Плыви и смотри. Азия справа – Европа слева. Греки, персы, римляне, булимический император, чума, пьяный кутёж крестоносцев, султан с отрезанным ухом. О, и это только начало! Приглядись к земле, она – мраморно-бетонный перегной, а не земля, тут болеют, поют, грустят и поражаются красоте изо дня в день, а потом всасываются в землю и становятся её частью, тоже немного мрамором, скульптурой, камнем, историей. Кофе оставь туристам, пей чай, и обязательно с сахаром, чок леззетли, так вкусно, забудь эту восточную привычку к горечи. Да, а ты думал, у нас Восток? Ты даёшь! Тут не Восток вообще-то, мы в центре, в самой середине, или у вас там на Севере географии не учат? Сам подумай, две части света, мы между ними – это что, по-твоему, край? (Смех, похлопывание по плечу.)
Ночь. Машина стоит в пробке. Подходят Нищий и кот, упитанный, рыжий, с очень длинными усами.
Нищий (поправляет кепку козырьком назад). Ты мне дашь полтос, а я тебе открою секрет. Дорого? Ладно, вот авансом секрет попроще: когда приедешь в туристический район, не надо идти туда, где очередь. Многие думают, где много людей – там лучше. Нет, на самом деле в очередях тоже туристы, в том числе наши, из Анкары. Они ничего не секут. Рядом с аптекой будет ещё одна аптека, рядом с рыбным рестораном ещё несколько рыбных, а чайные вообще гнездятся, как правило, стаями.
Я даю пятьдесят лир
Кот (лоснится при свете фар). Глупый что ли, давать ему денег, он их пропьёт. А секрета у него больше нет, да и этот так себе.
Нищий. Как нет секрета? Не лги, дружок.
Таксист (мне). Как хочешь, но моё мнение – надо обязательно сразу к парому, послушай меня!
Ну уж нет
Кот (лоснится при свете фар, Нищему). Какой же секрет у тебя?
Нищий. При тебе не скажу, ты мне денег не платил.
Кот (лоснится при свете фар). А как ты его скажешь, если я не уйду? Я ведь не уйду. Неужели пнёшь меня прямо на проезжую часть? Такое ведь не прощается на том свете.
Пробка рассасывается машина начинает выезжать на свободную дорогу Нищий в растерянности думает
Кот (лоснится при свете фар, его перепалка с Нищим затухает позади). Вот и ты лжец, лживый дух!
Таксист. Это у них типичная разводка, вдвоём работают, но ты не обижайся, немного же просят. Точно тебе не к парому? Ладно, устал так устал. А что там, гостиница?
Да можно сказать гостиница
Нищий. Я не обещал ему рассказать секрет. Я обещал его открыть.
Кот (лоснится при свете фар). Мошенник-мошенник!
Я отрубаюсь окончательно и во сне вижу занавес он укутывает меня пеленает
Будильник утром – противный ксилофон. Я в номере, то есть в съёмной квартире. Всё в порядке, горло не болит. Откладываю пробуждение на полчаса. Потом ещё на десять минут. Потом думаю, да пошли они все, надо давать себе отдохнуть. Просыпаюсь финально в полдень. Полдень, к счастью, не жаркий: в окно бьёт приятный солёный ветер. Хочется поесть и снова лечь спать. Этот город норовит сделать из любого гостя кота – думаю, пока раскладываю вещи. Думаю ещё, что крики чаек легко спутать с кошачьей дракой. Турецкое «извини» – с немецким официальным «до свидания». Квартиру, которую я снял, – с магазином подержанных диванов. Их тут четыре штуки в двух комнатах. Не считая кровати.
Я пью воду из чайника, моюсь, планирую дело. Большая Сестра сказала, что главное найти Екатерину как можно быстрее. Екатерина старше алматинской Кати на тридцать лет, и ей необходимо рассказать несмешной анекдот, напечатанный у меня в конверте. Но сначала – найти. Похоже, даже Большой Сестре трудно отыскать человека в Стамбуле.
