Kitabı oku: «Memento Finis: Демон Храма», sayfa 27
Глава 27
Я очнулся через сутки. Перед моими глазами забрезжил неясный свет, расплывчатый источник которого я даже сначала не мог определить. Я прикрыл глаза, привыкая к свету, открыл пересохший рот и тихо прошептал: «Пить». Кто-то рядом откликнулся: «Смотри-ка, проснулся». Второй голос, более громкий и властный, добавил: «Сестру позови… Видишь, пить захотел». Кто-то соскочил с кровати и, шлёпая соскальзывающими с ног тапками, вышел в коридор. Я окончательно привык к свету и открыл глаза. Сначала я увидел длинную жёлтую лампу и прищурился, потом надо мной склонилась белая голова какого-то человека.
– Сейчас, парень, сестра придёт, ― сказал человек с наполовину забинтованным лицом.
– Где я?
– В больнице, ― пояснила забинтованная голова и исчезла, видимо, отойдя к своей кровати.
Повернув голову, осмотрелся. Я находился в небольшой трёхместной палате. На ближайшей от меня железной кровати сидел мужчина в синей пижаме и, скрестив пальцы, с интересом наблюдал за мной одним, не закрытым бинтом глазом.
– Что за больница? ― спросил я.
– Военный госпиталь, ― кратко ответил забинтованный и лёг на кровать.
Скоро в сопровождении медицинской сестры вернулся и третий пациент нашей палаты – худой молодой парень в длинном светло-коричневом халате, подобные которому я часто видел по телевизору, когда смотрел репортажи из военных госпиталей. Забежавшая медсестра суетливо дала мне стакан воды и, поддерживая мою голову, помогла из него выпить. Потом она сунула мне в рот какие-то таблетки и дала их запить. Молодая, вёрткая девушка. Ей, вероятно, было скучно среди больных и покалеченных, волею злой судьбы осевших в этой палате, и потому она старалась как можно быстрее выполнить все свои служебные обязанности и покинуть комнату. Вскоре медсестра так же поспешно, как и вошла, оставила нашу компанию, выпорхнув в коридор. И только молодой парень в кровати напротив грустно вздохнул и уставился невидящим взглядом в угол, закинув правую руку себе под голову.
Врач пришёл ко мне примерно через час. Он сосредоточенно и хмуро осмотрел меня, заставил пошевелить руками и удовлетворённо мотнул головой.
– Что-нибудь беспокоит? ― дежурно осведомился он.
Я неопределённо поджал губы, раздумывая, что я должен сказать. Но врач не дождался ответа, громко выдохнул и шлёпнул себя ладонью по коленке.
– Да-а, ― протянул он. ― Вы счастливчик, молодой человек. Три сантиметра левее и… ― Врач не договорил и вытащил из кармана халата маленький полиэтиленовый пакетик, в котором лежала какая-то небольшая сплюснутая, бесформенная вещица. ― Никакие важные органы у вас не задеты, а это вам на память. ― Врач протянул мне пакетик с пулей и улыбнулся. ― Не забудьте свечку в церкви поставить…
Прошло несколько дней однообразного больничного существования. Вставать с кровати мне пока было нельзя. Я проводил время в созерцании, размышлении и сне. Сон теперь у меня был спокойный, ровный – организм требовал силы для восстановления и призывал к размеренности и спокойствию. Ко мне никто, кроме медсестры и врача, не приходил. Меня сильно удивляло, что мной никто не интересовался. Я ожидал увидеть оперативников спецслужб, следователей и даже морально готовился к этому, но, казалось, интерес к моей персоне исчез раз и навсегда, и только сам факт того, что я находился в госпитале ФСБ, напоминал, что всё не так просто и однозначно в моём положении. Дней через пять после моего благополучного воскрешения перед моими глазами предстал человек, которому я был обязан своей жизнью, и кого я, собственно, совсем не ожидал увидеть в больнице.
Появился Сарычев. Он зашёл в палату в сопровождении врача и медсестры. В накинутом поверх пиджака белом халате, мятых, потрёпанных бахилах и с пакетом, полным всевозможных фруктов, он выглядел как-то совсем мирно и по-домашнему. Медсестра стала выгонять из комнаты моих соседей.
