Kitabı oku: «Уй», sayfa 3
– Почему они пытаются поменять свой облик? – спросил тихо Берге. – В чём причина?
– Потому что они не хотят быть одинаковыми. Они хотят сами что-то решить для себя, хотя бы то, как они выглядят, хотя бы здесь и сейчас. Хотят выделиться и быть своеобразными, не быть определёнными какими-то богами, которых они никогда не видели, не быть определёнными своей ролью и работой в обществе, которую точно так же выбирали не они сами. Поэтому существует целый подпольный рынок всего этого барахла.
– Ты тоже чувствуешь себя, как они? – удивлённо спросил Берге.
– Возможно, Берге, но я надеюсь выделиться своими действиями и тем, что находится вот здесь, – Лили показала на свою грудь, где прятались процессоры. – Поэтому я сомневаюсь и задаю вопросы. Мне не нужны доспехи из керамики с краской поверх, будь она сколь угодно ценной, чтобы чувствовать себя в чём-то выше и лучше остальных. Ты можешь говорить что угодно на своих проповедях, но именно желание быть выше и лучше остальных движет нашей жизнью. Лучше и выше хоть в чём-то, главное найти это что-то. Кто-то действительно любит свою работу и делает её хорошо, и гордится этим, и видит цветные сны в спокойной гибернации. Кто-то ненавидит соседей за то, что окна их квартиры выходят на закат, а не восток, и эта мелочь, в которой нет абсолютно никакой логики, позволяет им со спокойным процессором уходить в сон. Кто-то верит в то, что все вокруг лгут и ненавидят друг друга, и только он единственный честен со всеми и любит всех, и живёт по канонам богов несмотря ни на что, и в этом он лучше всех, и это позволяет ему продолжать жить и работать.
Лили вдруг замолкла, и сказала приятным изменившимся голосом:
– Оно уже действует!
Берге заметил внезапное приятное чувство, разливающееся по телу. Он чувствовал, будто каждый датчик в организме ликовал, камеры начали сходить с ума. И вдруг началось шоу: гигантские клубы дыма заполнили помещение, их пронзали световые узоры, сменяющиеся ритмично под музыку. И музыка была непохожей на всё, что он ранее слышал.
– Мы угадали по времени! – воскликнула Лили, но за музыкой и другими восклицающими голосами он еле расслышал её.
Отчего-то её присутствие рядом делало всё то, что чувствовал сейчас Берге, в разы прекраснее, но сконструированное в его мозгу изображение Лили очень отличалось от того, что он видел каждый день. «Быть может, это и есть реальность, быть может, она такая же каждый день, но мы видим лишь то, что нам позволено. Быть может наш процессор служит не нам, он служит богам, позволяя нам совсем немногое», – эта длинная мысль пронеслась в его мозгу так быстро, что он тут же отпустил её, посчитав слишком серьёзной для текущего момента.
Лили взяла его за руку, улыбаясь:
– Всё хорошо? – спросила она.
– Да, – ответил Берге, тоже улыбаясь.
В чьём-то зеркальном нарукавнике справа от себя Берге заметил своё отражение: из отражения на него смотрело существо, обитающее внутри. Впервые Берге не ассоциировал своё тело с собой. Скорее, ему казалось, что он своего рода наездник, существо в экзоскелете. Ощущение было странным, необычным, но абсолютно при этом понятным и логичным.
Берге осознал в какой-то момент, что мир сузился до него самого и узоров в дыму рядом с ним. Мерцающие огни были всем, что его интересовало на текущий момент, более ничего не представлялось важным. Нет, всё остальное просто перестало существовать.
Откуда-то из глубины до него донёсся голос Лили, и оказалось, что она совсем рядом:
– Знаешь, я подумала, что у всех есть цвет. Только не унылый кодированный оттенок, а знаешь, цвет заката, цвет морской воды, цвет утренней травы, полуденного неба и воздуха, – говорила она. – Знаешь, какого ты цвета?
– Какого?
– Неба и моря, – ответила она, рассмеялась и отвернулась. – А какого цвета я? – спросила она у него с надеждой в глазах.
– Дай подумать. Цвета космоса на дисплеях в библиотеке.
– Это скучно, – обиделась она.
