Kitabı oku: «Эураль, или Действуй, сказал чернокнижник», sayfa 12
В какой-то момент она улыбнулась:
– Андрей? Ты чего это? Со мной что-то не так?
– Нет, все… так! – выдавил он. И добавил, – клевая футболка.
– А, спасибо! Мне ее подруга на День рождения подарила. Давно пора выбросить, вся вытянулась… Ты точно нормально?
– Да! А ты?
– Как сказать. Приятное место, но в жизни это так не работает. Нельзя окружить человека тем, что он любит, и приказать быть счастливым. Счастье исходит изнутри.
– Сог… Согласен.
«Шуруй отсюда», – велел Эураль.
– Ты смог выбраться из хижины?
– Нет, – сказал Андрей.
– Ох… Мне жаль… – взволнованно сказала Василиса. – Замерз?
До сих пор только мама задавала ему этот вопрос.
– Нормально. Я быстро отключился.
– Хоть какое-то утешение.
– Угу.
– Мне помог скетчбук. Однажды я нарисовала в нем дом, маму, папу и братика младшего. И воспоминания о них согрели меня. Я думала, поскольку ты поклоняешься огню, он тоже должен был тебя защитить.
– Не защитил. Он много обещает, но мало делает.
Теперь Андрей избегал смотреть Василисе в глаза. Хотя ему очень хотелось.
«Меня сейчас стошнит. А если стошнит меня, то и тебя тоже. Брысь отсюда!»
– Я п… пойду, – пролепетал Андрей, и в этот момент его выручил голос Виктора, раздавшийся из коридора.
– Ребята! Есть кто живой? Андрей! Ты-то точно! А ну, иди сюда! На табличке новая надпись!
* * *
Все собрались у таблички на выходе. Лена жалась к Виктору, а тот смущенно отодвигался (когда они только увиделись в коридоре, она обняла его, а Виктор, с трудом выглядывая из-под медвежьей шкуры, бросил на Андрея страдальческий взгляд).
Андрей не мог сосредоточиться на изменившихся условиях игры, потому что чувствовал запах волос Василисы, и это отвлекало его даже от недовольных восклицаний Никиты. Такая вот у них началась мыльная опера.
Бедный Эураль.
И тем не менее. Надпись действительно изменилась:
Чтобы выйти, напишите сочинения.
Правильное сочинение – искреннее.
Не жульничайте.
– Сочинения – туфта! – пожаловался Никита. – Никогда не любил их писать. Вообще писать не люблю.
– Зря, – сказала Василиса.
– Это тупо, – настаивал Никита.
– Ну, мы же в школе. Логично, что нас заставят сделать что-нибудь школьное, – сказал Виктор. – Хотя я всегда сочинения на двойки писал.
Андрей промолчал. Ему сочинения не то чтобы нравились, но писал он их нормально. Возможно, сказывался опыт общения с Черной Книгой.
– А где? Как? Что? О чем?
Никита искренне расстроился. Попал тут, видите ли, в мистический мир, полный опасностей и приключений, а тут – опять что-то по указанию учителя делать. Несправедливо.
– Мы еще к директору не заходили, – Виктор махнул в противоположный конец коридора. – Думаю, там будет ответ.
– Опять директор! – Никита в полном отчаянии закрыл ладонями глаза. – Ну что за хрень! Можно я просто вернусь к себе и буду там тусоваться, пока кто-то из вас не напишет сочинение? Например, Василиса.
– Тут сказано «сочинения», а не «сочинение», – парировала Василиса не без удовольствия в голосе. – Думаю, каждый должен будет его написать.
Никита пискнул ультразвуком.
– Смотрите, тут еще что-то есть. – Виктор прищурился и подошел к другой части плохо освещенной стены. – Тут… Слушайте. А это не наш болванчик, часом?
На Доске почета висела только одна фотография. С нее на ребят смотрел школьник с носом-картошкой, в синей бейсболке, растерянным взглядом и, при этом, глумливой улыбкой. Тот же капитан, священник, администратор, повар и врач, только пока совсем юный.
– Кажется, он, – сказал Андрей.
Под фотографией значилось следующее:
*имя стерто*
гордость школы для особенных детей № 8.
Внимательный и артистичный.
Проявил себя в написании и постановке школьных спектаклей.
Мечтает стать сценаристом.