– На процедуры, на процедуры, ― взволнованно защебетала она. Соседи с удивлением посмотрели на меня, видимо, догадавшись о причине столь несвоевременных процедур, но, как люди понимающие, ничего не сказали и послушно вышли из комнаты.
– Полчаса хватит? ― спросил врач, вытащив правую руку из кармана халата и посмотрев на часы. Сарычев кивнул.
Когда врач вышел, плотно прикрыв за собой дверь, Сарычев неторопливо загрузил фрукты в тумбочку, а сам аккуратно присел на край кровати.
– Ну, как твои дела? ― наигранно бодро, но с нескрываемым сочувствием спросил он, разглядывая моё вытянутое, с синими отметинами синяков, бледное лицо.
– Хорошо, ― ответил я.
– Доктор говорит, что операция прошла успешно, и ты идёшь на поправку. Правда, месяц, а то и больше, тебе придётся здесь полежать. Пока всё затянется, придёт в норму…
– Что с Кариной? ― спросил я, прервав Сарычева.
Сарычев досадливо щёлкнул языком и сделал сосредоточенное лицо, по обыкновению сдвинув брови домиком.
– Не знаю, ― наконец разочарованно проговорил он. ― Они с Полуяновым исчезли. Вероятно, всё-таки сбежали за границу и сейчас где-то далеко. Так получилось, что Бартли и Пахомов всё-таки вычислили хозяйку «Граната», установили за ней слежку, стали прослушивать телефонные разговоры. Так они узнали про адрес квартиры на Удальцова, про то, что Полуянов купил четыре билета до Санкт-Петербурга. Он предполагал вместе с дочкой, тобой и Анастасией Ковалёвой доехать до Питера, а из него уже перебраться за границу. ― При последних словах Сарычев красноречиво, но совсем без упрёка, посмотрел на меня, совершенно справедливо подозревая в сговоре с историком, но ничего не сказал по этому поводу и продолжил рассказ: ― В последний день после нашего фиаско в квартире Надежды Селиной сбежавший Полуянов позвонил Ковалёвой и подтвердил свои планы отъезда. Но, видно, этот чёрт, уж не знаю как, догадался, что телефон Ковалёвой прослушивается, и на вокзале так и не появился, успев перед налётом Бартли заехать на съёмную квартиру и забрать оттуда Карину. Если Полуянов и Карина счастливо избежали встречи с Бартли, то ты попал ему прямо в руки. ― Сарычев похлопал по коленке рукой. ― С квартирой Селиной нам, действительно, не повезло. Милицейский патруль вызвал тот самый бдительный сосед из квартиры напротив. Надо же было случиться, что её квартиру уже грабили за две недели до нашего рейда! После того случая сосед стал ещё внимательней ко всем, кто появляется на их лестничной площадке. К тому же он тебя, Руслан, узнал – оказывается, объявления на стендах «Их разыскивает милиция» ещё кто-то читает… В милиции, правда, мы с Бурятом задержались не надолго… ― Сарычев немного смутился. ― Точнее сказать, мы до отделения милиции вообще не доехали, по пути нам удалось обезоружить патруль и сбежать. Мы сразу бросились на съёмную квартиру Полуянова, во дворе увидели машину Пахомова. Водитель даже не пытался оказывать сопротивление, он же рассказал нам, что на квартире взяли тебя. Я был уверен, что Пахомов возьмёт тебя с собой, и потому мы стали ждать. Ну а дальше ты всё знаешь сам… ― Сарычев замолчал, нервно вытащил из кармана пачку сигарет, оглянулся и положил её обратно.
– А как же вы? ― удивлённо спросил я.
– Ты хочешь спросить, как так получилось, что я, свободный и довольный, разговариваю сейчас с тобой, а не лежу в сырой земле или сижу за тюремной решёткой?
Я с любопытством уставился на Сарычева.
– Всё изменилось, ― сказал он загадочно, став невольно говорить тише. ― Всё изменилось…
– А как же обвинения в убийстве, уголовное дело против меня и вас?
