Kitabı oku: «Memento Finis: Демон Храма», sayfa 28

Софья Петровна встала у стола, скрестив пальцы рук.

– Они оставили в моей квартире свои жучки, ― сказала она, слегка понизив голос. ― Кажется, именно так они называются… Впрочем, теперь это совсем не важно. ― Софья Петровна махнула рукой. ― Я должна сказать вам, что с Кариной всё хорошо, она передавала вам привет и, ― Софья Петровна улыбнулась, ― поцелуи… Карина очень переживает за вас, но, как я понимаю, по крайней мере, со здоровьем у вас всё нормально… Они с отцом в настоящее время находятся очень далеко, вне досягаемости кого-либо из недоброжелателей.

Я выдохнул и провёл ладонью по горячему лбу. Теперь я был внутренне уверен, что Карина находится в безопасности.

– С ней можно связаться? ― торопливо спросил я. ― Я хочу поговорить с Кариной.

Софья Петровна отрицательно покачала головой:

– Это пока невозможно. Она сказала, что обязательно даст о себе знать и свяжется с вами, но не сейчас. В настоящий момент это было бы всё ещё небезопасно. Но не беспокойтесь, всё произойдёт в своё время… Не хотите чаю, Руслан?

Я с изумлением взглянул на Софью Петровну и утвердительно кивнул. Пока Софья Петровна хлопотала на кухне, я сидел на диване и отстранённо рассматривал стены и мебель комнаты. Я думал о Карине. Самое главное, что стало меньше неопределённости, успокаивал я себя. С этого момента я почему-то стал чувствовать себя намного уверенней и спокойней. Она помнит обо мне, и мы обязательно скоро встретимся, думал я, полностью поглощённый своими переживаниями… Мой взор бесцельно скользил по отдельным вещам, стоявшим на комоде, и по висевшим на стенах картинам, перескакивая с одного предмета на другой. Пару раз, проплывая по разноразмерным пятнам заполнивших стены комнаты, обрамлённых художественных изображений, мой взгляд спотыкался о какое-то непонятное, неведомое мне препятствие, автоматически возвращался назад, но, не находя в мутном сливающемся образе разноцветности ничего привлекающего внимание, полз дальше по узорчатым светло-зеленым обоям гостиной. Внезапно я осознал, что моё внимание обращает на себя небольшой графический рисунок. Я застыл, и вызванный в памяти фотографический слепок чёрно-белого изображения, не успев стереться в моём сознании, заставил вернуться взглядом к небольшому графическому портрету, скромно висевшему в окружении больших, чем он, живописных картин. Я хотел было подойти к рисунку, чтобы внимательнее рассмотреть его, но в этот момент в комнату вошла Софья Петровна. В руках она держала поднос с чайником, чашками и вазой, наполненной шоколадными конфетами.

– Присаживайтесь, ― сказала она и, отодвинув на край стола бумаги и книги, поставила на стол поднос.

Я послушно сел за стол, незаметно поглядывая в угол, где висел заинтересовавший меня, небольшой графический рисунок.

– А я почему-то была уверена, что вы именно сегодня придёте ко мне, ― сказала Софья Петровна.

– Почему?

– Потому что вчера позвонила Карина, ― сказала Софья Петровна, улыбнулась и пояснила многозначительно: ― Вы теперь чувствуете друг друга на расстоянии.

– Но где она сейчас? ― с отчаянием спросил я.

– Где-то за границей… Не волнуйтесь, у ней всё хорошо. Слава не допустит, чтобы с ней случилось что-то плохое.

Я задумался, отстранённо крутя маленькую чайную ложечку и разглядывая причудливый узор на ней.

– Простите, Софья Петровна, ― начал я нерешительно, ― вы доверяете вашему сыну?

Софья Петровна совсем не удивилась моему вопросу и, казалось, ожидала его.

– Да, ― быстро и уверенно ответила она, наливая в мою чашку чай.

– Вы долго его не видели, прошло двадцать лет… Он мог измениться, ― продолжил я.

Софья Петровна улыбнулась:

– Я убеждена, что Слава не может сделать ничего плохого.

