Kitabı oku: «Кредитка», sayfa 3

Стоит ли описывать все то, что любящие родители высказали своему непутевому сыну, который, сидя на кухне, как побитая собака, молча со всем соглашался, кивал и нарочито обреченно вздыхал.

В конце концов, уставший от нравоучений глава семейства подвел итог. Тоном, не терпящим никаких возражений, он произнес приговор:

– Все, друг ситный, отгулялся, ко мне пойдешь работать!

– Хорошо, – моментально согласился Юрка и, перефразируя Остапа Бендера, с легкой ухмылкой добавил, – мафиози из меня не получилось, придется переквалифицироваться в сторожа.

Торопиться с трудоустройством, однако, он решил не спеша. Наипервейшим его желанием было как можно быстрее утопить свою «тугу-печаль» в вине, а лучше в виски. И совершить это небогоугодное дело не позднее нынешнего вечера под предлогом: «Пойду пройдусь!».

Глава 3 Знакомство

Всю неделю, начиная с вечера того злополучного понедельника, когда его чуть не пригласила покачаться на своих весах бездушная Фемида⁴, Юрка с завидной самоотверженностью напрягал печень в различных питейных заведениях района и за его пределами, каждый день обещая родителям, что завтра он непременно остановиться. К слову, решился же он бросить курить и вот уже пятый день не притрагивается к сигаретам. Этот мужественный, на его взгляд, поступок подтверждал наличие у него силы воли, а значит, и с горячительным в итоге проблем не будет.

В пятницу, когда измученный «нарзаном» организм стал в ультимативной форме предупреждать своего патрона о возможности преждевременной утилизации одного из жизненно важных органов, Юрий решил ослабить натиск и обойтись сегодня только пивом.

Местом утоления жажды был избран кабачок с претензией на клуб и романтическим названием «Швайн» расположенный в подвале старого двухэтажного строения красного кирпича в Лефортовском переулке. Примечательно, что на втором этаже здания находился опорный пункт милиции, где участковые инспектора в определенные часы принимали страждущих участия в их нелегкой судьбе всемогущей длани Его Величества Закона.

Над входной дверью красовалась импровизированная металлическая конструкция, исполняющая функцию навеса, но выполненная в виде балкончика, на котором в кресле-качалке в вольготной позе развалился жирный хряк с трубкой во рту и франтоватом котелке на голове, явно маловатым по размеру и смешно торчащим между ушами. Одну руку свин небрежно закинул за спинку кресла, в другой держал то ли чашку, то ли стакан.

Описанная «свинская» композиция, безусловно, задумывалась для привлечения внимания неотесанного московского населения с целью приобщения его к настоящим ценностям «арийской» культуры.

Скромная табличка, оповещающая о наличии в этом «свинарнике» представителей правоохранительных органов, притулилась на стене на уровне балкончика немецкого кабана и довольно мирно с ним соседствовала.

Проходя мимо, можно было себе представить, что прием населения милицией ведется в теплой дружеской обстановке, прямо у барной стойки за кружечкой баварского, в связи с чем заявители должны, наверное, быть довольны при любом результате работы по их прошениям.

Нельзя не отметить, что здание имело только один вход, вследствие чего любители тушеной квашеной капусты с сосисками и пивом в придачу, а вместе с ними граждане, пришедшие за помощью к районным «пинкертонам» проходили под одной свиньей, но никого, кажется, это не смущало и не возмущало. В общем и целом – швайн!

Спустившись по лестнице вниз, миновав гардероб и пройдя мимо барной стойки, Юра вошел в основной зал заведения. Окинув взглядом помещение, Юрка одобрительно хмыкнул – чувствовалось некое специфическое притяжение к этому месту, основанное на бессознательном уважении и даже трепете перед таинственным прошлым. Обстановка зала, оформленная в готическом стиле, не могла оставить равнодушным никого из посетителей. Случайно зашедшие обыватели либо сразу разворачивались и, скривив недовольные мины, уходили, бормоча себе под нос отнюдь не хвалебные эпитеты. Иные же осторожно оставались и чаще всего оставались надолго, а в итоге становились постоянными клиентами.