– Больше никакого уголовного дела не существует. ― Сарычев усмехнулся. ― Считай, что его никогда и не было. Можешь забыть об этом, как о страшном сне.
Мне хотелось услышать подробности того, как Сарычеву удалось изменить ситуацию в свою пользу, и что же всё-таки произошло, пока я лежал в больнице. Но Сарычев молчал, отрешённо уставившись куда-то в сторону, а я откровенно побаивался спрашивать его о причинах так внезапно переменившейся ситуации. Тем не менее Сарычев словно угадал ход моей мысли.
– Не хочу обо всём рассказывать сейчас… ― произнёс он. ― Но одно могу сказать, Руслан, – быть честным и справедливым человеком в нашем мире всё-таки ещё выгодно.
– А как же Пахомов?
– Он уволен из органов, ― ответил Сарычев и добавил зло: ― Здоровье, понимаешь, у него расшаталось… Ну, а в остальном, ― Сарычев вынул из кармана сложенный в несколько раз газетный листок и протянул его мне, ― вот тут всё очень хорошо написано. Ознакомься. Это то, что реально произошло. ― Сарычев сделал особое ударение на слове «реально» и смущённо улыбнулся.
Небольшая заметка на первой полосе центральной газеты называлась «Штурм на улице Удальцова». Я с любопытством стал читать статью:
«Вчера стало известно о серьёзной операции наших спецслужб, проведённой в Москве накануне. В одном из домов на улице Удальцова бойцы из спецподразделения ФСБ взяли штурмом квартиру, в которой похитители удерживали в заложниках Джузеппе Сантини, топ-менеджера крупной итальянской страховой компании. Джузеппе Сантини приехал в Москву два месяца назад для проведения деловых переговоров с известной российской страховой компанией. Однако переговоры не состоялись. В день приезда Джузеппе Сантини был похищен неизвестными, которые потребовали за его освобождение три миллиона евро. В ходе проведённых розыскных мероприятий удалось выйти на след преступников. Огромную помощь нашим спецслужбам в этом деле оказала одна частная английская сыскная компания. В ходе проведённого штурма хорошо укреплённой квартиры заложник был освобождён. Он не пострадал и сейчас чувствует себя хорошо. Однако не обошлось без потерь со стороны штурмовавших. Погибли старший лейтенант ФСБ Михаил Поздняков и сотрудник частной сыскной компании Джордж Бартли. Есть пострадавшие и среди мирных жителей. Один человек погиб, другой свидетель получил ранение от шальной пули. В ходе проведённой спецоперации трое преступников арестованы, один убит. По неофициальной информации убитый вымогатель являлся бывшим сотрудником украинских спецслужб и входил в известную своей жестокостью интернациональную потаповскую преступную группировку. Старший лейтенант Михаил Поздняков представлен к государственной награде посмертно. По данным информированных источников, несмотря на относительно успешное завершение операции, её результаты и ход осуществления, приведшего к неоправданным потерям среди сотрудников и горожан, стали предметом особого служебного расследования. По результатам этого расследования уже выявлены недостатки в организации операции, за которые должны ответить руководители штурма».
– Вопросы по тексту есть? ― спросил Сарычев.
– Раненый свидетель – это я?
– Да.
– А Миша?..
Сарычев разочарованно бросил:
– Так надо.
У меня оставался ещё один вопрос:
– Кто такой Джузеппе Сантини?
– Не догадываешься? ― лукаво поинтересовался Сарычев.
– Под этим именем в Россию въехал Полуянов?
– Абсолютно точно.
Теперь мне всё стало ясно, и я положил газету на тумбочку.
– Завтра тебе передам твои показания, прочитаешь и подпишешь, ― деловито сказал Сарычев.
– А что же произошло с перстнем? ― спросил я.
Сарычев раздражённо, как будто отмахиваясь от надоевшей темы, махнул рукой и резко бросил:
– Да не было, скорей всего, никакого перстня Соломона! ― Сарычев помолчал, что-то обдумывая. ― То есть, может быть, вся эта история с реликвией тамплиеров и имеет под собой какое-то реальное основание, только у Селиных никогда не было настоящего перстня. В разбитой фальшивке Надежда Селина признала тот перстень, который хранился у неё на протяжении двенадцати лет.