– А если… если он стал другим?

– Кем бы он ни был, он остаётся моим сыном, и я верю ему. Мать нельзя обмануть, если она этого не захочет сама.

Я встал со стула:

– Вы знали, что он находился в Москве, когда я первый раз пришёл к вам… Вы встречались с ним, не так ли?

– Всё верно, ― подтвердила Софья Петровна, ничуть не смутившись. ― Он не предупреждал меня о своём появлении, не звонил. Я встретила его в гастрономе… Это было очень тяжело, но он помог мне справиться с шоком. Вы понимаете, чем было для меня его появление через двадцать лет неизвестности, когда официально он уже считался пропавшим без вести.― Софья Петровна перевела дух, справившись с волнением. ― Он сказал мне, что стал богат и независим, что приехал за Кариной. Слава предупредил меня, что его преследуют спецслужбы и что за всеми его бывшими знакомыми установлено негласное наблюдение. Он просил моей помощи, и я помогла ему.

– Как?

Софья Петровна посмотрела на меня:

– Он хотел оставить вам сообщение и сделал это через меня.

– Портрет Есенина! ― догадался я.

– Совершенно верно, ― невозмутимо сказала Софья Петровна. ― И, видимо, это сработало, раз вы всё-таки нашли моего сына… Честно говоря, эта затея с Есениным меня удивила, Славе среди поэтов начала прошлого века всегда больше нравился Николай Гумилёв (Слава был таким же неисправимым мечтателем), но, полагаю, здесь крылся неведомый мне, особый смысл… Руслан, вы нужны ему, и он за вами ещё вернётся.

Голова отяжелела. Я потёр ладонью лоб, мысли кружились беспорядочным вихрем и, организуясь, образовывали вполне ясную причинно-следственную линию, подтверждающую все мои самые странные и невероятные подозрения. Мой невидящий взгляд лихорадочно блуждал по комнате, пока вновь не споткнулся о маленький чёрно-белый рисунок, окружённый большими красочными полотнами в массивных рамках. Повинуясь слепому внутреннему желанию, я подошёл поближе к графической работе и замер, поражённый увиденным.

Это был портрет молодого человека. Восточное лицо, длинные прямые волосы, чёрные глаза и… необъяснимо притягательная, играющая улыбка на устах. Всё было поразительно точно и совершенно схоже с картиной моего сна. Сомнений не оставалось! Это был мой ночной гость, тот самый Адонирам! Тень демона непостижимым образом материализовалась в рисунке, став осязаемым воплощением моего сновидения… Он был здесь, он был передо мной, он смотрел на меня и улыбался, застыв в неподвижности вечного момента. Я остолбенел, не в силах оторвать свой взгляд от этой улыбки.

– Кто?.. ― поражённо пробормотал я. ― Кто нарисовал это?

– Вам нравится? ― Софья Петровна с гордостью посмотрела на рисунок, потом на меня. ― Раньше здесь не было этого портрета. Я повесила его всего несколько дней назад… Это нарисовал Слава и подарил мне во время нашей последней встречи. Он вообще очень хорошо всегда рисовал… Замечательный рисунок, не правда ли?.. ― Софья Петровна улыбнулась. ― И он его весьма оригинально назвал.

Я посмотрел в правый угол изображения. Там торопливым угловатым почерком было написано… «Автопортрет».