– Думается мне, этот Имя Стерто – и есть тот сценарист, – пробормотал Виктор, раскрывая сборник судоку и сверив набор фактов. – У которого мы были на спецпоказе.
– И который сжег свой дом, – добавил Андрей. – А это его школа.
Воцарило молчание. Паззл складывался, но до полной картины было еще далеко.
– Тут еще папочка лежит… – сказал Виктор и подобрал с пола пожелтевшую папку для бумаг. Открыв ее, он обнаружил одну-единственную бумажку и продемонстрировал ребятам.
*имя стерто*
Личное дело
Отсутствие эмпатии.
Проявляет признаки агрессии к тем, кто на него не похож.
В беседах с психологом признается в желаниях делать противозаконные вещи.
Травит одноклассников.
Любимая забава называется «Расскажи мне, кто я!», при которой заставляет окружающих участвовать в своих фантазиях. В противном случае…
*дальнейшие записи замазаны чернилами*
* * *
– Кто-то вроде говорил, что мы стали частью чужих фантазий? – спросила Лена и огляделась, словно впервые увидела и эту школу, и этот коридор, и этих людей вокруг. – А что, если мы часть воспоминаний? И мы играем в его игру в его же памяти…
– Да глупости, – отрезал Виктор.
– Конечно, я не так умна, как ты…
– При чем тут вообще это!
Василиса прислонилась к двери спиной и опустилась на корточки.
– «Проявляет признаки агрессии». «Занимается травлей одноклассников». «Любимая игра – «Расскажи мне, кто я!». Что-то мне нехорошо.
Факт про травлю Андрея зацепил больше остальных. Он втройне возненавидел Индетермониум. Если уж его создатель, или причина его создания, – человек, занимающийся травлей, то он – враг.
«Верно. Верно! – шептал Эураль. – Уничтожь».
– Житуха у него явно была… Или есть… Нескучной, – сказал Никита. – Слушайте, а что, если он умер?
– Что это меняет?
– Для нас – ничего. Для него – все. Но, все-таки, полезно знать, имеешь ли дело с мертвецом или с… живым.
– Одно ясно точно: мы в его власти, – сказал Андрей, поглядывая на тяжело вздыхающую у двери Василису. Принес бы ей водички, если бы знал, откуда. Вернуться на кухню?
– А может, и нет, – сказал Виктор. – Ребята, хватит тыкать пальцами в небо, прошу. Сейчас важно собрать данные, строить гипотезы будем потом. Я скажу одно: чем дальше мы продвигаемся, тем больше узнаем. Предлагаю не останавливаться. Инфы будет больше. И, возможно, где-то нас все-таки ждет выход. Нормальный выход.
– Либо мы наткнемся на то, о чем не захотим знать, – мрачно добавил Андрей.
– Или так, – согласился Виктор.
* * *
Кабинет директора представлял собой в общем-то типичный кабинет директора. Кожаное кресло, дубовый стол с множеством ящиков, вдоль стены – шкафы с бумагами, папками и глобусом. Директор, он же болванчик, он же Имя Стерто, во весь рот улыбался вошедшим. Виктор заранее всех предупредил, что нападать на него не следует – чревато последствиями. Но молчать никто не собирался.
– Мы знаем вас! Мы узнали! Вы сценарист! – кричали они наперебой. – Вы учились в этой школе! «Расскажите мне, кто я!» – ваша любимая игра! Что вам от нас нужно?!
Директор слушал их с неприятной ухмылкой и, когда они закончили, указал на стол перед собой. Там лежало пять двойных листочков в клетку и пять ручек.
– Тема сочинения, – объявил он, – «Твое первое впечатление об остальных четырех героях». Возвращайтесь в свои кабинеты. На все про все у вас десять минут. Жду!
Глава 21. Сочинение
Четыре голоса было за то, чтоб не медлить, вернуться в свои кабинеты и написать сочинение. Впрочем, автора пятого голоса – «против» – Никиту – быстро удалось переубедить. Василиса и Лена с двух сторон начали верещать, что из-за него они все дальше от выхода из ситуации, и Никита сдался.
Андрей вошел в «Кабинет внутренних демонов и Власти Огня», и обнаружил, что все парты, кроме одной, заняты невысокими учениками в одинаковых одеждах, которые в одном ритме что-то писали. И, главное, ни у одного из них не было лица. Лишь гладкая белая, точно снег, кожа.