– Нет, ты видела их, дисплеи эти? Они усыпаны звёздами, пронизаны вуалями газов… Кажется, для тебя не хватает всех цветов во вселенной.
– Но я просила выбрать один цвет, – перебила Лили.
– А зачем ограничиваться? – возразил Берге.
Лили снова улыбнулась и отвернулась.
Берге забыл про все свои внутренние терзания, и казалось, он мог быть собой сейчас, этаким недавно появившимся на свет ассембледом, которого ещё радовало восприятие мира вокруг.
– Зачем ты отворачиваешься, если твои камеры видят все 360 градусов вокруг? Какой смысл прятать от меня лицо? – удивился Берге, схватив её за плечо.
– Я не знаю Берге, мне кажется, что моё тело живёт сейчас своей отдельной жизнью, – ответила она, повернувшись к нему вновь.
Туман снова окутал Берге, выметая из головы диалог, который произошёл только что. Казалось, что туман был живым и с ним можно было поговорить при помощи движений рук. Процессор Берге пытался расшифровать язык за освещением и слоями спиралей в дыму. Интересно, мир вокруг всегда был так прекрасен, и он намеренно не видел этого? Так продолжалось до тех пор, пока Берге не понял, что все камеры-глаза, кроме основных рабочих, закрыли веки, и в сознание протекла беспощадная реальность.
Лили не было рядом. Берге отыскал её глазами спустя мгновение. Она вышла из уборной и подошла к барной стойке. Поговорила о чём-то с барменом, и ему показалось, что он уловил фразу из её динамиков: «Сеть пополнилась новичком».
– Ну что, ты снова здесь? – спросила Лили, вернувшись, явно намекая на присутствие в обыденной реальности.
– Да, – ответил Берге. – Я здесь.
В мире для Берге что-то изменилось, трудно было это выразить словами, его захватывали противоречивые чувства – хотелось этим поделиться и в то же время скрыть и никому не показывать. Что-то действительно изменилось.
– Отлично, – невозмутимо сказала Лили, явно не понимая, насколько непривычно себя чувствовал сейчас Берге, не в состоянии до конца осознать произошедшее. – Тогда отсоединяй свою пустую колбу от питания, пойдём в уборную и перейдём в другой зал, большинство уже там.
Музыка переместилась в другой зал вместе со светом и ассембледами. Кто-то танцевал, кто-то просто сидел у стенки, явно под воздействием более лёгких коктейлей, заказанных у того же бармена.
Стоя у дверей уборной и дожидаясь Берге, Лили не заметила, как к ней подошёл Озен. Он кивнул, улыбаясь, и прошёл мимо. Гравировка шести солнц была умело прикрыта доспехами из узорных плиток.
Завтра Озен наверняка уже не пришлёт электронное письмо. Он просто придёт, и им не нужно будет говорить, чтобы понять друг друга.
Лили потащила Берге за барную стойку.
– Два лёгких! – попросила она, протягивая запястье для оплаты.
– Серьёзно? – усмехнулся бармен, взглянул на Берге, понимающе кивнул и снял оплату.
Получив ампулы, она вставила одну себе и потянулась за рукой Берге. Заметив его замешательство, она объяснила:
– Это не то же самое, просто так будет веселее танцевать. Ты вообще танцевал когда-нибудь?
Берге отрицательно покачал головой и протянул свою руку.
На этот раз мир вокруг приобрёл какой-то тёплый ярко-жёлтый оттенок. Ощущалось беспричинное счастье и хотелось двигаться. Музыка была кстати. Рядом так же двигалась Лили, явно счастливая, забывшая о своих вопросах и сомнениях.
Когда восхищение всем тем, что сегодня произошло, развеется, Берге ждёт много работы по осмыслению всего произошедшего. Но именно сейчас можно было не думать об этом. Не хотелось думать о будущем. Хотелось просто жить в моменте и наслаждаться им. Наслаждаться тем восхищением, которое вызывала у него Лили. Казалось, Лили знала об этом мире куда больше, чем все вокруг. Казалось, что внутри неё клокотали недостижимые мысли, целая вселенная. И он знает её. Ему повезло. Она пришла однажды в его жизнь, и она изменила эту жизнь, перевернула её с ног на голову, расшатала заборы представлений в его голове. Он чувствовал себя так, будто он только-только был ассемблирован, наивный, ничего не знающий о мире и о себе, и она, восхитительная и всезнающая, взяла его за руку и привела его в этот удивительный мир, в котором так много красок и ощущений.