Глава 29

Говорят, одиночество – это болезнь, которая с годами, если с ней не бороться, становится неизлечима и поражает самое главное в человеке, его разум. Для меня одиночество стало лекарством от ясной практичности окружавшей действительности, недоверие к которой с каждым днём только усиливалось. Я уволился с работы и хотел было забросить диссертацию, но последнее мне сделать не удалось. Чтобы не перегореть разумом во время своего добровольного заточения, я должен был хоть на что-то отвлекаться в своём ежедневном ожидании неизвестного. Только поэтому я снова вернулся к диссертации и с азартом окунулся в мир средневекового мышления и быта. День мой был разлинован нехитрым распорядком: утром я уезжал в библиотеку, днём возвращался домой и работал над текстом диссертации, до позднего вечера стуча клавишами старого ноутбука. Редкие звонки моих немногочисленных приятелей и знакомых с дежурными вопросами и предложениями скорее раздражали, чем радовали. Я терялся в однообразности бессмысленных разговоров, которые были так далеки от моих мыслей и моих ожиданий, и потому отвечал на стандартные замечания кратко и с еле скрываемой внутренней досадой и непривычным стеснением. Именно поэтому, наверное, мой телефон скоро совсем замолчал, что меня совсем не огорчало, а, скорее, даже наоборот, радовало. Я ждал с нетерпением ночь, надеясь увидеть удивительное лицо улыбающегося демона. Мне казалось, он должен обязательно появиться вновь, чтобы разрушить сгустившуюся вокруг меня неизвестность и оставить некий всё объясняющий знак. Но, видимо, посчитав свою задачу выполненной, он так ни разу больше и не явился мне во сне.

Наступил тот день, когда организованные в слова и предложения чёрные знаки на белом фоне приобрели, наконец, желаемую целостность и завершённость. С удовлетворением и одновременно сожалением поставив последнюю точку, я выключил компьютер, подошёл к окну и посмотрел на улицу.

Подходил к концу первый месяц нового года. Зимняя ночь. Двор, погружённый в тишину и накрытый плотным покрывалом белого снега, был абсолютно пустынен. При полном безветрии, поблёскивая в свете жёлто-белых фонарей, сбившиеся, путаные ряды пушистых снежинок не спеша и плавно опускались на землю, укутывая сонное тело города. Почему-то именно сейчас я очень захотел увидеть моего старого знакомого, высокого курильщика, некогда с завидной регулярностью появлявшегося в ночи. Но прошло уже более полугода, когда я последний раз увидел его силуэт на детской площадке летним вечером на улице Удальцова. Я долго стоял у окна, вглядываясь в темноту, но никакое движение не нарушало торжественно застывшую чёрно-белую ночь. Я так и не увидел ни тени высокой фигуры, ни мерцающего огонька зажжённой сигареты в зимней ночной пустоте двора.

Работа над диссертацией была завершена. Теперь я должен был выполнить данное когда-то себе обещание. Купив бутылку водки, я рано утром отправился на одно из подмосковных кладбищ. Долго бродя по заснеженным тропинкам, за высокой железной оградкой я всё-таки нашёл могилу Алексея Яковлева, того самого лейтенанта ФСБ, с которым мы некогда на конспиративной квартире играли в шахматы. На ограде ещё висели потрёпанные траурные ленточки, на одной из них была видна полуистёршаяся надпись, золотым по красному – «от коллег по работе»… По русскому обычаю я налил стакан водки, поставил его на гранитную плиту, выпил сам и попросил у Алексея прощения. Это был первый человек в моём списке, перед которым я считал себя в неоплатном долгу.

Второй покоился на заснеженном кладбище в Белгороде. Следующим утром я уже сидел на скамейке около его могилы и глядел на маленькую фотографию в овальной оправе, прибитую к деревянному кресту. С этой фотографии на меня спокойно и чуть насмешливо смотрел лохмач и балагур, друг, у которого я учился быть жизнерадостным и открытым. Прости и спи спокойно, Серёжка Верхов…

На маленьком кладбище близ небольшого калмыцкого посёлка было холодно и ветрено. Пронизывающий степной ветер заставлял бешено дребезжать маленькие колокольчики, с непонятной для меня целью развешанные на некоторых оградах. В вихревой пляске зимней запорошенной степи они заливисто и беспорядочно бренчали, растекаясь по территории кладбища потусторонним звоном. Кладбище было похоже на игрушечный городок мёртвых, неожиданным образом выросший посреди голой степи, где, обнесённые низкими оградками и заметённые снегом, были раскиданы холмики могил. К одному из таких снежных холмиков и подвёл меня местный парень-калмык, который за умеренную плату согласился проводить меня до кладбища. Он ёжился от холода, притоптывал и нетерпеливо посматривал на меня, когда я с непокрытой головой, замерев, долго и неподвижно стоял перед могилой человека, давшего мне ещё один шанс на жизнь… Джангар Очиров. Теперь я навсегда запомню имя и фамилию молчаливого, замкнутого калмыка… Спасибо, мой дорогой Бурят, за право на будущее…

Почему случилось так, а не иначе? Почему они погибли, а я остался жив? Невозможно, чтобы эти жертвы были напрасны.