Невысокие сводчатые потолки, к которым на металлических цепях крепились люстры, исполненные в виде колес от телег, с лампочками, стилизованными под свечи. Длинные, грубо сколоченные столы и лавки, потертый деревянный пол так же грубого теса, стены, облицованные плиткой под застарелый кирпич, создавали иллюзию нахождения в зале для пиршеств одной из крепостей Средневековья, где бравые парни из Тевтонского Ордена, побросав на лавки свои рогатые ведра с дырками для глаз, могли бы праздновать одну из своих величайших «побед» над русскими дикарями, одержанную, к примеру, на Чудском озере. Вернее, те, кто своевременно сдал их тевтонские нормы ГТО⁵ по подледному плаванию с отягощениями.

Но, конечно же, не было за столами никаких крутых ребят в белых простынях с вышитыми на них крестами. Зал был заполнен совершенно обычной московской публикой, в большинстве своем в возрасте, не превышающем того, в котором человеческий организм прекращает свой рост.

По причине наличия на сцене известной, наверное, только самим участникам рок-группы, с полной самоотдачей, испытывающей на прочность барабанные перепонки посетителей, количество мест в зале было сильно ограничено.

С успехом применив на практике «закон вокзала» (встал – место потерял), Юрка устроился с краю одной из лавок под картиной, живописующей что-то аппетитно жрущего борова. Кстати, картинки и рисунки с изображением пьющих и жующих представителей поросячьего семейства были развешаны по всем стенам кабака, что, по мнению Юрия, сильно умаляло дух средневековости.

Выпорхнувшая откуда-то из-за колонны официантка в национальном наряде этакой бедовой баварской красотки, приняла заказ и через совсем непродолжительное время с игривой улыбкой поставила перед Юрой две кружки светлого немецкого пива. Стоит отметить, передвигались здесь официанты почти бегом, что, конечно, влияло на благосклонность клиента.

Когда донышко второй кружки при наклоне стало проявляться из-под пены, Юркин организм стал подавать признаки нормализации процессов жизнедеятельности. С целью получения дополнительной порции живительного напитка, а также пары-тройки жаренных на гриле колбасок, как у того борова на картинке, Юра обвел взглядом зал в поисках обслуживающей его официантки.

Внезапно он почувствовал на себе чей-то взгляд. Как будто небольшой сгусток энергии, проникнув под кору головного мозга, активизировал его работу, поставив задачу: во что бы то ни стало найти источник этой самой энергии. Юра начал шарить глазами по залу, пытаясь заглянуть в самые дальние затемненные углы. В один момент он было уже решил, что это все плод игры его воображения, подогретого двумя кружками баварского, как вдруг, буквально в двух метрах, прямо перед собой, за столом напротив, он увидел ее, и, конечно, сразу узнал.

Взгляды их наконец встретились. Элина смотрела прямо на него своими большими карими глазами, и легкая полуулыбка блуждала по ее приятному, можно даже сказать, красивому лицу.

В этот вечер она отдыхала здесь в кругу своих друзей и подруг и, судя по всему, пребывала в хорошем расположении духа. Какое-то время они смотрели друг на друга, затем Юра отвел взгляд в сторону музыкантов – неудобно все-таки вот так-вот пялиться на малознакомого человека, да еще к тому же противоположного пола. Тем более, Юра знал, что взгляд у него тяжеловат, да еще с некой долей вызова, что частенько приводило в замешательство даже мужчин, неосторожно решивших поиграть с ним в «гляделки».

Но Элина, кажется, наоборот, смущена ничуть не была, а восприняла это как своеобразную игру, «прелюдия к знакомству».

Подошла официантка, и Юрий сделал дополнительный заказ.