Хоть он и насмотрелся на всякое, Андрей застыл, парализованный иррациональным страхом. Как они могут что-то писать, ничего не видя, о чем говорят их мысли, если они ни разу не вдыхали воздух, не чувствовали запаха свежей выпечки?
Андрей в нерешительности приблизился к своему столу и сел над листочком. Скрип чужих ручек сбивал с толку. Он осмотрелся, заглянул в работу соседа по парте. Его бумага была исписана бессвязными каракулями, свободного места на листе практически не осталось.
Никто не обращал внимания на Андрея. Впрочем, обращать внимание ученикам было банально нечем.
Ребята условились, что сочинения должны быть короткими, чтобы успеть вовремя и не злить Имя Стерто. И при это – обязательно искренними. Опять же, чтобы не злить Имя Стерто.
Первым делом Андрей вывел заголовками имена, в том порядке, в котором знакомился с ребятами:
Виктор
Василиса
Никита
Лена
С портрета с укором взирал отец. Он словно говорил: «Ты напишешь плохо. И я буду ждать тебя дома. И вместе со мной – раскаленные пластины…» Андрей постарался абстрагироваться от навязчивых мыслей, сжал волю в кулак, и приступил к сочинению.
Проще всего оказалось написать про Никиту.
Спустя пару минут текст выглядел так:
Никита
Болтливый, любит рассказывать о жизни. Мечтатель. Поначалу мне показалось, что он чаще думает одним местом, а не головой. Но, возможно, в этом его плюс.
Нормально. Коротко и честно. Четверть дела позади. Главное, чтобы Никита не обиделся на «одно место». С другой стороны, он ведь не должен увидеть его текст…? Наверное, нет. Андрей сдаст работу директору, и все о ней забудут. А если спросят – соврет что-нибудь.
Следом листочек пополнился воспоминаниями о Викторе:
Виктор
Самое первое впечатление – парень крикливый и напуганный. Второе – в некоторой степени влюбленный в свой ум и, пожалуй, слегка высокомерный. Это компенсируется большим количеством логичных теорий.
Часть про Василису Андрей оставил напоследок. Поэтому, пожевав колпачок и бросив короткий взгляд на отца, написал о Лене:
Лена
Симпатичная и заботливая. Быстро взяла себя в руки, хотя было понятно, что она боится. Очень простая в общении, открытая, но, вероятно, еще работает над своей системой ценностей.
Вроде ничего плохого не написал. Как думал, так и…
Хорошо.
Теперь главное. Василиса. Стоит ли и о ней писать искренне? Настолько сильно выворачивать душу? Признаваться во всем? Ведь… Разочарование. Всегда, ВСЕГДА следует разочарование. И он точно об этом пожалеет.
Что ж. С другой стороны, если он этого не сделает, Имя Стерто будет недоволен, а расплата за это может быть ужасна. Поэтому Андрей написал:
Василиса
Я сам с трудом признаюсь себе в том, о чем в тот момент подумал. Я в жизни не видел девушки прекраснее. Она сидела такая чистая, искренняя в своем заблуждении о сне. И при этом – умная, начитанная и талантливая.
Когда он поставил точку, безликие школьники, словно по команде, встали, и дружным строем вышли из кабинета. В коридоре они слились с четырьмя другими потоками. В кабинет директора Андрей вошел последним.
Школьники стояли вдоль стен, будто подпирая их. Перед дубовым столом уже ожидали Виктор, Лена, Никита и Василиса.
* * *
Директор – Имя Стерто – потребовал тишины. Поэтому обменяться впечатлениями и обсудить обезличенных школьников ребятам не удалось. Андрей видел, какими глазами на эти чудные создания смотрели Лена и Василиса. А Никита сдерживал порывы смеха. Наверняка он придумал множество шуток, которые так или иначе были связаны с его детдомом.
Имя Стерто внимательно изучал работы. Где-то хмурился, где-то улыбался, где-то грозил пальцем и на короткие мгновения поднимал на ребят пустые, лишенные жизни глаза.
Чего от него ждать? Оценок? Критики? Нравоучений? Смерти? Может, он заставит их все переписать? Отправит в угол? Или просто отпустит? Хорошая же идея!
Но чтобы не прокручивал в голове Андрей, все оказалось намного, намного хуже.
– Гхм, – прочистил горло директор спустя пятнадцать минут. – Начнем с сочинений о Викторе. Давайте узнаем, что думает о Викторе… Лена?