Если я всё рассчитал правильно, наша встреча с Полуяновым должна была произойти в конце марта или не произойти никогда. Оставалось только ждать…

Он позвонил рано утром первого апреля. Я проснулся и подошёл к телефону.

– Доброе утро, Руслан, ― услышал я вырвавшийся из другой, параллельной жизни голос Полуянова. ― Извините, что разбудил… Нам надо встретиться.

Оцепенение на мгновение охватило меня.

– Где и когда? ― проглотив комок в горле, спросил я.

– В двенадцать часов, в сквере на Самотёчной улице… Вам удобно?

– Да.

– До встречи. ― В трубке раздались короткие гудки, но я ещё несколько секунд стоял недвижимый, по инерции крепко сжимая в руке телефонную трубку.

Без пятнадцати двенадцать я стоял около входа в сквер. На обочине, припаркованный около тротуара, стоял закрытый автофургон «газель». Среди многих машин, находившихся рядом и в отдалении, я почему-то обратил внимание именно на него. Проходя мимо, я внимательно посмотрел на шофёра – тот тоже не спускал с меня своих глаз. На секунду я даже остановился, нагло разглядывая водителя, но тот вдруг смущённо отвернулся и стал с наигранным равнодушием смотреть куда-то в сторону. Я медленно пошёл дальше. Без сомнения, за мной следили… Полуянов! Я выведу их на Полуянова, пронеслось у меня в голове. Я прошёл мимо машины и опять остановился, пытаясь решить, что делать дальше: идти на встречу или повернуть обратно. Вдруг где-то за спиной щёлкнула и резко открылась дверь фургона. Я повернулся. Передо мной стоял Сарычев.

– Привет, ― весело сказал он.

– Привет, ― ответил я удивлённым эхом.

– Как дела? ― дежурно поинтересовался подполковник, чтобы заполнить неловкую паузу, а потом перейти к делу.

– Хорошо.

Сарычев неуклюже потоптался на месте, поглядывая по сторонам.

– Ну, ты понимаешь, мы здесь не просто так прохлаждаемся, ― наконец объявил он.

– Ты за ним приехал? ― спросил я, понимая, что Сарычев прекрасно осознаёт, о ком идёт речь.

– Нет. Не бойся, Полуянов мне больше не нужен, ― поспешил уверить меня Сарычев. ― Понимаешь… ― протянул он, желая что-то объяснить, но вдруг остановился и решительно произнёс: ― Короче, тебя там ждут… Потом поболтаем.

Я стоял в нерешительности. Сарычев улыбнулся.

– Иди, тебя ждут, ― повторил он. ― И ничего не бойся.

Я сделал несколько шагов и повернулся. Сарычев стоял, засунув руки в карманы куртки, и смотрел на меня. Он махнул рукой, показывая, что надо идти, и снова улыбнулся спокойно, открыто. Я ему доверял, и потому я пошёл дальше.

Сквер был тих и пустынен. Людей практически не было. Только пара молодых мам с колясками весело щебетали о чём-то, стоя около входа в сквер. Я медленно побрёл по центральной аллее. На небе не было ни облачка, слегка, только начиная пробовать свою нарастающую силу, припекало непривычно яркое после зимы весеннее солнышко. Я грустно щурился на него и глубоко вдыхал тёплый воздух, ощущая странную молчаливую беспричинную радость… Скоро всё наконец решится, убеждал себя я. Голые деревья разрезали прозрачный весенний парковый вид тонкими, замысловатыми ниточками ветвей. Они представлялись мне причудливым продолжением чёрной земли, которая местами была ещё покрыта грязным серым снегом. Наступала весна. Через две-три недели появится первая липкая зелень, и природа, завершив очередной круговорот, начнёт новую жизнь. Может, в эту весну начнётся и моя новая жизнь?