Поглощая принесенные ему бюргерские яства производства Черкизовского мясоперерабатывающего комбината, Юрка все чаще поглядывал в сторону Элины. Она же, в свою очередь, разговаривая с подругой и шутя отмахиваясь от назойливых ухаживаний одного из приятелей, тоже периодически «стреляла» в Юркином направлении. Игра продолжалась.

Ближе к полуночи темп музыки снизился со ста восьмидесяти до пятидесяти метрических единиц. Мелодии приобрели балладно-лирические оттенки, и вот уже несколько пар выплыли на свободное пространство перед сценой.

Назойливый кавалер, тоже было приподнимаясь, потянул Элину за руку, но она, улыбнувшись ему, отрицательно покачала головой.

«Да приятель, похоже, у тебя на сегодня были серьезные планы», – подумал Юра.

Ему даже стало немного жаль этого рослого крепкого парня, который после полученного отказа как-то нелепо, чуть не упав, зацепившись ногой за лавку, сел за стол и угрюмо уставился в стоявшую перед ним полупустую тарелку. Очень сильно бросалось в глаза, что парень, целью которого, несомненно, было получить расположение Элины, с мечтой своей расстался и интерес к вечеру потерял окончательно.

Юра пропустил пару композиций, чтобы не ставить Элину в неудобное положение своим приглашением на танец сразу после отказа другому соискателю, а по правде говоря, еще и в тайне надеясь, что Назойливый куда-нибудь отойдет. Ну, хотя бы в туалет. Но тот уходить никуда явно не собирался, найдя себе более интересное занятие в тупом разглядывании остатков пищи в тарелках своих товарищей, которые, в отличие от него, недостатка в женском внимании не испытывали и давно оттаптывали ноги своим партнершам по танцам, тактично этого не замечающим.

Элина, оставшись за столом наедине с Назойливым, ничуть не стушевавшись, выудила из сумочки-клатча зеркальце и стала критически исследовать свое лицо на предмет обнаружения возможной необходимости обновления макияжа.

«А ведь она довольно уверена в себе», – подумал Юра, наблюдая за спокойными размеренными движениями девушки.

В это время зазвучали первые ноты одной из самых популярных произведений группы «Scorpions» – «Still Loving You». Пора!!!

Юра подошел к ней, когда аудит внешнего вида был уже завершен.

– Извините, можно вас пригласить? – спокойным, ровным голосом (что и самому понравилось), произнес Юрий.

Элина восприняла приглашение как само собой разумеющееся развитие событий. Мелькнувшая в ее глазах хитринка расценена была Юрием как вопрос: «Ну что, созрел, ковбой?! Ничего, не страшно?».

Вложив свою руку в Юркину (рука у нее была маленькая, теплая и удивительно приятная на ощупь), влекомая им, с грацией маленькой кошки, Элина переместилась к месту ритуальных перетоптываний в обнимку, в клубно-дискотечной среде, именуемых танцами.

Краем глаза Юра заметил, как Назойливый резко встал из-за стола и быстрым шагом вышел из зала, пару раз столкнувшись с кем-то из посетителей.

– Мы вроде бы знаем друг друга, но официально не представлены, – начал разговор Юра.

– Так в чем же дело? Давай действовать согласно протоколу, – с ходу переходя на «ты» сыронизировала Элина.

Когда все формальности были соблюдены, Юра задал еще один интересовавший его вопрос:

– Скажи, а зачем ты парня то обидела? Ну, потанцевала бы с ним – ни к чему же это не обязывает?

– Я тебе сразу все объясню, чтобы больше к этой теме не возвращаться.

От того, как была построена последняя фраза Элины, у Юрки приятно кольнуло в сердце. Если он правильно воспринял смысл сказанного, то получалось, что она не ограничивает их взаимоотношения только сегодняшним танцевальным вечером, а это, как он сейчас понял, для него, оказывается, уже стало очень важно.