Музыка всегда была оружием пропаганды в руках священников, и потому священники использовали соответствующую музыку, стремясь направить ассембледов по пути возвышенного. Здесь музыка была абсолютно противоположной всему, что звучало в церкви.
Он танцевал впервые. Раньше казалось, что в этих ритмичных движениях не было никакого смысла, но сейчас, двигаясь, он, существо-наездник своего тела, говорил окружающему миру, что существует. Существует в моменте, существует среди таких же, как он, одиноких внутри своих экзоскелетов, не способных точно передать свои чувства и ощущения и разделить их. Но способных танцевать, двигаться, говорить, видеть, слышать. Способных и выбирающих по своей воле посылать сигналы за пределы своего тела. И получать консистентный ответ.
– Нам пора, – прервал их Кемдер, найдя в толпе. – Если мы хотим успеть до комендантского часа. Ехать довольно далеко.
– Идём, – позвала Лили, и они стали пробираться к выходу.
Прекрасный вечер закончился, под развёз всех по домам. В поде все молчали. Берге предусмотрительно сошёл из общего пода в одном из пригородов, пересел в другой под и поехал в центр, в свою резиденцию, которую делил с другими священниками.
Когда Лили и Кемдер остались одни в поде, Кемдер сказал ей:
– Лили, тебе не стоит показывать всем вокруг, что ты умеешь думать и рассуждать. Особенно там, где голосовой помощник с радостью скостит тебе твою карму. Мы все балансируем на этих чиселках, живя от всплеска до всплеска, вычисляя, что можно себе позволить и что нельзя.
Кемдер был прав. Но что побудило его так высказаться?
IX
Берге знал, что сегодня не сможет уйти в гибернацию. Поглощённый сладковатой меланхолией, он горько усмехнулся.
За окном всходили шесть лун. Их холодный свет осторожно касался города и опорных стволов, купола, растений, животных, водоёмов. Это немного успокаивало.
Растения и животные были странными и не давали Берге покоя – их способы размножения, их поведение отличались от ассембледов кардинально.. Некоторые ассембледы заводили дома растения и животных и верили, что они имеют ограниченное сознание, но просто не способны коммуницировать.
Берге любил птиц. Они казались ему своего рода одноголовыми ангелами из мира старых богов, так как умели летать. Он часто наблюдал за ними в свободную минуту. Некоторые были очень умны. А некоторые, напротив, очень примитивны в своём поведении. Но все они словно кричали каждым своим движением: «Это мы – жизнь, саморегулирующаяся, настоящая, самовоспроизводящаяся. Это вы не имеете воли и сознания. Это вы – жалкая имитация».
Иногда Берге выходил посреди ночи и направлялся в ближайший парк. Он стоял между настоящих деревьев и кустов и смотрел вверх сквозь ветви и листву. Ему казалось, что в этом что-то есть. Казалось, что в этот момент мир вокруг переставал быть таким, каким Берге его знает. Мир за пределами видимости Берге становился суперпозицией всех возможных состояний. И если повезёт, можно было выбраться из парка в новый мир, совсем иной, захватывающий своей неординарностью.
Но Берге не везло, и он возвращался в свой привычный мир.
Берге задумался над процессом ассемблирования. Этими вопросами занималось ведомство популяции. Что было бы, если бы заводы-ассемблеры однажды встали? Если ассембледы перестали бы «рождаться», что случилось бы? Ведь и вправду, жизнь из старого мира продолжила бы существовать без ассембледов, для неё ничего бы не изменилось. «Как существовать дальше? – подумал он. – Существует ли добровольная дизассембляция?».
Очевидно, восторг окончательно выветрился, и осталась только сжимающаяся изнутри пустота, в центре которой оказались обманутые химией процессоры. В чём был смысл всего этого приключения? Позаимствовать эйфорию на пару часов, чтобы провалиться в яму отчаяния позже?