Первый день я слоняюсь по району. Жарко, безветренно и немного моросит из огромных кремовых облаков. Порт недалеко. Ближе только бар, чайная с бубликами-симитами и какая-то лавка детских маек. Если подниматься в гору, там начинается что-то типа рынка, дальше зона рестиков. Оттуда удобный вид. Красный кирпич, лаковые крыши, европейский баухаус и угловатые новостройки, за крышами виднеется суровой бровью мост, а за ним утыкается в молочное небо шпиль мечети. Южные черепицы сгрудились на берегу напротив. Воздух плотный, в ушах смешивается птичий, людской и мотоциклетный гомон. Когда я возвращаюсь под вечер, вижу, как чайка и кошка борются за хлеб. На противоположном углу жарят рыбу и ребёнок играет на кастрюле, как на барабане. Я не могу любоваться пресловутой местной красотой и городской жизнью, хоть вроде мозгом и понимаю, за что её тут ценят. Достопримечательности вроде той же мечети Софии давно перестали вызывать у меня эмоции. Когда пространство часто меняется, ты не придаёшь ему значения. Золото – просто жёлтый, блестящий и твёрдый предмет. Море – просто густой, тёмный и водный. Люди – просто очередные люди, речь которых ты, как правило, не очень хорошо понимаешь.
Я останавливаюсь напротив ребёнка-музыканта. Он перестаёт играть и спрашивает неразборчиво: «Сэр? Сэр?». Понятно. Иду дальше. Добираюсь до чайной около квартиры, выпиваю три «тюльпана» по совету таксиста. Сердце стучит быстрее, снова хочется спать. Если долго кататься по разным городам, то вся человеческая культура начинает казаться негигиеничной кучей хлама, сколько бы ты в уме не убеждал себя наслаждаться и ценить якобы восхитительный опыт.
Не хочу никакого опыта. Хочу зацепки. Их нет.
На второй день я пишу знакомому по имени Кайя, который здесь живёт. Он какое-то время учился вместе со мной в универе, приезжал по обмену, нещадно пил и прогуливал, но всё равно всем нравился. Сейчас Кайя работает на одну фирму аж синхронистом, у него огромная собака, смешная рыжая жена из Беларуси и невыносимо тупой ребёнок. Кайя рад мне, зовёт съездить на острова. Мне не хочется. Я в душе ему завидую. Меня вообще пожирает какое-то чёрное чувство. Наверное, таксист был прав и надо просто расслабиться, побыть гостем в месте, где любят гостей, если они ненадолго.
Легко сказать.
В итоге мы с Кайей катаемся на пароме. Паром почти пустой, пол тут деревянный, и сидушки отдают смолой. Кайя отрастил моррисоновскую гриву, которую еле заметно треплет ветер. Я рад, что мы вдвоём. Будь с нами жена Кайи и ребёнок… Неужто та самая примитивная тоска? А ведь Большая Сестра предупреждала.
Ничего. Она даст мне барыш, я вернусь домой и больше никогда никуда не поеду. Это ведь последнее задание. Да, я забыл сказать? А тут забудешь.
– Чем ты занимаешься? – спрашивает Кайя по-русски.
– Сопровождающий переводчик, – вру стандартную легенду. – Живу в Буэнос-Айресе.
– Невеста?
– Пока гуляю. Но вообще надо, да. Слушай… Ты ведь знаешь Екатерину? Которая тоже сейчас здесь, живёт на ренту. Седая такая, помнишь? Она…
– Екатерина Васильевна из Аджибадема? А ты откуда её знаешь?
Ветер усиливается, паром начинает качать, и у меня немного кружится голова. Я так и знал, что Большая Сестра не зря велела мне пообщаться со знакомыми. Наитие у неё круче моего во много раз.
– Екатерина, как же, ты чего. Помнишь, мы вместе были на конференции, где она рассказывала про санскрит? – додумываю.