– Те ребята, которых ты сегодня видел рядом со мной, это мои друзья детства, – продолжила она. – Каждый из них в свое время пытался оказывать мне знаки внимания. Я к ним очень хорошо отношусь, люблю находиться с ними в одной компании, но не более того. Все давно поняли, что я никому из них не принадлежу и никогда принадлежать не буду. Поняли, смирились с этим, и никто из них на меня не обижается. Все, кроме Андрея. Я с ним об этом разговаривала и объяснить пыталась, даже орала как-то на него и послала ко всем чертям – все без толку, упертый как баран! Потом я просто решила не обращать внимания на его ухаживания, пропускать все мимо себя. Со временем ему должно надоесть быть незамечаемой тенью. Именно эту картину тебе и довелось сегодня наблюдать. А если вдруг на горизонте появиться кто-то на ком я отставлю свой выбор, этот «кто-то» должен уметь обеспечить мою неприкосновенность и оградить от слишком уж неравнодушных ко мне друзей! – закончила свой рассказ Элина, сверкнув глазами, произнося последнюю фразу.

– Надеюсь, что смогу оправдать твое доверие, – вырвалось у Юры, о чем он сразу же пожалел, потому что Элина моментально среагировала на эту неосторожную реплику:

– А не слишком ли ты торопишься? Я не так быстро принимаю решения, как тебе может быть хотелось!

«Характер у вас, сударыня, довольно строптивый. Я начинаю понимать несчастного Андрея»! – подумал, но вслух, естественно, не сказал Юрий.

За разговорами быстро пролетело время, отведенное на медленные танцы. Музыканты начали сматывать свое оборудование, а из колонок, развешанных под потолком по углам зала, стали вырываться неудобоваримые звуки современной дискотечной галиматьи.

– Устала я здесь, на воздух хочется! Может, уйдем? – спросила, но скорее утвердила Элина, так как тон, которым это было произнесено, возражений не предполагал.

Юра расплатился по счету, не забыв про чаевые для расторопной официантки. Выйдя на улицу, они с удовольствием ощутили легкую освежающую прохладу летней московской ночи.

Они бродили до утра по знакомым обоим с детства дворам, иногда для отдыха присаживаясь на лавочки у детских площадок. Они рассказывали каждый о себе, причем получалось это легко и свободно. Им вообще было легко находиться рядом. Ни один из них раньше ничего подобного не испытывал. У дверей подъезда ее дома они поцеловались. В первый раз – легко и свободно. А потом стояли и смотрели друг другу в глаза и улыбались.

– Завтра увидимся? – прервал молчание Юрка.

– От тебя зависит, – неопределенно ответила Элина, чмокнула его в уголок рта и, не прощаясь, юркнула в подъезд, громко хлопнув дверью.

Так Юрий Лопатин вступил в новую, не совсем открытую для его понимания, но, вероятно, безумно интересную и многообещающую фазу жизни.

***

Дом, перед которым он сейчас стоял, и раньше всегда притягивал его внимание. Это было старое обветшалое строение, вероятно начала прошлого века, а может и еще старше. Никаких, правда, табличек, гласящих, что эта перекошенная развалина является памятником архитектуры и охраняется государством, видно не было.

Спрятавшись за монолитными фасадами Новой Басманной улицы, дом каким-то чудом избежал сноса и издевательств со стороны вандально настроенной части молодой московской поросли.