– Где же тогда настоящий перстень? ― воскликнул я, попытавшись даже приподняться на кровати.
Сарычев встал, движением руки показав мне, что лучше всё-таки мне лежать.
– А этого никто уже не узнает, ― произнёс он. ― Перстень, если он реально существовал, могли подменить ещё сотни лет назад… Так и получилось, что вся эта странная и страшная история случилась из-за осколка зелёного стекла… М-да, вот она печальная правда.
Я положил голову на подушку. Серая грусть пробралась ко мне в сердце. Тайна растаяла на моих глазах. Водоворот событий, который сломал не одну жизнь, на поверку оказался бешеной сумасшедшей погоней за призраком, который растворился, не оставив по себе никакого следа. Всё пусто и нет никакого тайного смысла. Кругом иллюзия…
– Ты береги себя, ― сказал Сарычев на прощание.
– Хорошо, товарищ майор, ― пообещал я вяло.
– Подполковник, ― важно поправил меня Сарычев, подняв указательный палец. ― Уже подполковник.
Я улыбнулся:
– Хорошо, товарищ подполковник.
– Слушай, и давай уже на «ты» перейдём, наконец. Договорились, Руслан?
– Договорились, Иван. ― Моя рука оказалась в ладони Сарычева, и он её крепко и радостно, но со всей осторожностью пожал.
«Но неужели перстня не было?» ― цепляясь за тающую надежду, тоскливо подумал я, смотря прямо в глаза Сарычева.
– Поправляйся и приходи ко мне на работу, ― сказал тот. ― Толковые ребята нам нужны.
Я виновато улыбнулся и отрицательно покачал головой. Сарычев с сожалением вздохнул и встал.
– Что я могу ещё для тебя сделать? ― спросил он перед уходом.
– Скажи, где похоронены Алексей и Бурят, ― попросил я. ― Теперь я их вечный должник…
Скоро мне позволили вставать и разрешили свидания. В первый же день после этого ко мне прорвалась моя мама. Я почувствовал, что её нервное возбуждённое волнение немного улеглось лишь тогда, когда она обняла меня и увидела улыбку на моих губах.
– Но как же так получилось?! ― воскликнула она, вытерев платком набежавшие вдруг слёзы. ― Боже, как же так произошло, Руся?!
Я успокаивающе гладил маму по руке и вдохновенно врал, что до злополучного дня, когда меня ранила шальная пуля, я находился в командировке в Самаре, а в день возвращения зашёл к знакомому, жившему на Удальцова; а там – такая вот заварушка… Но теперь всё просто прекрасно, да и врачи это могут подтвердить – скоро должны уже выписать. «Эх, мам, знала бы ты, сколько у меня для тебя новостей, ― думал я. ― И самая главная, что ты, возможно, скоро станешь бабушкой. Не об этом ли ты мечтала и корила меня за то, что твой единственный непутёвый сын ходит бобылём и совсем не собирается заводить семью… ― Я улыбнулся про себя. ― Однако сейчас об этом я не могу тебе ничего сказать. Время всё расставит по своим местам».
– Ты везунчик, ― успокоившись, тихо и радостно говорила мама. ― У нас в роду Колмогоровых, что по моей линии, всегда мужикам везло.
– Везунчик… ― машинально повторил я, задумавшись. ― И в чём же им так везло?
– Вообще, в жизни, ― ответила мама. ― Дед твой Константин Михайлович, всю Отечественную войну прошёл, воевал с сорок первого по сорок пятый, два раза был в окружении, три ранения, одно очень тяжёлое – осколок чуть не перебил артерию, но судьба миловала, вернулся с войны живой.
Я кивнул, вспоминая старые рассказы матери о своей семье.
– А про прадеда твоего я не рассказывала? ― встрепенулась мама.
– Это который был белым офицером и воевал у Корнилова? ― устало спросил я.