И стал зачитывать текст.
Вслух.
Андрей вжал голову в плечи. Для остальных этот поворот тоже был неожиданностью – они переглядывались, кривясь и пожимая плечами. Лена закатила глаза. Но только Андрея это повергло в настоящий шок.
В душе зрело нехорошее предчувствие.
Как отреагируют ребята?
Поймут ли правильно то, что он написал.
И, главное… Что они написали о нем?
«Будь готов, мой мальчик, – прошептал Эураль. Я всегда рядом. Я с тобой».
Как и ожидалось, Лена пела Виктору сплошные дифирамбы: уму, находчивости и, как ни странно, костюму. Затем о Викторе устами директора высказался Никита. Он писал (Имя Стерто подчеркнул, что с большим количеством грамматических ошибок) о том, какой Виктор смешной и пухлый. После этого прозвучали слова Василисы – она по большей части описала внешность и смекалку Виктора, используя все свое красноречие. Андрей отвернулся. Его сочинение было следующим. Хотелось убежать, закрыться в шкафу, что угодно. Нельзя такое зачитывать вслух, нельзя!
Но на слова Андрея Виктор отреагировал так же, как на остальные: кивком и улыбкой.
«Мы не знаем, какую злобу он скрывает за этой ухмылкой, – сказал Эураль, – Держи ухо востро».
Безликие школьники после каждого сочинения аплодировали. От этого шума в ушах звенело, тем более что хлопали они не вразнобой – как обычные люди – а стройно, одновременно, и очень громко.
– Допустим, – сказал Имя Стерто и перемешал листочки. – Теперь послушаем, что вы думаете о Никите. Это будет любопытно.
Ничего любопытного, впрочем, не прозвучало. О Никите, в общем и целом, мысли сошлись: шебутной, болтливый, дерганный, открытый и все такое прочее. Он смеялся и на каждое слово говорил: «Да, я такой!», пытаясь перекричать гул аплодисментов.
«Еще один потенциальный враг в нашу бездонную копилку, – заявил Эураль. – Только притворяется простаком».
– Теперь ты, Лена! Страшно?
Лена покачала головой. Погладила сидящего на руках Вову. Злобно уставилась на Имя Стерто. Но Андрей больше не слушал. Его мысли были заняты только тем, что следующим на очереди будет либо он, либо Василиса.
И то, и другое – катастрофа.
Отзвучали аплодисменты. Лена на что-то ворчала, возможно, разочарованная сочинением Виктора. Наверное, она ждала взаимной похвалы, а то и признания в любви. А школьник, видимо, выписал сухие данные про цвет одежды или что-то вроде.
– Что ж, – проговорил Имя Стерто и зловеще уставился на Андрея, от чего его сердце ушло в пятки, – послушаем сочинения о Василисе нашей прекрасной.
Будто нарочно (а скорее всего, так и было) директор принялся зачитывать сочинения медленно и монотонно смакуя каждый слог, каждую букву, и раскаленные прутья стыда приближались к лицу Андрея.
Впечатление Виктора о Василисе основывалось на том, что она была сонной. Никиты описал, что у нее светлые волосы и забавная футболка. Лена упомянула, что Василиса слегка зазнайка.
И вот…
«Час пробил, – рыкнул Эураль. – Армия! Боевой строй!»
С первыми озвученными строками из его сочинения Андрей уставился на художницу. Она невозмутимо оперлась на спинку кресла. Он искал намек на недовольство. На гнев. На презрение.
И находил.
Эураль помогал ему в этом. Отмечал малейшие движения мускулов на лице девушки. «Ты видишь… Она тебя ненавидит». Андрей не видел, но верил Эуралю. Что еще она могла испытывать? Что еще могли чувствовать окружающие по отношению к Андрею на протяжении всей его жизни? Почему именно сейчас все должно было измениться? Андрей был готов провалиться сквозь землю, когда зазвучали строки: «Я сам с трудом признаюсь себе в том, что…»
Стены сотрясла очередная волна аплодисментов. Они были громче, сильнее, чем предыдущие. Василиса повернулась и одарила Андрея улыбкой. «Злая и лицемерная, – констатировал Эураль. И Андрей отвернулся. – Искренность давно покинула этот мир».
