«Белая голубка Кордовы» kitabından alıntılar, sayfa 6
Чек этого банка — чек на предъявителя — примет и обналичит любой банк мира. Причем срока давности у него нет. Можешь положить его в сейф и обналичить через сто лет. Недавно в одной иконе была найдена папская расписка, семнадцатый век… И банк Ватикана без лишних вопросов превратил ее в полновесную валюту, причем со всеми процентами за минувшие столетия…
И когда взади взревел мотоцикл, и сразу хлопнуло и ударило в спину, и по лицу её- по тому, как молча перехватила она ладонью губы-понял, что убит.
Гнусное коммунальное сочленение — «мы» …Пожизненное мычание, мыловарение мымолетной мылости любви…
Самое же трагикомичное в нашем деле то, что иногда и сам художник не в состоянии отличить свою работу от подделки. Когда Клод Латур, знаменитая парижская поддельщица, была разоблачена и предстала перед судом, то сам Утрилло попал в нелепое положение: он не смог определенно ответить: выполнена картина им самим или подделана. А Вламинк хвалился, что однажды написал картину в стиле Сезанна и тот признал в ней свое авторство…
гиня София Боборыкина – еще один персонаж, который, собственно, стал
Ритки, опушенный столичными шумами: «Алё, дядя!» – Где ты?! – глухо спросил он, лязгнув ножницами. Его душили обида, тоска, радость, что она жива и свободна… – Где ты, шалава?! шалава!!! – каждый свой вопль он сопровождал гильотинным лязганьем ножниц. Коллеги, клиенты, директор, уборщица тетя Зина – все свидетели этого эпохального разговора застыли, как на параде. – Что ты наделала! – Да брось ты, – сказала она тем же безмятежным тоном. – Только представь, что я бы всю жизнь, как та Шуламита, в банном халате… – Вернись!!! – крикнул он. – Вернись, я умоляю тебя, паскуда! – Ну, ладно… – ответила она, уплывая, – побегу, а то описаюсь…
спустившись по ступеням от сфинксов академии; ни красных кленов Приморского парка, ни блеклого солнца на крупах Клодтовых коней, летящих в руках у возничих, ни
полукруглой, а именно вот такой, в виде поставленной
Захар попытался ретироваться в кабинет, прикорнуть там часок на диване, Бассо немедленно явился, вытащил его в гостиную и вновь усадил в кресло. Ему хотелось говорить, говорить он боялся и не говорить он не мог… Подмигивал воспаленным глазом и уверял, что Заккари́я
неостывшиймгновений Сёма слова не мог вымолвить. Боялся он взглянуть на ребенка, подозревая