– Да, да, ― подтвердила мама. ― Он самый. На Первой мировой воевал, был ранен, три Георгия имел, четвёртым не успели наградить, хотя, и получил представление – случилась революция… Потом гражданская война, он один из немногих добровольцев, выживших в знаменитом Ледяном походе Корнилова. После победы красных эмигрировать не стал, подправил свою биографию и остался в России, устроился работать учителем и спокойно дожил до старости… Удивительная у твоих деда и прадеда судьба была. Такое впечатление, что Бог их хранил, оберегал от смерти, определив для них какую-то цель, достигнув которую, они могли уже спокойно уйти. ― Мама ласково, с улыбкой поправила мою сбившуюся чёлку. ― Кстати, я тебе раньше не говорила, прадед твой был дворянином, и фамилия у него была совсем не Колмогоров. Колмогоровым он записался после того, как решил остаться в Советской России.
– А как же его звали?
– Фамилия его была Перибов и, говорят, имела какие-то французские корни.
– Как?! ― Мне показалось, что я ослышался, смешав свои неправдоподобные измышления и наш с матерью разговор в непонятную гремучую смесь реальности и воображаемого.
– Перибов, ― повторила мама, подтвердив то, что представлялось совершенно невозможным.
Я весь сжался, подобрав колени, и с изумлением посмотрел на мать.
– Ты что, Руся? ― испугавшись, спросила она.
– Нет, ничего… ― извиняющимся голосом проговорил я и спрятал глаза, боясь их беспомощным и стеклянным выражением испугать маму. ― Ты завтра придёшь?
– Да, конечно, вечером. Тебе что-то надо? ― обеспокоенно спросила она и погладила меня по руке, пытаясь меня хоть чем-то успокоить и, вероятно, списав моё непонятное поведение на шок после ранения.
– Да, ― уставившись в пол, смущённо проговорил я. ― Мне нужна Библия, книга с апокрифическими текстами (зелёная, у вас дома в книжном шкафу, на нижней полке), сборник русских и европейских средневековых сказаний и… сборник стихов Есенина.
Глава 28
У меня появились книги. И теперь, валяясь в больничной койке, всё своё свободное время я заполнял их чтением. Я читал много, почти не отвлекаясь, жадно поглощая информацию и пытаясь отметить и систематизировать заинтересовавшие меня особенности. Страницы книг были испещрены моими пометками – стрелками, галочками, линиями. Малозаметные, на первый взгляд совсем неважные, детали особо привлекали моё внимание. За ними, удивительным образом, обжигающими моё воображение чувством уже виденного и известного, я хотел найти единственно правильный ответ, получить подтверждение своим необычным догадкам. Я искал и находил, и всё найденное мною оправдывало созданную мной мистическую картину произошедшего. Сделав некоторые сверхъестественные допущения, я в конце концов получил удивительное полотно новой реальности и теперь был склонен доверять именно ему. Осталось только получить достоверные свидетельства возможности недостоверного. Но за этим дело не стало.
Когда в моём воспалённом сознании, имеющем теперь неограниченное количество свободного времени для играющего бодрствования, стала вырисовываться паутина особых отношений и связей, я сперва списал фантастическую картину на горячку многодневной усталости и последствия ранения. Но логика соприкосновения фактов, получив заряд объяснения, приобрела динамичную самостоятельность и стала уже вне и помимо моей воли строить своё причудливое здание реальности. Это происходило само собой, и я с удивлением мог наблюдать, как моё воображение рисует картину, бросая широкие мазки, а затем выводя детали. На все пустые доводы отчаявшегося здравого смысла безумный автор нового мира, моё внутреннее «Я», лишь снисходительно усмехался, заставляя меня вновь и вновь вспоминать и копировать улыбку ночного Асмодея.