– Странно, я вроде познакомился с ней в Стамбуле. – Кайя беззаботно пожимает плечами. Нам приносят чай. Пластиковые стаканчики заполнены до краёв, но из них не пролито ни капли, несмотря на качку.
– Можешь скинуть профиль Екатерины? Меня просила её мама передать сувенир, а контакты старые дала, и теперь, если честно, лень уточнять. Я сам напишу, она всё поймёт.
– Не знал, что у Екатерины Васильевны жива мама.
Чаем мы по старой памяти чокаемся и весь оставшийся вечер вспоминаем студенчество. Кто, где и с кем. Бесполезный трёп, но после него и после долгих прогулок по горным улочкам я падаю в кровать и чую, что тоскливо-завистливая чернота ушла.
Утром будильник – резко встать, никаких откладываний. Двадцать отжиманий, мыться и завтракать в столовке неподалёку. Йогурт, лепёшки, айран, по виду похожий на молочный коктейль из детства. Чёрные, сушёно-копчёные маслины засаливают рот. Пока ем, вижу, что Кайя кинул ссылку.
Смотрю. Екатерина Васильевна оказывается совсем не той Екатериной. С курносой седой дамой, которая увлекается йогой, всё понятно уже по профилю в соцсети. Ей точно не нужен анекдот. Тем не менее я вежливо пишу Екатерине Васильевне, скидываю фотку фотки, спрашиваю, не знает ли она нужного мне человека. Дескать, я ищу пропавшую женщину, наняли родственники, потому что полиция стамбульская не справляется. Екатерина Васильевна вежливо отвечает, что такой никогда не видела.
«А кто вам сказал мои контакты?»
Глас Небес, ёпты, – думаю.
В сообщении пространно отвечаю «знакомые», извиняюсь, Кайю не выдаю.
Пора по новой начать, всё чушь. Осталось сегодня и завтра.
Через час я сижу около гавани на скамейке, снова стонут чайки и перекрикиваются о чём-то на улице мусорщики с большими каталками. Мимо проходит смуглый дед с чаем в бумажных рюмках, судя по цвету жидкости, настоящий чифирь. Похоже, скоро я на этот чай подсяду, уже руки трясутся и даже море совсем не успокаивает. Хочется курить, как давно не хотелось. Показываю деду фотографию. От нечего делать. Дед, конечно, ничего не знает. Сколько здесь людей живёт? Двадцать миллионов? Если я провалю, Большая Сестра пошлёт меня в Индию на два дополнительных задания. В Индию не хочется совершенно. Сил нет и так. Лучше уж реально домой с пустым карманом.
– Сэр? Сэр? – обращается кто-то. Поворачиваюсь, предлагает воду старушка. Нет, спасибо, видите, я – чайный наркоман, у которого сломалось наитие. Который не способен распаковать подарок.
Сэр. Сёр. Сюр.
Ребёнок спрашивал меня по-другому. Не «Сёр», а «Сир».
Это же значит с турецкого «секрет». Тот самый, который обещал мне открыть нищий в автомобильном полусне.
Я чуть не роняю недопитый чай.
Надо в тот квартал! Где позавчера был ребёнок! А ещё типа переводчик… Вот тебе и по специальности.
Мелькают улицы. Оконная рама на асфальте, автомойка, рыбу жарят чуть ли не на костре из мусорного бачка. Богатая кондитерская с гранатовыми сладостями, бородатый оборванец падает рядом с дремлющей овчаркой, мужик в пиджаке бросается к нему, выскакивает продавец арбузов из-за угла, свешиваются из окон мягкие игрушки, книжные, рестораны, рестораны в книжных, у щуплого паренька не заводится мотоцикл, ему помогает женщина в хиджабе, пока татуированная девушка в короткой кожаной юбке звонит в какую-то службу; из кальянной играет песня, удаётся разобрать примерно:
Я привык к тоске, ничего не поделаешь
С того момента, когда ты смотрела в мои глаза в слезах
Ребёнка на месте нет. День очень жаркий, просто иссушающий, а я забыл намазаться санскрином, вышел в майке вместо белой рубашки, и руки, кажись, вот-вот сгорят.