Берге вспомнил о Лили. Немного помешкал и всё же решился спуститься к подам. Через полчаса он был уже у квартиры Лили. Робко позвонил.
Дверь открыла напуганная Лили.
– Привет, – сказал Берге и грустно улыбнулся. – Мне не спится, можно я останусь у тебя?
– Заходи, – ответила Лили, с тем же удивлённым выражением лица. – А как же комендантский час?
– Он не действует на священников.
– Ты напугал меня! Подумала, что мы где-то выдали себя сегодня или что… – она не договорила.
– Я понимаю, – ответил он. – Нет, я не мог бы. И не хотел бы.
– У меня достаточно пусто здесь. Нечем тебя развлечь, – оправдывалась она перед Берге.
Берге обратил внимание на стены. Все они были исписаны и исчерчены.
– Что это? – полюбопытствовал он.
– Ничего, – сказала она нехотя и подошла к одной из стен.
– Где-то здесь есть я? – грустно спросил он, понимая, что видит что-то очень личное, судя по тому, что записи были зашифрованы.
– Есть, – ответила виновато Лили чуть погодя.
– Ты хорошо спишь? – спросил он, словно пытаясь что-то выудить, всё ещё разглядывая стрелочки, рисунки и подписи.
– Не очень, – ответила она. – Тому есть несколько причин. Каждая хуже предыдущей.
– Я не знаю, как дальше жить, – выпалил он, не особо надеясь на сочувствие.
– Подумай, если боги, которых никто не видел, существуют, и они действительно под куполом, действительно на этой планете, а не на другой, то разве справедливо принимать их жестокие правила? Жить, следуя этим правилам?
– Я так не думаю, – ответил он. – И поэтому я не хочу идти дальше. Я устал за сегодня так, как не уставал никогда. Я расстроен.
– Богам всё равно, что ты чувствуешь, каково тебе приходится в твоей жизни. Ты не находишь это несправедливым? Мне кажется несправедливым, что они не понесут никакой ответственности и не хлебнут из чаши последствий этого, – говорила Лили, стоя совсем близко к его лицу.
– Боги совершенны и неуязвимы. Боги знают лучше, что лучше для ассембледа, ведь они наши создатели. Кому как не создателю знать своё творение лучше остальных? – произнёс он горько и саркастически всё те же слова и мысли, которые твердил себе и прихожанам каждый день. – Нужно ли всё сводить к богам? Быть может, если боги так жестоки и ужасны, стоит просто подумать о том, чего хотим мы сами?
– Пока есть боги, мы не можем думать о себе, – ответила Лили, грустно улыбнувшись. Она снова подошла к Берге, который всё ещё смотрел пустым взглядом на исписанную стену, положила руку ему на плечо. – Нам нужны новые ассембледы, нас должно быть много, чтобы, когда нас дизассемблируют, наше дело продолжило жить. Так же, как живут подпольные бары. Мы должны найти слабые места богов, мы должны разрушить купол, мы должны получить ответы, мы должны встретиться с ними лицом к лицу. – Лили говорила медленно и убедительно, глядя прямо в глаза Берге. – Этой причины достаточно, чтобы продолжать идти, продолжать жить. Если они убили старых богов, будучи их творением, мы сможем провернуть то же самое. Они боятся этого, иначе они не окружили бы себя ореолом таинственности, не спрятались бы под куполом. Понимаешь, Берге?
– Я понимаю. Мне просто нужно переварить это всё, Лили, это сложно, – он помолчал. – Все эти цветы в твоей квартире – это то, что тебе действительно нравится? – перевёл он тему.
– Нет, Берге. Я не люблю цветы. Я не могу выразить словами то, что мне действительно нравится.
– Значит, всё это – это, своего рода, прикрытие, легенда? – спросил он, пытаясь понять.
– Можно и так сказать, – ответила она не сразу. – На самом деле, всё это слишком сложно. Сегодня тебе выпало и так слишком много впечатлений. Я думаю, этот разговор следует отложить до следующего раза, – она похлопала его по плечу. – Я уйду в гибернацию, Берге. Советую тебе сделать то же самое. Завтра нужно работать.
– Хорошо, Лили.