Недомолвки, совпадения, будоражащие сознание подозрения и кружащаяся вокруг таинственность – всё это должно было иметь конкретное и ясное объяснение. Я не верил, не мог поверить, что история, в которую я был втянут помимо своей воли, но с непонятной мне до последнего момента собственной ролью, была завершена. Эта история не могла так просто и страшно закончиться. Что есть её финал? Несколько смертей и треснутый стеклянный камень?.. Но это было не всё. Где-то далеко теплилась слабая спящая жизнь, которая готовилась появиться на свет, и я был причастен её зарождению и ответственен за неё. Не это ли и была та самая неуловимая цель, к которой меня неумолимо вела судьба и о которой я теперь волею судьбы должен был постоянно помнить?.. Memento Finis… Если так, то с этого момента я должен был только ждать. Судьба должна была дать знак.
Через месяц меня выписали из больницы. В день выписки за мной приехала чёрная «волга» с жёлтыми противотуманными фарами и торжественной синей мигалкой на крыше. Строгий и немногословный водитель коротко объяснил мне, что он здесь по просьбе подполковника Сарычева и должен отвезти меня домой. На заднем сидении лежали аккуратно сложенные в одну сумку мои вещи: пропавший после налёта на квартиру ноутбук, пакет с документами, который я прихватил, поспешно покидая свой дом, и мобильный телефон, отобранный в своё время Сарычевым. Странно, я уже со всем этим простился, а они, эти вещи из прошлого, снова нашли меня…
Я вернулся в свою маленькую квартиру в Ясенево. С тех пор как я впопыхах оставил её, здесь, видимо, никто не появлялся, и ничего не изменилось. Разобранный диван, сваленные в угол вещи и раскиданные в беспорядке книги на полу. Я ещё раз равнодушно оглядел своё жилище и устало присел на стул. На душе было как-то пусто и тоскливо; всё было безразлично. Не знаю, как долго я сидел так – час или два, – но время шло, надо было вновь налаживать свой быт. И новую жизнь я решил начать с уборки своей квартиры.
В своём бессмысленном однообразии день катился за днём. Серость будничных дней потянулась обыденной полосой в неизвестность. Целую неделю я практически не выходил из квартиры, разбирал вещи, снова и снова перекладывая их с места на место, подолгу сидел в кресле, бесцельно листал телевизионные программы, но, устав от наполнявшего дом раздражающего шума внешней жизни, выключал телевизор и пытался читать – не получалось; строчки наползали друг на друга и сливались в одно чёрно-белое месиво, рябью застилавшее мои глаза… Скоро я заметил, что никогда не расстаюсь с мобильным и очень часто поглядываю на домашний телефон в прихожей. Но мне никто не звонил… То есть звонили многие – товарищи по университету и коллеги по работе, просто знакомые, которые случайным образом узнали, что со мной случилось несчастье, и желавшие поинтересоваться моим самочувствием (боже, какое любопытное происшествие – очутиться случайно на месте проведения спецоперации!). Среди многих вспомнивших обо мне в те дни была и Света Торопова. Услышав мой голос, она облегчённо выдохнула: «Слава Богу, Руся, у тебя всё хорошо!» Мы говорили недолго, с паузами и недомолвками – я не мог ничего рассказать, она явно хотела спросить меня, но не решалась, прекрасно понимая причину моего молчания. В конце разговора она тихо сказала: «Станкевич отнёс в милицию заявление об исчезновении Карины… Ты что-нибудь знаешь о ней?» После долгого, неловкого молчания я кратко ответил: «Нет». И это была, практически, правда.
Время шло, я смотрел на телефоны и ждал. Ждал звонка от Карины… Но она так и не позвонила. Это становилось невыносимо. Я должен был всё-таки во всём разобраться и решил взять инициативу в свои руки.
Однажды утром я позвонил Ракицкому. Стефан Петрович сразу предложил встретиться у себя на квартире. Через час я был уже у него. Он был хмур и выглядел очень уставшим. Ракицкий рассеяно оглядел меня и, сделав еле заметное движение рукой, пригласил пройти в кабинет
– Рад, что теперь с вами всё хорошо, ― сказал он, когда мы зашли в комнату, и кисло улыбнулся: ― Мне рассказывали про странную операцию спецслужб и ваше ранение… Впрочем, если я правильно понимаю, всё было не совсем так, ― добавил Ракицкий, исподлобья взглянув на меня, и выжидательно замолчал.