– Сир! Сир! – кричу. Тут же привыкли к сумасшедшим. Оглядывается один торговец рыбой, что-то говорит, не разобрать. У него уродливые кильки лежат на тающих льдинках, прилавки не до конца застеклённые. Рыба – последнее, что мне сейчас нужно. Зато любителя рыбы я замечаю очень кстати. Он спал под табуретом и оживляется, выходит ко мне.
Кот (лоснится). Эгеге, кого-то сейчас хватит солнечный удар. В такое время года стоит носить панамку. Это важно. Важнее, чем твои глупости.
Нет самое важное это секрет ты выведал у него скажи пожалуйста вся рыба с меня или чего ты хочешь
Кот (лоснится). Какой секрет? Ты в курсе, что я вообще не тот кот, о котором ты подумал? У нас у каждой кошачьей семьи свои персональные шесть соток. Как у советского дачника.
Хорошо ладно давай так ты знаешь Екатерину
Кот (лоснится). Допустим, знаю. Привести к ней? Слушай… Рыбы завались, а мне за такую услугу хотя бы пять драников.
Чего драники где я найду тебе в Турции драники
Кот (лоснится). Просто пообещай, что поделишься.
Если увижу драники да без проблем
Кот машет мне хвостом и исчезает в узкой улочке там рыночные задворки где лежат объедки и торчат из дверей мешки с красными бобами я иду за котом он перепрыгивает ручеёк из канализации и скрывается за ковром как за занавесом и я скрываюсь туда же
Однажды Большая Сестра дала мне задание в Израиле. Задания в Израиле почему-то самые приятные. Так вот: грузный двадцатилетний парень Федя снимал за дорого каморку на окраине Тель-Авива, получал пособие еврея-репатрианта, искал работу, учил сложнейший иврит, который и у меня-то в основном устный. По большому счёту у Феди было всё замечательно, в перспективах аж Нобелевская премия мира, но в тот момент он, как свойственно великим, скучал по русской водке, а один пить не привык совершенно. Феде нужна была разгрузка, чтобы не вернуться с тоски назад в родную Сибирь, где его не ждало никакой премии абсолютно точно. И разгрузка Феде требовалась настоящая, пацанская, не пиво по зуму с друзьями из прошлого, а вереница пластиковых рюмок длиной в ночь, как в его Красноярске в подъездах бывало. Я с Федей познакомился на базаре Левински, сказал, что очень хочется бухнуть. Мы взяли в магазине аж «Белугу». Зима в Израиле – противное время, темно, слякоть, погода градусов десять-двенадцать. Поговорили отлично, сам как-то отдохнул, помню, и со спокойной душой потом полетел в Испанию спасать от безработицы семейную пару, те совсем зашореные какие-то были, так и не скажешь, что будущие родители лучшего друга жены великого космонавта. А Федя, повёрнутый на истории, рассказал мне буквально всю байду Крестовых походов и ещё немного про кальвинистов. Но это не суть… Суть в том, что когда зарядил субтропический ливень, мы с Федей отошли в подъезд, на наше счастье незапертый, где налили в стаканчики, а на закуску у нас имелась местная кислая капуста, почти как немецкий зауэркраут. Подъезд нашли в доме на Лев Хаир, это такой престижный райончик в центре Тель-Авива. И там в подъезде был железный лифт с мутным стеклянным окошком, а справа от него лестница, с лаковыми перилами, гладкими, по цвету похожими на щербет. Мы спьяну по этим перилам прокатились разок, как школьники. Очень удобно. Вот тут, куда меня привёл хвостатый, я увидел точно такую же лестницу и точно такие же гладкие, почти глянцевые перила.