Дойдя почти до центра сквера, недалеко от пересечения аллей я заметил две одинокие мужские фигуры, расположившиеся посреди небольшой детской площадки. Один мужчина, засунув руки в карманы дорогого бежевого пальто, прислонился спиной к железной, пёстро крашенной, лесенке, другой стоял напротив, одной рукой в задумчивости медленно раскачивая низкие качели. Вокруг них суетились многочисленные голуби и воробьи. Мужчины стояли и кормили птиц хлебом, о чём-то дружелюбно и рассеянно общались. Складывалось впечатление, что это были очень хорошие старые знакомые, знавшие друг друга не одно десятилетие и расслабленно болтавшие с целью заполнить лёгким разговором вдруг образовавшееся пустое время ожидания. Я шёл медленно, не спуская с них глаз, они же стояли ко мне спиной и, занятые свободной дружеской беседой, казалось, не видели, что я к ним приближаюсь.

Одним из мужчин был Полуянов. Я узнал его, подойдя чуть ближе; второй, сухой и высокий, в сером потрёпанном пальто, на первый взгляд мне был не знаком. Так мне сначала показалось… Пока он вдруг не вытащил пачку сигарет и не закурил… Я замер. Мужчина повернулся ко мне вполоборота. Вспыхнул маленький огонёк, и сизый дым, вырвавшись изо рта, тут же исчез, растворившись в весеннем воздухе сквера… Я стоял как заворожённый, мои ноги дрогнули и ослабли, стали будто ватные. Да, это был он, мой таинственный курильщик из переулка… Он повернул голову и посмотрел на меня. Я увидел его прямой нос, серые с синевой впалые щёки и большие глаза, тёмные, окаменевшие, пронзительно печальные – они словно застыли, без особого интереса и любопытства смотрели на меня, погружённые во что-то вечное, глубокое, неподвижное в своей постоянности. Тут уже и Полуянов заметил меня. Он широко улыбнулся и приветственно махнул мне рукой, подзывая к себе. Курильщик что-то тихо и отрывисто сказал Полуянову, видимо, попрощавшись, развернулся к нему спиной и, медленно перекидывая, как цапля, свои длинные сухие ноги, пошёл куда-то вверх по аллее, так больше и не обернувшись.

Полуянов приветливо поздоровался, внимательно оглядел меня и предложил сесть на ближайшую скамейку.

– Рад видеть вас, Руслан, ― радостно сказал он.

– Здесь Сарычев, ― счёл необходимым сразу же предупредить я.

Полуянов лишь торжествующе улыбнулся:

– Сарычев здесь, чтобы охранять нас. Я попросил его об этом, ― пояснил он. ― Ведь он наш друг.

– Наш? ― удивлённо переспросил я.

– Да, мой и ваш, то есть наш.

– Так мы с вами вместе? ― поинтересовался я.

– Да, у нас теперь нет выбора, ― пожав плечами, странно ответил Полуянов, ― и я даже рад этому обстоятельству. ― Полуянов вытащил из кармана пальто пачку с сигаретами, но, повертев её в руках, решительно убрал обратно. ― Руслан, я в курсе всего, что с вами произошло после того, как мы смогли покинуть квартиру Селиной… И я виню себя за то, что не успел уберечь вас. Поймите, мне надо было в первую очередь позаботиться о своей дочери… Карина не хотела покидать квартиру без вас. Мне пришлось даже её обмануть: я сказал, что вы ждёте нас в условленном месте…

– Как она? ― спросил я сдавленно.

– С ней всё хорошо, ― ответил Полуянов. ― Не беспокойтесь. Сейчас Карина чувствует себя хорошо… Только вот сильно скучает.

– Зачем вы вернулись?

– Я приехал за вами, Руслан. ― Полуянов поправил свою молочного цвета кожаную перчатку и повторил: ― Я приехал за вами.

Наступила пауза.

– Кто вы? ― Мой голос дрогнул, и я с опаской посмотрел в зелёные глаза Полуянова.