– Вы правы, ― ответил я. ― Но мне не хочется сейчас об этом говорить. ― Профессор понимающе кивнул; я продолжил: ― Просто хотел бы у вас кое-что уточнить…
– Вы встретили моего племянника? ― оборвал меня Ракицкий.
– Да, ― ответил я. ― И он мне всё рассказал…
– Я же говорил вам, у него больное воображение! ― вдруг нервно отреагировал на мои слова Ракицкий, вскочил с кресла и стал ходить из угла в угол комнаты, закинув за спину руки. Профессор остановился у окна и, стоя ко мне спиной, пробормотал:
– Странные дурацкие выдумки, мистические фантазии… Это дед во всём виноват.
– Вы говорите о Петре Ракицком? ― спросил я.
Стефан Петрович резко повернулся.
– Да, о нём! ― раздражённо выдохнул он. ― Выживший из ума старик. Он заставил поверить в свои бредни мальчишку, моего племянника! Вот вы, Руслан, здравомыслящий и образованный человек, вы верите в демонов?! ― Профессор подошёл ко мне и заглянул в глаза. ― Демонов, которые управляют миром?! Но это же бред! ― воскликнул Ракицкий и непроизвольно, пытаясь выразить охватившие его эмоции, взмахнул руками. В его голосе я услышал странные нотки отчаяния, как будто он пытался этим восклицанием раз и навсегда убедить себя и меня в чём-то абсолютно естественном, но странным образом подпавшим под необъяснимое сомнение.
– Вы хотите что-то рассказать мне? ― спросил я после небольшой паузы.
– Наверное, да… Да, ― неуверенно подтвердил Ракицкий и сел в кресло, в волнении потирая руки. ― Начнём с самого начала. Это произошло в семьдесят втором году, летом. Мой отец, Пётр Ракицкий, тяжело болел, был уже совсем плох… Однажды он срочно позвал меня к себе и рассказал известную вам историю о письмах и реликвии тамплиеров. ― Профессор тяжело вздохнул и посмотрел на меня. ― Но это было не всё. Он поведал мне сказочную историю о демонах, которые управляют миром… По версии отца, низвергнутое когда-то с небес на землю воинство падших ангелов во главе с Люцифером устроилось на земле и вот уже тысячи лет существует здесь вместе с людьми. Небесное царство для них закрыто навсегда, и потому эти бессмертные сущности зла, вынужденные снова и снова возрождаться к жизни на Земле, решили устроить своё земное царство. В огромном количестве своих социальных и политических проявлений человеческая история есть развитие глубинных столкновений демонических сил, которые таким образом реализуют свою концепцию управления людьми и завоевания власти над Землёй. Сейчас в мире действуют несколько властных центров, концентрированных вокруг главных демонов, и именно их скрытое противодействие определяет ход современной истории. Первоидеи и перводействия коварных бесов являются теми камешками, которые срывают лавины истории и изменяют цивилизации… Не правда ли, причудливая теория заговора? ― Ракицкий усмехнулся и продолжил с некоторым сарказмом: ― Бог, правда, оставил людям оружие против демонов – драгоценный камень, на котором было выбито его настоящее имя. Этот камень был огранён и стал перстнем царя Соломона, по прошествии многих лет попавшим в руки рыцарей-тамплиеров… ― Ракицкий запнулся. ― Но, впрочем, зачем я это всё рассказываю. Полагаю, вы уже слышали эту удивительную историю от моего племянника…
– Почему Пётр Ракицкий так и не отдал вам письма? ― спросил я.
Профессор смущённо поглядел на меня:
– Потому что я ему не поверил и имел наглость прямо заявить ему об этом. Наша встреча закончилась скандалом. ― Ракицкий в задумчивости потёр лоб. ― А письма он отдал Славе…
– Однако ваш отец сказал вам нечто такое, что не сказал потом впоследствии своему внуку, ― заметил я. ― Не так ли?
Профессор откровенно заволновался.
– Почему вы так решили? ― испуганно спросил он.
– Потому что Вячеслав Полуянов до этого года не знал, что взятые вместе письмо Ногаре и письмо Святослава Ракицкого указывают место, где можно найти перстень Соломона… А вы знали об этом!