Стиль постройки не был чем-то оригинальным и полностью соответствовал (если можно так выразиться), дизайнерским критериям того времени. Цокольный этаж дома, сложенный из кирпича, с одного торца утопал в грунте, как в трясине, и маленькие окошки смотрели мертвым взглядом из-под нависающего над ними современного асфальтового покрытия. Два верхних этажа были деревянными. Старые доски почернели и сильно искривились от времени. Под страшным давлением деформированных стен правильные когда-то прямоугольники оконных рам, год за годом теряя свою форму, постепенно превратились в безобразных ромбовидных уродцев, стекла которых, в соответствии с законами физики, давно должны были брызнуть в разные стороны хрустальными слезами, однако, повинуясь, должно быть, чьей-то высшей воле, они приобрели какую-то необъяснимую пластичность и послушно повторяли изменения своей оправы. Ставни, сохранившиеся на некоторых окнах, криво висели на ржавых петлях. Двускатная крыша прогнулась и почти провалилась внутрь чердачного помещения. Ее бока-скаты, некогда покрытые уложенной ровными рядами заграничной черепицей, в нынешний момент напоминали тело доисторической рыбины, чешуя которой в результате атак более крупных и свирепых хищников местами повыпадала, образовав раны-проплешины уже не кровоточащие, а затянувшиеся зеленоватой плесенью мха.

Дом медленно умирал…и все же он жил, а возможно, что-то жило в нем и своим присутствием поддерживало едва теплящийся огонек этой жизни, что подтверждал тусклый оранжевый свет, с трудом пробивающийся сквозь мутное стекло самого удаленного от входа окна на втором этаже.

С постепенно нарастающим волнением в душе он отметил, что свет всегда зажигается лишь в одном именно этом окне и только при подходе к крыльцу дома.

Он стоял и завороженно смотрел в сторону окна, пытаясь угадать, что же может быть источником этого освещения. Воображение вмиг представило ему настольную лампу с тяжелым бронзовым плафоном, какие он видел в детстве при походах в Музей Революции. В голове зачем-то возникла совсем несвоевременная мысль: «Странно что этот дом до сих пор не отключен от общегородской энергосети. Вряд ли ведь кто-то утруждает себя оплатой счетов за электроэнергию».

Внезапно он ощутил острое желание закурить, что привело его в некоторое замешательство, ведь совсем недавно он решил бросить и уже не возвращаться в «клуб потенциальных жертв рака легких». В кармане куртки обнаружилась смятая вдоль пачка «Кэмел» с одной единственной сигаретой, очень напоминавшая ту, решительно выброшенную им в мусорный контейнер примерно неделю тому назад. Прикурив от зажигалки, которую по привычке продолжал носить с собой, он ощутил блаженное проникновение табачного дыма в легкие.

Пытаясь сосредоточиться, он скосил глаза на тлеющий огонек сигареты. Зачем он здесь? Что ему нужно в этом «тараканьем общежитии»? Он не мог ответить на эти вопросы, но был твердо уверен в необходимости попасть внутрь.

И все-таки безотчетное стремление потянуть дверную ручку на себя сдерживалось ничем не объяснимым чувством приближающейся опасности и угрозы, таившейся по ту сторону входной двери.

Все сомнения развеял внезапно начавшийся дождь, который с напором на всю мощь включенного душа за несколько секунд превратил его одежду в насквозь промокшие тряпки. Независимо от того, что летний августовский вечер был умеренно теплым, вода неослабевающим потоком льющаяся с неба, при соприкосновении с телом пробирала до костей. Ощущения были сравнимы с теми, которые он испытал когда-то на отдыхе в Абхазии, безрассудно окунувшись в стремительную горную речку.

Реакция организма на такое внешнее воздействие была моментальной. Инстинкт самосохранения, включившись в работу, не позволил ему осмыслить свои дальнейшие действия, и вот он уже стоит в узком темном коридоре, а за его спиной, за приоткрытой входной дверью, ревущие потоки воды, казалось, стремятся отрезать ему путь к отступлению.

Слабенький огонек газовой зажигалки в его вытянутой руке совсем немного приоткрыл простиравшуюся перед ним завесу темноты. Поводив рукой из стороны в сторону и таким образом, произведя первоначальную рекогносцировку перед тем, как отпустить кнопку подачи газа, он успел зафиксировать в зрительной памяти вырванные из мрака фрагменты внутренней обстановки, словно изображенные на обрывках старых фотокарточек.