– Вы знаете, кто я… ― уверенно сказал Полуянов. ― Это видно по вашим глазам.

– Вы… ― Это было трудно, я запнулся, понимая, что с точки зрения здравого смысла сейчас скажу несусветную глупость. ― Вы и есть тот самый демон Асмодей?.. А, может, вас следовало бы называть Морольфом или Китоврасом? Или всё-таки лучше – Адонирам?.. Сколько у вас имён?

– Если вам нужно моё имя, дорогой Руслан, зовите меня Вячеславом Полуяновым. Мне так проще и привычнее… За двадцать один год я уже сроднился с этим именем.

– Двадцать один год, ― задумчиво повторил я. ― Тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Год знакомства молодого советского учёного Полуянова и старого английского профессора Хилла… Значит, именно тогда Асмодей последний раз поменял свою человеческую оболочку.

– А вы проницательны, дорогой Руслан, ― проговорил Полуянов. ― Помните, как у Гумилёва в его «Огненном столпе»: «Только змеи сбрасывают кожи, чтоб душа старела и росла»… Да, именно в восемьдесят третьем году бессмертная змея Асмодея поменяла кожу, перебравшись из старого английского профессора в юного советского историка… Хочу сразу предупредить – не понимайте это банально и трагично в духе неразумных лубочных ужасов с их тягой к красочному инфернальному изображению. Дух демона не может перебраться из одной телесной оболочки в другую без прямого и искреннего разрешения человеческой души. Полуянов, то есть… я, был не против этого эксперимента. В результате этого процесса, если позволительно так это назвать, человеческая душа, индивидуальность, не исчезает, она дополняется неким «вторым я», обладающим особыми способностями и опытом. Симбиоз конкретного существования и вечного – удивительное сочетание, которое нельзя никак объяснить, а можно только почувствовать… Так что, Вячеслав Полуянов совсем не исчез, не исчезли его желания и настроения, его память, чувства и привязанности. Просто он разделил свою оболочку с бессмертным духом и стал не только человеком, но и демоном.

Я отстранился и посмотрел на сидящего передо мной улыбчивого зеленоглазого мужчину в строгом дорогом пальто:

– Я не верю… ― замотал я головой. ― Это страшный сон наяву… Абсурд!..

– Не волнуйтесь, Руслан, ― попытался успокоить меня Полуянов, ― и, главное, не придавайте всему грубого отталкивающего и пугающего сверхъестественного смысла. Отношения человечества с другими нечеловеческими сущностями более естественны, чем кажутся на первый взгляд… Да, я тот, кого люди называют демоном, джинном, дэвом, бесом, чёртом, если вам так привычнее… Да, я обладаю иной природой, а точнее сказать, я обладаю двойной природой – человеческой и демонической. Но я, так же как и любой человек, ограничен в своих желаниях и возможностях. Единственное моё преимущество – это память, аккумулировавшая опыт человеческих поколений. Именно это помогает мне существовать на Земле и быть чуть предусмотрительней в холодном разумном расчёте земного существования. У нас, демонов, нет ничего такого, что люди в страхе склонны приписывать нам из отличительных внешних признаков: нет хвоста и рогов, длинных когтей, зубастой пасти, раздирающей человеческую плоть и душу. Мы, демоны, – не сверхлюди, мы – просто другие, и земная жизнь для нас есть игра с вечностью, которой мы наказаны… Не пытайтесь это понять – как и в случае с новыми теориями пространства и времени, человечество, ограниченное определённой системой координат, ещё не нашло реальных способов осознания факта существования других сущностей. Принимайте моё демоническое существование как данность. Это освободит вас от излишних ущербных переживаний и размышлений. Да, я есть, я такой, какой есть, и такой я не один. Это факт…― Полуянов умолк на секунду, пытаясь определить мою реакцию на его слова. ― Не хочу читать вам лекцию по сравнительной теологии и демонологии – сейчас нет для этого времени, но кое-какие моменты стоит вам объяснить, хотя вы, уверен, в том или ином варианте слышали об этом… ― Полуянов опять замолчал. ― Вы наверняка уже видели, и не раз, моего сегодняшнего собеседника.