– Нет, нет… ― нерешительно запротестовал профессор. ― Это не так, то есть не совсем так… Отец просто сказал мне дословно, что «письма укажут тебе путь». Я тогда и представить себе не мог, что в них закодирована информация о местонахождении перстня Соломона… Но неужели?!
– Кому вы рассказали об этом?! ― Мой голос чуть не сорвался на крик.
Ракицкий застыл, со страхом и неуверенностью смотря мне прямо в глаза.
– Я… Это произошло четыре месяца назад… ― пробормотал Ракицкий, снял свои толстые очки и стал их тщательно протирать большим платком, сразу превратившись в маленького близорукого старика с беззащитным взглядом тусклых глаз. ― Я встретился с Джеймсом Лоуренсом, учеником того самого профессора Хилла, фотографию которого вы видели у меня. Он сказал, что знает о существовании неких писем, адресованных барону П., и хочет получить о них полную информацию… Он предлагал деньги, очень неплохие деньги за эту информацию.
– И вы всё рассказали ему? ― спросил я, вспомнив глядевшие на меня с фотографии улыбающиеся лица профессора Хилла и его ученика.
– Да… Так получилось… Понимаете, Джеймс Лоуренс представлялся мне охотником за историческими мифами, вполне безобидным искателем необычного в истории, как мне тогда виделось… Мне даже не показалось подозрительным, что он знал о существовании обоих посланий. Полуянов общался с Хиллом, Лоуренс был учеником Хилла – всё выстраивалось в понятную цепочку. Но случилось так, что фантастические идеи моего отца получили странное и страшное продолжение, ― бегло, как будто оправдываясь, сказал Ракицкий. ― Руслан, я даже подумать тогда не мог, что то, что мне рассказал отец, хоть частично может быть правдой!
Ракицкий замолчал и, уставившись куда-то в сторону, нервно теребил манжет своей домашней фланелевой рубашки. Было видно, что теперь он рассказал мне всё, что знал… Я встал.
Стало понятно, как всё это началось. Я был свидетелем и участником того, как это всё происходило. Чем же всё это должно закончиться?.. Ракицкий, провожая, остановил меня около дверей и задал, наконец, вопрос, который всё последнее время мучил его:
– Вы нашли его?.. ― спросил он дребезжащим от волнения голосом и уточнил, словно я мог его неправильно понять: ― Перстень Соломона?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет, ― ответил я, ― но, боюсь, он в самом деле существует и до последнего момента действительно находился в Москве.
– Почему боитесь? ― удивился Ракицкий.
– Потому, что это многое неожиданным и мистическим образом истолковывает… А я, как и вы, не хочу объяснять всё мистикой.
– Значит, драма не закончилась? ― Ракицкий растянул губы в виноватой, унылой улыбке.
– Она только начинается, ― ответил я и вышел.
На следующий день я посетил дом на «Сухаревской», где жила бабушка Карины. Софья Петровна открыла дверь и пропустила меня в прихожую.
– Как я рада, что вы пришли, мальчик мой, ― сказала она со вздохом облегчения; её глаза горели абсолютно искренней радостью. ― Как ваше самочувствие? ― Она опередила меня ровно на секунду, когда я уже открыл рот, чтобы спросить у неё то же самое. Она поняла это и улыбнулась:
– У меня всё хорошо, Руслан… Проходите в комнату.
В гостиной меня встретили уже знакомые изображения древних финикийских богов. Теперь я смотрел на них немного по-другому. На овальном столе, застеленном белой скатертью, как и во время первого моего появления у Софьи Петровны, лежали исписанные листки бумаги и книги.
– Я вам звонил, ― немного запинаясь, промолвил я, ― примерно спустя неделю после нашей встречи… Но мне сказали, что вы в больнице.
– Ни в какой больнице я не лежала! ― эмоционально отреагировала на мои слова Софья Петровна. ― Это всё они подстроили. ― Она показала головой куда-то вверх, явно намекая на прослушку. ― А телефон у меня в то время вообще не работал.