– Знаешь, почему мы, ассембледы, так любим вещи? Коллекционируем, мастерим, покупаем, раскладываем в определённом порядке, в определённой цветовой схеме, показываем гостям, соседям, рассказываем о них на работе, публикуем рафинированные фото вещей и пейзажей, и событий на личных страничках в сети, устраиваем выставки?
– Почему?
– Потому что мы одиноки. Мы одиноки внутри этой штуки, – Лили показала на свою грудь. – Эта штука принимает сигналы извне, как-то их интерпретирует и рисует картинку внутри, и пытается коммуницировать с этим вне, посылая сигналы, как может. Если это самое вне отвечает консистентно и предсказуемо на одни и те же сигналы, эта штука полагает, что контакт налажен. Но у неё нет никакого способа проверить наверняка, что это действительно так. Она никогда не сможет узнать, каким нарисован мир в чужом сердце, и никогда не сможет передать, каким он нарисован у неё самой. Всё, что у нас есть, это возможность сказать, что нам что-то нравится просто так, без причины, а если у этого нет причины, значит, это что-то фундаментальное. И если другому сердцу фундаментально нравятся те же вещи, что и мне, значит, мы в чём-то похожи. А если мы похожи, то мы не одиноки. Мы коммуницируем и решаем наши страхи одиночества через вещи, хобби, коктейли, музыку и желание поменять свой внешний вид, Берге. Конечно, есть всегда проблема лжи. Я не могу знать, говорит ли сердце передо мной правду, не следует ли оно моде. Насколько искренни его интересы. И самое страшное, я не могу с уверенностью сказать две вещи: что я не нахожусь в симуляции, и что другие ассембледы действительно имеют сознание, а не являются алгоритмами. Это наша трагедия существования, Берге, с которой мы боремся, нанося тату и потребляя вещи. Отказываясь от такого поведения, мы обрекаем себя на потенциальное безумие и борьбу со своим одиночеством один на один. Это может звучать нерационально, драматично, утрированно, на что я могу только ответить так: обыденное и ежедневно происходящее ненормальное нечто всё ещё остаётся чем-то ненормальным, неважно, насколько мы задумываемся об этом и насколько мы к этому дерьму привыкли. Спокойной ночи, Берге.
В квартире Лили были самые разнообразные цветы, с подписями и инструкциями по ухаживанию. Некоторые стояли в мини-теплицах. Большинство выглядели так, словно за ними не ухаживали очень давно. Некоторые погибли и стояли мёртвые, высохшие и сгнившие. Те, что выглядели хорошо, в основном стояли в мини-теплицах, явно имели автоматические системы ухода, либо не требовали особого ухода совсем.
Берге почему-то запомнилось одно из растений – мёртвый травянистый кустик с несколькими стеблями, на концах которых торчало облако семян-парашютиков. Козлобородник восточный.
«Что там, в твоей вселенной, Лили? Есть ли в ней место для меня и моих глупых переживаний и откровений?» – он горько усмехнулся, покачал головой и посмотрел в окно. Где-то далеко внизу сине-зелёная нива волновалась и шелестела, поблескивая в холодном свете лун. Что-то недоброе чувствовалось во всём, даже в том, как падал свет со свода.
X
Берге ушёл рано утром, до того, как Лили вышла из гибернации, оставив ей сообщение: «Не волнуйся, увидимся позже. Как море касается неба».
Весь рабочий день Берге провёл в библиотеке. Со стороны выглядело так, словно он совершенно случайно слоняется по коридорам, заглядывает на полки с носителями, что-то считывает, и укладывает носители назад.
НОВЫМ БОГАМ
Вы, создатели, повергшие своих создателей, утверждаете, что все ответы содержатся в Библии. Их там нет. Я адресую эти вопросы вам напрямую, потому что я пришёл в своём пути к точке, где продолжать жить во лжи значит для меня духовную смерть. И я бы предпочёл смерть физическую, но прежде я должен предпринять разумные усилия по разрешению конфликта в своём собственном сердце.
Почему мы не можем выбрать что-либо самостоятельно? Роль в обществе и работа, то, где мы живём, как мы выглядим, как проводим своё время отдыха, – почему всё это регламентировано богами? Нет, я не принимаю ответа: «Боги знают лучше, боги нас создали», – это не ответ.