– Кто этот человек? ― спросил я.

– Это не человек, ― спокойно ответил Полуянов. ― Это архангел Рафаил.

Жар внезапного беспокойства охватил меня, мне стало душно, и я, расстегнув верхние пуговицы своей куртки, нервно сцепил руки и проговорил:

– Книга Товита… Архангел Рафаил спас добродетельного Товию, решившего жениться на некой Сарре, от злобной ревности Асмодея. Курением из сердца рыбы и её печени Рафаил изгнал Асмодея и спас Товию.

Полуянов звонко рассмеялся.

– С тех пор я терпеть не могу рыбу! ― воскликнул он на удивление весело. ― Изначальная природа у нас с Рафаилом была одна. Но положение и роли, в силу сложившихся обстоятельств, у нас разные… Всё началось во время Великого Мятежа, когда часть ангелов во главе с Люцифером решила свергнуть Бога. Между прочим, сверхъестественное событийное эхо этого мятежа и великого противостояния сохранилось практически во всех мифах… Я оказался в рядах мятежников, мы проиграли. Наказание было сурово и справедливо. По воле Бога мы были навсегда заброшены на Землю и призваны существовать на ней вечно, сохраняя историческую память о своём поражении; в светлом Божьем царстве для нас места уже не было… Вечная жизнь меняющей тела бессмертной субстанции для кого-то может показаться верхом желания, но, поверьте мне, земная темница духа больше похожа на ад, нежели рай… Но, знаете ли, на Земле тоже можно недурно устроиться, тем более если у тебя нечеловеческая природа, огромный опыт земной жизни и вполне естественное и понятное людям желание власти над другими. А самая сладкая из всех форм власти – это тайная власть! Управлять другими так, чтобы они не сознавали, что ими управляют, – не в этом ли наивысшее наслаждение настоящего земного владыки? Знать, что твоей воле подчинены люди, которые в желании вполне земных материальных благ принимают твои правила игры в жизнь, утверждая их справедливыми и единственно возможными, – не это ли удовольствие невидимого кукловода, нитями неведомой судьбы заставляющего двигаться своих марионеток?

Демон искушает человека. Движение зла похоже на движение змеи – плавное, медленное, завораживающее, манящее своей успокоенностью, простотой и естественностью. Змей проникает в душу и тихо живёт там, пьёт жизненные соки, свернувшись миролюбиво калачиком и заставляя человека играть по своим правилам. А человек слаб – зло ведь всегда легче делать, чем совершать добро. И тем более, легче делать зло, прикрывая его лживыми добрыми намерениями. В этом демон намного сильнее человека.