С левой стороны угадывались очертания деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Прямо, по всей видимости, следовало продолжение коридора, куда он и направился на ощупь, так как зажигалка предательски саботировала свое осветительное предназначение. Не пройдя и двух метров, он уперся в неожиданную преграду, которая представляла собой своеобразную баррикаду, состоящую из наваленных друг на друга продолговатых деревянных ящиков.

Пошарив руками по гладким, видимо, лакированным поверхностям и сделав вывод, что преодоление такого препятствия несопоставимо с его физическими возможностями, он решил отказаться от исследования первого этажа и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, еще раз щелкнул зажигалкой, которая через силу выдавила из себя последний огненный выдох, после чего окончательно испустила дух.

Стоически перенеся безвременную кончину своей огнедышащей помощницы, он резким броском через плечо отправил ее в последний путь, сопроводив свое действие коротким, но звучным ругательством.

– Думмм! – голосом большого эстрадного барабана пропел один из ящиков, ставший последним пристанищем мертвой зажигалки.

Совершенно ослепший от прощального огненного всполоха, опираясь рукой о стену, он добрался до лестницы на второй этаж. Перед тем, как поставить ногу на первую ступеньку, он инстинктивно задрал голову вверх и посмотрел в направлении предстоящего подъема. Ему даже показалось, что там, вверху, нет такой жгуче-черной темноты, как здесь, на первом этаже.

Первые же шаги по ступеням были сопровождены возмущенным скрипом лестницы, вероятно, таким образом выражавшей свое негодование вероломному вторжению незваного гостя. Процесс восхождения при отсутствии возможности использования органов зрения оказался занятием непростым. Дважды он чуть было не пропахал носом: первый раз зацепился мыском ботинка за выступающий край верхней ступеньки, второй – соскользнула неверно поставленная нога. Без травм обошлось только лишь благодаря крепким еще перилам и хорошему вестибулярному аппарату.

Добравшись до лестничной площадки второго этажа, он выдохнул с облегчением и без особых раздумий толкнул дверь, очертания которой угадывались благодаря проникающему в щель у пола сероватому свету.

Открывшаяся ему картина была предсказуемо тривиальна. В полумраке его взгляду предстал длинный узкий коридор, застеленный полуистлевшей красной ковровой дорожкой с зеленоватым орнаментом по краям, несколькими дверьми по обеим стенам и окном в конце, занавешенным чем-то очень напоминавшим столетнюю паутину, в глубине которой, вполне вероятно, паучиная матка плотоядно высматривала очередную жертву, неосторожно приблизившуюся к ее логову. Дверь в углу, справа от окна была приоткрыта, что позволяло вытекавшему из-за нее тусклому свету немного разбавить осточертевшую уже темень.

Сделав несколько неуверенных полушагов по ковровой дорожке, он вдруг застыл на месте. В одно мгновение ему отчетливо представилось, что дверь, к которой он направлялся, стала медленно закрываться, словно оборудованная современным гидравлическим доводчиком. Остатки света, и без того слабого, неумолимо меркли. Окружающий его мир вновь погружался во всепоглощающий мрак, выбраться из которого не будет уже никакой возможности.

Лоб моментально покрылся неприятной испариной. Чувство страха, зародившееся где-то внизу живота, ледяной лавиной расползалось по всему организму и грозило перерасти в ничем не управляемую панику.

Как будто со стороны он увидел себя безуспешно мечущимся в поисках выхода и не подозревающего о еще одной, не менее страшной опасности, подстерегавшей его в этом лишенном света замкнутом пространстве.

Чудовищных размеров черный паук, бесшумно семеня всеми восемью своими лапками, по-хозяйски неторопливо подбирался к намеченной жертве. Ему-то свет как раз без надобности. Чуткие паучьи усики-радары улавливали как малейшее движение, так и тепло, исходящее от тела любого живого существа, попавшего в зону их восприятия.