– И наконец! Прошу аплодисментов! – объявил Имя Стерто, и безликие снова зааплодировали. – Мы переходим к финальному этапу! Сочинения о нашем неприступном Андрее. Его душа – потемки. Но, может быть, кто-то сумел разглядеть в ней хоть что-то? Поехали! Виктор написал: «Андрей – мрачноватый парень. Серьезный и хмурый».
«Издевательство! – взорвался Эураль. Мрачноватый? Это первое слово, которое пришло ему в голову? Помнишь, какое слово когда-то сказала та психологиня перед всем классом? «Серьезный». И что это значит? Скучный? Неинтересный? Безликий, как эти болваны у стены? Ар-р-р!»
«Да обычное слово – «серьезный», – подумал Андрей. Что в нем такого? Но сейчас, когда впечатления о нем только начали зачитывать, он понял, что больше не способен сдерживать внутреннего демона. Каким бы он ни был, он – здесь. Со мной. И желает мне добра.
– Но, очевидно, смелый, – продолжал Имя Стерто.
«А, подачка, – ехидничал Эураль. – Так люди проявляют свое презрение. Ничтожество… Ты еще наше презрение не видел. Помнишь, как учителя пытались примирить с тобой шайку оборванцев? И главарь их, который пытался выдавить тебе глаза каких-то пару часов назад, хорохорился и утверждал, что ты клевый. Чтобы на следующий день снова тебя подкараулить…»
«Почему сразу подачка?» – вяло подумал Андрей. Просто выделил хорошее качество. Голова кружилась. Реальность расплывалась, перед глазами стоял портрет отца из «Кабинета внутренних демонов и Власти Огня».
«Играет свою игру. Лицемерит, чтобы в удобный момент уничтожить тебя. Но мы его опередим. Мы сделаем это первыми…» – бесновался Эураль.
Имя Стерто откашлялся.
– Гхм-Гхм. Теперь Никита. Снова много ошибок, но ничего, у нас не урок грамматики. Итак: «Андрюха – чел еще тот…»
«Ар-р-р. Нет уважения. Даже «человек» не соизволил написать».
Да все так говорят – «чел».
«Не оправдывай его, мой мальчик. Все так говорят, но сейчас-то уж можно было бы проявить хоть каплю такта? Даже я – демон! – осознаю, что можно, а что нет. Вспомни, когда твою фамилию неправильно произнесли в первый день, это стало спусковым крючком бесконечных шуток».
Директор продолжал:
– «… Лицо очень умное, но грустное».
«Мальчик мой. Ты не должен это терпеть. Как он смеет говорить о твоем лице. Как смеет давать ему оценку. Умное лицо – что это значит? Что в голове ума нет? Он за это поплатится…»
Да… Похоже на то… Странные слова для сочинения…
– «…Вел он себя достойно, – доносился откуда-то издалека голос директора, пробиваясь сквозь черты отца и рога Эураля, стоящие перед глазами. – И клево забрал спички у того доктора. Ой, это уже не про первые впечатления… блин… я не умею писать».
«Он УМЕЕТ писать. Обо всех остальных он, хоть и с ошибками, но дописал сочинение нормально!»
Он, и правда, умеет. И настолько тупой ерунды не писал больше ни о ком. Кроме меня.
«Верно. Ты начинаешь слышать, мой мальчик».
Директор взял следующий листок:
– Лена: «Впервые я увидела Андрея, когда он был очень слаб».
«Так унизить при всех! Говорить о твоей слабости…»
– «Я узнала, что он превращается, – продолжал Имя Стерто. – И поначалу я слегка опасалась Андрея».
«Да, это – правда. Но вот так, в открытую, выпячивать…»
Андрей словно провалился в глубокий колодец. Его место занял Эураль. Целиком и полностью.
Он все знал. Он видел правду. Он открывал Андрею глаза на предателей. Он напоминал ему о самых ужасных моментах в жизни, подчеркивая, что все повторяется. Он хотел избежать повторения. И когда настало время сочинения Василисы, Андрей отказался его слушать. Он сделал шаг вперед, взглянул на безликих и прошептал:
– Бегемот.
Безликие вытянулись по струнке. Повернулись друг к другу. И набросились, пытаясь сожрать отсутствующими ртами. Это у них не вышло, поэтому они пустили в ход ногти.
– Андрей? Ты что делаешь? – услышал он чей-то голос. Далекий. Ненужный. Предательский.
– Ламашту, – прошептал Андрей, и пятеро безликих покрылись сыпью, упали на пол, а из их многочисленных ран потекла пузырящаяся кровь.