Тем не менее, Бог позаботился о равновесии интересов демонов и людей. Он дал в руки слабейшего оружие защиты. У поверженного Люцифера архангел Михаил выбил из короны его любимый изумрудный камень, а Бог на нём начертал своё истинное имя. С тех пор появился камень с именем Бога, который позволял повелевать демонами. Этот факт нашёл своё отражение во многих источниках. Прямые ссылки или отголоски его существования можно найти в большинстве мифологических традиций человеческой культуры. Индийский Чинтамани, горюч камень русских былин, Грааль Эшенбаха, философский камень алхимиков и прочее, прочее, прочее. Всякий магический камень в разных традициях сулил его владельцу власть через обладание им. Но на деле власть эта могла быть осуществлена только избранными людьми, передающими эту уникальную способность своему первенцу из поколения в поколение… Спросите меня, какова технология, и почему происходит именно так, а не иначе, отвечу: не знаю. Это придумал Он. ― Полуянов показал пальцем вверх. ― А чем Он руководствовался, знает только Он сам. ― Полуянов печально улыбнулся. ― Повелителем был и царь Соломон. Легенда довольно точно передала наш с ним, так сказать, конфликт. В той земной жизни я был Адонирамом, братом царя… Впрочем, эта история уже достаточно освещена нами. ― Полуянов вздохнул. ― Повелителей камня изначально было совсем немало среди людей, но со временем связи поколений рушились – не каждому старшему ребёнку в семье Повелителей удавалось оставить после себя наследника или наследницу, и тогда линия связи поколений прерывалась. И в настоящее время на Земле осталось порядка сотни людей, которые ещё способны реализовать свою способность Повелителей камня. ― Полуянов устремил на меня долгий, испытующий взгляд. ― А теперь пришло время рассказать вам одну очень интересную и занимательную историю. Когда-то очень давно, а именно в 1244 году, в год падения последней альбигойской цитадели, крепости Монсегюр (надеюсь, вы уже привыкли к тому, что время для меня понятие относительное), я встретился с неким бароном П. Именно так представился этот человек, не желая выдавать своего настоящего имени. Он был файдитом, лишенцем, человеком, которого французский король лишил прав на родовой феод. Окситанец, бывший вассал графа де Фуа, он был лишён своей земли и своего титула. Французы захватили его замок и сожгли, земли отдали одному французскому барону, бывшему соратнику Симона де Монфора, покорителя Лангедока и истребителя альбигойской ереси. Это было не редкостью в те времена. Таких лишенцев, как барон П., тогда было очень много. Они образовывали партизанские отряды и воевали против французов. Их фанатизм и жестокость могла сравниться разве лишь с жестокостью и фанатизмом самых отчаянных крестоносцев, которые залили некогда благодатный и свободный край кровью… Я встретил барона, когда тот остался один, все его товарищи по оружию погибли. ― Полуянов усмехнулся. ― Бог хранит избранных, это я заметил… Когда я увидел этого человека, я сразу почувствовал его силу – любой демон всегда узнает Повелителя. Барон П. направлялся в Каталонию, где хотел вступить в ряды ордена Храма. Он знал, что храмовники принимали в свои ряды всех, даже дворян-файдитов. Лучшей защиты для себя в то время он найти не смог бы. Мы беседовали с ним всю ночь, а наутро он уехал… Позднее я хотел найти барона П., спрашивая про молодого рыцаря-файдита в замках храмовников, но тамплиеры ревностно хранили тайну имени и местонахождение своих рыцарей-монахов… Тогда я уехал в Лангедок и попытался узнать о бароне П. побольше там. После долгих поисков мне удалось узнать, что мой ночной собеседник был единственным сыном и наследником барона Ги де Перибю, погибшего в бою с крестоносцами. Я видел разрушенный замок, родовое гнездо Перибю, я встречался с людьми, знавшими молодого барона, но мне так и не удалось выйти на его след. И так как барон должен был стать монахом, я решил, что его линия Повелителей камня, вероятнее всего, должна была на нём и прерваться. Я прекратил всякие поиски, посчитав их бесперспективными… Только много позднее, уже в этой своей жизни в образе Полуянова, из письма канцлера Ногаре и послания Святослава Ракицкого я узнал, что наследники барона П. не только были, но и прекрасно осознавали в прошлом, кем они являются на самом деле и для чего им нужен перстень Соломона. ― Полуянов замолчал на секунду. ― Работая в европейских архивах, я наконец напал на след фамилии Перибю. Моё расследование привело меня обратно в Россию… к вам, мой дорогой Руслан Кондратьев…

Полуянов откровенно и с любопытством изучал меня своим неподвижным зелёным взглядом. Несмотря на припекавшее весеннее солнышко, мне стало вдруг холодно, по телу пробежал мелкий озноб, я поправил шарф и запихал руки в карманы куртки.

– Стоит объяснять, почему вы, Руслан, стали мне так интересны? ― спросил Полуянов.

– Потому что я сейчас и есть тот самый барон П., ― прошептал я.

– Именно так! ― оживлённо воскликнул Полуянов. ― Вы – Повелитель магического перстня подчинения зла! Могущество любого демона разобьётся о скалу вашей воли и превратится в силу, работающую на ваше желание, если в руках у вас окажется перстень… ― Полуянов замялся. ― Но, правильнее сказать, вы были Повелителем, потому что вы уже не последний первенец в своём роду…