Мысль о перспективе быть высушенным до состояния мумии и, словно выпитая изнутри мушиная оболочка, навсегда остаться висеть опутанным с ног до головы липкой паутиной, привела его в такой ужас, что он, не помня себя, метнулся в сторону, в результате чего, натолкнувшись на неразличимую в темноте стену, вскрикнул от боли в плече и сполз на пол, где окончательно пришел в себя.

Озираясь по сторонам совершенно обезумевшим взглядом, через некоторое время он наконец-то смог осознать, что ничего вокруг не изменилось. Дверь по-прежнему оставалась приоткрытой. Тусклый сероватый свет так же проникал в коридор. Никаких пауков и прочей нечисти рядом не наблюдалось, а все увиденное им являлось всего лишь плодом его разыгравшегося воображения.

Оставшийся отрезок пути был пройден без приключений, однако он ни на секунду не упускал из поля зрения злосчастное окно с его трансформирующимися в паутину занавесками. Продвигаясь вперед, он машинально дергал ручки дверей то с правой, то с левой стороны. Все двери, за исключением той, что являлась конечной целью этого странного путешествия, были заперты, что, впрочем, его ничуть не удивляло. Опасаясь повторения аномальных видений, он сделал очередную остановку и перед тем, как заглянуть в дверной проем, стал прислушиваться, стараясь достичь такой концентрации слуха, чтобы не упустить ни малейшего шороха, свидетельствующего о наличии живых существ в недоступной пока визуальному осмотру комнате.

Постепенно нарастающий звон в ушах, появившийся в результате сильного напряжения, стал единственным звуком, который, несмотря на все потуги, ему удалось уловить. Заставить себя успокоиться он смог, приложив к этому немалые усилия, в результате чего назойливый звон постепенно стал стихать, и в наступившей тишине совершенно отчетливо послышался звук, напоминающий шелест перекладываемых бумажных листов. Осторожно, словно боясь помешать работе какого-то важного начальника, он заглянул в комнату.

За рабочим столом, занимавшим добрую половину этого небольшого по своим размерам помещения, сидел мужчина средних лет в черном кожаном пиджаке и такой же черной водолазке под ним. На лацкане пиджака серебристо поблескивал значок, по форме напоминавший треугольник, только с округлыми концами. Хорошо подобранная одежда рекламно подчеркивала элементы ладно сложенной спортивной фигуры мужчины. Длинные, слегка вьющиеся темно-каштановые волосы, уже тронутые сединой, были зачесаны назад и стянуты на затылке в «конский хвост». Его правильные, но какие-то слишком грубые черты лица, несомненно, должны притягивать к себе взгляд и даже казаться привлекательными отдельным представительницам слабого пола, особо повернутым на античной, геракло-апполоновской мужественности, обывательски сопоставимой с образами персонажей голливудских шедевров. Недельная небритость этого человека, гармонично сочетаясь с описанными уже деталями внешности и одежды, делала его очень похожим на рок-музыканта, отпахавшего гастрольный тур, либо на байкера, в составе своей банды пересекшего Соединенные Штаты от океана до океана с остановками разве что на бутылку «Будвайзера». Впрочем, ничего музыкального, а тем более байкерского, в манипуляциях, им производимых, не угадывалось.

Глядя сосредоточенным взглядом перед собой, атлет-рок-н-рольщик подстать механическому роботу, выполнял монотонно-конвейерную работу, вкладывая лежащие стопкой справой стороны стола черные пластиковые прямоугольники, похожие на визитные карточки, в бумажные конверты такой же мрачной окраски, предварительно придирчиво сверив нанесенные на них золотистым тиснением надписи. О важности поставленной перед ним задачи свидетельствовало выражение его лица, а точнее, такие детали, как плотно сжатые губы, вытянувшиеся в одну тонкую линию, и резко очерченная вертикальная борозда, залегшая между сдвинутыми к переносице бровями.