Имя Стерто с торжеством наблюдал за этим спектаклем.
Он ликовал.
– Сарахад. Пруфлас. Азазель. Самаэль.
Школьники без лиц превращались в месиво. «Да-а, мой мальчик! Ты все делаешь верно! А теперь – только прикажи. Твой покорный слуга ждет приказа».
Перед тем как забыться, Андрей попытался сфокусировать взгляд на Викторе. На Никите. На Лене.
На Василисе.
Но не увидел никого из них.
Лишь черное войско, марширующее сквозь выжженную пустошь.
Во главе с Эуралем.
У Эураля было его – Андрея – лицо.
«Только прикажи».
Запись от 4 августа
Я один.
– Действуй, – сказал Чернокнижник.
Глава 22. Предательство
Когда Андрей пришел в себя, он не стал смотреть на то, что натворил. Лишь заметил – не по своей воле – что от тела директора Имя Стерто осталась половина.
Он ничего не чувствовал.
Внутри пустота.
Бессмысленность в n-й степени.
Ни радости. Ни стыда. Ни угрызений совести.
Дыра в области груди. Водоворот. Черная бездна.
Он встал. Стряхнул с себя чью-то руку. Медленно, отвернувшись, вышел из кабинета директора. Поднял глаза к потолку, чтобы не смотреть на покрытый оторванными конечностями пол. Спотыкаясь, добрался до входа в хижину. Прошел по ковру и оказался на кухне. Повар звенел столовыми приборами. Из кухни – в больницу. Врачи-болванчики бегали по ней, в ожидании новой истории.
И, наконец, в отель.
Все началось не здесь. Но здесь – закончится. Если есть возможность «окончания» в принципе. Но это, в сущности, значения не имеет. Андрей зашел в первую комнату. Подвинул стул, вскарабкался и снял человека с петли. Тело упало на пол с глухим стуком.
– Ты был бы рад, отец, – прошептал Андрей. Накинул петлю на шею. – Наверное, ты бы мог мною гордиться, если бы видел. Наконец. Дождался.
Один только шаг.
А потом? Что потом? Снова возрождение в каком-нибудь дьявольском месте? Что это будет? Квартира? Офис? Гробница? Или реинкарнации больше не произойдет? Еще ни разу не было, чтобы все участники «игры» умирали.
Финита…
С другой стороны, здесь, в Индетермониуме, ошибки можно исправлять. Если он выйдет за дверь, на которой написано «Напишите сочинения», то сможет встретить вернувшихся ребят.
«Если они и возродятся, то продолжат тебя ненавидеть. На этот раз – в стократ сильнее, – сказал Эураль. – А еще они будут тебя бояться. Ты больше никогда не станешь их частью».
Не стану.
Но никогда ею и не был.
Лишний человек.
Вечный слабак.
Одна нога повисла над полом.
Чуть-чуть мужества. Совсем немного…
Андрей увидел свое отражение в черном экране телевизора. Это я. Точно ли это я?.. Что за ничтожество стоит сейчас там, в отражении, и жалеет себя?
И почему, подобно странным созданиям из школы, у него больше нет лица?
Огонь Превеликий, да будет вечен твой свет…
Запись от 13 октября
Предназначение.
Сегодня я проснулся с мыслью, что не должен быть тем,
кем стал.
Моя ли это жизнь?
Мои ли чувства?
Моя ли Книга?
Я придумал Эураля.
Я становлюсь Эуралем.
Я хочу быть Андреем.
Но я не могу найти его в клетке.
Предать других – просто.
Но еще проще предать самого себя.
Андрей спрыгнул со стула и помчался вперед. Толкнул локтем дверь, опрокинул в коридоре вазу. Влетел ногой в стену и побежал дальше, раскидывая кушетки в больнице, повалив с десяток ящиков на кухне.
Я не тот безликий чудик из школы. У меня есть лицо. И это – не лицо предателя.
Ребята никогда меня не простят. И я себя не прощу. Но по крайней мере, я сделаю все возможное, чтобы найти в клетке Андрея. Я обрету его вновь, чтобы сказать: я – это Андрей, Андрей – это я. И никто больше.
Темная хижина осталась позади.
Снова школа.
Вот она – дверь выхода.
И вот они – Виктор, Никита, Лена и Василиса, собравшиеся возле нее.