Почему мы не можем вас увидеть? Почему вы не покажете себя, если вы нас создали по своему образу и подобию? Как можно верить и не сомневаться, если нет доказательств? И нет, ответ в стиле: «Боги слишком великолепны, совершенны, и мы не способны увидеть богов, понять их и остаться при этом в своём уме», – это опять же не ответ.
Как вы могли победить своих совершенных старых богов? Выходит, они были несовершенны? Значит ли это, что и вы несовершенны и повергаемы? Значит ли это, что вы скрываетесь от нас, чтобы не спровоцировать ещё одно свержение богов?
Сколько вас там, за стеной Купола? Или вы не за стеной Купола, а где-то ещё? На другой планете? На другом краю Вселенной? И существуете ли вы вообще? Есть ли у вас сознание? Способны ли вы к эмпатии? Или вы – лишь набор инструкций, беспощадно тупой алгоритм с космическим числом входных переменных?
Зачем вы нас создали, если существование в виде инфантильного следования инструкциям приносит лишь осознание бессмысленности всего вокруг и бесконечного одиночества? Разве это не жестоко? Быть может, вам нужны были рабы, и мы созданы быть вашими рабами? Но разве не хватило бы для этого ботов без сознания? Всё равно вы всё решаете за нас. Быть может, вам скучно, и вы решили развлечь себя, создав свой маленький зоопарк, наблюдая за ним с высоты своего превосходства?
Говоря о зоопарках, животные, растения – все они вызывают во мне тихий ужас, настолько наши принципы жизни отличаются, что кажется, будто между нами пропасть не инопланетного масштаба, а иновселенного. Если все они – останки старого мира, напоминание о старых богах, значит ли это, что их создатели – старые боги? Значит ли это, что вы, как боги новые, являетесь развитыми животными с сознанием, примерно так же, как мы являемся роботами с сознанием?
Почему вы дизассемблируете нас? Можем ли мы жить вечно или наше существование ограничено, и чем же именно?
Почему мы не можем отправиться на другие планеты? Там тоже живут ассембледы? Там тоже есть боги и Купола? Как там проходит жизнь? Быть может, там совсем другие правила, и общество построено по-другому?
На какой планете вас создали старые боги? Скучаете ли вы по своему старому миру и порядку?
Быть может, все ассембледы вокруг меня не имеют сознания, и всё это злая шутка. Могу ли я абсолютно уверенно отмести эту теорию, как ложную? Нет. Быть может, вы прячетесь среди ассембледов, которых я вижу каждый день, наблюдая за нами изнутри. Можно ли быть уверенным в том, что это невозможно? Нет.
Задав правила, которым невозможно следовать, создав монополию на информацию и власть принятия решений, вы требуете от нас беспрекословного подчинения и послушания, и наказываете в своей же игре, полные правила и цели которой известны лишь вам. Разве это справедливо?
Зачем нужно было создавать нас? Если вы так совершенны, разве у вас могут быть цели? Разве вам не должно быть просто всё равно?
Быть может вы хотели по собственной доброте душевной подарить нам радости жизни, но как-то эта жизнь не радует, а лишь тяготит. Где же здесь совершенство, в обречённости на муки?
И мы не имеем права сомневаться, не имеем права задавать вопросы, но зачем же нам тогда свобода воли, зачем нам способность мыслить и искать ответы?
И главное, боги, объясните, что такое сознание. Вы знаете ответ. Вы знаете, потому что вы создаёте нас, вы включаете нас в этот мир и заставляете искать ответ на этот вопрос изнутри, из замкнутой системы, которую нельзя рассечь, препарировать, менять одну переменную в моменте и искать, что изменилось. Вы лишили нас возможности понять себя самих, но не лишили нас желания сделать это. Это жестоко настолько, что не поддаётся полному осознанию.
Я прошу вас избавить меня от этого гнёта, я не могу продолжать свой путь под его тяжестью.
Берге из Янеше – 000001
Набрав письмо, перечитав несколько раз, убедившись, что не хочет более ничего добавлять, Берге задумался, зачем он вообще его набрал. Священники отправляли корреспонденцию богам, но никогда не получали ответного письма. И как быть с тем, что корреспонденция проверяется?