Тем не менее, несмотря на сильную занятость, он прервал свое занятие, чтобы взглянуть на топчущегося в дверях посетителя. Обтянутая лакированной кожей рука с раскрытой вверх ладонью вытянулась в приглашающем жесте, кончиками пальцев указывая на стоящее напротив стола древнее, как и сам дом, стул-кресло с полинявшей плюшевой обивкой и исцарапанными деревянными подлокотниками. В глазах, внимательно изучавших пришедшего плясали два желтых огонька, похожие на отблески пламени свечи. Однако никаких свечей в комнате не было и в помине. Настольная лампа, кстати, была. Старая и на вид довольно увесистая. Но включать ее никто не собирался, как и покрытую добрым слоем пыли матерчатую люстру, бахрома абажура которой давно приняла образ пещерных сталактитов, почти касавшихся макушки сидящего за столом. В комнате не был включен ни один прибор электрического освещения. Нигде, как уже упоминалось, не наблюдалось так же зажженных свечей, лучин, лампад, факелов и прочей пожароопасной ерунды. А свет все-таки был! Он словно струился сверху, образуя ровно очерченный круг освещенного пространства, в центре которого располагался стол, за которым и восседал странный кожаный персонаж.

…Сидя в жестком неудобном кресле, вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, он широко раскрытыми то ли от ужаса, то ли от невозможности восприятия сюрреализма происходящего, глазами смотрел на Кожаного, пытаясь одновременно разглядеть предметы обстановки за его спиной. Сделать это, как выяснилось, было совсем непросто. Ввиду того, что световой цилиндр, в центре которого находилось рабочее место Кожаного, своей яркостью настолько контрастировал с окружающей его темнотой, что все находящееся вне освещенного участка комнаты, включая его самого, буквально тонуло во мраке. Единственное, что он смог различить за широкими покатыми плечами – это очертания чего-то высокого, прямоугольного, похожего на узкую одностворчатую дверь.

Кожаный, в свою очередь, не скрывая любопытства, нагло таращился на него своим желтоватым взглядом. Причем выглядело это так, словно разница между освещенной и неосвещенной зонами каких-бы то ни было неудобств ему не создавала.

Ознакомительно-дипломатическая пауза явно затягивалась. Наконец, видимо, вдоволь насладившись растерянностью и испугом сидящего напротив гостя, Кожаный удовлетворенно откинулся на спинку стула, заложив руки со сцепленными в замок пальцами за голову. На лице его сформировалась гримаса, которую с легкостью можно было принять как за своего рода улыбку, так и за звериный оскал.

– Итак, значит, вы все-таки пришли. Это я понял по шуму на лестнице. Не сильно ушиблись? – одновременно спрашивал и констатировал факт Кожаный. Тембр его голоса оказался на удивление мягким, с легким оттенком добродушной иронии, что никак не сочеталось с довольно внушительной, если не сказать воинственной внешностью.

Суть фразы, однако, была очень уж странной. Из сказанного Кожаным следовало, что его сюда уже приглашали, а он по причинам, видимо, совсем неуважительным, все не шел да не шел. Чушь какая-то – не было никаких приглашений!

– Раз вы здесь, необходимо ознакомиться и выбрать, – продолжал разговаривать загадками Кожаный.

– С чем ознакомиться? Что выбрать?! – голосом, срывающимся на фальцет, с трудом выдавил из себя он.

– Ознакомиться с каталогом, конечно, а выбрать – образцы. После согласования конкретных образцов и необходимого количества изделий оформим заказ на изготовление. Да, там, в каталоге, на фотоснимках образцов отсутствуют фирменные знаки, но их будут крепить при сборке. Так что указать точное количество нужно сейчас, – деловито разъяснил Кожаный, поглаживая пальцами значок на лацкане пиджака при словах «фирменные знаки».